Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

2006 год

9 января 2006 г.

Позвонили из Союза писателей и спросили, не могу ли я «выдать орден „Знак Почета“ Борису Стругацкому, когда он придет на свой семинар». В свое время Борис Натанович в Смольный ехать не захотел, и орден проболтался в наградном отделе. Его передали в Союз писателей. Там он тоже пролежал изрядно долго — Борис Стругацкий вышел из приемной комиссии и в Союзе не появлялся. И вот они готовы отдать орден мне, чтобы я «выдал Стругацкому». Я сказал, что ордена торжественно вручают разные официальные лица, у которых был красный диплом, а не выдают всякие шаромыжники, вроде меня, у которых был красный дневник. «Ну какой же вы шаромыжник, Дмитрий Николаевич, вы у нас лицо почти официальное!» — запели на том конце провода. «Ладно, — согласился я, — давайте. А то еще потеряете, или кто-нибудь схватит, да носить будет. У нас это запросто».

Я попросил председателя комитета по культуре народного артиста России Николая Бурова, и тот перед началом семинара торжественно вручил, сказав теплые слова. Некоторая нелепость ситуации заключалась в том, что указ президента о награждении был издан 1 сентября 2003 г., а на дворе — 2006-й. Награда, как говорится, нашла героя.

Б. Н. в ответном слове сказал, что его мама, заслуженный учитель РСФСР, тоже была награждена орденом, который назывался «Знак Почета», это было другое государство, другие времена. Но теперь он понимает: для того, чтобы получить орден, надо что-то в своей жизни сделать полезное. Мама воспитала много достойных и заметных учеников — композитора Станислава Пожлакова, путешественника Юрия Сенкевича, кинорежиссера Татарского… Конечно, этот орден — не ему лично, а писателю, которого уже нет — писателю «Братья Стругацкие», Аркадию и Борису.

Борис Натанович говорил внятно, но волновался. И молодежь семинара, вечная фронда, притихла, а потом долго хлопала.

После вручения перешли к повестке дня семинара…

11 января 2006 г.

Минувшим летом ехал по Приозерскому шоссе к теще, и показалось, что на фанерной стрелке, указывающей в лес, написано «Бесплатное кафе». Запрыгали мысли, фантастические догадки, возникла сюжетная ситуация. Развиваю тему, вижу отдельные эпизоды. Написал страниц сорок черновиков. Может, вырастет фантасмагорический роман?

16 января 2006 г.

Вчера с Ольгой принимали гостей по случаю серебряной свадьбы.

Скворцов: «Когда я встречаю своего старинного приятеля — трудягу-работягу, и он в ватнике, я знаю, кто его обокрал».

Надежда рассказывала, как они с внучкой Машей ездили отдыхать в Арабские Эмираты, и туда специально приехал сын заместителя министра внутренних дел, юноша, который ухаживал за ней. Приехал с мамой, сняли чудесные апартаменты…

— На какие же деньги? — спрашиваю. — Откуда у сына министра такие возможности?

Саша перечислил возможные источники денег в милицейской кубышке, добавив: «Всё к нему сходится…»

— Да брось ты, Саша, они нормальные люди, — заступилась сестра. — Очень симпатичные, и мальчишечка такой воспитанный. Записку Машке написал: «Выйди в холл, будет сюрприз!». Я пошла на разведку и с ним столкнулась, он засмущался…

На ночь читал Вадима Кожинова «Россия век ХХ. 1901–1939». Он пишет, как Корней Чуковский однажды отправил Сталину письмо-донос на современную молодежь, мальчишек, которые, как ему казалось, ведут себя социально-опасно: стреляют из рогаток, бросают пригоршни пыли в глаза обезьяне, лазают по карманам… С именами, фамилиями, указанием школ и классов, в которых они учатся. Вывод: нужны трудколонии для детей 7–8 лет, нужно создать особое ведомство, во главе колоний поставить военного, ввести суровый режим, земледельческая работа. «…я обращался в различные инстанции, но решительно ничего не добился… Я не сомневаюсь, что Вы, при всех Ваших титанически-огромных трудах, незамедлительно примете мудрые меры…

С глубоким почитанием писатель К. Чуковский»

Сталин не оправдал его надежд — детского ГУЛАГа создавать не стал.

В начале 80-х прошлого века я читал «Дневники» Чуковского (кажется, в «Юности»), и они произвели самое благоприятное впечатление — Чуковский представал в них личностью стойкой, волевой и порядочной. Помню, я отметил в своих дневниках, что после чтения дневников Чуковского почувствовал себя тверже…

Н-да…

Еще Кожинов пишет: из того же дневника Чуковского ясно, что такие люди, как Борис Пастернак, Юрий Тынянов, Бабель, Зощенко, Вс. Иванов, Маршак, Олеша, Паустовский, Шкловский и др. знаменитые делегаты писательского съезда полностью разделяли его преклонение перед Сталиным.

19 января 2006 г. Крещение Господне.

Морозы по всей стране. В Питере 25 градусов.

Завтра выступление на радио «Эхо Петербурга» в прямом эфире.

Пишу рассказ про дядю Жору — «Гатчинские стрекозы», продолжаю тему «Чикагского блюза».

25 января 2006 г.

«Литературка» напечатала мою статью о 48-й ОРПК. Позвонил Марии Ивановне Яблонцевой. «Ну вот, хоть на старости лет о нас заговорили, как надо…» Вот статья с сайта газеты:

Коридор бессмертия

7 февраля 1943 года в Ленинград пришел первый поезд с Большой земли.

Оставалось еще четыреста дней до окончательного снятия блокады с крупнейшего города Европы.

Сейчас мало кто знает о секретной железной дороге, проходившей рядом с линией фронта, неподалеку от Старо-Ладожского канала, проложенного еще во времена Петра I. О ней не сообщалось в сводках Совинформбюро, ее не было на картах Советского Союза. Но зимой сорок третьего доклады в ставке Гитлера начинались с донесений о ее работе. Фюрер требовал разнести в клочья короткую железнодорожную ветку, по которой в блокированный Ленинград каждый день шли эшелоны с продовольствием и боеприпасами. Генералы жаловались, что ведут поезда смертники, выпущенные из тюрем, а им сам черт не брат…

Фюрера вводили в заблуждение — поезда по железнодорожной ветке, названной «коридором смерти», вели машинисты, отозванные с фронтов, и вчерашние ленинградские школьницы, уцелевшие в блокаду, — девчонки с косичками.

18 января 1943 года после тяжелейших боев в районе Шлиссельбурга соединились армии Ленинградского и Волховского фронтов, прорвав блокаду Ленинграда. В ту историческую ночь город не спал! Люди обнимались на улицах, всю ночь по радио читали стихи, звучали песни.

Это была первая звонкая пощечина Гитлеру на Ленинградском фронте. Фашистская пропаганда поспешно объявила, что узкая полоска болотистой земли рядом с линией фронта, которую отвоевали русские, не даст им никаких преимуществ. Город, дескать, по-прежнему обречен!

Но советское командование, готовившее операцию по прорыву блокады, знало истинную цену будущему коридору — полоске торфянистой земли рядом с Ладогой. Еще накануне прорыва Ставка распорядилась выделить необходимые ресурсы для строительства железнодорожной ветки длиною в 33 километра. Ветка должна была соединить внутреннюю блокадную сеть железных дорог с внешней, ведущей на Волховстрой и далее на восток страны.

Строительство началось сразу после прорыва. За минерами и похоронными командами по январским снегам шли геодезисты, военные железнодорожники, бойцы охраны. Пять тысяч человек рубили в окрестных лесах деревья, заготавливали шпалы, подносили рельсы. Машинам было не пройти — грунт таскали мешками с карьеров, возили на санях и кусках кровельного железа, засыпали болото, поднимали насыпь. Фашисты, засевшие на близких Синявинских высотах, методично обстреливали каждый километр строительства.

В рекордные сроки — за две недели — под обстрелами и бомбежками построили свайно-ледовый мост через Неву, напротив Шлиссельбурга. 7 февраля Ленинград ликовал — в город пришел первый поезд с продовольствием! Гремел оркестр. В воздух взлетали шапки. Люди плакали, не скрывая слез.

Возобновление связи с Ленинградом стало второй оплеухой Гитлеру, которую услышали на всех фронтах мировой войны. В город в стратегических объемах стали поступать продовольствие и воинские грузы. Но какой ценой они поступали, знали немногие.

Еще до прорыва блокады была создана 48-я паровозная колонна Особого резерва НКПС — ей выделили 30 мощных паровозов. Машинистов в блокадном городе не хватало. Многие паровозники в первые дни войны ушли на фронт добровольцами, скрыв вложенный в военный билет листочек мобилизационной брони. Их отыскали и доставили в Ленинград самолетами. По направлениям комсомола в колонну пришли вчерашние ленинградские школьницы, выжившие в блокаду. Котловое питание, на которое их зачислили, помогло им окрепнуть. Они стали кочегарами и стрелочницами, кондукторами и помощниками машинистов.

Первые поезда с продовольствием и боеприпасами продвигались по коридору только ночью, с притушенными огнями. С Синявинских высот отчетливо просматривалась большая часть трассы. Сильнейшие авиационные прожектора и звукоуловители позволяли засечь поезд, едва он въезжал на свайно-ледовую переправу через Неву. Немцы, стоявшие в четырех-пяти километрах, били прямой наводкой и охотились за каждым составом. Дыбом вставала земля от разрывов снарядов и бомб. Рельсы закручивало, как проволоку. Каждые 250 метров трассы обстреливали немецкая пушка и несколько дивизионных минометов — «ишаков» с противными визгливыми голосами.

Шлиссельбургскую трассу разрушали 1200 раз. По три прямых попадания в день. Взрывались вагоны со снарядами и толом. Огромные воронки прерывали путь. Разбитые паровозы и вагоны лежали под откосами. Но удивительно четко действовали восстановительные поезда и летучки — на каждый стометровый отрезок пути в ночное время завозились аварийный запас рельсов и шпал, не менее двух вагонов балласта или шлака. Сгоревшие вагоны растаскивали тракторами, опрокидывали под откос мощными домкратами, засыпали воронки, и движение возобновлялось. Если требовалось, прокладывали обводные пути.

Контрбатарейную борьбу с противником вели группы дальнобойной артиллерии, включая крупнокалиберную морскую, установленную на железнодорожных платформах. Зенитно-пулеметные взводы в начале и конце состава защищали поезда от самолетов. Истребители и бронепоезда сопровождали эшелоны с бензином и боеприпасами. Подходы к мостам прикрывали зенитки и дымовые дивизионы. Достаточно сказать, что за год над трассой сбили 102 вражеских самолета.

Буквально через две недели после начала действия шлиссельбургской трассы ленинградцы ощутили результат прорыва блокады — их хлебный паек сравнялся с московским! В апреле по карточкам уже выдавали свежее мясо, сало, пшеничную крупу.

За тяжеловесный состав на шлиссельбургской трассе машинист получал премию — 15 граммов маргарина и пачку папирос. За хищение продуктов грозил расстрел на месте.

К концу мая в Ленинград стало приходить до 35 поездов в сутки. На Ленинградском фронте быстро забыли про «снарядный паек», существовавший с начала блокады. Один эшелон заменял тысячу легендарных «полуторок», маленьких грузовиков, работавших на ладожской Дороге жизни.

Город стал набирать силы! Внутри блокадного кольца работали заводы, фабрики, учреждения. Продукцию ленинградских предприятий — радиостанции, оптику, генераторы, стволы морских орудий и сами орудия ждали на других фронтах страны. Город жил. Даже медали «За оборону Ленинграда», учрежденные в 1943 году, блокадный город отчеканил сам — на Монетном дворе в Петропавловской крепости.

Из паровозной колонны в 600 человек погиб каждый третий. Из 30 политруков в живых осталось только пятеро. Цифры потерь среди тех, кто строил, оборонял и восстанавливал трассу, не подсчитаны до сих пор.

Военные историки утверждают: через «коридор смерти» в осажденный Ленинград было привезено 75 % всех грузов, остальные 25 % дала ладожская Дорога жизни.

После войны «коридор смерти» приказали называть Дорогой победы.

Если выйти на Невский проспект и спросить горожан, что они знают о Дороге победы или «коридоре смерти», то ответом будет пожимание плечами или уточняющий вопрос: «Возможно, вы имеете в виду Дорогу жизни?»

Автор этих строк сам столкнулся с информационным вакуумом, когда попытался разобраться, в каком таком «коридоре смерти» работал его отец-железнодорожник, чьи скупые рассказы он слышал в детстве и юности. Не удалось найти ни строчки!

Нисколько не пытаясь умалить значение ладожской Дороги жизни, которая спасала город в самую страшную, первую блокадную зиму, призываю поклониться всем, кто прошел шлиссельбургским «коридором смерти». Тем, кто горел в свои 20 лет на кондукторской площадке товарного вагона, кто выводил эшелон со снарядами из-под бомбежки и не видел пути, потому что кровь заливала глаза, всем тем девчоночкам с косичками, что остались лежать в воронках вдоль трассы. А солдаты, погибшие на Синявинских высотах и болотах? Каждый год по телевизору рассказывают про эти страшно погибельные места, где до сих пор работают поисковики, но за что полегли тысячи бойцов со всех концов Советского Союза в 50 километрах от Ленинграда за широкой Невой — не сообщают. Полегли они, не пуская врага к этой стратегической железнодорожной ветке, снабжавшей город с февраля 1943-го до окончательного снятия блокады в январе 1944-го. После войны тема шлиссельбургского «коридора» надолго оказалась закрытой. Успели выйти лишь две брошюры о героизме железнодорожников в «коридоре смерти», а затем грянуло «Ленинградское дело» — и блокадная тема, к которой ревновали ленинградских руководителей, тихо иссякла: Музей обороны Ленинграда закрыли, его директора-основателя Л. Ракова посадили на 25 лет. Страна смотрела в будущее, нужны были другие ориентиры. Только в 1970 году вышел ведомственный сборник мемуаров «Октябрьская фронтовая», в котором нашлось место и сдержанным воспоминаниям «колонистов». Еще через полтора десятка лет вышла суховатая, но дельная монография военного историка В. Ковальчука «Дорога победы осажденного Ленинграда» — о шлиссельбургском «коридоре смерти»: документы-цифры-документы. Историки воздали ей должное, идеологи постарались не заметить.

За два десятилетия уже сложился образ блокады: саночки, метроном, строгие патрули, подростки и женщины у токарных станков, Седьмая симфония Шостаковича в холодном зале Филармонии, зенитки смотрят в небо, полуторки и регулировщицы на ладожском льду… Еще одна дорога, подхватившая эстафету у воспетой в песнях Дороги жизни и спасшая Ленинград от дальнейшего вымирания, кому-то показалась лишней. Возможно, «коридору смерти» не повезло с названием. Лишь в 1984-м удалось добиться, чтобы «колонистов» 48-й признали участниками боевых действий. И только в 1995-м на втором этаже вокзала станции Петрокрепость открыли маленький ведомственный музей. То, чего не смогла сделать официальная, регламентированная история, пробилось через много лет. Мне довелось читать рукописные воспоминания участников тех грозных событий, написанные в семидесятые-восьмидесятые годы. Их собрал политрук 48-й колонны Георгий Фёдоров, известный как Жора-Полундра. Вопреки всем запретам просил друзей: напишите всё, что помните, напишите правду! Сохранила их в своей маленькой квартирке участница тех грозных событий Мария Ивановна Яблонцева, работавшая в колонне старшим кондуктором. И ужас, и восторг охватывали душу, когда я перепечатывал папку слежавшихся писем из прошлого!

До сих пор на месте прохождения шлиссельбургской трассы сохраняется просека — земля, нашпигованная металлом, не дает расти деревьям. В торфяной земле попадаются скрученные рельсы, шпальные костыли, буферные тарелки, проржавевшие стенки вагонов…

Говорят, история знает немало случаев, когда истинные подвиги остаются в тени и только потомки оценивают их по заслугам. Сейчас тема получила некоторое развитие. Вышла объемная монография того же В. Ковальчука «Магистрали мужества», раскрывающая все аспекты строительства, эксплуатации и обороны шлиссельбургского «коридора». В минувшем году при поддержке Октябрьской железной дороги удалось снять документально-исторический фильм «Коридором бессмертия» — дань памяти всем, кто прошел шлиссельбургским «коридором». Открыты архивы.

Оборона Ленинграда была крупнейшей военной операцией Второй мировой войны, и хотелось бы, чтобы в городе или области появился полноценный музей, посвященный мужеству вчерашних школьниц и фронтовиков-машинистов, мужеству всех тех, кто пронес через «коридор смерти» Жизнь. Не будет нам, ныне живущим, покоя, пока мы не похороним последнего солдата и не воздадим должное героям.

5 февраля 2006 г.

От Николая Савостина из Кишинева:

Дорогой Дмитрий, приветствую Вас! Написал сейчас длинное взволнованное письмо после прочтения Вашей статьи в «Литературке» и, плохо владея компьютером, каким-то образом потерял его. Вы затеяли разговор о войне во время, когда новые поколения даже отдаленного представления не имеют о ее масштабах, вовлеченности буквально каждого человека. Она началась, когда мне шел пятнадцатый год, и я почувствовал на плечах всю ее тяжесть, пришлось работать (и как!) на руднике Шерлова гора, где добывались вольфрам и олово, был помощником машиниста экскаватора. Порой терял чувство времени — то ли утро, то ли вечер. А потом служба в армии… Запасной полк, откуда через три месяца подготовки отправляли на фронт. Потом учебный танковый полк, занятия по десять-двенадцать часов, наряды, посты, работы. О Боже, некоторые, имевшие соответствующий опыт, совершали проступки, чтобы попасть в тюрьму — там, мол, легче… И это при постоянном недоедании. Теперь некоторые твердят, мол, войну выиграли благодаря Жукову. Какая наивность! Война это не только и даже не столько сражения, бои, стрельба. Нужно было напрячься, чтобы прокормить всех, обуть, одеть, не допустить эпидемии (это при сотнях тысяч трупов на полях), вылечить раненых, выучить артиллеристов, летчиков, моряков, подводников… Я не перечислил и сотой доли из того, что нужно. Вся моя родня (кто не был на фронте) работала на железной дороге. И тут было невероятное напряжение. Так что Ваша статья о как бы забытой дороге всколыхнула мои воспоминания, и я, честное слово, заплакал. Одно утешение на старости: мы сохранили страну, имя России, ее языки и наречия. Жаль, молодые этого не ценят. А все-таки подспудно все в мире с уважением произносят это имя. Не так давно я шел по улочке в предместье Нью-Йорка, напротив остановилась машина, вышел молодой и статный американец, что-то спросил меня, я ответил: но спик инглиш. Он равнодушно спросил: «Итальяно?» — «Нет, русский». И тут на его лице засияла улыбка, правая рука с поднятым большим пальцем взметнулась вверх: «О! Рашен!» Мне даже как-то неловко стало.

Серьезно, я Вам просто благодарен за эту публикацию — как участник той войны, прослуживший ровно шесть лет солдатом…

Большой привет Оле, приезжайте еще вместе с ней.

Ваш Николай Сергеевич Савостин.

Кишинев.

11 февраля 2006 г.

В «Невском времени» — моя статья про «Сайгон». Написал ее после просмотра по «Пятому каналу» передачи Льва Лурье из серии «Культурный слой». «Сайгон» в этой передаче вырос до размеров Эрмитажа по части своего культурного значения для города и мировой культуры.

Последнее время усиленно создается миф о кафетерии «Сайгон», как оазисе неформальной культуры Ленинграда, о месте, где при советской власти собирались диссиденты и богема.

Фильм из цикла «Культурный слой», показанный по пятому каналу, пытается убедить зрителя: «В «Сайгоне» на углу Владимирского и Невского создавалась вторая, параллельная, культура! Там обитал андеграунд, неформалы искусства! Собиравшиеся в кафетерии были под надзором КГБ, задыхались под гнетом цензуры, но не сдавались!»

Сейчас, когда половина завсегдатаев этого кафетерия разъехалась по миру, а вторая занялась чем угодно, но только не искусством, разговоры о дерзком «Сайгоне» в центре города приобретают навязчивый характер, как рассуждения постаревшей тетушки о своем былом шарме и толпе поклонников.

В Интернете можно найти утверждения, что кафетерий «Сайгон» был очагом бунтарства в СССР, моделью будущей перестройки. Одна исследовательница пишет: «Люди „Сайгона“ создавали гражданское общество и делали вид, что социалистический мир вокруг них не существует. „Сайгон“ был системным протестом против доминировавшей системы и анклавом сексуальной революции 1970-х годов в России. Для многих компаний „Сайгона“ были характерны промискуитетные отношения». Насчет промискуитетных отношений — беспорядочных половых связей, — возможно, и верно, но как это связывается с культурой нашего города?

А туда, говорят, захаживали Бродский и Довлатов! Простите, но мест, включая места общего пользования, в которые захаживали Бродский, равно как и Толстой, Пушкин, Достоевский и другие знаменитости, в нашем городе предостаточно. Важно, с какой целью они туда захаживали, и что осталось в истории культуры, после их посещения. У молодых людей, не знавших реалий «Сайгона», может возникнуть картинка: опершись на стол-гриб, стоят голова к голове будущие великие поэты, непризнанные художники, музыканты, скульпторы, слушают запретные стихи, потягивают кофе с коньячком, мурлыкают некий диссидентский гимн на слова Окуджавы или Пушкина. Революционеры-подпольщики в нескольких троллейбусных остановках от Управления КГБ!

