Пикантное пари

Глава 9

Стряхивая со своих ладоней хлебные крошки, мыслями София была сосредоточена на другом, а именно на привлекательном мужчине, сидевшем рядом с ней на кровати. Она тихонько вздохнула. Лучшее слово, которое характеризовало Энтони, – мужественный. Даже его хромота не уменьшала этого достоинства в ее глазах. Хромота никак не помешала ему спасти ее на петушиных боях. Не помешала она ему также без устали приводить ее жизнь в смятение, с тех пор как она уехала из Лондона.

И все же она не могла заставить себя не беспокоиться о нем. Что, если он перенапрягся? Что, если…

Она безжалостно пресекла эти мысли. Не следует думать об этом, когда есть нечто более важное, о чем следует позаботиться, – приближающееся утро.

– Как вы думаете, есть ли возможность как-то спасти мою репутацию? – спросила она, и ее голос прозвучал неестественно громко в маленьком помещении.

Майор ответил, не раздумывая:

– Если только вы не выйдете за меня?

Она кивнула.

– Не выйду.

Прикусив губу, она подняла поднос с кровати и поставила на пол. «Неужели мне и вправду придется выйти за майора? – раздумывала она. – Если это так, то какие это у меня вызывает чувства?»

Судя по тому, что он сказал, его размышления текли в том же русле.

– Неужели это такая ужасная судьба? – спросил он сдержанно. – Я не чудовище. Я вообще не знаю другого человека, который стал бы дворецким, дрался бы с тренированными петухами, отправился в тюрьму, и все только для того, чтобы оказаться в норе священника.

Она осторожно поставила пустую бутылку из-под бренди на пол, оттягивая минуту, когда ей придется отвечать. Софи, тихо надеялась, что ей как-нибудь удастся избежать предстоящего спора, но одного взгляда на его решительное лицо хватило, чтобы понять: он добьется от нее ответа. Сейчас, прежде чем она сможет привести в порядок свои суматошные мысли.

София предприняла отчаянную попытку оттянуть этот раз говор:

– Вы действительно хотите тут это обсуждать?

– Нет, – пылко возразил он. – Я вообще не желаю это обсуждать. Я хотел бы отправиться в Индию. Но чтобы рядом со мной была моя жена.

Ее ладони сжались в кулаки, злость наконец пересилила ее самообладание.

– Ну так подыщите себе юную гусыню и дело с концом, Энтони! Боже праведный, как я устала от этого спора! Зачем вам понадобилась именно я?

Она намеревалась отойти от него, но ее движения стал медленными, бренди оказал на нее влияние большее, чем она думала. Он легко поймал ее за руку и привлек к себе.

– Потому что вы леди, София. В полном смысле этого слова. И только леди может представлять корону так, как она должна быть представлена.

Вырвавшись, она крепко обхватила себя руками. Она вообще-то не знала, что хотела от него услышать. Определенно, она это и ожидала. Он ценил ее невозмутимость, которую она проявляла в госпитале. Он был с ней, пока она совершала все эти безумства в последние дни. Короче говоря, ему нравилось все то, что она ненавидела в своей жизни. В этом и заключалась причина, по которой он хотел на ней жениться.

На глаза Софии навернулись слезы, и она быстро заморгала, отгоняя их.

– Я не леди, майор. Вы этого до сих пор не поняли? Разве леди может напиться допьяна? Разве леди посещает петушиные бои? Разве леди сидит в тюрьме и пьет бренди прямо из бутылки?

– Да, она все это делает, если она – это вы.

Она вдруг почувствовала, что не может больше на него смотреть. Не может больше смотреть ему в лицо, видеть его искреннее выражение, зная, что он желает Софию, которой не существует. Она уничтожила ту холодную разумную женщину. София поднялась на ноги и принялась мерить короткими шагами крошечную комнатку.

– Вы говорите ерунду.

– Тогда мы прекрасная пара. Вы делаете то же самое. Обернувшись, София уставилась на него, по привычке выпрямив спину. Она устала, и от выпитого бренди у нее довольно-таки сильно плыло перед глазами, но она не желала садиться. Единственным местом, где она могла сидеть, была кровать.

