я в небеса смотрю укромно,
но не какой-нибудь бунтарь.
там почему же: — оборона
— атака — зрители — вратарь?
минуя пасмурные пятна,
девицы плотные летят,
то пнут мячи, то аккуратно,
вдруг головою подвертят.
как быть укромным? ждали ночь,
а тут судья, и он ошибся,
или она, или, точь-в-точь, —
оно (на пол не положиться,
когда свистится наугад),
а ты бы рук отдал все пары,
чтоб над собором, чей покат
прелестно купол, чьи тиары
так грациозны над беседкой,
хотя обтянуты и сеткой
(не скрыться троицею рук),
отдал, все пары, чтоб пенальти
во небесах, как тот урюк,
забытый маменькой в серванте,
по лет прошествии, представьте,
что не любили мы урюк,
ни я, ни папенька, ни бабка,
она была ещё жива…
но нынче — нет… на небе гадко,
вся правда — уничтожена.
и вот с тем самым урюком
пенальти было бы сравнимо
навроде мести над мирком
и чтоб мячом летело мимо.
зря учащается мой пульс,
летят пасы, пока им длинно,
боюсь, что юшкой подавлюсь
(бульона справил между прочим),
ночь разлюблю совсем, боюсь,
отдам петюшам и серёжам
(нет ничего против петюш,
но вот отдам им, и посмотрим,
они настолько ли могуч,
и чем серёжей лучше в спорте).
какая путаница, давка.
представь, что весь йоханнесбург
к тебе идёт из катафалка,
а ты на лифте взмывший вдруг.
и вот, херась, везде синица,
она — твоя… остановиться!
ты вообще здесь был проездом,
на семинаре… но — херась!
стоит синица повсеместно,
твой западает нос и глаз,
и, кстати, стрёмно то, что — нос,
видать, любви не перенёс.
— футболы женские доколе?
— какая смелая крестьянка…
сидел и думал на балконе:
— кто рисовал эту заставку?
вот если ты бы рядом сядь,
ужель не плакал в каждом голе,
когда тем более офсайд?
футболы женские доколе?
24.06.19