Если воспринимать такую картинку всерьез, то следует повесить мемориальную доску: «Здесь, маскируясь под мелких спекулянтов, сутенеров, фарцовщиков и сводников, долгие годы собиралась оппозиционно настроенная богемная молодежь и диссиденты Ленинграда. Здесь пили кофе, портвейны, шепотом читали запретные стихи, строили планы революционного обновления страны и — обманывая КГБ! — исподволь готовили свержение коммунистической диктатуры и создание гражданского общества»…

А если по совести, то всякому ленинградцу, в 70-е — 80-е заходившему в этот кафетерий, в глаза бросалась одна и та же картинка: лохматые, с крошками в бороде, хихикающие — стоят и трендят целыми днями. То ли им делать нечего, то ли ничего не умеют. Места, где собирались дельцы разных направлений — спекулянты пластинками, фарцовщики, купи-продай и тому подобное — в городе были. Например, «галёра» Гостиного Двора. Но зачем мифологизировать один из «толчков» и относить его к культурному слою?

Всё проверяется результатом. Что создал этот андеграунд, кроме шума через десяток лет после закрытия кафетерия? Предъявите!.. Только, чур, не просто называть имена входивших и выходивших в угловую дверь, а тех, кого связали знаменательные события с этим местом. Может, кто-то прочитал крамольный манифест в «Сайгоне»? А кто-то назначил явку для передачи запрещенной рукописи (просьба указать название и автора). А вот этот господин дал пощечину ненавистному работнику цензуры. А четвертый в списке — рассказал дерзкий политический анекдот, за который его посадили. И тому подобные историко-культурные факты, достойные народной памяти.

Каждый волен представлять свою молодость в героико-романтических тонах: мы борцы с режимом, мы андеграунд! мы вторая культура! — и даже рассказывать о ней детям и внукам, попивая с ними чай на веранде под небом голубым. Но вешать лапшу на уши чужим детям и внукам, а также их отцам и дедам, которые не с Луны свалились, — занятие несерьезное.

Мой гнев находит в пространстве чистого листа бумаги вполне изысканные формы. Помню этих бородатых козликов, что стояли в «Сайгоне» и хохотали, поглядывая на посторонних, как на изгоев. Знал некоторых через своего приятеля Джексона. Страдальцы, мля! Ничего тяжелее бутылки портвейна в руках не державшие.

22 февраля 2006 г.

В «Литературной газете» — моя большая статья «Суд над победителями».

Судят мертвых. Судят наших предков, спасших мир от фашизма, — отцов, дедов, прадедов.

При этом делается вид, что так и принято в культурных странах — предъявлять погибшим счета за то, что они погибли: «Неправильно воевали с коричневой чумой! Позволили гнать себя в бой без нужного оружия! Не сопротивлялись произволу комиссаров!»

Судилище дошло до национальных героев и даже русских святых, канонизированных православной церковью. ‹…›

…Или вот рукопись книги о Петербурге. Цитатам нет конца, к каждой главе — два десятка сносок. Прекрасный справочный аппарат. Какая мысль утверждается? Царь Петр I — русский фашист, при строительстве Петербурга не соблюдал права человека, поэтому в облике города заложена эстетика умирания, разложения, о чем неоднократно вздыхали поэты Серебряного века. Петербургская власть только и делала, что издевалась над горожанами, морила их голодом, у Жданова на заднем дворе Смольного в блокаду паслась личная корова, а сам он пожирал персики тазами и был ничтожеством и трусом. В построенном на костях городе народ зверел, одуревал от непосильной работы на советских заводах, бросался на творческую интеллигенцию, которую коммунисты не отпускали за границу. И вообще, в своей массе русский народ жесток, примитивен, охвачен ксенофобией. Эдакий «Бандитский Петербург» в историческом разрезе. Браво! ‹…›

Что-то еще найдут в нашей истории? Кому мы еще окажемся должны?..

Странная дальнозоркость обнаруживается у подобных исследователей российской жизни. Обличительного пафоса и гнева хватает только на дела прошедшие: «Ах, негодяй Петр! Ах, душегуб Ленин! Ах, шизофреник Сталин! Ах, кукурузник и мужлан Хрущёв!» Но перст указующий вянет, и горящие очи гаснут, едва дело доходит до несправедливости нынешних дней: роскоши олигархов на фоне нищеты и неестественной убыли народов России, бомбежек Югославии и агрессии против Ирака, американских тюрем, где пытают людей и унижают их человеческое достоинство. Пусть весь Север с Чукоткой вымрут — никто из такого рода обличителей и глазом не моргнет, но если в край декабристов этапируют проворовавшегося нефтяного олигарха, визг и шум поднимаются изрядные, словно ссылать преступника севернее Лондона — грубое нарушение прав человека!

В статье еще много другого, что не понравится нашим либералам.

Звонил Д. Аль. Сказал, что статья понравилась, но смущает тональность — резкая и обличительная. Потом сказал, что, может быть, так и надо разговаривать с исказителями нашей истории.

По поводу статьи звонил и Валерий Попов. Сказал, что надо бить оппонентов хорошей прозой. Я согласился, но ответил, что публицистика более действенна — нашу историю активно переделывают по ТВ, отвечать надо оперативно, не писать же в ответ на прямые оскорбления русской истории и христианской морали роман длиною в пять лет, который потом, в лучшем случае, прочтет некоторое количество читателей. Лев Толстой в тяжелые для России времена тоже крыл сограждан публицистикой.

— Нет, — не соглашался Попов, — проза, проза главное!

Повесил трубку и подумал: забавно, председатель Союза писателей, который никогда не читает «ЛГ», если о нем там не написано, оперативно звонит и вроде как советует не заниматься публицистикой. Уши бдительного Рубашкина торчат за этим звонком. Теперь Рубашкин, стоящий на информационном шухере, главный советник Попова…

27 февраля 2006 г.

Сегодня ночью под кухонные разговоры с директором издательства «Алетейя» Игорем Савкиным я стал дедушкой — Мариша родила дочку. Она звонила нам перед родами и после родов.

Утром пошел в церковь Святой Великомученицы Екатерины на Съездовской линии.

Вот я и дедушка!

7 марта 2006 г.

От Савостина:

Дмитрий Николаевич, дорогой!

В последние годы я немало поколесил по свету и тоже пытался что-то написать — пока бегло. Знаю, как трудно выбраться из-под Монблана впечатлений и полученных сведений. Вам это в «Записках ретро-разведчика» удалось в полной мере. Особенно привлекательным получился образ Оли, лишь чуток очерченный — умной репликой ли, жестом. И ей особый привет от меня! И поздравления с праздником весны и красоты — Днем 8-го марта! Вообще бы я в честь этого дня учредил бы Орден Весны, и награждал бы им женщин, подобных ей. ‹…›

Особо остановлюсь на Вашей статье «Суд над победителями». Я ее прочитал несколько раз. ‹…› То, что творится у нас в Молдове, — это буквально шабаш антисоветских и антироссийских остолопов, выражаясь молдавской пословицей, зажигающих солому в своих волосах. Не понимают, дурачье, что такое поведет к катастрофе. Напряжение в мире всё нарастает, и неизвестно, где вспыхнет искорка всемирного катаклизма. И вообще, жить неохота. Боюсь показаться Вам сентиментальным слюнтяем, но не могу отделаться от мысли, что всё идет к концу света, даже иллюзорные мои представления о справедливости и гармонии, воодушевлявшие прежде, рассеялись. А без этого человеку, наделенному поэтическим чувством, жить нельзя. Я не преувеличиваю размеры своей личности, но токи мира так же болезненны и для Шекспира, и для человека почти безвестного. Мне много лет, я подвожу итоги и особенно остро ощущаю разлад, фальшь. Торжествует цинизм, эгоизм, зоологический индивидуализм… Читая статью, испытал некую отраду, что всё же есть на свете люди, думающие об этом же, опасающиеся тех же капканов истории. Причем — не для получения каких-то выгод, а искренне. Преклоняюсь пред Вашим трудом. И чувствую родство — я тоже пишу всю жизнь одну книгу, меняя жанры. ‹…›

Очень милые люди Вас окружают. На зависть. Но Вы это и без меня знаете. Мне по душе Ваше, так сказать, «бессюжетье». Как-то Валентин Катаев, бродя со мной по Кишиневу, в разговоре о литературе бросил: «С сюжетом и дурак может что-нибудь сочинить. Мастерство писателя проявляется там, где рассказ идет вроде без интриги».

Впрочем, я заговорил Вас. Салют!

Обнимаю. Ваш Николай Савостин. г. Кишинев.

11 марта 2006 г.

Вчера смотрел в Молодежном театре на Фонтанке «Дни Турбиных». Прекрасно!

В «Неве» вышла моя большая статья о современной литературе. Повод — роман «Грибной царь» Юрия Полякова, который я перечитывал два раза. И буду, наверное, читать еще. Силен, бродяга! Люблю! Его стараются не замечать — слишком русский и со своей отчетливой авторской позицией.

14 марта 2006 г.

Отослал в «Литературную газету» заметку «Чаепитие в Смольном»:

Губернатор Петербурга Валентина Матвиенко встретилась в Смольном с активом писательских организаций города. В беседе за чайным столом был затронут широкий круг вопросов — от нового помещения для журнала «Нева» до проведения Петербургского литературного фестиваля им. Н. Гоголя и долгосрочных программ поддержки литературы. Во встрече приняли участие С. Андреев, Д. Каралис, Н. Коняев, Б. Никольский, Б. Орлов, В. Попов.

Да, пили чай с пирогами и пирожными. Матвиенко была любезна, смотрела ласково, выглядит лучше, чем по телевизору. Стали жаловаться на волокиту — каждую бумажку, каждую смету на писательский проект приходится согласовывать чуть ли не в десяти кабинетах. Нет единого шаблона. Деньги выделяются, но получить их удается лишь в середине года — всё время меняются правила бумажной игры… Услышав это, Матвиенко строго посмотрела на Манилову и даже погрозила пальчиком: «Алла Юрьевна, помогайте писателям! Писатели не должны бегать по кабинетам!» — «Да-да, — уверила председатель комитета по печати, — обязательно поможем…»

Я попросил губернатора, чтобы «Книжная лавка писателей» ни под каким предлогом не потеряла свое историческое место на Невском. Меня поддержали остальные писатели. Матвиенко убежденно закивала головой: «Можете не волноваться! Пока я… Ни под каким предлогом! Это символ города! Не волнуйтесь!»

Борис Никольский посетовал, что помещение для «Невы» выделили, но требуется еще тысяч сто — на ремонт. Он, конечно, попытается занять…

— Сто тысяч долларов? — уточнила Матвиенко.

— Нет, рублей!

Матвиенко махнула рукой: «Не волнуйтесь, выделим. Не хватало, чтобы вы, Борис Николаевич, бегали по городу и занимали деньги…»

Спросили Матвиенко, что она читала в последнее время. «Некогда мне читать, дела не позволяют», — простодушно призналась В. И.

Завели речь о современной литературе. Писатели стали передавать градоначальнице подписанные книги. Я свою придержал в портфеле — зачем дарить, если читать некогда? И сказал, что ситуация с современной литературой, как с высшей математикой: как говорил классик, если Мария Ивановна не знает высшей математики, это вовсе не означает…

— …что ее не существует! — проницательно подхватила губернатор с улыбкой.

— Совершенно верно! Литература жива.

И тут я заметил, что лицо чиновницы комитета по печати, курирующей Центр, залилось краской. Звали ее не Марией, но Мариной. Черт меня дернул употребить это имя для сравнения! Какой классик так говорил? Всплыла из памяти очевидная формула, и я присобачил к ней ходульную Марию Ивановну.

…Я догнал ее у турникета губернаторского коридора, и попросил не принимать сказанное на свой счет — просто такая распространенная фигура речи. Она со сдержанной яростью глянула на меня через плечо: «Я и не принимаю. Знаем, читали классиков…» И пошла быстро по ковровой дорожке. И я понял — приняла на свой счет и не простит.

18 марта 2006 г.

Моя статья в «Невском времени»:

Петербургу, который возводился на виду у всей Европы, еще в первые десятилетия его жизни был прилеплен ярлык «города на костях». Он порожден записками иностранных послов и с годами превратился в стереотип, который присутствует в сознании людей и распространяется в литературе о Петербурге. Иностранные источники оставили нам количество погибших — от 50 до 300 тысяч человек. Споры о том, были ли жертвы, или смертность была естественной в условиях строительства города, не утихают до сих пор. ‹…›

Но даже если принять на веру, что за четыре месяца при строительстве земляного варианта Петропавловской крепости «погибло едва ли не сто тысяч человек», как указывается в воспоминаниях одного европейского дипломата, то встает вопрос: где погребли эти сто тысяч мертвых душ? Простите за арифметику в таком деликатном деле, но 100 тысяч погребенных, если хоронить вплотную, — это 20 гектаров, 40 футбольных полей! Где эти баснословные поля петровских захоронений? Кто их обнаружил в тесном пространстве города? А ведь «иностранные обозреватели» называли цифры и в 300 тысяч погибших! Это более половины самого большого в мире Пискаревского мемориального кладбища!

Поэтому третья группа — ученые-археологи — разводят руками: нет на территории Петербурга следов массовых захоронений! Есть отдельные находки в районе Кронверка, Шуваловского дворца, есть подхоронения на допетровских деревенских кладбищах в центральных районах города, но значительно большего найти не удается…

26 марта 2006 г.

Пришел из Андреевского собора.

Сказал отцу Константину, что телевидение создает новую религию. Конечно, сказал он, уже создали. Масоны отдыхают. Завтра объяви, что все должны идти в церковь — утром яблоку негде будет упасть. Скажи из телевизора, что храмы нужно разрушить — камня на камне не останется.

Советовал читать Авву Дорофея и отца Игнатия Бренчанинова, образовываться.

Отец Константин хлопочет о постройке церкви Святой Ксении Блаженной на Петроградской стороне, где она жила до смерти своего мужа и часто обитала потом, назвав себя в его честь Андреем Петровым.

О. Константин: «Бывает — сидит тихий человек, не декларирует, не выступает, не возмущается, а мимо него ручеек не протечет, не пропустит…»

«Винчестер хороший, большой — батюшка постучал себя пальцем по лбу, — а что толку, чему он служит? Интеллигенты — страшные люди: они поклоняются не Богу, а интеллекту», — отец Константин, бывший доктор.

30 марта 2006 г.

Был на вечере памяти Виктора Конецкого в Инженерном замке (в Военно-морской библиотеке). На вечер как частное лицо пришел Сергей Иванов, министр обороны, с которым я вступил в небольшую полемику о мировоззренческих корнях Виктора Викторовича.

Конецкого сделали блокада, флот, Ленинград. Это его университеты. Всё, что он видел заграницей, ложилось на эту юношескую матрицу жизни. Конецкий придерживался девиза, который был в ходу у флотской молодежи: «Зачем служить хорошо, если можно служить отлично». Моряки, ходившие в 70-е годы с Вик Виком по Северному морскому пути, говорили, что писатель был человеком государственным и горячим, случалось, тряс за грудки чиновников в студеных портах, мешкавших с разгрузкой завоза для полярных и таежных поселков, сам лез в ледяную воду, помогая после вахты разгрузке.

Увидел на полотне В. В. кипарисовую ветку, которую я привез ему на Новый 2000 год. Таня рассказала, что В. В. очень любил эту ветку и историю, связанную с ней. Поскольку ветка от священника, бывшего русского моряка, то ценил ее вдвойне. Татьяна верила, что пока ветка стоит, В. В. будет жив. Она ухаживала за ней и убрала только после смерти Виктора Викторовича, когда ветка высохла и рассыпалась.

Конецкий в обмен на ветку подарил мне тогда коралл и ракушку — сказал, что коралл дарится на счастье.

Написал об этом вечере заметку в «Литературку».

5 апреля 2006 г.

В «Невском времени» вышло:

Любой школьник скажет, что место, где Петр собирался заложить Санкт-Петербург, было чрезвычайно пустынным, сырым, болотистым, холодным, почти необитаемым. И в подтверждение этого факта прочтет известные строки Пушкина из «Медного всадника». ‹…›

На самом деле невская дельта никогда не была гиблым местом, и город закладывался не «назло», а после обстоятельных исследований и обсуждений, в том числе с иностранными фортификаторами. Да и что может быть гибельного в хорошо обжитой, плодородной дельте реки, где испокон веку жили люди, ловилась рыба, шумели леса, пасся скот, а на зеленых огородах желтели подсолнухи? Наводнения? Так Амстердам вообще лежит ниже уровня моря… ‹…›

Из «Поденного журнала» государя за май 1703 года известно, например, что на месте нынешней набережной Лейтенанта Шмидта лес стоял стеной. Лоси, зайцы и медведи, в изобилии водившиеся в этих таежных дебрях, как и собственно лесной мотив, запечатлены в шведских и русских названиях островов: Лосиный, Заячий, Березовый… Да и само описание строительства города дошло до нас в «лесной» терминологии: «леса рубились», дороги «прорубались», а в последующие годы «порубки леса запрещались». На реке Охте, например, стоял шведский лесной склад с лесопилкой, а петровские мастера устроили на нынешней Стрелке Васильевского острова ветряные мельницы, с помощью которых пилили бревна на доски. Впору задаться вопросом: что больше приходилось делать — валить лес или осушать болота?

При таком обилии леса пушкинский «приют убогого чухонца» вполне мог оказаться добротным бревенчатым домом с высокой кирпичной трубой, скотным двором и баней.

Теперь о голоде и климате. Да, сладких булочек с чаем в постель работным людям не подавали. Ананасы, как говорится, не каждый день. Но откуда взялся голод на стройке века под личным присмотром государя, если учесть, что рожь из Приневья кораблями возили в Швецию?

Начнем с конца. Вспомним, как урожайны были чухонские хутора в более близкие к нам времена. Известно, что немногословные чухонцы, жившие на Выборгской стороне, до самой революции развозили на маленьких лошадках по Петербургу молоко, масло, сметану, маленькие пупырчатые огурцы, зелень, морковку, гремели бидонами на черных ходах, неспешно торговались с кухарками. Петербургские рынки были завалены продуктами, так сказать, местного производства: мясом, птицей, сыром, творогом, яйцами, рыбой, зайчатиной, клюквой, сушеными грибами, горохом, овощами, зерном…

Давно известно, и это в очередной раз подтверждается недавно выпущенной книгой «Санкт-Петербург. 300 лет истории», что в шведские времена по берегам Невы стояли деревни и мызы, располагались поля, пастбища, огороды. Крестьянские хозяйства сплошной чередой тянулись от истока Невы до ее устья, и население успешно занималось рыболовством, охотой, сеяло яровую рожь, овес, ячмень. На самих островах в дельте Невы стояли три церкви (немецкая, шведская, русская), два кабака, госпиталь и три десятка селений и мыз. Туда в мае 1703 года и заглянули маркитанты Шереметева: «Придя к взморью, побывали в местных мызах и нагрузили несколько лодок съестными припасами и рогатым скотом». При этом крестьянам раздавались письма-листовки на нескольких языках, в которых предлагалось оставаться на обжитых местах — русский царь никого обижать не собирается.

На нынешней Петроградской стороне располагалось дачное поместье шведского губернатора Ингерманландии (столица края была в Нарве). По весне цвели сады с диковинными растениями. Один из них, устроенный зажиточным немцем на берегу Фонтанки, стал основой для Летнего сада Петра I.

На Неве шелестели паруса кораблей, в портовом городке Ниена, что стоял напротив зажиточного русского села Спасское (теперь на его месте Смольный), звенели колокола, на рыночной площади толпился народ, скрипели от невского ветра флюгера на островерхих крышах, и было в том шведском городке «четыреста обывательских домов». Местное население богатело на обслуживании древнего торгового пути «из варяг в греки», продавая в Европу лес, зерно, поташ, пеньковые кипы. Торговый городок под защитой крепости, крупный военный госпиталь, владения шведских дворян с садами, полями, лесами, конные выезды на охоту под собачий лай и звуки рожков, рыбный промысел, шведские, финские, русские села — картина, далекая от убогости. ‹…›

А что касается устройства крепости в «неудачном месте», там, «где люди никогда не селились», «высокой цены за клочок земли», то это вопрос, на мой взгляд, надуманный. Петропавловская крепость перекрывала корабельные фарватеры в Большой и Малой Неве и только там могла быть построена с точки зрения фортификации. Как говорят англичане, мы не настолько богаты, чтобы позволять себе дешевые вещи. А Петр I многому научился в Англии.

…Петр строил свой город для России, на века, и Петербург не один раз явил миру свою доблесть. Не будем забывать и тот факт, что он не завоевывал чужие территории в дельте Невы, а отвоевывал их, возвращал в свое царское хозяйство исконные русские земли, называя их «отчинами и дединами».

12 апреля 2006 г.

В «Литгазете» вышла моя реплика «Хиханьки-хаханьки» — о фестивале псевдоюмористических программ в Юрмале. Устроители называют их юмористическими, без всяких «псевдо». Глупейшая юмореска о наркоманах по сути легализует грех, делает его забавным развлечением: подумаешь, ребята обкурились и словили глюки — с кем ни бывает…

13 апреля 2006 г.

Читаю «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Класс! Из юношеского прочтения осталось кое-что в памяти, но сейчас впечатление особое: на фоне нынешней беспомощности язык Толстого, умение вести сюжет, рисовать картины, проникать в мир героев — блестящ! Предвоенные, предреволюционные годы царской России напоминают нынешнее время. И люди похожи, особенно интеллигенция.

14 апреля 2006 г.

По ТВ показывают, как заместитель премьер-министра Медведев проводит совещание с «бизнесменами». Нужны рабочие, кивают совещающиеся. Еще пару лет — и рабочих не останется, бизнес остановится, сокрушаются олигархи. Нужно восстановить нечто вроде ПТУ, соглашаются все. Бизнес будет давать заявки, а они будут готовить. И установим рейтинги для таких технических школ…

Умники! Сначала уничтожили промышленность, всё превратили в купи-продай, развели брокеров-диллеров-киллеров, а теперь сокрушаются: ах, рабочих не хватает! Зато «специалистов по пиару» готовят в каждой бывшей вечерней школе и при любом бывшем доме культуры, которые все стали университетами и академиями. А кому хочется быть рабочим? Все хотят попасть на «фабрику звезд», в артисты, в фотомодели, в менеджеры, в бизнесмены, в политики… Какой парень захочет сейчас стать фрезеровщиком, токарем, литейщиком?.. Где они на наших экранах? Если только в качестве бастующих по поводу невыплаты заработной платы…

16 апреля 2006 г. Вербное воскресенье.