Рядом с Энтони.

Но этого делать она не собиралась. Он производил на ее чувства странное воздействие. При том, что он проявлял невероятное упрямство и невиданную властность, она в его присутствии переставала все это замечать. Все, о чем она могла думать, как чудесно оказаться в его объятиях, ощущать, как его руки прикасаются к ней.

Он подался вперед, как будто бы для того, чтобы обнять ее так, как она воображала.

– София… – промолвил он.

– Пойду отнесу поднос на лестницу, – вдруг сбивчиво заговорила она. – Незачем приманивать сюда крыс остатками сыра.

Сказав это, она схватила поднос, взяла в руку свечу и умчалась. Все дело заняло у нее считанные секунды, но она задержалась на верхней площадке лестницы значительно дольше. Барон оставил здесь другой поднос, на этот раз с плошкой воды и полотенцем. Она осмотрела все это, тем временем размышляя и пытаясь разобраться в своих противоречивых чувствах.

Для нее это было крайне нехарактерно. С тех пор, как в ее жизни появился майор, она безрассудно бросалась из одной скандальной истории в другую. Ее саму пугало то, какой безумной она стала. То, что начиналось простым символическим ритуалом, закончилось в тюрьме.

Тем не менее она ни о чем не жалела. Впервые в жизни она ощущала себя живой. Рядом с майором все, что она видела, становилось ярче, ее жизнь становилась полнокровнее. Да что там, даже их споры были такими страстными!

Наверное, это и было отгадкой. Страсть. Кому бы пришло в голову связывать это слово с Софией Ратберн, Снежной Королевой? Безусловно, не ее знакомым пэрам в Лондоне. Только майору Вайклиффу.

Но она слишком хорошо знала, что страсть – чувство глупое. Она не поддастся ему и не бросится очертя голову к отчаянию и крушению надежд, как ее мать. Она сохранит ясность ума и хладнокровие, сосредоточившись лишь на самом главном. Только так она может уцелеть в эту ночь.

Что касается утра, то она об этом будет думать, когда оно наступит.

Придя к этому заключению, она решительно вернулась в комнатку священника.

– Нашла это наверху лестницы, – спокойно сказала она, показывая майору новый поднос. – Барон не забыл о нас. Теперь вы можете промыть свои раны.

Энтони не шелохнулся. Он продолжал сидеть, откинувшись на кровати, с вытянутой на тюфяке ногой.

– Правда, майор, некоторые ваши раны довольно глубок их нужно промыть.

Он кивнул, но в его глазах она заметила что-то странное.

– У вас невозмутимый вид, София.

– Смиренный, лучше будет сказать, – уточнила она, ставя поднос на пол у кровати.

Она снова вставила свечу в канделябр.

– Я не могу изменить то, что будет завтра. Могу лишь решить принять это с достоинством.

Вы снова стали Снежной Королевой, которая ничего не чувствует, и ничто ее не трогает в каждодневной жизни.

София вздрогнула, хотя именно так она и назвала себя буквально только что.

– Я сдержанна, майор, и…

– Мертвы?

Она взглянула на него, сощурившись от злости.

– Вы пытаетесь втравить меня в спор.

– Я пытаюсь пробить вашу сдержанность, София. Вы не сможете отгородиться от меня ледяным панцирем. Я доберусь до вас так или иначе.

Она глядела на него, стараясь сохранять спокойствие и отстраненность, но внутренне она трепетала. София очень боялась, что он прав. Она никогда не будет к нему равнодушна, как бы ни старалась. И сама эта мысль приводила ее в ужас, хотя она и не могла бы сказать почему.

– Ваши раны, майор, – сказала она отчужденно. – О них нужно позаботиться.

– Конечно, – согласился он, кивая.

Наклоняясь вперед к плошке с водой, он громко застонал.

– Может, вы бы помогли мне в этом? Что-то нога разболелась сегодня, – попросил он, с трудом ворочаясь.

– Разумеется, – сказала она, не в состоянии отказать ему в помощи.

Он шумно вздохнул, откидываясь на спину, и София с тревогой подумала о том, что сырость подвала, возможно, плохо сказывается на состоянии его ноги.

– Может, я позову барона? Если ваша нога…

– Меня не пугает перспектива провести ночь в винном погребе, – сказал он твердым решительным тоном, но София не уступала.

– Правда, майор, глупо из-за гордости рисковать здоровьем. Гордость не ослабит вашу боль. Гордость не излечит вашу ногу, не предотвратит лихорадку. Сказать по правде, я считаю, что гордость – самое бесполезное из всех чувств.

– Правда?

Он открыл глаза, и Софию пронзил его острый взгляд. Она поняла, на что он намекает. Он считает, что именно ее гордость не дает ей пойти с ним под венец. Она должна избавить его от этого заблуждения.

– К моему решению оставаться незамужней моя гордость не имеет никакого отношения.

– Тогда, вероятно, упрямство заставляет вас стоять на своем без всяких разумных причин?

– Вам невозможно противиться, майор. Только бездушное существо устоит перед вами.

Однако, уже говоря это, София замялась, неприятно осознавая, что его замечание, возможно, справедливо. Она столько времени посвятила борьбе с майором, что даже не подумала о себе или о своем будущем. В конце концов она оказалась с ним в тюрьме, и ее репутация, несомненно, будет запятнана.

– Давайте я позабочусь о ваших ранах, – сказала она, прогоняя эти мысли прочь.

Он снова кивнул и принялся стягивать рубашку. София испуганно отшатнулась, глядя на изодранную и окровавленную белую льняную ткань, затем еще с минуту она смотрела на открывшуюся золотистую кожу и бугристые мышцы под ней.

– Что вы делаете? – взвизгнула она.

Он замер в позе, во всей красе, демонстрирующей его великолепную мускулатуру, что привело ее в совершенное замешательство. Она не замечала его улыбки, пока он не начал говорить.

Вы же не сможете промыть мои раны через одежду.

– Гм-м, да, – признала она, почувствовав, как у нее внезапно пересохло в горле. – Разумеется. Продолжайте.

– Не сомневайтесь, – сказал он бархатным голосом. – Я продолжу.

София тяжело сглотнула, не зная, как подступиться. Он был так огромен.

– Возможно, вам следует начать со спины.

– Ах да, пожалуй, со спины.

Она наблюдала, как он переворачивается, думая о том, что такое начало будет гораздо менее интимным, поскольку его глаза будут обращены в пол, и он не сможет видеть румянец ее смущения. Но когда он наконец устроился, она поняла ошибочность своих надежд…

Она не думала, что мужская спина может вызвать такие чувства, но перед ней сейчас открылась мужская плоть в таком объеме, какого ей раньше видеть не приходилось. Не в состоянии сдерживаться, она протянула руку и погладила его золотистую кожу, восхищенно наблюдая, как под ней в ответ зашевелились мышцы.

Боже мой, как же он великолепен!

Затем, не отдавая себе отчета в своих действиях, она провела пальцами по грубому шраму, начинающемуся под правой лопаткой и рассекающему его бок сверху вниз. Софию поразила его длина. Она похолодела, представив, какой была рана, которая его оставила.

– Должно быть, ужасно болело, – тихо промолвила она. – А теперь это лишь неровная розовая полоса.

– Да, – сказал он почти беззвучно, как будто простонал.

– Майор? – спросила она, встревожившись. – Вам больно?

– О да, – простонал он. – Насколько может быть больно, когда лежишь на животе.

– Тогда я позову…

– Нет!

Он так энергично воскликнул, что едва не подскочил на кровати.

– Ах! – вымолвила она, догадываясь, что он имел в виду. – Боитесь, будет больно, когда я начну промывать ваши раны? Но я должна их обработать, чтобы они не загноились. Она наклонилась вперед, осторожно к нему прикасаясь. – Вы храбрый воин и должны терпеть боль, не жалуясь.

– Да, – согласился он совершенно бесстрастно. – Очень храбрый воин.

София кивнула, хотя совсем не поняла его тон. Затем она отжала льняную ткань нетвердой рукой и аккуратно приложила ее к самой глубокой ране на спине майора. Он лишь слегка вздрогнул, затем расслабился, и она стала оттирать крошечные чешуйки запекшейся крови.