Вчера навещали внучку Алину. Папочка Даня спал на диванчике поддатый — весь в металлических перстнях и с красной косынкой, повязанной на правом колене. Татьяна и Марина негромко жаловались на него. Правда, говорят, зарплату отдал. Алишке уже 1,5 месяца. Хорошенькая, голубоглазая.

…Позвонил Дане. Пригласил зайти в гости, поговорить. Все-таки отец моей внучки.

Cреда, 26 апреля 2006 г.

Вчера ходили в Театр на Литейном на оперу-буфф «Пышка» (генеральная репетиция): Илья Штемлер, его Лена и мы с Ольгой. В первом акте чуть не заснул. Экспозиция затянута, танцуют тяжело, поют еще хуже — и не оперетта, и не драма. К завязке подошли только во втором действии. Станиславский, что ли, говорил: положи такую пьесу на суфлерскую будку — она сама сыграет. А тут всё наоборот: хорошую фактуру никак не могли раскрутить до полноценного спектакля.

2 мая 2006 г.

Государственная дума отменила 2-е мая как праздничный день, оставила только 1-е. Всё идет к тому, чтобы День международной солидарности трудящихся перестал быть таковым, а самих трудящихся не стало как класса. Возможно, предложат иные праздники — Международный день менеджера, День олигарха, День стикера (не знаю, кто такие, но объявление в магазине о том, что эти самые стикеры требуются, видел)…

Были в Зеленогорске. Солнышко, голубое небо, сгребали сухой лист.

Татьяна с Мариной замутили воду — с Даней встречаться не хотят. Он был у меня, обедали, дал ему денег, чтобы купил Марине цветы, когда пойдет в воскресенье на свидание. Как она собирается жить без мужа, которого выгоняет под влиянием матушки?

Все выходные только об этом и думали с Ольгой. Что сделать? Как образумить?

В общем — мрак и туман.

5 мая 2006 г.

Сегодня 1-й канал показал фильм «Коридором бессмертия». Накануне Дня Победы, в удобное время — замечательно!

Сейчас обнаружил в Интернете, что коммунист Ник. Губенко в Московской городской думе цитировал мою статью «Суд над победителями».

Не зря, видно, мой дед-романтик участвовал в революционном движении. Именно романтизмом «Энциклопедический словарь» называет мучительный разлад идеала и социальной действительности. Так что я весь в своих предков — романтик.

И в зависимости от обстоятельств имею право говорить примерно так: «Мы, литовцы, риску не любим!». Или: «Мы, молдаване, народ богобоязненный…» Или: «Да, мы, русские, любим поесть и выпить!» А то вспомнить свою польскую прабабушку: «Да, польский гонор во мне есть, есть, не отрицаю!». Могу и на греков сослаться, сделавших вклад в мою родословную: «Мы, греки, тщеславны и завистливы! Даже бываем коварны. Об этом еще в Библии сказано. Сам не читал, но люди сказывали…»

Могут быть и социально-сословные мотивировки поведения: «Мои крестьянские предки оставили мне любовь к земле — люблю полежать на травке…» Или: «Да, барство досталось мне с боярской кровью молдавских предков матери». Можно прикинуться мышкой: «Мой отец был винтиком сталинской системы…»

6 мая 2006 г.

В Центре презентовали сборник норвежской поэзии «По другую сторону фиорда». Консул г-н Торсен среди прочего сказал, что каждый дом в центре Петербурга мог бы служить украшением любого европейского города. В Европе, а тем более в его родной Норвегии, такие дома окружаются музейной заботой, выставляются напоказ, а в Питере их — целые кварталы, районы… Молодой парень, раньше работал в Мурманске.

Стоим втроем: консул Торсен, чиновник из Комитета по печати Соболев и я. Разговариваем о государственной поддержке книгоиздания в Питере и Норвегии. Вдруг Борис Буян и Евгений Немыкин, уже накатившие финской водки, весело подруливают к нашей компании, оттесняют нас животами, и с ходу берут консула в оборот.

— А вот знают ли в Норвегии современную русскую литературу? — без всяких предисловий, словно они давно знакомы, начинает допрос Немыкин, бывший дипломат и подводный диверсант.

— Да! — задиристо подхватывает Буян и теснит смольнинского чиновника, чтобы тот не болтался под ногами и не мешал беседе о вечном. — Что вам, например, известно о петербургской поэзии?

Консул, смущенно улыбается, бегает глазами по нашим лицам, не зная, продолжать ли беседу или отвечать на новый вопрос. Немыкин, как истинный дипломат-диверсант, уже прихватил консула за пуговицу пиджака. Соболев пожимает плечами, оборачивается ко мне и закатывает глаза: «Писатели, блин!.. Им всё можно! — ставит свой бокал на стол. — Я привык к более корректному общению. Пожалуй, пойду, Дмитрий Николаевич!..» Уходит. А был он в нашей фуршетной компании первый раз. Комитет по печати поручил ему курировать писателей.

Немыкин, расплевывая энергичным ртом крошки, продолжал доставать консула. Я отошел. Теперь он будет рассказывать, как был пловцом-диверсантом, а потом работал дипломатом в Польше. И точно! Размахивая пустой пластиковой рюмкой, Немыкин изображает нырки с самолета в водную стихию.

Немыкину приятно вспоминать, как он был морским разбойником-дельфином. Я эти рассказы и показы наблюдал не один раз. Как выпьет, так и рассказывает.

Торсен захлопал глазами и напрягся, словно имел дело с разведчиками-карманниками. Низкорослый Буян с бородкой клинышком и хитроватым взглядом вполне мог сойти за помощника, который после кражи государственных секретов начинает свистеть, улюлюкать, кричать «Пожар! Держи вора!» и стрелять в люстру.

Веселая пара бросила консула так же неожиданно, как и втянула его в пустую беседу, — побежали за новыми бутербродами с норвежской семгой. Одним словом, Немыкин показал высший класс советской дипломатии.

Я не удержался, подошел к ним. Вот, говорю, пришел к нам в гости чиновник, пообщаться с писателями, а вы его обидели, прервали беседу с дипломатом, нехорошо… Буян выслушал, покивал, соглашаясь, что нехорошо получилось, и запил свой промах рюмкой водки. Немыкин сначала выпил, затем вытаращил глаза и презрительно вытянул губы трубочкой:

— Это который раньше главным редактором «Невского времени» работал? Подумаешь, прервали беседу! — закусил маслиной. — Он среди своих журналистов, наверное, и не такое, видел…

Как потом выяснилось, организатор вечера Лукин пригласил Немыкина именно для того, чтобы представить его Соболеву для решения некоторых вопросов. А он сам представился, старый дипломат.

14 мая 2006 г. Зеленогорск.

Вчера в церкви Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, что на проспекте Стачек, крестили внучку Алину, нарекли церковным именем Мария.

А сегодня в весеннем Зеленогорске ездили с Ольгой на Пухтолову гору. На склоне, у лыжного подъемника, белеет полоска укатанного снега.

Работал над книгой о блокаде и железнодорожниках. Сделал два эпизода. Написал статейку «Ирина Хакамада как кусок мыла» о продаже политиков, как товара — отдам Шемшученко во «Всерусскiй собор».

По улице Красных командиров ехала девушка на гнедом коне и разговаривала по мобильному телефону.

3 июня 2006 г. Санкт-Петербург.

Ходили с Граниным в кафе. Встретились у Горьковской, дошли до Австрийской площади, зашли в кафе-кондитерскую. Гранин посоветовал взять горячий шоколад и пирожные. Заказали.

Гранин заговорил о том, что культура дорожает, становится недоступной для многих. Привел расчет поездки семьи из трех человек в Пушкин, с посещением Екатерининского дворца. Билеты во дворец, электричка, перекусить — получилась тысяча рублей.

Заговорили о Булгакове, я рассказал, какую статью о Булгакове закончил.

— Почему Сталин 15 раз смотрел «Дни Турбиных»? — спросил Гранин. — Это же патология, столько раз смотреть не оперу, не музыкальную программу, а пьесу, где сюжет известен! Я думаю, ему важна была не пьеса, а обстановка в театре — ему надоедали партийные братки, товарищи-лизоблюды, вся эта кремлевская шпана, которой он знал цену, и Сталин шел в театр, во МХАТ, смотреть пьесу талантливого Булгакова в постановке талантливого Станиславского, там была другая обстановка, другие люди…

Гранин:

— Паустовский в 60-е годы мне рассказывал, что он учился в гимназии вместе с Булгаковым, с ними еще кто-то учился, кажется, брат Валентина Катаева — Евгений Петров… Так вот он говорил, что они Мишку Булгакова всерьез не воспринимали, даже когда он «Дни Турбиных» поставил, уже писателем становился. А вот когда «Мастера и Маргариту» напечатали в 60-х годах, то восхитились! И по заслугам!

Гранин:

— Мне недавно подарили книжку Илизарова, в которой собраны заметки Сталина на полях прочитанных книг. Это очень интересно! Там начиная с реплик вроде «Ха-ха!» и кончая рассуждениями в один-два абзаца. Сталин много читал. Он был самоучка, очень начитанный человек, несостоявшийся поэт, в этой книге есть его рассуждения о поэтическом творчестве. Вы знаете, мне Сталина не за что хвалить, но надо признать, что к писателям он относился с уважением: ценил талант. И если против него лично не высказывались, не задирали его, не оскорбляли, как это сделали Пильняк и Мандельштам, то он с уважением относился к собственному мнению писателя. Например, рассказ Андрея Платонова «Сомневающийся Макар» или «Тихий Дон» Шолохова. Ведь эти вещи вовсе не воспевали происходившее, они шли вразрез с установками того времени. Или «Дни Турбиных»! Ведь Осип Мандельштам написал явное оскорбление. Кстати, считается, что Сталин звонил Пастернаку, советовался насчет Мандельштама, и тот не заступился за коллегу. Если бы сказал, что Мандельштам гений, Сталин бы Осипа Эмильевича не тронул.

Еще Гранин рассказал, как его недавно пригласили на открытие Талион-клуба в бывшем особняке Шереметева, где был Дом писателей.

— В Лепном зале было накрыто угощение. И вот эти раздавшиеся вширь мужики в дорогих костюмах, налитые дорогими коньяками, пахнущие парфюмом, рассказывают друг другу, что здесь раньше было, это, дескать, дворец сподвижника Петра — Шереметева (а это совершенно другой Шереметев, никакого отношения к фельдмаршалу не имевший). Потом мне нечто вроде экскурсии устроили, говорят: сейчас мы вам покажем кабинет Михаила Зощенко, где он работал… Я говорю им, что у Зощенко никакого кабинета в этом здании не было, они руками машут: нет-нет, вы не знаете, нам сказали, что был, он там сидел и писал… И приводят в кабинет первого секретаря, где я отсидел несколько лет, когда был избран на эту должность. Бессмысленно спорить!

Я ходил по этому дворцу и вспоминал — призраки разных лет были со мною рядом. Вот здесь, в Лепном зале, сойдя с трибуны умер Борис Эйхенбаум… Здесь Жданов выступал, Ельцин… Вот тут, у лестницы, возле ресторана, был разговор с Олей Берггольц… Тени друзей виделись мне на шумном вечере сытых богатых людей… Раньше дворец принадлежал всем писателям города, теперь одному человеку…

Они всё восстановили — и масонский зал, и библиотеку, и лестницы… В библиотеке стоят антресоли, лестницы резные к ним, а для кого? Там и книг-то нет. Я хотел им предложить нашу писательскую библиотеку, да мысленно рукой махнул — не в коня корм!

— А вы знаете, где сейчас писательская библиотека? — спросил я, с тайным умыслом похвастаться добрым делом.

— Конечно. Я ее сам и перевозил, — к моему удивлению сказал Гранин. — Она на Васильевском…

— Ну да, да, — покивал я, припомнив, что Гранин с губернатором Яковлевым действительно были приглашены в качестве почетных гостей на выставку раритетов после перевоза.

Я спросил, не читал ли он мою недавнюю статью «Город на костях? Мифы Петербурга» в «Невском времени». Не читал. Я обозначил основную мысль, сказал, что триста тысяч трупов, которые приписывают Петру I, это чуть меньше самого большого в мире мемориального Пискаревского кладбища. Археология — наука материальная, не найдено в Ленинграде-Петербурге захоронений петровского времени такого объема. Не в Неву же умерших сбрасывали…

Гранин согласился, что Петербург построен не на костях и Петр вовсе не душегуб. Вспомнил Аню Андрееву из Меншиковского дворца, которая консультировала и меня, и его, когда он писал свой роман «Вечера с Петром Великим». Это меня порадовало. Сказал, что иностранные послы интриговали против Петра и завидовали становлению России у Балтийского моря, отсюда и разговоры о немыслимых жертвах. Да и московские бояре не жалели сплетен о Петре и его жертвах. Гранин сказал, что даже сейчас Москва ревнует к переносу Конституционного суда в Петербург. «Я тут с этими ребятами говорил, они настроены против. Председатель Верховного суда Зорькин… Да, они против…»

Гранин сказал, что сегодня сняли с должности Генерального прокурора Устинова, который недавно пообещал бороться с коррупцией. Сказал, что комментарии пока очень невнятные.

8 июня 2006 г.

В Багдаде все спокойно?

Ведущие НТВ, не скрывая радостного душевного подъема, сообщают, что в Ираке убит главарь террористов Аз-Заркуи — его убили самонаводящейся бомбой или ракетой с американского самолета. Дом, в котором он проводил совещание, взлетел на воздух. Показывают кадры — это не дом взлетел на воздух, а целый квартал. За голову этого террориста американцы объявили приз в 25 млн. долларов. Теперь награда, похоже, найдет, героя.

Затем показывают выступление президента США Джорджа Буша — он полон удовлетворения. Наш диктор утверждает, что ликвидация Аз-Заркуи — вторая настоящая победа американцев в Ираке, после ареста президента Хусейна.

Выступает премьер-министр Ирака. С испуганным лицом говорит, что тот, кто встал на путь насилия, должен одуматься. Затем Тони Блэр, напоминающий своим косоглазием комика Савелия Крамарова, говорит, что у них еще много работы в Ираке.

По 1-му каналу сообщают, что один офицер армии США отказался служить в Ираке, объяснив, что не желает воевать с мирным населением, которое никак этого не заслуживает. Он выступил с заявлением по каналу CNN.

Убийство без суда, без законного приговора, стали нормой. Слово «террорист» как некая индульгенция прощает любые жертвы, в том числе среди мирных жителей, которых разрывает на куски «особо точное» оружие.

Кто объяснит ребенку, что голова американского заложника ценнее тысяч убитых иракцев?

По Васильевскому острову шел желтый вагон трамвая с дверями-гармошками, трамвай моего детства и молодости. В трамвае ехали немолодые трамвайщики. И так тепло стало.

На сберкнижку пришли солидные деньги, которых я ниоткуда не ждал и получать побоялся. Думал, бухгалтер напутала с зарплатой — заплатила вперед за три месяца.

Оказалось, гонорар с «Радио России» за чтение моих рассказов из книги «Чикагский блюз» — цикл называется «Дача». Читал заслуженный артист России Евг. Теличеев.

28 июня 2006 г. Зеленогорск.

Вчера приезжал Максим, двигали мебель, снимали ковролин, укрепляли скрипящие половицы.

Еду на машине по Кривоносовской — идет Ашот с каким-то парнем. Притормозил, приспустил окошко.

— Привет, Ашот! Ну, кто у вас родился?

— Еще никто не родился, — обиженно блестит черными армянскими глазами Ашот, приятель Максима с детства, живет на нашей Деповской улице. Отец работает на железной дороге.

— А это кто, Женька?

Парень смотрит на меня, приглядывается. Женька! Его мать в прошлом году говорила, что он сбежал из армии от побоев и его посадили за дезертирство.

— Привет, Женька, как дела?

— Куево. Только что освободился. Паспорт надо получать, прописываться…

— Так хорошо, что освободился! Свобода! А паспорт получишь…

Я сказал, что скоро приедет Максим, пригласил зайти попозже.

Зашли. Три парня с нашей улицы — выросли на наших глазах. Ашот и Женька на два года младше Максима. Ашот сказал, что устроит Женьку на железную дорогу, в путевую часть, где начальником его отец.

— Будешь тележку возить до обеда, потом свободен, двенадцать тысяч платят, — расписывал будущую работу Ашот. — Государственная служба. Больничный лист оплачивают…

У Женьки умерла мать три месяца назад — рак груди. Ему даже не сообщили. (Отец погиб много лет назад — поехал на родину, и там что-то случилось.) Приехал парень из тюрьмы, а его никто не встретил. Пришел домой — там сестра Маша с рыночным хахалем, живут вместе. И еще одна сестренка — лет четырнадцати.

— А где мама?

— Умерла…

Такие дела. Живут в деревянном служебном доме, у них три комнаты. Максим в детстве рассказывал, что Женьку и Машку лупят проводом от утюга. И ругаться родители начинают с утра, как проснутся.

Ребята посидели на веранде, Максим накормил их вареной курицей и копченой скумбрией, выпили немного коньяка из фляжечки, и Максим повез их искупаться на озеро, а потом домой. Женька такой же ребенок, только стал крупнее и задумчивее. Ходил вдоль улиц, собирал по канавам ранние подберезовики.

Я пригласил его заходить. Дал немного денег. Они перетащили мне печку-каминчик из одного домика в другой. Ашот сказал, что будет опекать Женьку, поможет разобраться в жизни.

Женька, слегка выпив: «Нет, я буду жить хорошо! Наведу порядок в доме, пойду работать, выгоню черножопого, у меня всё будет!»

Пишу статью. Много написал, а сказал мало. Переделываю третий раз, третий день. Ольга в городе.

Вчера Алине-Марии исполнилось четыре месяца. Послал им недавно денег. Марина вчера звонила с юга, сказала, что получили.

6 июля 2006 г.

Вчера с Ольгой попраздновали 25-летие нашего сына Максима. Он в городе со своей девушкой. Ольга выпила шампанского, я безалкогольного пива. Абрикосы, черешня, клубника. Хочу встретиться с Максом и серьезно, по-мужски, поговорить. Учится в аспирантуре и работает неделя через неделю геодезистом на строительстве трубопрокатного стана в Колпине — Скворцов устроил. Но что такое «учится в аспирантуре» мы знаем, проходили. Не потратил бы впустую молодые годы…

10 июля 2006 г.

Игорю Логвинову:

Игорь, привет! Угадал: живу на даче и пишу. Но не только. Ездил с приятелем на рыбалку, на залив, взяли 10 кг лещей — ловили с лодки. Обалдел от рыбацкого счастья! Читаю тебя с удовольствием — Поляков не прогадал, взяв тебя в штат! Поздравляю вас обоих и читателей ЛГ! Собираюсь в начале осеннего сезона провести в ЦСЛК круглый стол по современной драматургии. Может, у тебя будет оказия?

Пиши, не пропадай!

Твой Д. К.

С 17 по 23 июля 2006 г.

Был в поездке — ездил продавать крымское «поместье» в Феодосии, наш маленький домик на горе Тёпе-Оба. Продал. Ольга категорически отказалась ездить в отпуск на юг и лазать по несколько раз в день на гору. Сначала деликатно молчала, понимая, как я радуюсь югу и морю. Потом стала пыхтеть.

Цены выросли, и наша будка, которую мы покупали за 250 долларов, ушла за 3500 евро.

Вот и мы с Ольгой стали спекулянтами недвижимостью!

После поражения на Куликовом поле Мамай бежал в Крым, в Кафу, сиречь Феодосию, где был убит соперниками в следующем 1381 году. Видимо, сам князь Кият Мамай был не татарского, а половецкого происхождения, но женат он был на дочери хана Бердибека из царственного рода Чингизидов.

Вот туда, где убили Мамая, я и ездил, на гору Тёпе-Оба, где у нас был домик с садом. А теперь мы его продали.

С этим Мамаем и моим небесным покровителем Дмитрием Донским, который его разбил в 1380 году на Куликовом поле, тоже интересно. У них — побежденного и победителя — через несколько поколений будет общий потомок — первый русский царь Иван Грозный. По отцу Иван Грозный восходит к победителю Куликовской битвы святому Благоверному великому князю Димитрию Донскому, а по материнской линии — к золотоордынскому темнику Мамаю, потерпевшему тогда сокрушительное поражение на Дону.

Таким образом, завоевание царем Иоанном Васильевичем Грозным Казанского и Астраханского царств, явилось не только геополитической задачей, но и семейной — возврат наследия Чингисхана, с которым Грозный через супругу своего пращура имел кровное родство. Это я вычитал в Интернете, когда готовился к поездке.

В поезде Петербург — Феодосия, в нашем купе, парень наркоман чуть не отдал душу Богу. Я заметил его открытые в дневной дреме глаза, стал тормошить, нашли врачей, сдали в Белгороде, перед самой границей, в скорую помощь. А с виду — приличный парень, саксофонист. Ехал в Коктебель на халтуру, на каждой остановке ходил курить с железной трубочкой. Саксофон и сумки мы сдали под опись скорой помощи. Второй экземпляр оставили проводнице. И моя книжка «Чикагский блюз», подаренная парню, тоже попала в эту опись. Может, найдет меня потом, позвонит?