– Ничего особенно страшного нет, – сказала София. – Думаю, даже шрамов не останется.

– Они не посмеют остаться, – ответил он и принужденно рассмеялся. – После ваших нежных прикосновений не посмеют.

София невольно смягчилась.

– Вы всегда говорите такие возмутительные вещи, лежа на больничной койке?

– Вы пробуждаете мое чувство юмора. Так всегда было, – сказал он тихим, задумчивым голосом, и София прервала свою работу и стала смотреть на его густые волнистые волосы.

– Полагаю, я пробуждаю вашу раздражительность, ваше стремление командовать и вашу настырность.

– И это тоже.

Она почувствовала, что он улыбается, и не могла не улыбнуться в ответ. Так приятно было просто наслаждаться обществом майора, а не бороться с ним.

– Я так скучала по этому, – сказала она, отжимая полотенце.

– Почему?

Он приподнялся на локтях, но она его толкнула, снова укладывая.

– По беседам без споров. Мы не занимались этим с тех пор, как вы лежали в госпитале.

– Я считал секунды до вашего возвращения. Я начинал с восьмидесяти двух тысяч восьмисот и считал в обратном порядке.

Рука Софии замерла у него на спине.

– Вы шутите, наверное. Мои посещения не могли быть для вас так важны.

Обернувшись, Энтони устремил на нее серьезный взгляд.

– Уверяю вас, они такими и были.

Она смутилась, удерживая руки на весу, так как не знала, куда их деть.

– Я говорила со многими ранеными солдатами. Я убеждена, что никто из них не считал секунды с такой точностью.

Он поднял рыжеватую бровь, а она нервно сглотнула. Почему он оказывал на нее такое сильное влияние? Она попыталась отвести взгляд в сторону, но он не дал ей этого сделать, поймав ее подбородок.

– А вы высказывали другим солдатам свое истинное отношение к высшему обществу? Вы говорили им, что от молодого лорда Блейксли у вас мурашки по коже? Или то, что вы мечтаете когда-нибудь побывать в Италии?

София закусила губу. Нет, она ни с кем не откровенничала, кроме майора.

– Похоже, с вами я проводила слишком много времени. Мне не следовало говорить вам о подобных вещах.

Он перевернулся на спину, и теперь ей стала видна его обнаженная грудь.

– Наверное, вы проводили со мной слишком мало времени. Я тот человек, которому вы рассказывали свои мечты.

– Я ни о чем не мечтаю, – ответила она, не задумываясь. Она замолчала, испугавшись своих собственных слов. Когда это произошло? Когда она перестала предаваться мечтам, что так любила делать в детстве?

– Возможно, я помогу вам найти новые поводы для мечты, София, и мы вместе воплотим их в жизнь.

София отвела взгляд в сторону, ее мысли пришли в полное смятение.

– Я думала, ваши мечты связаны с Англией, Индией и достойной женой рядом с вами, – сухо сказала она.

Он пожал плечами. Хотя София и не смотрела на него, она почувствовала движение его тела по тому, как покачнулась кровать.

– Мы говорили о том, чего хотели вы.

Теперь она уже могла смотреть ему в глаза.

– Но это странно. Мы, кажется, никогда не говорили о том, чего хочу я, кроме тех дней, когда вы лежали на больничной койке.

– Это потому, что вы всегда убегаете или запираетесь от меня, когда я не лежу.

– Это неправда! – возмутилась София, хотя в глубине души понимала, что он прав, и это ее еще больше злило.

– Тогда давайте проверим, – предложил он. – Я встаю, и вы расскажете мне все о своих желаниях.

Она улыбнулась. По правде говоря, она просто не смогла удержаться. Образ майора, стоящего перед ней и изливающего свою душу, был так пленителен… Более того, она знала, что он сделает это. Но она боялась того, что могла бы ему сказать, и она прекратила этот разговор, решительно толкнув его на койку Вы будете и дальше лежать, пока я промываю ваши раны.

Его стон испугал ее: не приложила ли она слишком больше усилие?

– Майор! – воскликнула она. – Больно спине?

Он покачал головой с печальным видом.

– Нет. Вы хорошо обработали раны. Однако спереди у меня их намного больше, все из-за этого чертового… – Он замолчал, затем поправился: – Этого склочного петуха.

Взяв ее за руку, в которой она держала влажное полотенце, он прижал ее к зияющей ране у себя на груди.

– Пожалуйста, уделите внимание этой.

Она опустила взгляд и пожалела об этом. Их руки покоились у него на груди, вода из ткани струйками стекала по его ребрам и терялась в темных зарослях кучерявых волос на его животе. У нее перехватило дыхание, и она подняла взгляд, чтобы тут же утонуть в жарком омуте его глаз.

Ничего не говоря, он начал водить ее рукой по своей мускулистой груди. У нее пересохло во рту, и она облизала губы, слыша как он затаил дыхание, выпятив грудь, словно в предвкушении ее прикосновений. Если бы София закрыла глаза, то, несомненно, почувствовала бы биение его сердца. Или это ее собственное так ухало?

Она хотела отстраниться, но он ее не отпустил, удерживая до тех пор, пока она не уперлась ему в грудь второй рукой, чтобы не упасть.

– Почему вы меня боитесь, София? – неожиданно спросил он низким густым голосом.

Глядя на него в свете пламени свечи, ей хотелось убежать, но она понимала, что он ее не отпустит. Наконец она взглянула ему в глаза настолько спокойно, насколько могла.

– Я не боюсь вас, – ответила она, но голос ее задрожал, и он улыбнулся, понимая, что она лжет.

– А я знаю, почему, – прошептал он. – Причина та же, по которой вы ежедневно приходили ко мне в палату и проводили все больше и больше…

– Неправда!

– Правда. Не забывайте; я считал секунды.

Софии нечего было ему ответить, и он непреклонно и убедительно продолжал:

– Потому что в моем присутствии вы чувствовали. Я не приемлю вашу бездушную улыбку или прохладные кивки головой. Я не позволяю вам отмахнуться от себя вежливыми фразами и формальными ответами.

– Иными словами, вы просто меня раздражаете.

– Да! И еще я вас волную. Признайте это, София. Были ли вы когда-либо в своей жизни так же злы, так же счастливы, так же энергичны, как со мной?

Нет, она не могла припомнить никого другого, кто заставлял бы ее чувствовать так же, как он. Никто не заставлял ее дышать чаще, находясь на другом конце комнаты, как это получалось у него. Никто другой, дотронувшись до нее, не заставлял ее сердце биться в груди, как это мог он.

– Поцелуйте меня, София.

Она не спешила, не зная, как ей поступить. Но даже пока она боролась сама с собой, он, не прикасаясь к ней, притягивал ее к себе, воздействуя на нее лишь магнетизмом своего взгляда.

– Поцелуйте меня, – настаивал он, и она ощутила, что ее руки сгибаются в локтях и она склоняет голову ему навстречу.

– Нет!

Она отвернулась, намереваясь выбежать из комнатушки, но он не отпустил ее руку. Он продолжал прижимать ее к своей груди, и тепло его тела проникало сквозь ткань, которая отделяла ее ладонь от его плоти.

– София…

– Я не могу!

– Почему?

Почему? Это такое простое слово, но ответ на него был бы слишком долгим.

– Почему, София? Знайте, я не отпущу вас, пока не получу ответ.

Обернувшись, она взглянула на него, и хотя в глазах у нее уже помутилось от слез, но на его лице она увидела решимость. Затем она против своей воли заговорила, и слова небрежно слетали с ее губ. Она не понимала, откуда приходят эти мысли, но, уже высказывая их вслух, знала, что они правдивы.

– Когда я с вами, я совсем теряю голову. Я забываю, кто я. Я не отдаю себе отчета ни в своих словах, ни в своих поступках. Вы злите меня так, как никто другой никогда не злил. Именно из-за вас я напилась, отправилась на петушиные бои и вот теперь…

Его голос вторил эхом:

– А теперь вам хочется поцеловать меня?

– Да.