Елизавета, дочка Ирины Гурьевой-Стрельчунас, восьми лет, когда ее папа-француз, деликатно сказал, что теперь он будет жить с другой тетей, дескать, так многие живут, плюнула в его сторону, поддала ему ножкой и сказала, что он ей больше не отец. Повторяю: восьми лет девочка! Врач-психолог, наблюдавший девочку с пяти лет по поводу якобы слабоумия, узнав о ее поступке, сказал, что прогресс налицо.

Ирина с Елизаветой тоже оказались в эти дни в Феодосии, они каждый год ездят туда — Ирина родилась в Феодосии, работала в музее А. Грина, там похоронены ее родители.

А наши с ней литовские прадеды, георгиевские кавалеры, погибшие при крушении царского поезда в 1888 году, лежат в питерской земле. Пару лет назад я возил их на это заброшенное католическое кладбище, где стоит лишь костел работы Бенуа.

Странные бывают поводы к дружбе — например, дружба предков, которых ты никогда не видел и не знал. И какое-то душевное тепло идет сквозь века и теплит твою душу, и Ирина с дочкой Елизаветой мне не чужие люди. Даже Ольга не ревнует, понимает.

7 августа 2006 г.

В фантасмагорической повести «Бесплатное кафе» будет неясной ориентации церковь, в которой поют «Калинку-малинку», репертуар Пугачевой, и т. п. Тарелочные сборы собирают лица с персидскими глазами в камилавках — требовательно смотрят на прихожан, не уходят, пока на тарелку не положат деньги, строят понукающие гримасы… Молебны за здравие имеют свою шкалу цен — в зависимости от сложности просьбы, обращенной к богу. Эту сложность и цену вычисляет на калькуляторе специальный человек в строгом пиджаке и шляпе…

Вчера вновь ездили на лодке брать лещей с Сергеем Алешиным. Взяли штук семь-восемь, плюс разной другой рыбы. Всего — 12 кг на двоих. Мне не везло — я поймал всего одного леща, но Серега отвалил мне весомо.

14 августа 2006 г.

Пару дней назад закончил рассказ «Грустный июль». Дал почитать Ольге — обревелась. И я плакал, когда писал. Отослал Евгению Каминскому — он вернул с небольшими изъятиями, как он выразился — убрал лишнее. Прочитал — не плачу. В чем дело, что он убрал? Вроде мелочи — одно-два слова на эпизод. А эффект потерялся. Почему?

17 августа 2006 г.

Делаю разную мелочевку для газет, журналов, сборников. Работаю с блокадными железнодорожными записями. Лето сухое, теплое, трава едва растет, газонокосилку выводил всего три раза.

Попал в отборный список Всероссийской литературной премии им. Александра Невского с «Записками ретроразведчика». Учредители премии — Союз писателей России и компания «Талион», которой отдали наш сгоревший Дом писателей.

От Сергея Шурлякова:

Уважаемый Дмитрий Николаевич, ‹…› работая над родословной своей семьи, столкнулся с одним документом, где наши далекие родственники пересеклись. Текст его привожу ниже:

Свидетельство Ионицы Опря (80 лет): «Священник Димитрий Бежан (мой дальний родственник. — С. Ш.) действительно имеет пристрастье к пьянству, ходит в корчму и пьет в оной хмельные напитки; когда же именно был священник Бежан пьян и ходил в корчму, он Опря определенно сказать не может, кроме помнит, что сего года 1 генваря вечером был священник в корчме где и пил вместе с случившимися тамо жителями вино. С людьми священник Бежан точно ссорится как сие случилось с Георгием Бузнею на сельской улице прошлого 1834 г. в сентябре месяце… («О разных предосудительных поступках Ясского уезда села Кучой священником Димитрием Бежаном в пьяном виде чинимых. 24 января 1835 г.». Государственный Архив Республики Молдова. Ф. 208. Оп. 2. Д. 1440. С. 9.

Конечно, это не славный исторический факт, но, может быть, Вам пригодится.

Кстати, в моих поисках по Бессарабии мне также помогает уважаемый профессор Евгений Александрович Румянцев

С уважением, Сергей Шурляков.

Сергею Шурлякову:

Уважаемый Сергей! Вы меня порадовали до умилительных слез! До чего мне приятно, что наши предки пересекались и по пьяному делу ссорились! Они живы в нашей памяти, и мы живы — цепочка тянется через века, это классно! Румянцеву — низкий поклон от меня! Большой души человек! Отменный специалист! Удачи Вам!

P. S. Напишите о себе хоть немного. Может, сойдемся когда-нибудь, выпьем, как деды завещали, побузим…

P. P. S. «…Наша жизнь начинает пеленаться в бумажки еще до появления на свет Божий. Если собрать все личные дела, анкеты, справки, рекомендации, письма, телеграммы, поздравительные открытки, почетные грамоты, сигналы, донесения и проч., и проч., то у каждого из нас окажется увесистый чемоданчик, а у некоторых и не один. С этим багажом нам и суждено предстать перед потомками…» — из моего эссе «О, наши личные дела!» И наши предки тоже попадали «в переплет» — архивный!

Дмитрий Каралис.

21 августа 2006 г. Зеленогорск.

На участке стараниями Ольги образовалась кошачья ферма. Уже четвертое или пятое поколение: приносят котят, уходят, приходят, рассеиваются, кто-то остается. По вечерам играют на площадке молодняка — лезут по стволу можжевельника, привисают к висящему, наскакивают друг на друга, прыгают на мать и тетку, кувыркаются в песке. Ольга всем дала имена: Рыжик, Персик, Путя (путешественник, залезший в рулон линолеума и провалившийся потом в цементное кольцо под домом), Котя, Серыш, Чернышка…

Сухим кормом из мисок хрустят, сосиски берут, а в руки не даются — дикие. Мечутся от меня с таким испугом, словно я на их глазах зверски истребил тысячи их собратьев, а не кормил все эти многочисленные приблудные поколения…

30 августа 2006 г. Зеленогорск.

От Гурьевой-Стрельчунас:

Приехали мы в Москву, и здесь так трудно. Воздух грязный, небо серое, очень страшит работа, как никогда — ее будет так много, и она будет такая сложная!!! Ужас!

Снова начался дурдом с Лизочкиным папой. Он должен приехать к нам на целых три недели. И я по закону обязана его принять. Иначе — международный скандал.

Жуть.

Его роман с литовской … продолжается.

Так было классно в Феодосии! Дорогие, милые сердцу люди, приятные встречи.

Ездили в Топловский монастырь — сами, без экскурсии — на престольный праздник.

Ночная исповедь под черным крымским небом, каштаны, ночь в монастырской гостинице, причастие перед руинами храма на фоне восходящего солнца, купание в целительных источниках, под водопадом.

Прогулка в можжевеловом лесу — место называется урочище.

Раньше всё было закрыто и засекречено — атомное вооружение прятали в горах. А теперь в тех местах восстанавливают монастырь.

Такие красивые места… Собака Рекс встретила нас на подходе и привела в пещеру, где когда-то была найдена икона в ручье.

Биостанция — дельфинарий — Кара-Даг…

Ужин под старой грушей + купаж из Нового Света или коктебельский коньяк на выбор, на закуску — помидоры с куста. Сорт Черный принц.

Что же за помидоры!

День рождения Александра Грина, качественно орошенный сухим красным вином в музее писателя. Зам. директора по науке, Алла Алексеевна, радостно перекрестилась, узнав, что мы с Лизочкой уже на Западе. Пришлось поднять и за славянское братство тоже. Бригантина, Подмосковные вечера — спетые в заключение праздничного обеда…

Лизочка освоила стиль КАРАЛИС и чуть-чуть научилась плавать.

Перестала заикаться.

Какая там Франция??? Папа` отдыхает.

Что он впрочем, и делает со своей литовской …, гм, подругой.

В Феодосии нам просто удалось забыть об этом нелепом кошмаре.

Я хочу провезти учеников по Крыму. Пусть посмотрят природу. И отдышатся от московской гари.

Я бы хотела купить там квартиру. 1-комнатная — 23–25 тысяч. Но своих нет, папа` не даст, он их лучше съест, чем нам поможет. Думаю, не обратиться ли в банк за кредитом. Что посоветуете, как человек бывалый?

Пишите.

Гурьевой-Стрельчунас:

Ирина, здравствуйте!

Последние дни на даче. Пишу Вам с утра, на свежую голову, побродив по участку, и с сожалением заточившись в своем домике-кабинете.

Да, в Феодосии было классно! И в Орджоникидзе тоже.

Очень рад за Лизу, она будет хорошенькая интуитивистка.

Возвращаясь мысленно к тем дням, понимаю, какую огромную роль сыграло Ваше присутствие при совершении сделки. Ваше решительное заявление: «Дмитрий Николаевич, я готова купить за эти деньги!» произвело неизгладимое впечатление на засомневавшихся партнеров. Мы с Вами просто готовая пара для спекуляций недвижимостью в крупных (международных!) масштабах!

Вы — молодец, Вас Бог послал, нисколько не сомневаюсь в этом! Без Вас могло получиться так, что я прокатился зря. Спасибо!

Еще о Лизе. Повторяю: Вам какой-то шибко умный врач с дипломом сказал, что у нее отставание в развитии. Он, наверное, делал некие тесты, заполнял таблицы, писал заключение, заглядывая в книги, говорил иностранные медицинские слова, искоса поглядывал на диплом в рамочке, полученный от коллег на тусовке в бывшем советском санатории под Таллином или Ригой (с сауной, коньяком, медсестрами и т. п.) — и Вы поверили. Точнее, Вас убедили. Потом Вы привели ребенка в школу, там тоже сказали, что отставание есть, и стали разговаривать с ребенком, как с придурком: разжевывая понятные вещи и не касаясь непонятных. Я Вам сразу сказал, что девочка Ваша — милое существо со своими особенностями развития, она на ином уровне понимает больше, чем все врачи со своими дипломами вместе взятые, она читает пространство и людей своим способом. Нет, она вовсе не ясновидящая (как мне кажется), но обладает своим пониманием жизни. И слава Богу! Для того чтобы загнать ребенка в колею нормы среднего уровня, заставить говорить то, что хочется услышать взрослым, большого ума не надо. А вот вырастить эдакий цветочек со своим запахом и рисунком листочков — надо потрудиться. Но зато результат может превзойти все ожидания. Дай Вам Бог удачи в этом деле!

Приехал — и вскоре вышли мои дневники в журнале «Нева», № 7 за 2006 г., Вы можете посмотреть в Сети, в «Журнальном зале» Русского журнала, вещь называется «Хроники смутного времени». А сегодня в «Литературной газете» моя большая статья «Кто остался в дураках?» под рубрикой «Скандал». Хотя я ничего скандального не имел в виду и сейчас не вижу. Это про то, как нас всех пытаются дурить — то, о чем мы с Вами говорили, гуляя по набережной в Орджоникидзе. В общем, вызываю огонь на себя и в первой и во второй вещи.

Ну вот, пока и всё.

Иду в забой — в свою блокадую шахту.

Лизе — большой привет от дяди Димитрия Николайевича (так и слышу, как она произносит окончание отчества!)

Кто остался в дураках?

Нравственные, политические и смысловые стандарты меняются по несколько раз за сезон. Черное называется белым, белое — черным, серо-буро-малиновое — зеленым. То, что вчера в массовом сознании было гадостью, сегодня может оказаться прелестью, и наоборот. Где, помимо религии, найти нравственную опору современному человеку? В литературе? За стеклом телевизионного экрана?.. Если искусство — это защита вечных ценностей в современных условиях, то где найти такое современное искусство? И кто будет поводырем? Писатели, журналисты, телевизионные комментаторы? Способны ли они взяться за нравственное обустройство страны? Или удел творческих работников — громить и сотрясать старое, отжившее, а выстраивать будущее способны лишь политики? И почему борьба за правду после развала СССР сошла на нет?

…Вспомним — лет пятнадцать-двадцать назад государство переживало пандемию правдоискательства и громких разоблачений. Первая в мире страна социализма жила ночными сидениями у телевизоров, чтением газет и азартными покаяниями. Мы каялись за Афганистан, за церкви, превращенные в кинотеатры и склады, за партийность литературы, за чужие доносы и репрессии — Боже мой, за что мы только не каялись! Даже за освоение космоса успели посыпать себе голову пеплом: дескать, неправильно осваивали, партия не щадила людей, старты ракет гнали к праздникам, случались аварии. Досталось и Зое Космодемьянской, и детдомовцу Александру Матросову, легшему грудью на вражескую амбразуру. Из школьных коридоров стремительно исчезали портреты героев-пионеров и комсомольцев, погибших за независимость родины. Дескать, дело ребенка — следить за соблюдением своих прав в соответствии с Декларацией прав ребенка, а если он лезет под танк с гранатой или морозной ночью поджигает вражескую казарму, то у него не все дома. Примерно так. Девятнадцать миллионов наших граждан — вчерашних коммунистов — стали сравнивать с красно-коричневыми и иначе как фашистами в определенных изданиях не называть.

Какими же финансовыми ресурсами надо было обладать, чтобы ввести информационный террор в огромной стране, унижать целые народы, вешать любые ярлыки на кого заблагорассудится! И вся страна несколько лет подряд терпела этот бред, хлебала эту кашу, заваренную по чужому рецепту. Тут уже не коробками из-под ксерокса пахнет, а вагонами… Вспомним — писатели рвали чужие книжки, обвиняли друг друга в доносительстве, гневно затаптывали и публично сжигали свои партийные билеты. Казалось, еще немного — и загорятся квартиры, дачи и машины, которыми партийная власть «подкупала художников слова», а кто-то, наиболее решительный, признав лживость своих романов, тяпнет прощальную рюмку в ресторане ЦДЛ и пустит пулю в висок. Но до этого не дошло: развалился Советский Союз, отменили цензуру, разрешили свободный выезд за границу, продажу валюты, и на фронте борьбы за правду установилось затишье. А затем и тишина.

Интересно: Солженицын, высланный советской властью за границу, при первой же возможности вернулся в страну. Бунтари перестройки при первой же возможности выехали из страны. Поначалу отъезды шли под флагом перенесения боевых действий на чужую территорию и дальнейшего углубления истины. А потом и без всяких флагов: тихо, спокойно, дальнейшее нас не касается, гуд-бай! В Питере три десятка членов Союза писателей Санкт-Петербурга уехали за границу — в основном в Германию. Думаю, в Москве не меньше. Чуть ли не первым укатил бывший председатель отделившегося Союза писателей Санкт-Петербурга Владимир Арро, который с особым азартом боролся сначала с коммунизмом, затем с национал-патриотизмом и в завершение — даже с фашизмом, успев вступить в некий антифашистский комитет. Уехал, как он пишет в своих мемуарах, к детям, которые почему-то решили жить в Германии. В отличие от большинства уехавших коллег, Солженицын мог рассказать о прошлом такое, что они ни в книгах не читали, ни в кино не видели. Но, вернувшись в родную страну, писатель взялся рассуждать, как ее обустроить, а не сотрясать и крушить, и тут же стал неинтересен либералам. А когда отказался принять орден Андрея Первозванного от Ельцина, его и вовсе отлучили от телевизора. Так вот, о борьбе за правду и справедливость. Советская цивилизация не рухнула — ее растащили, как растаскивают барское поместье холопы, пользуясь смутой и отсутствием хозяина. Сразу после развала Союза началась дикая приватизация, разрешенная указами президента Ельцина (не Конституцией, а как бы распоряжением по домохозяйству), но гласность, свобода слова, плюрализм и прочие острые инструменты вмиг затупились, пришли в негодность, легли на полки исторических чуланов. Горящие взоры правдоискателей потухли. Любой студент экономического вуза уже на втором курсе знает, что товарная масса никуда деться не может и деньги в начале девяностых не обесценились, а просто сменили хозяев, в результате чего появились владельцы заводов-газет-пароходов-нефтяных скважин и прочего народного добра, ставшие вскоре долларовыми миллионерами. Судя по загадочным улыбкам наших пионеров-реформаторов, они всегда помнили закон Ломоносова о неисчезаемости материи, который в вульгарном изложении гласит: сколько в одном месте убудет, столько в другом прибавится.

Студенты знали, пионеры знали, а вот передовая интеллигенция, журналисты, либеральные телевизионные комментаторы, писатели не знали. Или знать не хотели?

Трудно дать название тому, что получилось в результате «реформ». Ясно одно — разрушив великую страну, мы не создали ничего и близко адекватного по мощи национальной экономике, позволив вчерашним бандитам, фарцовщикам и партийной номенклатуре рассовать по карманам и западным банкам народное достояние. Так в виде фарса вторично сбылись слова коммунистического гимна: «…кто был ничем, тот станет всем!» Это жизнь не по лжи? Это социальная справедливость? Об этом на ночных кухнях мечталось членам Хельсинкской группы по защите прав человека? Этим грезили «шестидесятники», напевая песни Окуджавы и Высоцкого? Не мне, грешному, судить уехавших, но не сказать не могу: осталось горькое ощущение, что уже тогда многие из них боролись не за правду, а за конкретные групповые интересы, за сочную немецкую колбасу и личное благополучие.

…Общественное мнение формируется таким образом, чтобы рассуждать о социализме, капитализме, частной собственности на средства производства и эксплуатации человека человеком было не то чтобы не модно, а позорно: «Вы что, марксист? Фу!» Так раньше шарахались от представителей сексуальных меньшинств.

Что интересно: все нынешние политики и те, кого называют элитой, учились в советских вузах, успешно сдавали экзамены по политэкономии, некоторые даже получали отличные оценки за ответ, как капиталист обогащается за счет частной собственности на средства производства. И наверняка помнят об основном противоречии капитализма: между общественным характером производства (работают все) и частным присвоением результатов общественного труда (замки, яхты и футбольные клубы покупает один). Хотелось бы знать, изменились ли сегодня их представления о прибавочной стоимости, о капитализме как общественно-политической формации и всех его противоречиях? Или наша элита ничего не думает, полагая, что марксизм, как и революции, можно отменить указом господина президента? Возможно, примерно так размышлял о революциях наш последний мягковатый император Николай II, чьи оскверненные останки недавно перезахоронили после восьмидесяти лет забвения. И все модели социализма: шведская, немецкая, австрийская, французская и прочие, о которых с жаром рассуждали экономисты в разгар перестройки, оказались забыты; о них не вспоминают даже для приличия.

Но вот вопрос: кто при нашем народовластии выбрал за нас капиталистический путь развития страны? Я что-то не помню, чтобы во времена Ельцина, когда налево и направо раздавались заводы, фабрики и целые отрасли промышленности, спрашивали: а хочет народ жить при капитализме? Не было такого! Я как частица народа, которому по Конституции принадлежит вся власть в стране, не одобрял такого кардинального изменения курса государства. Неужели власть настолько не понимает русский национальный характер, чтобы выбирать путь капитализма? Вспомните события в России столетней давности, перечитайте русскую классику, полистайте старые газеты: прививку против капитализма Россия уж получила. Русский бунт не всегда бессмысленный, но всегда беспощадный. Православный люд грабил и сжигал поместья, до смерти забивал управляющих, перед которыми еще вчера торопливо снимал шапку, а попадался под горячую руку барин, вернувшийся с семьей из заграницы, — били и барина. А то и убивали. Перечитываешь «Хождение по мукам», «Тихий Дон», и жутковато делается: злая сила, которая просыпается в людях после многих лет несправедливости, во сто крат мощнее любого созидательного порыва. Народное сознание не успокоится, пока не будет восстановлена справедливость, нарушенная при приватизации, — справедливость видимая или кажущаяся. Неужели это непонятно? ‹…›

Дискуссия о путях развития нужна немедленно, иначе стремительно расслаивающееся общество пройдет точку возврата, после которой договариваться будет невозможно. Нужны не предвыборная демагогическая перепалка, спор амбиций, ярмарка тщеславия, а серьезный научный разговор, в то же время понятный миллионам. Но общество словно нарочно уводят от важнейших тем. Америка, Великобритания, Франция, Германия — все крупные державы смотрят в будущее, заботятся о своих стратегических интересах, мы же дальше ближайшей выборной кампании ничего видеть не хотим.

Об успехах Китая говорят, но забывают добавить, что в Поднебесной у власти коммунистическая партия. О Белоруссии, с которой РФ образует единое Союзное государство, ни слуху ни духу: больше знаем о далеком Израиле, чем о братской республике. Неужели обществу не интересно, куда и каким путем идет страна? Правильно ли мы живем, в конце концов? Гробовое молчание, которое можно расценить и как зловещее.

Увещевание граждан России цифрами роста ничего не дает. Помимо достатка человека волнует общественная справедливость.

Ученые установили: если человека долго заставлять слушать ложные утверждения, то происходит возмущение разума, человек звереет. Советский народ озверел от повальной газетной и телевизионной лжи к концу восьмидесятых годов прошлого столетия. Далеко ли до следующего озверения?..

Ядерный щит исключал развал социалистического лагеря внешним воздействием. Развалить нас можно было только изнутри. Если кто-то еще думает, что по другую сторону океана или в той же Европе всерьез были озабочены правами человека в СССР, гражданскими свободами и тому подобным, то пусть эти люди взглянут на нынешнюю ситуацию: СССР больше нет, на территории России тридцать миллионов человек живут за чертой бедности; при этом тридцать долларовых миллиардеров контролируют все экономические и политические права бывшего великого народа. А взглянув, пусть эти честные люди задумаются, почему сейчас Запад не хлопочет о наших с вами правах на достойную жизнь, старость, медицинское обслуживание, жилье, образование, достойно оплачиваемый труд, отдых, защиту профессиональными союзами и тому подобных стандартах существования хомо сапиенс в Европе. И возможно, эти люди придут к выводу, что права человека, как и все претензии к нашей военной мощи (вот, дескать, во всей Европе стоят русские танки и ракеты!), носили политический, спекулятивный характер и имели одну-единственную цель — разложить страну изнутри, а затем потеснить неудобную русскую цивилизацию, отодвинуть ее от Европы, ослабить ее влияние на остальной мир. И пусть эти умные люди, которые так верят Западу, ответят на простенький дежурный вопрос: чьи танки, чьи самолеты и пехота стоят сейчас в бывших странах Варшавского договора и к какому военному блоку относится Эстония, от которой крылатая ракета летит до Питера чуть быстрее, чем эстонский хуторянин со смаком раскурит трубку? И тогда следует задуматься над еще одним вопросом: почему интеллигенция, в первую очередь творческая, столь избирательно видит несправедливость, происходящую в стране и мире? Или она видит только тогда, когда ей платят за то, чтобы она видела: деньгами, зарубежными поездками, выпуском собраний сочинений, зданиями театров, авторскими телевизионными программами и тому подобным? И точно тем же способом ее, интеллигенцию, заставляют не видеть. Но что же это тогда за интеллигенция такая: здесь вижу — здесь не вижу, здесь помню — здесь не помню… Кинокомедия какая-то.