– Так почему же вы себе этого не позволяете? Почему же вы отделяете себя? От меня, от мира, от всех?

Она бессильно взмахнула свободной рукой.

– Вы, должно быть, знаете историю моей семьи и все равно меня об этом спрашиваете?

Он нахмурился, неожиданно перестав крепко удерживая ее руку. Она воспользовалась этой возможностью, чтобы освободиться от его беспокоящих прикосновений, но не ушла от него. Она понимала, что он будет преследовать ее всю ночь пока она ему все не выложит. Поэтому она, запинаясь, начала свой рассказ:

– Вы слышали историю моего отца? Мать любила его до беспамятства. Он был красив и страстен и имел склонность к тому, что она называла le joie de vivre.

– Радость жизни, – перевел он.

– Да.

Она сделала глубокий вдох.

– Но после того, как они поженились, он не стал сдерживать свою… радость жизни.

София снова глубоко вздохнула.

– Он стал изменять ей. У него появились дюжины любовниц, которым, чтобы не угас их интерес, постоянно требовались дорогие безделушки. Он растратил все драгоценности из приданого матери на подарки другим женщинам. А спустив приданое матери, он принялся проматывать то, что осталось от его наследства, в азартных играх в надежде добыть денег, чтобы купите очередной драгоценный камушек для ублажения очередной красотки.

– Откуда вам все это известно?

София пожала плечами.

– Об этом знают все, а я провела в Лондоне пять сезонов. Этого времени было достаточно, чтобы услышать все сплетни. Но намного хуже этого было видеть мою мать. Несмотря на блуд отца, она по-прежнему его обожала. Однако без денег на изысканные наряды и дорогие украшения она не могла тягаться с лондонскими искусительницами. Он все реже и реже возвращался домой, и мать по-своему начинала сходить с ума. Вместо того чтобы попытаться обуздать его безрассудство, она принялась так же бездумно транжирить деньги, как и он. В конце концов, он все равно вскоре все промотал бы. Она решила тратить, пока еще было что тратить.

Энтони приподнялся на локтях, взгляд его темных глаз был грустным.

– А кто управлял поместьями? Кто заботился о вас и вашем брате?

– У нас были управляющий и няня, пока мы могли оплачивать их услуги. Когда они ушли, счета стал вести Джеффри. Арифметику я учила у него на коленях. Когда я выросла, я стала вести домашнее хозяйство, а он занимался остальным. Мы рано усвоили, что для чувств нет времени, что за потерю самообладания следует наказание.

Энтони глубоко вздохнул, и когда он, протянув руку, коснулся ее холодной щеки, она не отстранилась.

– А когда умер ваш отец?

Она пожала плечами.

– Никто, кроме нашей матери, не плакал.

Эта короткая реплика сказала ему все.

Но ему этого было недостаточно. Он продолжил выпытывать, лаская ее руку:

– Но я не ваш отец. Я не играю в азартные игры, не предаюсь распутству, не трачу деньги бездумно. Какое отношение это все имеет к нам?

– Вы всего лишь воюете.

– Теперь уже нет, – возразил он твердо.

Она подняла брови, подвергая сомнению его заявление.

– Тогда вы не поедете в дикие страны выполнять там задания, опасные или нет, возложенные на вас короной?

Он замер.

– Конечно, поеду. Это мой долг…

– Бросить жену и детей дома одних. – Она покачала голо вой. – Азартные игры и защита родины – не одно и то же, майор, но конец тот же. Ваша жена будет переживать в одиночеств и пытаться как-то обходиться без вас, гадая, вернетесь ли вы вообще когда-либо.

– Я намереваюсь взять вас с собой в Индию, София, – сказал он мягко.

Она едва не рассмеялась.

– Быть покинутой в чужой стране в десять раз хуже.

– Боже мой, София, я вообще не собираюсь оставлять вас ни в Индии, ни где-либо еще. Неужели я до сих пор вам этого не доказал?

Его возмущенный голос эхом наполнил пустую комнату.

– Это пока были только игры, майор. Тетя хотела вас проверить, поэтому вы и стали нашим дворецким. Я пожелала вести себя возмутительно, и поэтому мы оказались в тюрьме. Это игры, майор. Они – ничто в сравнении с жизнью, проведенной в ожидании у окна, гадая, когда вернется любимый.

– Так значит, вы меня проверяли, – сказал он.

Удивительно, но он не злился. Казалось, он был лишь удовлетворен тем, что наконец разгадал загадку. Она отвела глаза в сторону, стыдясь этой правды. Она не думала, что станет мучить своего ухажера, проверяя его постоянство, но именно это она и делала.

– Я не собиралась так поступать, – созналась она. – но, похоже, я именно так и поступала.

Протянув руку, он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Я не бросил вас, не так ли? Правда, я ведь здесь, вместе с вами, в тюремной камере. – Его большой палец ласкал ее щеку. – София, я не оставлю вас одну в Индии. И нашим детям никогда не придется заботиться о себе самим, как приходилось вам с Джеффри. Я хочу, чтобы вы были рядом со мной. Всегда. Куда бы ни послала меня корона, вы также туда, поедете. Что бы я ни делал, вы всегда будете рядом. И по-другому я этого себе не мыслю.

Она взглянула на него, желая ему поверить. Да что там, в глубине души она ему верила. И ум ее подсказывал, что он честный человек, говорящий с ней открыто и искренне. Но жизнь – вещь непредсказуемая. Ведь и ее отец умер, не сдержав своего слова, хотя и намеревался. Он упал с лошади по пути на празднование ее дня рождения.

– Вы не по собственному желанию меня покинете.

– Я вернулся из мертвых, потому что пообещал вам. Разве это не показатель твердости моего слова?

Он вытер сбегавшую по ее щеке слезу, которую она даже не заметила.

– Вы слишком много думаете, София. Хотя бы раз в жизни успокойтесь и доверьтесь другому.

– Доверие нелегко завоевать.

– Думаю, немного я заслужил, – сказал он, жестом указывая на свой израненный торс. – В конце концов, это все было ради вас.

– Да, – сказала она, и улыбка немного ослабила напряжение в ее теле. – Вероятно, кое-что вы заслужили.

Сказав это, она наклонилась вперед, чтобы влажной тканью оттереть кровь с его лица. Но как только ее пальцы нащупали рану, своим взглядом она отыскала его глаза, затем губы.

Прежде чем она поняла, что делает, ее глаза закрылись, а бы прильнули к его губам.

Их предыдущие поцелуи были порождением раздражен и досады, их страсть едва не ранила своим напором. На этот раз было по-другому. Все было медленнее, очаровательнее и многократно более волнующе. Возможно, так было потому, что она не выпустила ситуацию из своих рук. В любую секунду она могла отстраниться, но не делала этого. Наоборот, она позволила себе расслабиться в его объятиях, ощущая изменения на его губах, осязая его кожу, и наконец открыла рот.

Он дразнил ее с мастерством, которое не вязалось с его прерывистым дыханием, и София отвечала ему, желая того, о чем раньше и помыслить не могла. Чувства и ощущения сменялись как в калейдоскопе, приводя ее в смятение. В конце концов она перестала пытаться в них как-то разобраться и предалась наслаждению без оглядки и стеснения.

– Ах, София, – простонал он, блуждая руками по ее телу.

Не привлекая ее к себе, но и не отталкивая, он истязал ее, сперва лаская ее шею, затем плечи, руки, и вскоре София, вздрогнув обнаружила его ладони на своей груди. Но почему-то это показалось ей вполне естественным. Его теплые ладони сжимали ее плоть, словно он испытывал ее вес, форму и при этом находил ее невероятно приятной. И это было восхитительно.

Большим пальцем правой руки он надавил ей на сосок, и она ахнула от взрыва ощущений, пронзающих ее тело. Но при этом она не отстранялась, продолжая его целовать. Она чувствовал его стон удовольствия своими губами, а затем он заговорил, и его слова ласкали ее так же нежно, как и его ладони.

– Ах, София… Я мечтал о вас целую вечность. Пожалуйста, не покидайте меня сейчас.

– Нет, – сказала она мягко.

Она произносила слова быстрее, чем успевала их обдумать.