…Если мировое сообщество не может открыто указать Америке на ее очевидные грехи, то что это за мировое сообщество, членством в котором мы так дорожим? Зачем тогда живет великий многомиллионный русский народ? Чтобы смотреть сериалы и кланяться ковбойскому семейству Бушей? Мы что, уже бедные родственники на планете Земля и не осталось в нас чувства собственного достоинства? Перевелись умные крепкие мужики в наших просторных землях? Надо уткнуться носом в телевизор и со страхом ждать прихода китайцев? Или американцев?..

В редакции заслуженной питерской газеты висит плакат: Джордж Буш на фоне стаи боевых самолетов указывает пальцем на вас: «Вы еще не верите в нашу демократию? Тогда мы летим к вам!»

Вот на фоне таких стай нас призывают бороться с ксенофобией и стремиться к толерантности.

Словарь определяет ксенофобию как навязчивый страх, боязнь чужого, враждебное, нетерпимое отношение к лицам иной веры, культуры, национальности, ко всему непривычному, иностранному (образу жизни, идеям, мировоззрению). Складывается ощущение, что, вводя в оборот новый для нашего общества термин «ксенофобия», имели в виду нечто иное, но не решились произнести. Ну да ладно.

Хотелось бы только напомнить, что всякие навязчивые страхи, в том числе ксенофобия, — предмет внимания психиатров, психоаналитиков, а не политиков и общественных деятелей. Что касается истинных страхов, живущих в народе, то они несколько иного толка. Мы боимся не чужой культуры, не чужих обычаев, не чужих мировоззрений, а того, что другая цивилизация осуществляет экспансию на нашу территорию; опасаемся, что чужие взгляды будут прививаться нашим детям, что нас не мытьем, так катаньем заставят называть хорошим то, что мерзко, а мерзкое — хорошим.

Нет ничего необычного в том, что мне, русскому человеку, ориентированному на свой русский мир, не нравится экспансия иной культурной среды, которую я как культурную даже идентифицировать не решусь. Все эти афиши вроде «Хит-хоп-кутюр», которые висят на моем родном Невском проспекте; все эти кастинги, стикеры, фьючерсы, американские боевики, гламур как образ жизни… Я не дрожу от навязчивого страха, который предполагает ксенофобия, я просто не хочу пускать эту пошлость в обиход нашей жизни. Очень часто иная цивилизационная среда рвется на пространства России не ради того, чтобы узнали ее лучших мастеров культуры, а ради банальных денег; философия консюмеризма, общества потребления, удобряет почву для бесчисленного множества покупок, которые могут совершаться в богатейшей стране мира — России. То, что на торговом Западе давно стало обыденным, например, понятия райского аромата, томно заведенных в небо глаз при поедании какой-нибудь лапши или майонеза или сладостного чавканья, никак не вписываются в категории удовольствия, например, христианского мира. Привычку гнаться за новыми потребностями, новыми удовольствиями, умение заголяться и бесстыдничать сначала требуется инсталлировать в обществе. Вспомним, сколько было сломано копий по поводу рекламы интимных женских аксессуаров, и что? Перестали рекламировать? Нет, взяли нас не мытьем, так катаньем, и мы свыклись. Моральное всегда сопротивляется материальному. И не надо вешать на духовное сопротивление ярлык ксенофобии. Нет ничего прекраснее, чем открыть для себя мир чужой культуры, восхититься искусством других народов, впустить в свою душу чужие радости и страдания, ощутить их своими. Культуру мы принимаем, бескультурье, замешенное на погоне за деньгами, нам не по душе. …Хорошо, давайте уважать чужое. Но только взаимно. Вы уважаете кавказцев, вышедших из ресторана на Арбате, они уважают вас, идущих мимо, — почтительно замолкают, вежливо пропускают вас с семьей, без крика и гомона садятся в свою машину и отъезжают. Вы уважаете господина, торгующего овощами на рынке, он в ответ уважает вас, вашу страну, ваш язык, ваши обычаи. Прекрасно! Кто бы спорил? Никому же не приходит в голову морщиться при виде замечательного азербайджанского певца, приехавшего с концертом в столицу, — он посланец национальной и мировой культуры; а его смачно харкающий на асфальт земляк вряд ли заслуживает толерантности. Но и москвича, негодующего по этому поводу, тоже не обвинишь в ксенофобии — его задевает поступок, а не национальность плюнувшего. …Не приходит же в голову европейцам объявлять собственные народы фашистами и ксенофобами на том лишь основании, что они не проявляют симпатии к удалым русским попойкам в ресторанах и гостиницах, чем мы, к сожалению, привыкли гордиться.

А вообще за разговорами о политкорректности, толерантности и борьбе с ксенофобией слышатся опасения определенной группы людей за свое будущее в случае всплеска народного гнева. Возможно, я ошибаюсь, но это мое ощущение.

(Литературная газета. 30.08.2006)

31 августа 2006 г. Зеленогорск.

Зашел Леня Казин с газетой в руках — купил на вокзале. Он сегодня заканчивает дачный сезон — уезжает в город. Сел в шезлонг, прочитал статью. Вздохнул, поднялся, походил, сказал, что теперь друзья-либералы из нашего Союза писателей будут сживать меня со света.

— Ну, и как они это сделают?

— Они тебя твоего Центра лишат! — с печальной уверенностью сказал Леня. — Или еще что-нибудь придумают. Ты становишься для них опасной фигурой! Такую статью они не простят!

Я пожал плечами. Стали пить чай под зонтом — неподалеку от той полянки с васильками и ромашками, на которой лежали лет пятьдесят назад. Там теперь синий строительный забор, возводят магазин «Пятерочку». ‹…›

Еще профессор Казин сказал, что Зеленогорск — это центр мира. И никто не докажет обратного. «И вообще, представляешь, Димка, нам с тобой лежать на одном Зеленогорском кладбище! — чересчур радостно сказал Ленька. — И твои и мои здесь похоронены!»

Я покивал, соглашаясь. Да, если Бог даст, будем лежать на одном кладбище, но зачем радоваться, словно мы ждем, не дождемся этого момента.

Продолжая тему, я сказал, что не отказался бы иметь на своей могиле надпись: «Мы могли и дом построить, и книгу написать!» Леня одобрил проект надписи и надолго задумался. Очевидно, подбирал яркие слова на свой обелиск. Он, кстати, в ученых и писательских кругах известен, как Александр Казин. Преподает в нескольких университетах философию, заведует сектором кино и телевидения в Институте истории искусств, что на Исаакиевской площади. Православный эрудит, автор статей и книг по философии русского мира, член Союза писателей России (почвеннического), с которым пикируется наш союз (западнический). Но мы с ним ладим, заново подружились через сорок с лишним лет. Такое ощущение, что и не было перерыва.

Предложил Казину написать что-нибудь для «Литературки».

8 сентября 2006 г.

В «Невском времени» вышла статья «Ребята, на паровоз! Будем прорываться!», к 65-летию начала ленинградской блокады, под рубрикой «Как это было». Две истории из рукописного архива железнодорожников.

14 сентября 2006 г. Петербург.

Пару дней назад в бывшем Доме писателя им. Маяковского, а ныне «Талион-клуб — Шереметевский дворец», вручали Всероссийскую премию имени Святого Благоверного князя Александра Невского. Я получил в номинации «Родословная» за роман «В поисках утраченных предков».

Была экскурсия по реставрированному дому. В Красной гостиной, где проходил семинар Бориса Стругацкого, теперь клубное помещение, играют в карты, шахматы, нарды…

Скользят прозрачные лифты. При входе в кафе, где на постаменте стоял зеленоватый Маяковский, свидетель всех писательских драк, теперь чучело медведя. Охранники в форме. Рыцарский зал сохранен. Но дом узнается с трудом.

Володю Илляшевича, как и остальных иногородних, разместили в гостинице на Мойке, где раньше был Институт марксизма-ленинизма. Теперь там гостевая резиденция «Талион-клуба».

Во второй день обедали в ресторане на крыше с Владимиром Васильевичем Карповым, дважды Героем Советского Союза, автором двухтомника «Генералиссимус», который получил первую главную премию. Демократы создали вокруг него такой вакуум, что я думал, будто он уже умер. Жив! Ему 87 лет! Был первым секретарем Союза писателей СССР, главным редактором «Нового мира», депутатом Верховного Совета СССР и т. д.

Карпов сел в 20 лет за стишки, задевающие Сталина. Поэтическая гордыня, как он сказал, взыграла, решил повыпендриваться. Учился тогда в Ташкенте в военном училище.

Лесоповал, затем началась война — дисбат, разведка, приволок на своем плече 89 языков, окопник первого эшелона, в 1944 получил Героя Советского Союза. Затем четыре года учился в Высшей школе разведки, затем Академия им. Фрунзе, Академия Генштаба, работа в Генштабе над послевоенными уставами — он был представитель разведки при написании всяческих параграфов: разведка при наступлении, при отступлении, при позиционной обороне и т. п.

Карпов сказал, что прочитал две горы произведений о Сталине — гору панегирических и гору хулительных. Вся его жизнь прошла в сталинские времена. Он имеет право на свой взгляд. Награды: Орден Ленина, Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, два Ордена Трудового Красного Знамени… Про медали и говорить нечего — целый котелок. Обменялись визитками.

Весь обед (мы сидели напротив) Карпов неспешно отвечал на наши с Илляшевичем вопросы и рассказывал. Умнейший, чувствуется, человек.

Обстановка на церемонии была приятная — крепкие, интересные мужики.

Премию в моей номинации вручал Георгий Вадимович Вилинбахов, государственный герольдмейстер, руководитель Государственной герольдии при президенте Российской Федерации. Это в честь его штаб-квартиры в Эрмитаже над крышей музея трепещет государственный флаг. Мы с ним немного знакомы — он приходил в Покровскую больницу, где мы лежали с Мишей Глинкой после операций.

Обед был вызывающе роскошный. Запомнились боровики, томленые в сметане и карамельный торт с ореховым ликером и брусникой.

21 сентября 2006 г. Зеленогорск.

Вернулся из Финляндии с форума, который проходил в г. Каяни. Делал сообщение на тему «Книга в современной России», сузив его до вопросов нравственности и безнравственности в современной литературе. Финские участники оживились. Сказали, что в Финляндии пока не увидели угрозу, которую несет недобросовестная книга, и нет высказываний, обличающих писателей-халтурщиков. Лишь ругают телевидение за показ в дневное время развратных фильмов.

Из финского блокнота

18 сентября 2006 г. Город Каяни.

Жлоба выдают трепетное отношение к деньгам и шуточки вроде «Это вам будет очень-очень дорого стоить!», когда к нему обращаются с пустяковой просьбой. Подхожу к своему номеру в гостинице «Сокос» и слышу: «Это будет очень-очень дорого стоить! — врастяжку и кокетливо-нагловато звучит мужской голосок. — Это будет стоить тридцать три евро!» Две женщины из нашей делегации (как выяснилось, библиотекари из Мурманска) махнули на мужика рукой: «Ладно, тогда обойдемся без вас!» Он скрылся в номере в конце коридора, они идут в мою сторону с обиженными лицами. Что, спрашиваю, случилось? Оказывается, положили в холодильник мини-бара продукты, а теперь он не открывается, ключика не было изначально, языками не владеют. Что делать? Спустился с ними на ресепшен, дали им ключик. Дело на одну минуту. Вот такое жлобье приехало на культурный форум: «Это будет очень-очень дорого стоить!»

На мужском туалете загадочная надпись по-фински: «MIEНET». Я первый раз мысленно отшатнулся — может, на толерантном Западе уже и для педиков, и для минетчиков специальные комнаты устроили. Загадочность снялась надписью английской: «WC Gentlmen».

Кстати, о педиках. После выступления европейских бюрократов начался концерт, и два артиста изображали отношения между опытным, видавшим виды танцором, и его молоденьким напарником. На сцене — круглый столик с графином вина и двумя бокалами, два стула. Вышли артисты в белом белье: трусы, футболки. Выпили, потерлись друг о друга и стали одеваться в принесенную одежду. Снова выпили и стали, так сказать, на языке танца изображать свои отношения. Никаких скандальных поз не принимали, но было понятно, что за парочка. Хореография была на высоте, но что они хотели мне, традиционалу, объяснить своими танцами, я не понял. Так бы и дал по соплям! Но — свобода личности, толерантность! И мы умолкаем. После номера зал вежливо хлопал. Легализация содомского греха состоялась.

Городок Каяни стоит на реке и окружен озерами. Городок старый, но центр модерновый, архитектура конструктивизма сочетается с традицией финского домостроения — светлые помещения без излишеств, черепичные крыши, дома в два-три этажа. Чисто, светло, уютно.

У причала — моторная шхуна «Sabrina». Усатый капитан в белой фуражке сидит в рубке, на палубе — столики и кресла. Эдакая «Антилопа-гну» для озерных прогулок.

19 сентября 2006 г.

Участников форума повезли в лес, на военную базу. Ритуальные факелы-светильники вдоль дороги. На этой базе учат выживанию в природных условиях. Офицерский клуб — как ресторан. Солдатскую столовую не видел, но догадываюсь, как она выглядит. Проверили гальюны — недостаточно быстро работают автоматические краны подачи умывальной воды, есть некоторое отставание в подаче воды от времени поднесения руки под слив крана — примерно 1/1000 секунды. Ай-яй-яй! В военном деле такое недопустимо. И вообще — возникает вопрос: как они могут с нами воевать при такой любви к комфорту? Шучу. Финны — упорные вояки. Они никого не завоевали, но и никому не сдались. Их учат скрытно лежать в болоте по нескольку дней, спать на деревьях, питаться мохом и ловить подручными средствами рыбу и птиц. Просто северные индейцы какие-то, лесной спецназ.

Духовой оркестр играл марши. Угощали: грибной салат, вареные и жареные снетки, мясные и рыбные закуски, вино, сок, моченая морошка с карамельным соусом.

Мы с соседом по гостинице Вениамином Викторовичем Худолеем, доктором медицинских наук, побродили, поклевали закусок и сели за длинный стол в конце зала. Вскоре за этот же стол шумно привалили наш министр культуры Александр Сергеевич Соколов и министр внешней торговли Финляндии, шустрая мадам со свитой, переводчиками и группой поддержки. С Соколовым были огромные мужики боксерского вида в браслетах и дорогих часах. Один, самый браслетистый, сказал: «Я поднимаю этот тост за министра культуры ….» На эту несуразицу с тостом, который произносят, а не поднимают, обратил мое внимание Вениамин. Я кивнул. Второй тост тоже «поднимали», только за другого, финского, министра. Культурные ребята служат в министерстве культуры.

Мы сидели с краю. Пришла русская женщина с костылем, библиотекарь, сунулась поближе к центру, ее заметили, принесли стул, она села. За спинкой ее стула встала другая пожилая дама, ее подруга. Мы с Веней, не доев вкуснейшую морошку, поднялись и уговорили дам расположиться на наших местах.

Вениамин: «Если бы наш министр культуры встал и предложил этим пожилым дамам место за столом, это был бы поступок европейского уровня».

Плясали под оркестр летку-енку. Потом пели на улице — в темноте, в ожидании автобусов. Наши мужчины на военной базе подобрали животы, расправили плечи, некоторые выставили грудь колесом (например, я).

В гостинице мы с Вениамином долго рассуждали о достоинствах и недостатках отдельных национальных кухонь. Он оказался знатоком французских гастрономических школ — дижонской и лионской. Вспоминали, как процесс наслаждения пищей был поставлен у древних римлян: вомиториум — комната для рвоты, чтобы снова есть и наслаждаться. Пришли к выводу, что русская народная кухня бедна, русская дворянская кухня — с бору по сосенки; она и выдается в кабаках за нашу национальную: бефстроганы, борщ, блины с икрою… А как хороши описания застолий и приготовлений у Гоголя! Куда подевались все эти кулебяки с углами, в которые «загибали» грибочки и прочие вкусности, где бараньи мозги с горошком?

У финнов кухня бедновата и простовата: салака, гороховый суп, кисели, картошка… Рассуждали о грузинской кухне, о соотношении предварительных затрат времени и сил с временем на употребление блюда…

Веня возглавляет городской клуб экслибриса. Ксилограф — резчик по дереву. Так можно назвать и вырезающего на школьных партах, на деревьях и т. п. «Юный ксилограф».

Поговорили, как слова могут прикрывать неблаговидные и подлые дела. Убийца — киллер, продажа наркотиков — наркобизнес, введение людей в денежный азарт — игровой бизнес. Тогда может быть и похоронный бизнес, спасательный бизнес, сексуальный бизнес, медицинский бизнес, пожарный бизнес. Веня родился в 1945 году в семье военного.

В мое отсутствие звонил Даниил Гранин, просил перезвонить по приезде. Сейчас позвонил ему на дачу в Комарово. Похвалил мои «Хроники смутного времени» в № 7 «Невы», сказал, что надо продолжать вести дневник, он дорогого стоит. Пригласил «просто так» заехать к нему на дачу.

21 сентября 2006 г., вечером. Зеленогорск.

«Литературка» попросила написать статью об эпохе Брежнева, которому 19 декабря исполняется 100 лет. Мое частное мнение о временах и нравах. Согласился.

Сегодня вспоминали брежневское время с нашим давнишним спонсором «АБС-премии» — А. В. Громовым, ныне бизнесменом, а в прошлом работником КГБ. Громов: «Демократия — это когда думать можешь, что хочешь, а делать будешь то, что я тебе скажу». Или: «Свобода слова: миску отодвинули подальше, веревку ослабили, и лай, сколько хочешь».

Белка — белый, как поросенок, щеночек, который приблудился к нам в июле, преобразилась. Не узнать в этой бойкой собаке вчерашнюю трусиху, которая жила под соседским сараем и тряслась от страха, поджав хвост. Она пряталась с визгом, когда мы кидали ей кусочек мяса.

Из Гадкого Утенка выросла Царевна Лебедь.

Когда я приехал из Финляндии, Ольга ходила встречать меня с Белкой в красной шлейке. Белка отважно вышагивала, выбрасывая, как лошадь, толстые лапки. Уши почти встали, хвост висит вниз — белая овчарочка с примесью лайки. Ольга ведет ее и светится от радости.

После Юджи не хотели брать никого — и вот приблудилась неведома зверушка, вылезла из лопухов от соседского забора, за которым в сарайчике проживали сильно пьющие дачники, а потом исчезли, оставив испуганный щенячий писк. Щенка, оказалось, привязали веревкой к столбу, без ошейника, и он три дня голосил — мы ничего не могли понять: кто это? откуда звуки? Спросить не у кого — дом почти заброшенный. Подходили к забору — визг затихал. И вот щенок как-то освободился и рванул по кустам. Это сказали другие соседи — с их участка был виден столб с привязанным щенком. Почему не отвязали, не покормили?

Мы с Ольгой неделю подманивали эту белую свинку. Удалось заманить ее на нашу территорию — спала под козлами, на моей куртке. Наглые коты таскали у нее из-под носа колбасу. Потом стала осторожно брать пищу из рук. Потом зашла на крыльцо. Потом в дом. Настороженно огляделась. На следующий день дала погладить себя по лбу. Ольга сделала это аккуратно, одним пальчиком. Собаченция замерла. Ольга сказала, что в глазах пёски прочитала надежду и благодарность. Стала спать дома, на той же куртке…

…Ветеринар осмотрела ее, выписала ей паспорт, дату рождения определили как 15 мая. В первых числах сентября заболела, прописали уколы — колол по пять штук в день. Терпела. А было ей три с половиной месяца.

Живем ради нее в Зеленогорске, одомашниваем.

Играют с Барсуком. Дал им по кусочку сырого мяса. Белка съела, Барсук, похоже, не ест сырого, стал его суслить и рычать на Белку, когда та собралась помочь ему. Я принялся с ними играть — бегать, опрокидывать на спину, чесать… Барсук увидел, что ему достается меньше игры, чем обычно, и приревновал Белку — рыкнул на нее, чтобы не мешалась в игре. Потом Барсук побежал к воротам лаять на пробегающую собачью стаю, и я отдал Белке его кусок мяса. Она съела быстро. Барсук вернулся и стал искать — не нашел, забеспокоился, стал подозрительно обнюхивать Белку. Та виляла хвостом и просила продолжить игру. Барсук лег на траву в том месте, где потерял мясо, и стал это место сторожить, грустно понюхивая траву и не пуская к месту Белку. Потом стал кататься на траве… Белка радостно носилась вокруг него.

Желтеет листва, но осень теплая, лишь изредка температура опускается до 10…12 градусов, а вчера было +18, светило солнце.

26 сентября 2006 г.

От Илляшевича, Таллин:

Дорогой Дмитрий!

…Вычитал, намедни, у архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Дмитрий Шаховской, с которого писал своего героя Бунин в «Митиной любви», замечательный знаток русской литературы, писал под псевдонимом Странник): «…Зло наступает на человека неумным коллективизмом, так и эгоизмом обособления от людей».