– Я не покину вас сейчас.

София ощутила, как его ладони пришли в движение. Она ощущала его всего: ладони, губы, тело. Когда ее платье стало свободным, ее это не удивило. Ее тело дрожало, как натянутая тетива лука, и все, о чем она могла сейчас думать, это о том, насколько эти ощущения были чудесными. Все было чудесным.

Она не знала, что теперь делать, и в другое время это ее обеспокоило бы. Но не сейчас, когда от его поцелуев, казалось, испарились все ее мысли. Его руки стягивали с нее одежду, и она вдруг поняла, что помогает ему, стаскивая с себя платье, поднимая руки, когда он снимал с нее сорочку, даже поворачиваясь боком, чтобы он мог снять подвязки ее чулок.

Пламя свечей качнулось, когда она ощутила, что ее грудь освободилась от стесняющей одежды, и она увидела голодный блеск в его глазах. А потом она испытала невероятное наслаждение, когда ее нагая плоть прижалась к его груди. Он был само воплощение триумфа жизни, и ей хотелось лишь раствориться в его силе и тепле. Ощущать его вокруг себя, прижимающимся к ней, внутри нее.

Она услышала его стон, в котором содержалось и требование, и вопрос, но она не знала, как на него ответить. Единственным ее желанием было прикасаться к нему везде. Она провела пальцами по его телу, лаская его так, как только могла. Она потянула за его одежду, не понимая, что делает.

Он положил ладони на ее руки, останавливая их.

– София, нам не следует…

Заговорил он, но она поцелуем быстро заставила его замолчать.

– Не разговаривайте, – прошептала она.

– Но честь требует…

Он сказал бы больше, но она прервала его еще одним поцелуем, а ее руки тем временем наконец стащили с него брюки.

Отстранившись от его губ, она прошептала ему на ухо:

– Мне не нужны слова.

Перед ее внутренним взором возникла картина: то мгновение, когда она во время своего ритуала отшвырнула корсет, и ненавистный предмет туалета взлетел высоко в воздух, прежде чем навсегда исчезнуть.

Насколько ее это освободило? Может ли женщина желать свободы больше, чем она получает, чувствуя, как мужчина ласкает ее грудь, прижимая ее к постели и шепча ей на ухо нежные слова восхищения? Все это делал майор, и даже больше этого. Обхватив ее грудь губами, он стал ее сосать, а она при это извивалась от наслаждения. Он гладил ее бедра, заставляя ее испытывать такие чувства, о которых она и не подозревала.

А потом не осталось ничего, кроме чудесного ощущения его голых бедер, скользящих вверх по внутренней стороне ее ног. Она выгнулась под ним, изнывая от вожделения, жаждая чего-то такого, чему не знала названия, а он целовал ее лицо, шею грудь.

– София… – простонал он. – Моя София…

Затем его руки скользнули вниз, потянули за талию, сжали ее бедра. Ее ноги были раскинуты в стороны, и он расположился между ними. Взглянув в глаза Энтони, она увидела в них такие чувства, что у нее пропал дар речи. Но не у него. У него было еще одно слово для нее. Слово, эхом облетевшее комнату.

– Моя.

А потом он вошел в нее.

Она ощутила, как все тело ее одеревенело. В голове вспыхнула всего одна мысль. Ее невозможно было выразить словами лишь мимолетная вспышка панического страха, рожденного болью. Которую тут же затмила восхитительная лавина других ощущений, невиданных чувств. Она ощутила, как он скользит внутри нее, наполняя ее, делая ее больше, смелее, сильнее с каждым могучим движением. Вскоре она уже устремлялась навстречу его толчкам, и ее отрывистые вскрики были лишь отдаленным эхом бушующего внутри нее желания.

Что-то происходило. Что-то нарастало. Что-то такое, чего она жаждала прямо сейчас, а оно тем не менее все еще было недосягаемо. Каждым своим толчком он продолжал впиваться в нее, пронзать ее, как молния, как прекрасное обжигающее пламя. И он приближал ее к тому, чего она так желала.

Вот, уже близко.

Уже скоро.

Сейчас.

Наслаждение!