Первое — пустая суета, бессмысленные тусовки, раздувание щек на публике и жажда славы. Второе — «а ну вас всех!», гордое одиночество по поводу «непризнанности», хоть и признавать, иной раз, нечего. Надо быть, а не выглядеть.

Дочитал «Затеси» Астафьева. Многие места у него лучше, чем у Тургенева в великолепных «Стихотворениях в прозе». Подозреваю, что Виктор Петрович сознательно стремился переплюнуть классика. Так, ведь, удалось. Выразительность слова и чувства колоссальные.

Всегда твой Илляшевич.

В. Илляшевичу:

Правильно выразился твой архиепископ. Описанные им признаки наступления зла мне лично хорошо знакомы. И тусовки, и гордое одиночество…

Молиться надо — гордыня у нас, пишущих, самый распространенный и главный грех. Так сказал мне батюшка в старинном Андреевском соборе на Васильевском острове.

Твой Д. К.

27 сентября 2006 г.

Вытащил из Сети отклик на свою статью:

«Пока не будет вброшена в информационное пространства альтернатива капитализму и несостоявшемуся „коммунизму“ по марксовой модели, мы не тронемся с мертвой точки. И статья „Кто остался в дураках?“ тому еще одно доказательство. Кто еще не остался в дураках, тот должен понять, что нам светит либо капитализм, который Россия отвергала в 1917 году, либо опять освященное номенклатурное правление, которое народ отверг в 1991 году».

Удивлен количеству людей, которые обсуждают мою немудреную статью на сайте «ЛГ». Комментарии самые разные. А комментарии к комментариям — вообще отдельный жанр!

3 октября 2006 г. Франкфурт-на-Майне, книжная ярмарка.

Гостиница Innsaid, одна остановка от железнодорожного вокзала, в бизнес-зоне. Здесь по газонам скачут кролики, растут дубки, сосны, клёники, и блестят отраженным солнцем стеклянные стены небоскребов. Отдельный номер-студия, как написано в буклете. Четвертый этаж, окна во всю стену. В центре комнаты — прозрачная кабинка душа из толстого стекла. Стеклянный лифт ползет по стене, даже страшновато делается. Лифт перед движением чуть приседает, и начинает стремительно ускоряться. Эдакий стеклянный замок в центре Европы.

Ольга собрала мне в дорогу еду, чтобы по опыту прошлых поездок не бегать по вечернему городу в поисках закуски. Пригласил в номер Сашу Мелихова. Саша принес пластиковые нож, вилку и ложку, которые прихватил в самолете во время обеда. Перекусываем, Саша хвалит мою хозяйственность.

— Ну, ты молодец, молодец, — закусывает Саша. — А я не сообразил, даже ничего не купил в дорогу. Какой ты умный, а я совершенно непрактичный. Хотя и говорят, что евреи — народ практичный. Ничего не взял из еды.

— Ешь, не стесняйся. Зато ты в других делах практичный.

Поели салями, пирожков, сыру, испили минеральной воды. По ТВ показывают мировые новости. Северная Корея объявила, что собирается произвести испытание ядерного оружия в целях самообороны, т. к. Америка ей угрожает. Саша говорит, что это плохо, равно как и перспектива ядерного оружия в руках Ирана.

— Иран подписал договор о нераспространении ядерного оружия, — говорю, — он собирается строить атомные электростанции и экономить свою нефть, которая идет на экспорт.

— Подписать можно всё, что угодно, — говорит всезнающий Саша. — Ядерные технологии всегда двойного назначения.

— Им сейчас ничего не предъявишь — они закон не нарушают. И США могут кривиться, сколько угодно. У Израиля же есть ядерное оружие…

— Да, но разница в том, что Израиль безопасен, а Иран — нет.

— Думаю, у ливанцев насчет безопасности Израиля другое мнение…

И Саша сразу засобирался, поблагодарил за угощение и ушел.

4 октября 2006 г. Франкфурт-на-Майне.

Первый день на ярмарке. Стенд хорош — уголок Питера: фотопанно, имитирующие Дворцовую площадь, булыжную мостовую с пробивающейся травкой, фонари, колонны, изящные решетки. Но подбор книг на стенде удивляет: Дэн Браун, Пауло Коэльо, Харуки Мураками и прочие «питерские» авторы вкупе с детективами и энциклопедиями вроде «Сто знаменитых аферистов». Есть подарочные альбомы по искусству, книги о Петербурге, но современных авторов — кот наплакал. Напротив — стенды Москвы, целый городок. Прошелся по павильону — встретил знакомых.

Зашел к румынам и узнал, что год назад в тихом ласковом городке Яссы умер переводчик русской литературы Эмиль Йордаки. Вернулся с рыбалки и умер.

Вот такая неприятная новость. Царство ему небесное!

Эмиль перевел Гоголя, Достоевского, Булгакова, Толстого и многих других. Приятный был парень, принимал нас с Ольгой в Яссах в 2002 году, поселил в особняке Погора. В одном из писем жаловался, что русская литература стала никому не нужна, их кафедру терзают, принижают, сокращают, смотрят в рот Западу и в угоду немцам, французам и прочим англичанам пренебрегают русским языком и литературой. Писал: если скоро умрет, то от усталости, безысходности и даже в знак протеста. Я его подбадривал, шутил, что дам политическое убежище, но понимал, что мужественный Эмиль, потомок русских староверов Ивановых, просто так скулить не станет.

Разговаривали с Мелиховым. Он всё хотел узнать, что я думаю по тому или иному поводу. Про Израиль, про Иран, про борьбу цивилизаций, про толерантность… Понимаю, что интерес специальный — мы с ним печатаемся в «Литературной газете», и наши оценки происходящего в стране и мире часто не совпадают.

Потом меня пригласил в свой номер Владимир Михайлович Соболев, бывший главный редактор «Невского времени», а ныне — зам председателя Комитета по печати. Говорили на разные темы, вспоминали общих знакомых, особенно Аркадия Спичку. Соболев похвалил публикации моих дневников в «Неве», сказал, что живая жизнь общества интереснее придуманных историй и сюжетов. Вспомнили, как его кооператив при Полиграфическом институте делал для моего филиала «Текста» макет книги Стругацких «Второе нашествие марсиан». Потом верстали для «Смарта» мой роман «Игра по-крупному». И компьютер обнаруживал множество незнакомых слов, — например, глагол «взблеснуть». Я тогда был в восторге от словесного строя Набокова и Саши Соколова и пытался выпендриваться… Соболев вместе с одним приятелем (кажется, сын артиста Кадочникова) писал в молодости сценарии для летних праздников в парке «Дубки», неплохо зарабатывал. Он перешел в Смольный с поста главного редактора газеты «Невское время». Нормальный мужик. Если такой будет курировать писателей, найдем со Смольным общий язык. Но за интеллигентной манерой общения проглядывают стальные челюсти администратора.

Я сказал Соболеву, что не первый раз на книжных ярмарках и еще несколько лет назад отсылал в Комитет по печати программу представления петербургской литературы на международных ярмарках. Ее похвалили, но со сменой руководства, наверное, потеряли к ней интерес. А то и просто потеряли. Там есть всё, включая план размещения рекламы в местных эмигрантских газетах о встречах на стенде и кончая выпуском презентационных серий питерских писателей тиражами по 50 экземпляров. Соболев попросил прислать программу ему лично.

Есть иррациональные вопросы, сказал Соболев. Например, «Почему каждый день моют руки, а не ноги?» Я задумался: действительно, почему? На следующий день зашел в туалет на ярмарке и увидел, как два бородатых араба в европейских костюмах, ловят босыми волосатыми ногами лучик фотоэлемента — моют в умывальниках ноги. Вонища стояла еще та!

Нас привезли на ярмарку микроавтобусом, и тут обнаружилось, что я забыл магнитную карточку-пропуск на выставку. Она же — проездной билет на все виды транспорта. Пытался «договориться» с вахтерами на выставке, показывал карточку участника — не помогло. Либо платите 32 евро за вход, либо отойдите. Решил возвращаться в гостиницу за карточкой. Контролеров в Германии ни разу не видел, но если попадешься — штраф 80 евро. Собрался купить билет в метро, но не знал, как это сделать — надписи только на немецком. Помог студент-электромеханик, с которым потом говорили в ожидании поезда. Платит за учебу 300 евро в полугодие. Жаловался, что учиться на электромеханическом факультете трудно — много математики и физики. Я сказал, что три первых курса учился в Горном институте, именно на электромеханическом, знаю эти трудности. Еще и теорию вероятностей пришлось изучать, сказал я. Парень радостно закивал: и им приходится. Я рассказал про Максима, который тоже закончил Горный институт и сейчас строит совместно с немцами завод по производству газовых труб. Расстались.

В вагон метро не вошли, а ввалились разухабистые румыны и стали наяривать на аккордеоне, флейте и бубне с колокольчиками примитивный мотив «два притопа — три прихлопа» и собирать деньги в картонный стаканчик для пепси-колы, нахально останавливаясь перед каждым. Я дал им евро и поздоровался по-молдавски: «Буно сяра!»

— Роґман? — ткнул в меня грязным пальцем колотильщик бубна и сборщик платы.

— Нет, я из Петербурга…

Он что-то заговорил, я махнул рукой, он пошел побираться дальше. Немцы сидели, прижав уши — толерантность не позволяет осуждать хотя бы взглядом этих долбосраснцев. Жалкая для центра Европы картина.

6 октября 2006 г.

Третий день на ярмарке. Приехал Александр Невзоров, тележурналист, ныне депутат Госдумы и автор книги «Лошадиная энциклопедия». Вел в начале 90-х на питерском ТВ ежедневную передачу «600 секунд». Невзоров наградил меня насильственным рукопожатием со словами «Здравствуйте, уважаемый!». Как-то он усох — и в политическом смысле, и в объемном. Вообще, от него каким-то тленом пахнуло. Невзоров — автор невзоровщины. Кто видел, тот знает и помнит, шо це таке. Теперь будоражит безлошадный народ новой сенсацией — лошадиной теорией, «новым» подходом к лошадям. На презентацию его темы не пошел — сказал, что я собачник, а не лошадник. Так и есть.

Прихожу в 16 часов в свой номер — дверь открыта настежь, и худой латинос извивается в стеклянном кубе душевой кабины — моет стенки. Промычал что-то вежливое мне. Вот, елки-зеленые! Мечтал принять душ и отдохнуть. Разделся, сел за стол, стал писать в дневник. Решил быть толерантным и политкорректным — не выгонять его к едреней матери, а дать человеку спокойно и с достоинством выполнить трудовое задание. Пришел еще один тип — промычал что-то гортанное в знак приветствия. Я кивнул ему. Он стал перестилать белье. Я молча пишу. Он стелет. Вдруг как чихнет! В голос, с удовольствием, как будто он сидит у себя во дворе и пьет текилу. Предложил ему закрыть окно, чтобы он не простудился на рабочем месте. И разрешил не убирать на столе, а только пропылесосить. Ушел. Тут я и принял душ.

Звали в ресторан — не пошел. Знаем мы эти рестораны — и пить не будешь, а утром голова будет болеть от наведенного похмелья. Решил прогуляться в одиночестве, отдохнуть.

Прогулялся по окрестностям. Офисы, парки, газоны, стоянки машин, корпоративные центры — стеклянные здания этажей по 10–20. Новый район, всё сделано чисто, обстоятельно, на немецкую совесть. Декоративные деревья, разноцветные кусты, волны цветов в замысловатых клумбах, фонтаны, фонарики, дорожки. С дубов в ночной тишине с шелестом падают желуди, скачут по асфальту и катятся по траве. Пошел по косогору газона к березке — увидел кроличьи норы.

И вот думаю: чем же занимаются за стеклянными стенами этих бесчисленных многоэтажных зданий? Ведь не руками работают, а головой. И какой они должны создавать мыслительный продукт, чтобы окупать все эти этажи, парковки, фонтаны, свою собственную жизнь и жизнь своих семей, и еще приносить прибыль хозяевам-капиталистам. Названия фирм на крышах: «Atrum», «Nestle» … Последняя, кажется, производит мороженое. Их 15-этажный билдинг высится рядом с гостиницей, тут же — парковка размером в несколько футбольных полей с номерами для машин. На крыше офиса синеет эмблема: две птички в гнезде — мама и птенчик.

Смотрю «BBC-news». Противные физиономии у большинства западных дикторов. Лживые, фальшивые, испуганные. Правда, тональность, гораздо спокойнее, нет ежеминутных ужасов и катастроф, что так любят собирать со всего света наши журналисты.

По немецкому каналу идет передача «Upps!» — вроде как «Ах!», съемки забавных случаев: с животными, с велосипедами, с танцорами, детьми. Хохотал. Наша подобная программа «Сам себе режиссер» значительно слабее, возможно, из-за меньшего числа фотокамер у нашего народа.

Сегодня наблюдал за великолепной семеркой немецких полицейских: командир и три двойки. Они спускались в метро для патрулирования парами — молодые крепкие парни в темно-синей форме. Командир на эскалаторе обернулся к двойкам и что-то продекламировал — парни радостно подхватили и засмеялись. Бодрые, крепкие, веселые. Я разглядел их экипировку: на поясе висят кожаные перчатки, фонарик, наручники, подсумки (из одного торчала бутылочка пепси-колы) и еще что-то. Четкие в движениях, бравые. Немецкие полицейские не похожи на наших ментов в мешковатой форме, с семечками в кулаке, с дубинкой на поясе, с унылой походкой военнопленных… И набивший оскомину вопрос: кто кого победил, черт побери!

11 октября 2006 г.

Вчера в «Невском времени» — мой отзыв о франкфуртской книжной ярмарке: «…Убогость нынешней ситуации в том, что 90 процентов книг являются не литературой, а изданиями по отраслям».

В «ЛГ» мое интервью с главным редактором «Невы» Борисом Никольским — ему 75 лет. Хороший дядька, люблю! Много лет назад, когда шли первые свободные выборы в Верховный совет РСФСР, мы расклеивали самодельные листовки в его пользу, ломая на морозе ногти, срывали кнопки, которыми крепились на входных дверях парадных листочки «черного пиара» против нашего кандидата.

На мой вопрос «С каким чувством вы встречаете юбилей?», Никольский отвечает:

Честно говоря, с весьма противоречивым. ‹…› Обычно юбиляру положено произносить что-то вроде речи, а у меня в голове складывается не одна речь, а две. Одна «ночная», другая — «дневная». В «ночной» я говорю о том, что, когда оглядываюсь назад, когда оцениваю всю прошедшую жизнь, в голову мне чаще всего приходит одно слово — «крах». Крах иллюзий, крах идеалов. А что может быть горше, тяжелее, чем крушение идеалов, которым верил с детства, с юности?

Я верил в братство. Где оно?

Я верил в социальную справедливость. Где она?

Я верил в бескорыстие, доброту, отзывчивость. Где всё это?

Я искренне гордился своей Родиной — Союзом Советских Социалистических Республик. Где он?

Так что слово «крах» неслучайно приходит мне в голову.

Зато «дневная» речь звучит в моем воображении по-иному.

Неслучайно сказано поэтом: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». На мою долю таких минут выпало немало.

Война и Великая Победа.

Очистительный ХХ съезд партии и первые глотки свободы в хрущёвскую «оттепель».

Первый полет в космос.

Перестройка.

Первый свободные выборы и Первый Съезд народных депутатов.

Если говорить лично обо мне, то мне кажется, что Судьба дала мне гораздо больше, чем я мог предположить в самых смелых своих мечтаниях.

Я мечтал стать писателем, и я стал им. Моя первая повесть была напечатана в самом популярном журнале того времени — в журнале «Юность». Я в полной мере испытал читательское признание и благодарность: в свое время я получал десятки тысяч (это не преувеличение!) писем от ребят, читавших мои книги для детей, как «Армейская азбука» или «Солдатская школа».

Всю жизнь я занимался журнальной работой, которую любил, — это ли не счастье?

Я стал главным редактором журнала «Нева» и вместе с этим журналом пережил поистине «звездные часы», когда на его страницах публиковались произведения таких замечательных писателей, как В. Дудинцев, Л. Чуковская, А. Солженицын, В. Каверин, А. и Б. Стругацкие, В. Конецкий, когда читательский интерес к журналу был необычайно велик.

Я был избран народным депутатом СССР, работал в Верховном Совете СССР, принимал самое активное участие в создании первого Закона о печати, точнее говоря — о свободе печати. Нет, ничего такого я действительно не мог даже вообразить в дни своей молодости… Так что у меня есть все основания считать свою жизнь счастливой.

— И всё же какую из этих двух речей, вроде бы исключающих одна другую, вы склонны произнести на юбилее?

— В том-то и дело, что не знаю. Я обе эти речи публикую в «Неве» и предлагаю читателям самим решить, какая из них звучит убедительнее.

— Большую часть своей жизни вы прожили при советской власти. Сегодня о том периоде нашей истории немало спорят. Как вы относитесь к тому времени?

— Должен признаться: в глубине души я по-прежнему чувствую себя советским человеком. И не стыжусь этого.

Теперь нередко нас пытаются уверить, что в те годы и в школе, и в комсомоле нас не учили ничему другому, как только доносительству. Это неправда. Конечно, основа характера, основа натуры человека закладывается в семье, с малых лет. Честность, бескорыстие, отзывчивость, доброта — все эти качества прививала мне мать, прививала в первую очередь собственным примером, но, уже сев за школьную парту, потом, вступив в комсомол, да и вступая в партию, я никогда не ощущал, что черты эти, привитые мне матерью, приходят в противоречие, вступают в конфликт с тем, чему нас учили школьные учителя (возможно, мне везло с учителями?), и с теми требованиями, которые предъявлялись мне как коммунисту. Да только ли учителя, только ли семья были причастны к моему воспитанию? А песни, с которыми мы вступали в жизнь («Орленок, орленок, взлети выше солнца…»), а книги, скажем, такие, как «Овод», «Спартак», «Как закалялась сталь» — разве не учили они благородству, бескорыстию и самопожертвованию? ‹…›

12 октября 2006 г.

В бывшей студенческой столовой Императорского университета справляли 75-летие Глеба Горбовского. Всё было замечательно, я даже всплакнул под душевные песни на стихи юбиляра. Крупнейший русский поэт! Без фальши, без придумок, словно ему сверху диктуют, а он только записывает. Так, наверное, и есть.

17 октября — вечер Горбовского у меня в ЦСЛК, для более узкого круга.

Позвонил Валерий Попов и с плохо скрываемой радостью сообщил, что Рубашкин прочитал «Хроники смутного времени» и нашел в публикации признаки антисемитизма. Со слов Попова этот пенек в тюбетейке рассудил так: перечисляя в своих «Хрониках» фамилии демократов, я навожу читателя на мысль, что все демократы — евреи.

— А что, демократы — это ругательство? — спросил я. — Или евреи — запретное слово?

— Нет, но от них все беды, олигархи, нищета, — сказал Попов.

— Ему виднее.

Рубашкин замышляет устроить мне проработку на ближайшем Совете СП. Ну-ну.

Вот что интересно. Рукопись читало человек десять, и никто слова не сказал. А бдительный Рубашкин нашел антисемитизм. Как же! Если в ряд перечислены Познер, Сванидзе, Миткова и Явлинский, которые не исчезали в те времена с экранов телевизора (так примерно записано в дневнике), значит, Каралис сознательно их перечислил, чтобы обвинить избранный народ во всех бедах России. Мне вообще-то казалось, что Николай Карлович Сванидзе грузин, а насчет этнического происхождения Митковой и Явлинского я вообще ничего не знал и знать не хочу — это их личное, семейное дело.

13 октября 2006 г.

Сегодня в ЦСЛК прошел юбилейный вечер Бориса Никольского.

Михаил Кураев, взмахивая седыми бровями, принялся рассказывать о себе, как он вместе с Никольским «держит тяжелый ключ от тюрьмы» — работает в комиссии по Помилованию при губернаторе Санкт-Петербурга — и какие там бывают тяжелые случаи. Поэт Олег Левитан прочитал стихи и подарил юбиляру бидончик соленых груздей и волнушек, после чего народ стал гадать, попадет ли бидончик на фуршетный стол или уедет домой нетронутым?

…Ожидая сбора гостей, Никольский сидел у меня в кабинете — я дал ему прочитать выступление Лурье на «Радио Свобода». Никольский прочитал, пожал плечами: «А какая — я не понимаю — имеется в виду публикация?» Я объяснил — мои дневники. Никольский еще больше удивился.

17 октября 2006 г.

Совет начался, как обычно — словно собрались на посиделки — поплыли по прихоти пустых разговоров — то об одном, то о другом. Вот, дескать, в Союз надо принимать молодых… Сережа Махотин сказал, что в стране происходит черт знает что — Политковскую убили, грузин травят, надо принять какое-нибудь обращение к власти. Александр Танков, новый председатель секции поэзии, сказал, что ему достоверно известно, как скорая помощь не поехала к больному с грузинской фамилией, а Рубашкин вспомнил про осквернение еврейских могил на кладбище Твери, и спросил Попова: так вот есть фашизм в нашей стране или нет? Есть, есть фашизм в нашей стране, сурово закивал Попов. А вот кое-кто утверждает, что его нет, язвительно сказал антифашист Рубашкин и покосился на меня.

По поводу письма к власти о Политковской и грузинах, я сказал, что у меня другие поводы к беспокойству. Например, я предлагал написать письмо в поддержку Югославии, когда шли бомбежки НАТО, но собрание писателей не поддержало. Я готов написать письмо по поводу американской агрессии в Ираке, где погибло уже 60 тысяч человек. Я бы подписал письмо протеста против действий Израиля в Ливане — там в мирных кварталах Бейрута погибло уже 1,5 тысячи человек. А истерия в либеральной прессе по поводу грузин, которых якобы притесняют, мне не нравится. И показал распечатку выступления Самуила Лурье на «Радио Свобода», где он посыпает свою лысую голову пеплом русской культуры и нагоняет на слушателей невнятную жуть.

Попов хотел свернуть тему, но я попросил не ходить вокруг да около — Рубашкин своими алармистскими звонками придал конфликту публичный характер, а скрытыми цитированиями моих статей он показывает, что будет и дальше раздувать из мухи слона. Поэтому я хочу обнародовать свой ответ Рубашкину по поводу его критики. Я нагнулся к портфелю и резко вытащил папку, где лежало письмо. Рубашкин, сидевший рядом, отпрянул, словно я достал гранату.

Попов пытался вяло протестовать — может, не надо, сегодня день рождения Фонякова, но мне показалось, ему хочется понаблюдать за конфликтом, и он мысленно потирает руки. Я раздал всем членам Совета по экземпляру письма. Штемлер сказал, что прочтет дома, а сейчас хочет высказать свое мнение по поводу моей публикации в «Неве». И сильно волнуясь, сказал, что моя повесть в виде дневниковых записей хороша, но вот один кусок не хорош, лучше бы его не было, но в его появлении виноват не автор, а власть, которая всё неправильно трактует, стравливает людей и т. п. Ему даже чуть плохо не стало, он стал задыхаться от волнения. Я попросил его не волноваться, он с трудом перевел дыхание, махнул рукой, замолчал…

Рубашкин уже пустил по кругу мой журнал с подчеркнутыми строками. Тут обнаружилось, что многие не читали «Невы», но по лицам было видно, что подчеркнутые слова тревожат членов Совета. Я решил прочитать письмо вслух. И прочитал громко, с поворотами в сторону Рубашкина. Тот пытался снисходительно улыбаться.

Председателю Секции критики Союза писателей Санкт-Петербурга А. И. Рубашкину

Копии: 1) В. Г. Попову, председателю Совета Союза писателей Санкт-Петербурга; 2) Членам Совета Союза писателей Санкт-Петербурга.

Уважаемый Александр Ильич!

Позвольте поблагодарить Вас за внимание к публикации моих дневников «Хроники смутного времени» (журнал «Нева» № 7 за 2006 год) — говорят, Вы их внимательно прочитали. Вместе с тем, мне стало известно, что Вы обзвонили изрядное число членов нашего Союза и, цитируя отдельные места моих дневниковых записей за 1995–2001 годы, постарались внушить коллегам, что автор публикации не совсем дружественно относится к евреям.

В частности, как передают коллеги, Вам не понравилось перечисление в моих дневниках фамилий некоторых телевизионных комментаторов и политиков, которые своими пространными рассуждениями о происходящих в ельцинской России переменах не внушали мне в те годы доверия, да и сейчас не внушают. Вот эти господа: Познер, Сванидзе, Миткова, Явлинский… По каким-то только Вам известным признакам отнеся всех этих российских граждан к евреям, Вы сделали вывод, что автор уже тогда, десять лет назад, плохо относился к указанной нации, поскольку позволил себе не верить этим постоянно мелькающим в телевизоре господам, о чем и записал в своем дневнике.

Сильный аргумент. Но с таким же успехом можно обвинить в антисемитизме и дворовую собаку, которая облаяла подошедшего к воротам господина, оказавшегося евреем.

И еще один эпизод (возможно, есть и другие), который — опять же, по слухам! — Вы откомментировали схожим образом. А именно — мои впечатления от обсуждения в декабре 1998 года средствами массовой информации двух вопросов: возможного импичмента президенту Б. Ельцину (итоги голосования по этому вопросу в Думе) и заявления депутата Виктора Илюхина о чрезмерном, на его взгляд, представительстве в окружении Ельцина лиц еврейской национальности. В своей записи я сетую на то, что заявление Илюхина полощут по всем каналам, раздувают до масштабов антисемитской угрозы, а неприятную для тогдашней власти тему импичмента спускают на тормозах.

Разве так не было, и я исказил факты? Или согласно Вашей логике я должен был сломать от восторга карандаш, фиксируя для потомков «гениальный» пиаровский ход телевизионных мудрецов, предложивших гражданам привычную «еврейскую» тему для прикрытия (сокрытия!) факта геноцида русского народа, что тогда и вменялось Ельцину в вину наравне с развязыванием войны в Чечне? Если Ваши претензии к тексту достоверны, то они лишь подтверждают правильность сделанного мною десять лет назад наблюдения о том, что никого уже не волнует геноцид русского народа и обществу позволено обсуждать лишь то, что как-то задевает евреев.

Дорогой Александр Ильич, попытайтесь запомнить: никто не запретит мне иметь свое мнение, записывать его в дневник, и знакомить с этим мнением читателей! Так же как и Вам — иметь собственное по поводу произошедших событий. Этим можно бы и закончить, кабы не одно обстоятельство: как уведомил меня наш председатель В. Г. Попов, Вы собираетесь предложить членам нашего Совета провести некую «экспертизу» опубликованного в журнале «Нева» моего текста на предмет содержания в нем антисемитских настроений.

Опомнитесь, Александр Ильич! Время всевозможных осуждений и разоблачений, в которых Вы за многие десятилетия членства в Союзе писателей, наверное, принимали участие, к счастью, прошло. Да и не ищите глубины на мелком месте! Вы имеете полное право спорить и не соглашаться с выводами, которые содержатся в публицистической статье, но спорить с мыслями и чувствами автора дневниковых записей десятилетней давности по поводу происходившего тогда в стране — попросту смешно. И некорректно. Так можно дойти до цензуры мыслей и настроений, причем цензуры самого худшего свойства — замешанной на преданности одной националистической идее. Насколько мне известно, у Вас не вызвало протеста гротескное изображение в моих дневниках фигуры известного мансийского писателя или рассказ о мародерстве и безобразиях, которые творились в Армении после землетрясения 1989 года, не вызвали нареканий записи о соседях-корейцах, досаждавших автору. Да и гнусное поведение отдельных русских, описанное мною, не возбуждает у вас подозрений в моей русофобии.

С ужасом думаю: что будет, если каждый из «национальных» критиков предъявит автору счеты по поводу поступков своего народа, описанных без пафоса и пиетета? Что произойдет с обществом и литературой, если критики начнут разбираться не в поступках литературных персонажей, а в их национальностях и на этой основе обвинять авторов, например, в антисемитизме? Такие попытки, увы, не редкость, и они давно названы топоровщиной, по имени Вашего коллеги-критика, выступившего, кстати, недавно в журнале «Город» с рецензией на повесть Евгения Каминского, опубликованную в журнале «Звезда».

Если Вы всерьез намерены и дальше рассуждать на указанные темы, то хочу обратить Ваше внимание на следующее. Для обсуждения художественных достоинств и недостатков литературного произведения существуют такие формы как диспуты, рецензии, читательские конференции и т. п., и Вы окажете моим публикациям большую честь, если пойдете по этому пути. Обвинения же автора публикации в каких-либо деяниях или намерениях рассматриваются по российским законам исключительно в суде. И бремя сбора доказательной базы полностью ложится на истца. Иными словами, даже в суде автор защищен презумпцией невиновности, он не должен оправдываться и развеивать подозрения истца в своей неблагонадежности. В противном случае, обвинения, высказанные публично, могут быть признаны клеветой, какими бы благими намерениями (например, провести «общественную экспертизу») ни прикрывался обвинитель.

Для уважаемых членов Совета сообщаю, что моя рукопись «Хроники смутного времени. Из дневников» была прочитана и одобрена к печати следующими сотрудниками журнала «Нева»:

1) Зав. отделом публицистики Борисом Соломоновичем Давыдовым,

2) Зав. отделом поэзии Борисом Григорьевичем Друяном,

3) Зав. отделом прозы Владимиром Михайловичем Шпаковым,

4) Зам. главного редактора Александром Мотельевичем Мелиховым (Мейлахсом),

5) Главным редактором Борисом Николаевичем Никольским.

На мой взгляд, один этот факт красноречиво свидетельствует о надуманности обвинений в адрес публикации.

Я буду вполне удовлетворен, уважаемый Александр Ильич, если обнаружится, что слухи о Вашем неудовольствии моей публикацией сильно преувеличены, и страсти испарятся. В конце концов, у нас не клуб, созданный по этническому признаку для обсуждения одной извечной темы, не «еврейский союз писателей», как в запальчивости выразился один из наших членов, а Союз писателей Санкт-Петербурга — наследник великих идей и дел русской литературы.

Дмитрий Каралис, русский прозаик литовско-молдавско-польско-греческо-русского происхождения. 17 октября 2006 года, Санкт-Петербург.

Я попросил записать в протокол факт моего выступление. С приложением копии письма. После некоторого замешательства перешли к выпивке по поводу дня рождения Ильи Фонякова. Я ушел минут через двадцать — готовиться к вечеру Горбовского. Думаю, оставшиеся члены Совета косточки мои перемыли изрядно.

Вечер Горбовского в Центре прошел замечательно. Опять — чтение стихов, песни, казачьи пляски. Хорошо поговорили с Горбовским о литературе и жизни. Гуляли до 12 ночи.

18 октября 2006 г.

Прошел вечер молодого (40-летнего) прозаика Карла Йогана Вальгрена, его представлял переводчик Сергей Штерн, живущий в Швеции. Кепка, шарф, серьга в ухе. Наши девушки были от него в восторге. Полистал книгу — сборник эссе о том, как социализм плохо отразился на Восточной Германии. Конечно, лучше бы там победил фашизм…

24 октября 2006 г.

Пришел с конференции по новейшей литературе в Педагогическом университете. Будущим преподавателям литературы предлагают вдохновляться Сорокиным и Приговым. Составитель учебника по современной литературе агрессивна. «Ага, вы в Союзе у Попова! Значит, наш человек! Чужих я не пущу!» — сказала мне.

«Свой» Попов кипятился по поводу учебника, потому что его туда не включили, обещал выступить с разгромной речью, но рассказал лишь, как летал в Париж на книжный салон и как его там восторженно принимали какие-то очередные парикмахерши. Почему-то, рассказывая о своих успехах у читателей, Попов всегда приводит в пример женщин этой профессии.

Выступала финка, рассказывала о книгах, сделанных из живых журналов. Читала отрывки: героиня проснулась, посмотрела в окно, сходила в туалет, умылась, выпила кофе, поболтала с подругой по телефону, вышла в Сеть, написала несколько писем, снова выпила кофе… Это, дескать, жизнь, это интересно и находит читателей. «А вы уверены, что это имеет отношение к литературе?» — спросил я. Финка ответила туманно. Ведущая конференции поддержала докладчика: это модно, прогресс, есть спрос на такие книги и тому подобное.

Шел с конференции домой и подумал: а почему нет? Я же имею нахальство вести дневники и печатать их. Чем мой мир интереснее мира молодой женщины, живущей в Финляндии на пособие по безработице?..

2 ноября 2006 г.

Сегодня сделал небольшой доклад с названием «Другой Булгаков» в Пушкинском доме на международной научной конференции «Михаил Булгаков в ХХI веке». Основа доклада — моя статья для «Невы». Суть в том, что литературоведы превратили удачливого М. А. Булгакова в страдальца.

Исследователи творчества Михаила Булгакова часто повествуют о жизни писателя в трагических тонах, замалчивая его успехи и возводя трудности в абсолют. Отношения Булгакова с властью, цензурой, Сталиным, наконец, представляются нескончаемой битвой таланта-одиночки с репрессивной машиной, гордой атакой Мастера на стальные лопасти коммунистических мельниц. Скажем, тому факту, что Сталин, поинтересовавшись в телефонном разговоре: «Мы что, вам очень надоели?», не поддержал желания талантливого писателя выехать за границу, придается исключительно негативное значение. А тот факт, что уже на следующий день Булгаков по протекции Сталина получил место режиссера в лучшем театре страны — у Станиславского в столичном МХАТе — и приличный заработок! — никак не комментируется. Как и сам звонок первого лица государства «писателю-белогвардейцу».

Сказать, что сатирика Булгакова обижали и притесняли сверх обычного, цензурного, было бы неправильно. Наоборот, можно удивляться, как его — талантливого драматурга и писателя, чьи произведения при жизни издавались и ставились не только в СССР, но и заграницей, а сам он был окружен неказенной славой, красивыми женщинами и яростной критикой, — как его пронесло мимо репрессий, и он умер своей смертью в возрасте сорока девяти лет.

Вопросов не задавали. Что это — пренебрежение классических литературоведов к выскочке-самоучке, коллективное онемение от перпендикулярного взгляда или просто согласны?

4 ноября 2006 г.

От Гурьевой-Стрельчунас:

Дмитрий Николаевич, давно нет от Вас вестей, жаль.

Как Вы поживаете в преддверии зимы?

В понедельник — на работу, в бесконечный поход за знаниями…

Мы отметили Лизе 11-летие. Она теперь такая важная и серьезная, и всех поучает, всем объясняет, как надо жить.

Видела рекламу одной из паломнических служб — редко, но бывают поездки на Украину с заездом в Борки.

Давайте вместе?

Ждем новостей, Ира и Лиза.

5 ноября 2006 г.

Гурьевой-Стрельчунас:

Ирина, здравствуйте!

Виноват — давно не писал, но сегодня в Андреевском соборе во время службы вспомнил вас с Елизаветой — пришел домой, там письмо. Много работал, менял кадры, часто ходил на службу, занимался текучкой и проч.

Поехать в Борки и отслужить панихиду на месте гибели наших прадедов было бы хорошо. Может, узнаете, что и как? И напишите, чему учит Елизавета, — это очень интересно. Не забуду Вашу помощь летом!

Дмитрий Каралис

6 ноября 2006 г.

Сегодня на деньги от продажи «крымского поместья» купили у Андрея Громова «Мицубиси-галант». Громов сам предложил, узнав, что я подыскиваю машину. Машинка хороша, стильная, мощная. Я бы ездил на замечательной юркой «Оке», которую нам отдала тетя Ната, но никакого респекта на дорогах и от сына. «Ауди» мы продали еще весной, деньги Ольга сложила в коробочку, но мы брали оттуда, и пришлось немного занять у тещи. Надеемся выехать на японке в Скандинавию.

9 ноября 2006 г.

От Гурьевой-Стрельчунас:

Дмитрий Николаевич, я узнала о поездке в Борки! Там восстановлен маленький храм, священник живет в 30 мин от храма. Открывают его утром для службы и когда приезжают путешественники. Построена небольшая станция в стиле тех времен, когда произошло крушение.

Поездки организует паломнический центр при Храме Спаса Преображения Патриаршего подворья в Переделкино. Стоимость — 3500 + проезд в поезде.

Ваши московские знакомые, Лизочка и Ирина.

Можете нам позвонить, а то нам звонит только гневный Лизочкин папа и скандалит.

Пока.

Мы.

15 ноября 2006 г.

В «Литературной газете» — дискуссия к столетию со дня его рождения Брежнева. И я отписался. Вот фрагмент:

…Плохое быстро забывается, а мифы о добрых богатырях живут долго. Не удивлюсь, если со временем Леонида Брежнева возведут в ранг национального героя. А что? Собранных земель не раздавал, в империи царили мир и порядок, мы были первыми в космосе, балете, хоккее, оружии, добыче нефти и газа, производстве чугуна, стали, угля, алюминия и книг. Некоторые показатели можно оспорить, но не общий фон. Мир сохранил? Сохранил! Народ сберег? Сберег — от голода не умирали, не бомжевали, по мусорным бочкам не шарились, тунеядцев не было, бездомные дети в подвалах не жили, жилье давали бесплатно, нация прирастала, а не убывала. Что еще требуется от лидера государства? Чтобы умел на коньках кататься и в теннис играл? Извините, это из другой оперы.

…У нас на даче стоит цветной телевизор «Радуга», сделанный в брежневские времена на советском заводе. Этому аппарату четверть века. Но чем в принципе зарубежный «Самсунг» лучше моей советской «Радуги»? Что в одном телевизоре картинка плохо пересекается с реальной жизнью, что в другом. И так же как во времена брежневского «застоя», тянет иной раз обратиться к врачу «ухо — глаз».

20 ноября 2006 г.

Вечер, посвященный 90-летию Михаила Дудина. Приехала дочь — Елена Михайловна из Москвы. Пригласили артистов, телевидение.

Даниил Аль рассказал, как он познакомился с поэтом на Ленфронте в 1942 году. Глеб Горбовский прочитал стихи, сочиненные в память М. Д. Горбовский сказал, что первую книгу Дудина «Переправа» увидал в 1948 (?) году в книжном шкафу, в котором он прятался, когда сбежал из колонии. Шкаф стоял в школе, где его отец работал учителем.

Потом выскочил Рубашкин и торопливо рассказал, как исключали из Союза писателей Ефима Эткинда, и Дудин якобы тоже участвовал в этом исключении. А потом Дудин съездил в Италию, куда перебрался исключенный Эткинд, и они поговорили хорошо. Вернувшись из Италии, Дудин первым делом приехал к Рубашкину — сообщить, что ему стало легче после прощения Эткиндом. Затем, опасливо поглядывая на дверь, словно опасаясь чьего-то прихода, Рубашкин быстро огласил старинную эпиграмму Дудина на Ивана Сабило, который уже несколько лет живет и работает в Москве.

21 ноября 2006 г.

Напечатал в «Невском времени» критическую статью «Время читать или бремя читать?» — о подготовке к Книжному салону, который пройдет в Ленэкспо 24–26 ноября. Пишу о том, что принципиального отличия книжной ярмарки от ярмарки оружейной или сельскохозяйственной в наше время нет. Главное, найти покупателя на товар, заработать больше денег.

…Если строчки всех детективно-криминальных и бандитских романов, выпущенных нашими издательствами за последние годы, вытянуть в одну линию, то она дотянется до Солнца. И что? Мир стал лучше, людям стало легче жить? Сомневаюсь. Душу человека переворачивают простые слова, а не миллионы километров мата и похабщины. Льготы, которые бюджет предоставляет такого рода книжной продукции, были бы уместнее в поддержке литературы, а не макулатуры. Почему налогоплательщики должны радоваться тому, что их деньги идут на неправедные цели и обогащают морально незрелых людей, я не понимаю. Зайдите в любой книжный магазин и обведите взглядом полки — всё, что вы увидите, производится при нашей с вами финансовой поддержке, включая кулинарные рецепты и советы, как побыстрее стать стервой. ‹…› Авторитет писателя как духовного лидера сведен нынешней системой «книжного бизнеса» к нулю. О чем духовном, сокровенном, таинственном может поведать читателю бригада литературных рабов, притаившихся под псевдонимом Марья Дракулова или Дуня Марафетова?

Соболев быстро откликнулся в этой же газете под рубрикой «Минуточку внимания!». Нахвалил будущий Книжный салон и рассказал, как хорошо там будет петербургским писателям. Думаю, обиделся. Сказали, он отвечает за это мероприятие, которое я заранее покритиковал, листая буклет салона.

22 ноября 2006 г.

В «АиФ» СПб вышло большое интервью со мной. Ничего хорошего от таких публикаций ждать не приходится. Зависть толкает людей к вредным поступкам. Но… Пустячок, а приятно. Пока приятно.

2 декабря 2006 г.

Ездили с Ольгой на два дня в Финляндию — опробовали машину.

Остановились в гостинице на окраине Иматры, которую нашли чудом — лил дождь, темнота, незнакомые дороги, людей не видно, машины несутся мимо, никто не останавливается. Ольга несколько раз созванивалась с хозяйкой — та на плохом русском пыталась объяснить, куда надо ехать. Уехали к черту на кулички, в другой конец города — дальше только лес. Каким-то чутьем я соотнес карту с окружающей реальностью и поехал…

У будки, где продавали сосиски в тесте, толпились финские мужики — они и подсказали, где эта улица, где этот дом. Старый двухэтажный барак. Со всеми удобствами. Хозяйка — литовка. В советские времена работала на Игналинской АЭС оператором. Большая комната, отдельная кухня, отдельный туалет. 25 евро в сутки с завтраком. У хозяйки черная лесная лайка, она водит ее в лес на поводке, «чтобы стачивались когти». Спрашиваю хозяйку: «Как вам здесь живется?» Подумала: «Хорошо. Но скучно…»

Накупили подарков к Новому году. Когда были в универмаге, позвонила Марина, они благополучно приехали с юга.

В «Дьюти-фри» на границе накупили алкоголя — на подарки и к праздничному столу. В России качественный алкоголь — проблема!

Дожди и сырость, темно. В Финляндии — белые туманы над Вуоксой.

В районе финской границы (очевидно, чтобы запутать врагов, шпионов и диверсантов) на российской территории почти полностью отсутствуют внятные дорожные указатели.

Машина экзамен сдала. Будем ездить.

11 декабря 2006 г.

Снега нет, температура плюс 10. Теплая плюсовая погода держится два месяца. Побиты все рекорды аномально теплого декабря. В лесах появились грибы: лисички, опята, поганки. Алешин зовет в грибную экспедицию на Карельский перешеек — искать боровики. Ему кто-то сказал, что появились. «Ага, сейчас! — говорю ему. — А медведи-шатуны? Забыл про таких? Им никак не улечься на зимовку, они бродят по лесам и со злости дерут людей. Не, не поеду! Боюсь…»

Я не боюсь, просто не расстаться с Гоголем, которого читаю, лежа на диване. Вскакиваю лишь затем, чтобы извлечь из классика цитату и погладить Белку. Впрочем, глажу ее постоянно — спущенной с дивана рукой. Не собака растет, а просто чудо — любимица всей улицы.

«Мертвые души»:

«Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное, как день, всё проникнутое согласием и мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: „Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!“ Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываниями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая Бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни».

Город в новогодней иллюминации: деревья на Адмиралтейской набережной стоят в дымке гирлянд: сиреневых, фиолетовых, розовых…

Гурьевой-Стрельчунас:

Ирина, здравствуйте!

Давно не писал — закрутился, как всегда. Не знаю дня, чтобы сесть и, мечтательно глядя на звезды, подумать, елки-зеленые, о вечном или каких-нибудь приятных пустяках. Целыми днями: тра-та-та, тра-та-та, скрип и рокот текучки. Если озарит некая светлая мысль, то тут же ее накроет гипсом текучка, и лишь к концу дня вспомнишь, что была такая мысль, да, была, и надо бы встать и записать ее в дневник, но… лень, глаза слипаются, да и новая мыслишка отвлечет от намерения.

Вот получил месяц назад у отца Константина благословение на новый роман, да шиш — пока только отдельные эпизоды, не расписался.

Читаю «Мертвые души» — как в первый раз! Да еще по книге, изданной в 1947 году, там синтаксис времен Николая Васильевича, прямая речь не через тире с абзаца, а с кавычками, что меняет восприятие текста. И размер страницы продолжительный, и фраза видна вся сразу, а не клочками, как в книгах малого или среднего формата (специально взял издание 1968 года и сравнил). Размер строки влияет на восприятие текста. Зощенко можно вложить в малый формат, а Гоголя нельзя — знаю по издательскому опыту, на себе прочувствовал. Извините, заболтался и не сразу спрашиваю, как ваши дела. Так как же они?

Что Лизочкин папа? (Ударение на второй слог.) В родной Франции или на нашей территории? Продолжает ли Елизавета учительство и проповедничество? Посоветуйте ей с точки зрения зрелого марксизма-ленинизма и недозрелого ницшеанства комментировать мультики или сериалы. Может получиться забавно, да и развивает! И передайте, пожалуйста, привет от дяди „Димитрия Николайевича“. Если вновь увидимся на море, научу ее еще одному стилю, секретному — «гидросамолет» называется, только для разведчиков и Джеймсов Бондов: будет нестись над водой с ревом, как мой герой водопроводчик Кошкин из фантастического рассказа «Кошкин в древнем мире». Не читали? А зря! Я до сих пор получаю отклики, да и сам читаю, если совсем скучно станет.

А что Литва? Что пишет генеалог Лена? Не обнаружились ли еще прямые родственные связи между Стрельчунасами и Каралисами? Может, Вы моя пятиюродная кузина, а Ваша славная дочка — моя шестиюродная внучатая племянница? А что? Я бы вас любил обеих еще сильнее — как подарок судьбы на старости лет.

Как ученики — дети богатых родителей, не очень наглеют? Если будут наглеть, пугните их дарвинизмом и новыми открытиями ученых, из которых следует, что человек не только произошел от обезьяны, но при определенных обстоятельствах может вернуться к этому виду в одну ночь: просыпаешься, хвать себя за грудь — а там шерсть; и везде шерсть. Зато в школу не надо.

Ну, заболтал Вас совсем. Пишите.

Ваш Дмитрий Каралис.

От Гурьевой-Стрельчунас:

Здравствуйте уже!

Спасибо за письмо, рада, что обнаружили себя, как сказали бы мои русскоговорящие ученики с французскими корнями.

Они поживают неплохо, вчера вот потешались над моим русским акцентом. Я им пригрозила шерстяным покровом на всей поверхности тела, по-моему, не поверили.

Что же, подождем, проверяя теорию практикой.

Мы с Лизаветой засобирались в Питер на праздники. Если получится взять билет, а цены удивляют, то, не дожидаясь моря и солнца, можем встретиться под снегом и дождем. Мы будем у родственников на пр. Славы, дату сообщу после покупки билетов.

Кратко о нас:

Папа, с ударением на третьем слоге, почтил нас своим 7-дневным присутствием, обсмердил — как писал Иоанн Кронштадтский — наши души и благополучно отправился в сытую Францию праздновать Рождество с выходкой из Балтии.

Нам строго-настрого наказал и думать забыть о возможности приезда в гастрономический рай, т. к. место наше занято.

Ну и хорошо.

Желудок в ужасе сокращается, стоит лишь вспомнить о гигантских объемах пищи, поглощаемой во время семейных застолий.

Лена, генеалог из Вильнюса, прислала результаты поисков — нашла даже прапрапрародителей. У них красивые имена — Элзрозина, Элеонора, Стефан, Иосиф, Юстин, Филипп. Жалко, что ее исследование закончилось лишь нахождением данных, ничего не известно об этих людях. Какими они были, как жили.

Стоит оставлять дневники для потомков или хотя бы хранить письма. Найдут прапраправнуки такие записи, удивятся мудрости древних людей, порадуются, что на свет появились не от капустного семени, а от семьи с историей, глядишь, им проще жить станет.

Вот даже Лиза радуется, что у нас есть знакомый Каралис.

Она, путаясь в родственных связях, давно решила, что Вы представляете одно из ответвлений нашего рода. Устами младенца…

Лена предлагает свои услуги в дальнейших поисках, я немного притормозила ее пыл — это не совсем дешевое занятие. Хотя можно было попросить ее поискать вширь. Так мы бы быстрее обнаружили степень родства.

Лиза потеряла школьный дневник — не жалко, он красен от двоек. Собралась вести новую жизнь, под лозунгом: сдадим удовлетворительные знания на хорошо и отлично. В связи с этим весь вчерашний вечер под присмотром Лизочки я клеила елочную игрушечку Петрушечку — задание по труду. Ребеночку понравилась мамина работа. Учительнице тоже. Поставили 5.

Вот такая она лентяечка, Ваша возможная шестиюродная племенная внучка.

До встречи.

Мы.

12 декабря 2006 г.

Смольный срочно требует смету на ремонт Центра! Оказывается, Матвиенко давно откликнулась на наше письмо и выделила 500 тыс. к десятилетию Центра, которое будет в мае следующего года. Но бумаги залежались, чиновничьи жернова вращаются медленно, и вот, после моего повторного письма-напоминания, чиновникам накрутили хвоста, и они хотят скинуть мне полмиллиона рублей под самую «елочку». Чтобы я в темпе провел тендер, нашел заказчика, сделал ремонт и отчитался. За оставшиеся две недели! Я что — сумасшедший? Или они с ума посходили?

Я позвонил в Комитет по печати. «Срочно! Срочно! Иначе деньги пропадут! Дело на контроле у губернатора!» — «Да пусть они лучше пропадут, чем я в тюрьму сяду за бюджетные деньги! Нельзя ли перенести финансирование на первый квартал следующего года?»

Судя по тому, как со мной разговаривали, всыпали им крепко! Проспали ребята, а теперь хотят выпихнуть деньги из своего ведомства и отчитаться.

Нет, сказал я, так не пойдет. Я буду вынужден поблагодарить губернатора за заботу, изложить свои соображения и оставить решение вопроса на ее усмотрение. На другом конце провода чуть ли не зубами заскрипели. Попрощались со зловещей вежливостью.

17 декабря 2006 г.

В Ливане дело идет к гражданской войне. Саша Мелихов уверен, что война и смута в Ливане инспирированы Израилем и потирает руки: «Гениально придумано!»

Несколько дней назад Максиму пришло письмо с просьбой погасить взятый кредит. Максим говорит, что у него украли паспорт и взяли кредитов на 350 тысяч. Мы стоим на ушах. Максим уверяет, что ему бояться нечего — фото в банке не его и всё такое прочее. Кредиты обнаружились в трех банках, это пока. Учитывая кредиты, которые набрала Марина со своим Даней, настроение тяжелое.

Всё делается, чтобы соблазнять молодежь: предложения о кредитах без всякого залога — на каждой водосточной трубе. Даже такие: «Помогу взять безвозвратный кредит! Звоните…» Спросил всезнающего зятя Скворцова, почему раздают деньги налево и направо? Саша махнул рукой: «Денег у банкиров столько, что они не знают, что с ними делать. Вкладывать в экономику никто не хочет, в торговлю не сунешься — все поделено, так хоть на процентах заработать…»

Егора Тимуровича Гайдара чуть не отравили. Он выступал по телевизору в передаче со Сванидзе, испуганный. Рассказывал, как попил чаю с булочкой в ирландском отеле, и ему сделалось дурно — лежал в номере больше часа, потом ему позвонили устроители конференции и спросили, не забыл ли он, что должен читать доклад о том, как 15 лет назад он был премьером и разваливал советскую экономику.

Спросили, наверное, другими словами, но суть та же.

25 декабря 2006 г.

Звонил в Смольный нашему куратору Соболеву, еще раз объяснил, почему отказываемся от денег на ремонт в этом году. Попросил принять все меры, чтобы деньги не пропали. В ответ холодок. «Вы должны были сами беспокоиться о своих деньгах, а не ждать, когда вам напомнят». «Я и напомнил». «Надо было раньше это сделать! А теперь придется отменять распоряжение губернатора, ждать, пока выйдет новое…»

Придется ехать отставляться, чтобы снять напряжение. Вроде и не виноват, но они хотят, чтобы я чувствовал себя виноватым: «Мы по вашей просьбе выделили деньги на ремонт, а вы, неблагодарный….»

Не зря привезли из Финляндии выпивку.

27 декабря 2006 г.

В «Роман-газете» вышло повествование в рассказах «Чикагский блюз». Рекомендовал Юрий Поляков, член редсовета. «Роман-газета» расходится по библиотекам страны, в столицах ее почти не знают. Директор «Р-Г» — писатель Юрий Козлов, его книгу «Колодец предков» прочитал с интересом.

Он сын нашего питерского писателя Вильяма Федоровича Козлова («Президент каменного острова», «Георгиевский кавалер», «Волосы Вероники», «Карусель» и многого др. Был очень популярный и тиражный автор. Сейчас его почти не печатают — издательская мода изменилась.) Несколько лет назад В. Ф. пытались грабить в собственной квартире на улице Маяковского — усадили в кресло, кололи ножом, чтобы он сказал, где хранятся деньги. Вильям Федорович вырвал нож, порезал двоих бандитов, разбил табуреткой окно, бился с бандюгами, как лев, одного едва довезли до больницы. Задал им трепку. Вот это, я понимаю, писатель! Они пришли втроем, с девицей, под видом заключения договора на его книгу с прибалтийским издательством. Вот и заключили…

С Вильямом Федоровичем мы часто разговариваем по телефону — он мальчишкой прошел все невзгоды войны, сейчас на лето уезжает в деревушку под Великие Луки, пишет каждый день и живет крестьянским трудом. Дал почитать мне «Злые сказки» — ни один журнал из либеральных не возьмется такое опубликовать. Что и подтвердилось: Володя Шпаков из «Невы» сказал, что это не их формат.

29 декабря 2006 г.

Были с бухгалтером в Смольном. Охранники при входе и бровью не повели, когда мой портфель, набитый бутылками, проехал через просвечивающее устройство. А если там коктейли Молотова? Ирина понесла сдавать папки с годовым отчетом, я побрел по кабинетам.

Зашел к Лукину, попили кофе, потрендели. Подразгрузил портфель, попросил передать напитки пострадавшим, замолвить словечко, чтобы ремонтные деньги не пропали. «И чего они полгода клювом щелкали? Деньги давно выделены, а нам ничего не сообщили!» Женя сказал, что в Смольном бардака не меньше, чем в других местах. Поздравил его с наступающим Новым годом. Лукин обещал держать меня в курсе событий, проводил до второго этажа, церемонно раскланиваясь по дороге с разными пузатыми мужиками. «Это генерал такой-то, — шептал мне, — служил в нашей управе…»

На самом выходе встретил Сашку Андреева из Мастерской молодой прозы времен Кутузова. Поболтали. Он советник председателя какого-то комитета. «И в чем твоя работа?» Глаза у Сани хитро заблестели: «Советы даю! С кем иметь дело, а кого на хрен посылать… — рассмеялся. — А ты с чем пожаловал?» Я махнул рукой: «Прогибался, отставлялся, непонятно за что…» — «Ну, это святое дело. Надо, надо… Как Максим, как Ольга?» В воспоминания литературной юности сползать не стали, обошлись общими фразами. Сашка вспомнил лишь, как его маленькая дочка Ксюша произнесла свое первое в жизни предложение: «Подумаешь, Каралис!» И рассмеялся.

Вдруг задумался: «Слушай, у тебя есть „Ока“»? — «Есть. Ольгиной тетке, как ветерану выделили, она мне передала по доверенности». Сашка захохотал: «Значит, это ты меня в прошлом году на Невском подрезал? Я еду, вдруг „Ока“ с левого ряда догоняет, смотрю — ты, такой важный сидишь, ни на кого не смотришь, потом „фьють!“ передо мною в правый ряд. Я еще думаю: ты или не ты? Значит, не ошибся! Ты и сейчас на ней ездишь?» — «Ездил бы с удовольствием, да никакого уважения на дорогах, и сын конфузится. Сейчас на „мицубиси-галант“…» — «Ну, это другое дело!» — похвалил Сашка. Я умолчал о возрасте машины, чтобы не разочаровывать приятеля.

Расстались.

Сашка писал неплохие короткие рассказы. Помню, дал мне пачку из сорока (!) штук. Два из них до сих пор помню: «Халтура» про сантехника, второй — про женщину, которая работала в газетном киоске и нашла свою судьбу.

31 декабря 2006 г., воскресенье.

Час назад голодная Белка съела половину блюда с заливным судаком. И лежит в уголочке, переживает свою вину. Не сдержалась.

Мы морили ее голодом — для лучшей дрессировки — по совету Марии Семеновой, автора «Волкодавов». Маша сказала, что своих стариков-подобрышей она только через голод хорошим манерам научила.

По наводке Марии свезли Белку в пригородный питомник, где сказали, что работы с ней будет много — она себе на уме и боязливая. По типу — хозяева ей по барабану, главное, самой уберечься. Мы рассказали о трудном детстве. Нам велели не кормить две недели, потом приезжать. Мы с Ольгой переглянулись: как это не кормить две недели? Не бойтесь, она зверь, а зверь может без пищи и месяц обходиться, сказали нам. Надо довести ее до такого состояния, чтобы она только о еде думала, голодные лучше всего дрессируются, даже безнадежные тупари и трусы. Ладно, думаем, попробуем.

На сегодняшний день, перед тем как сожрать заливное, Белка не ела дней десять. Это была вторая попытка введения ее в голодовку. Первую мы не выдержали на пятый день. Привезли Белку к дрессировщице, та покачала головой: «Толста. Голодного блеска в глазах нет. Последнего ребра не вижу. Еще голодайте!»

Мы уехали с сомнениями и покормили в тот же день — отчаялись и сильно засомневались в правильности такой методы. Решили бросить эксперимент и дрессировать своими силами — больно тоскливый вид был у Белки. Она словно укоряла нас: вот, прибилась к людям, думала, они меня любить будут, а они даже кормить перестали… Куда мне теперь деваться? Обратно к столбу, под сараем жить?

Но Маша убедила нас, сказала, что все собаки — артисты и придурялы, только так и надо поступать, расхвалила дрессировщицу, чьи овчарки снимались в ее фильме «Волкодав».

Ладно. Снова заголодала наша Белка. Опять привезли к дрессировщице. «Голодного блеска нет! Еще дней десять голодайте!»

Едем обратно, Ольга со слезами говорит: «Она в детстве наголодалась, когда щенком по канавам и лопухам от злых людей и собак пряталась. Зачем нам эта дрессировка! Мы же не волкодава для охраны брали, а подобрали для любви…» — «Давай еще немного попробуем», — говорю, а у самого тоже горло сжимает. Белка свернулась на заднем сидении клубочком, дремлет, но ушки на макушке.

Приехали домой, она заливное и сожрала, встав лапами на стул. Ольга вошла в кухню — Белка метнулась под стол. Теперь Ольга варит ей кашу с потрохами — конец голодовке. Пойдем с ней на общий курс дрессировки — на пустырь за Армянским кладбищем.

От Владимира Илляшевича:

С Новым Годом и Светлым Рождеством Христовым!

Покоя в душе мятущейся, легкости в сердце и радости нового творения! Перед тем, как писать тебе, поставил 47 арию «Страсти по Матфею» Баха. Умилительная вещь. Ты знаешь, я не люблю соплей, и умиление есть умягчение сердца в ожидании спасения человеческого. Моя «главная» икона, что в кабинете, именно «Умиление Божьей Матери», ожидающей Рождения Христова во спасение нас, грешных и болеющих страстями. Если послушаешь баховскую 47-ю, то поймешь, отчего ее любил Тарковский. Очень советую.

Недавно вернулся из древнего Минска (Менск на Немиге!). Был на съезде Союза писателей Беларуси, куда пригласил председатель СПБ Николай Чергинец, он же — 7-й по ранжиру политик в государстве.

Кажется, белорусы помешались на чистоплотности. Я намеренно прошел 3 километра тротуаров между ухоженных, стриженых газонов в поисках хоть одного окурка или кусочка бумажки. Тщетно! Более того, родному Таллину и, тем более, Риге и близко не стоять с Минском по чистоте, ибо в белорусской столице даже стены обычных домов моются и сверкают чистотой. Они таковы и во двориках. Минск таков, просто таков. Матушка моя, покойная, наполовину эстонка и немка, была медичка и тоже считала чистоту большим достоинством. Оттого, видно, и для меня это свойство столь важно. Второе, что заметил: Минск будто на ³/₄ — молодежный город, лица все — молодые, радостные.

Господи, до чего же хороши славянки! Убедился еще раз, что пресса всё врет про Лукашенко. Он на самом деле народом любим. Более того, подумалось, Лукашенко жизнь за своих белорусов отдаст. А это — главное для политика (как ты думаешь, Ющенко за украинцев жизнь отдаст?). Молодежь (студенты!!!) Лукашенко критикует главным образом за то, что он не готовит себе замены на случай всякий (и вообще — «хотим перемен»). Впрочем, «ниспровергателей» нет. Любят они Лукашенко с его крестьянским произношением. И слава Богу. Есть хозяин в доме. Мне-то, монархисту, это близко и понятно.

Намеренно пошел на Центральный рынок. Был ошеломлен — есть всё! Народ, оказывается, трудится. Одних колбас сырокопченых — более 30 видов. Куры — свои, а не Буша. Торговки добры, внимательны и спокойны. От чувства счастья, обалдевший, купил два кило белорусского сала и конфет на 30 евро, что для белорусов — значительная сумма. Но, по сути, эти евро им не нужны.

Выступил на съезде с кратким словом. Суть его — в пушкинском слове; поэт о себе сказал: «…был эхо русского народа», в чем состоит весь выдуманный трепачами от литературоведения «секрет» Пушкина. Заметим про себя, Дим, что Александр Сергеевич считал себя просто «эхом» и, более того, эхом не какого-то абстрактного народонаселения, а именно русского (!) народа. Думаю, что Шевченко тем и люб, что он — эхо украинского народа. Или Колас, Мицкевич (последний, кстати, не поляк, а белорус) — эхо белорусского народа. Посмейся в глаза, русский писатель Каралис, любому, кто будет искать секреты гениальности того или иного писателя/поэта вне его народа. Не может древо расти без корневой системы. Но в том-то и состоит парадокс культуры и литературы, что без взаимосвязи с другими национальными культурами и литературами оно, древо, засыхает, чахнет и умирает.

Евгений Евтушенко за восемь лет, прожитых в США, ничего не создал. А я так люблю его стихи: «…И облака, словно белые кони, мчатся над Сен-Женевьев-де-Буа». Спрашиваю его как-то на «достоевском» сборе в Москве: «Евгений Александрович, ныне в России — демократия, вами любимая, может, вернетесь в Россию?» Слышу в ответ: «Володенька, не вернусь, я так в детстве голодал!» Я уж захотел ему в лицо рассмеяться, да тогдашний (в 2004 году) ректор Литературного института Сергей Есин (вот уж ехидный!) подмигнул мне и говорит: «Женечка, дорогой, поешь, вот здесь тебе и красная икорка, и черная, и севрюжка — белая и свежая!» Поразило, что обладающий звериным чутьем Евтушенко в словах Есина иронии не учуял. Возможно, Евгений Александрович в своих американских весях, растерял «корневую систему» и нюх.

Больно и за председателя мятежного «Союза белорусских писателей» Алеся Пашкевича, «борющегося» с Лукашенко. «Дурак» Пашкевич, хоть и доцент белорусской филологии — создал «запасной аэродром» где? В Литве. У «америкосов». Господи, спаси его душу! Как епископ, уехавший от своего народа, теряет сакральную власть над церковным народом, так и писатель теряет свою кровную связь с народом, когда уезжает от него прочь. Вот какая штука. Оттого я и поддержал «официозный» Союз писателей Беларуси не из-за того, что его Лукашенко любит, а потому, что СПБ видит свою миссию не в политической, а именно в литературной области. Председатель его — Чергенец Николай Иванович — хоть и политик, но все же человек чести. А Вы, сударь, знаете, что для нас: жизнь — Родине, а честь — никому!

Твой всегда, Володя Илляшевич

31 декабря 2006 г.

Владимиру Илляшевичу:

Дорогой Володя, судя по письму, ты в хорошей литературной форме! Поздравляю! Используй момент и напиши какой-нибудь рассказ или повесть. Или начни роман. По крайней мере, задумай и набросай! Не шучу!

Что касается вранья о Белоруссии в наших газетах и на ТВ — догадывался. Грандиозная ошибка — потерять братьев-славян, украинцев и белорусов. Только враги России могут ругаться с белорусами и не хотеть реального Союзного государства, которое на бумаге существует уже много лет.

Насчет «эха» — согласен с тобой на 100 %.

В Белоруссии не был с советских времен (с 1980 года), очень хочется — будет возможность, порекомендуй меня куда-нибудь, пожалуйста.

Пишу сейчас большую вещь. Всё, что могу сказать. Не уверен, что получится, но пишу. Тянет, есть драйв.

Обнимаю! Пиши! Всегда рад твоему голосу!

Сейчас пойдем к всенощной и причастию.

Твой Д. Каралис.