Пионер, 1949 № 02

- Я СЛУЖЕБНАЯ СОБАКА БАРБОС, КАК И ВСЯКАЯ СОБАКА, Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ЛАЯТЬ

29 января.

Ничего интересного.

Получил замечание за болтовню на английском. Огурцов добился четвёрки по истории, и его теперь не зовут «доктором исторических наук».

31 января.

Опять «Крокодилёнок», и снова там я, Бодров и Артамонов. Мы с Бодровым - за болтовню, а Михаил - за геометрию.

Я не выдержал, подошёл к Кириллу и сказал: - Послушай, у тебя совесть, в конце концов, есть? Что ты всё на одних и тех же выезжаешь?

- А что мне делать, если другого материала нет? - ответил редактор. - И во-вторых, сатирическая газета издаётся для искоренения недостатков. Если какой-нибудь недостаток не искореняется, - значит, нужно бить в одну точку. Газета должна быть действенной. Понимаешь?

Но мы этого дела так не оставили. Мы с Бодровым и Артамоновым пошли к вожатому Игорю и сказали ему, что это - безобразие. Больше половины ребят совсем не попали в «Крокодилёнок», остальные хотя и попадают, но очень редко, а мы трое словно приклеены к этой газете. Игорь ответил коротко:

- Заметки справедливы? Справедливы. Сами виноваты, что над вами смеются.

1 февраля.

Вот что случилось на уроке физики. Феофан Денисович объяснял нам принцип действия гидравлического пресса. Вдруг он умолк и взглянул из-под очков на Кирилла с Валеркой. Посмотрел на них и я. Художник рисовал карикатуру, а редактор хмурил брови и грыз кончик ручки, наверное, сочинял стихи. Учитель снова заговорил:

- Итак, повторяю: если на большом поршне мы имеем проигрыш в расстоянии, то зато во столько же раз выигрываем… Пеликанов, в чём мы выигрываем?

Валерка вскочил и покраснел, как рак.

- В воде, - брякнул он.

- Садитесь, Пеликанов. В чём же мы выигрываем, Замятин?

- В объёме, - пробормотал Кирилл.

- Садитесь, Замятин. Выигрываем в силе, - сказал учитель, отметив что-то в журнале.

После уроков Артамонов, Бодров и я, хихикая, толкая друг друга, постучались в дверь пионерской комнаты.

Кира открыл нам и переглянулся с художником, который стоял посреди комнаты, держа в одной руке стакан с водой, а в другой - кисточку. Я сладеньким голосом спросил:

- Извиняюсь, мы не помешали?

- Входите, - ответил редактор.

- Тут у нас одна заметочка есть, - сказал я и протянул Кире тетрадочный листок.

Тот взял заметку, подошёл к Валерке, и они оба стали читать. Мы стояли тихо-тихо.

Редактор сложил заметку и сунул её в карман.

- Что ж, мы это предвидели, - сказал он.

- Очень приятно, что предвидели. Теперь позвольте узнать: наша заметка пойдёт?

Кирилл посмотрел на меня в упор и отчеканил:

- Не пойдёт: у нас на эту тему получше материал. Если желаете, можете посмотреть, - и он взял со. стола незаконченную газету.

Там был изображён «Крокодилёнок», державший за шиворот двух мальчишек: одного - круглого, как шар, другого - длинного с оранжевыми волосами. Сама же заметка была написана в форме диалога:

«Крокодилёнок»: - Чем вы занимались эти дни?

Замятин и Пеликанов: - Двоечников в стенгазете высмеивали.

«Крокодилёнок: - А что вчера натворили?

Замятин и Пеликанов: - Двойки по физике заработали.

От редакции: Редакция считает критику справедливой и обязуется срочно исправить двойки. Начиная с этого номера, «Крокодилёнок» будет выходить не через день, а раз в неделю».

- Получили? - спросил Валерка.

Мы промямлили что-то невразумительное и удалились.

Решил во что бы то ни стало избавиться завтра от двойки по алгебре: формулы сокращённого умножения запишу на гранях карандаша. Представляете себе, что за адская работа? Выцарапывать буквы и цифры величиной с булавочную головку!

2 февраля.

До сих пор не могу успокоиться, столько было сегодня переживаний.

Во-первых, заметка про самих себя только увеличила славу «Крокодилёнка». Все кричали:

- Вот это газета! Вот это действительно невзирая на лица!

Во-вторых, я с помощью своего карандаша благополучно получил тройку по алгебре.

В-третьих, у Валерки разболелся зуб, он ушёл к врачу с последнего урока, и Кирилл остался без телохранителя.

Я уже спустился в раздевалку, но тут вспомнил, что оставил в классе тот самый карандаш. Пришлось возвращаться.

В пустом коридоре третьего этажа я увидел Артамонова, который расхаживал возле двери пионерской комнаты и поглядывал на неё, словно кот на сметану. Меня он не заметил, потому что я стоял на площадке лестницы за углом. Я сразу забыл про карандаш. Я понял: назревают события.

Дверь пионерской комнаты открылась, и оттуда вышел редактор. Конечно, ему стало очень не по себе, когда он увидел Артамонова. Но он сделал равнодушное лицо и неторопливо направился к лестнице. «Д'Артаньян» тоже сделал равнодушное лицо и пошёл следом.

В раздевалке Замятин очень долго натягивал шубу, поправлял калоши и делал вид, что не замечает Артамонова, а тот, уже одетый, поглядывал в зеркало и напевал:

- Жил-был у бабушки серенький козлик…

Наконец они ушли из раздевалки всё с теми же равнодушными лицами. Нечего и говорить, что через полминуты я тоже выскочил на улицу.

Переулок, в котором находится школа, тихий, почти безлюдный. Вдоль тротуаров тянулись кучи снега, похожие на горные хребты. Кирилл с Мишкой шагали неторопливо, словно прогуливаясь: впереди - редактор в чёрной шубе и шапке с ушами, сзади -Артамонов в валенках,' меховой куртке и в кубанке, сдвинутой набекрень.

Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился и обернулся.

- Бить собираешься, да? - громко спросил он.

Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.

- Ну, на, бей! Что ж ты не бьёшь? Бей!

Мишка дал редактору подножку и толкнул его в сугроб.

И тут… тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймёт, над каким человеком издевался он в своей газете!

Я разбежался, толкнул Михаила и стал наскакивать на него, быстро приговаривая:

- Чего ты лезешь, чего ты лезешь, чего ты дерёшься!

«Д'Артаньян» сначала растерялся, но скоро опомнился.

- А чего тебе надо, чего тебе надо, чего тебе надо? - приговаривал он так же быстро, как и я.

- Ну, ну, петухи! - сказал какой-то прохожий и развёл нас в разные стороны.

- Ладно, попадётесь ещё! - проворчал Артамонов и убежал.

Я обернулся к Замятину. Шапка редактора лежала на тротуаре, в волосах был снег, но почему-то он всё-таки имел довольный вид.

- Больно? - спросил я.

- Чепуха! Я к этому был готов, - ответил он. - Нас этим не сломишь. А тебе спасибо. Ты благородно поступил. Руку!

Мы крепко пожали друг другу руки. Я и сам понимал всё благородство своего поступка. Я так был взволнован, что даже не мог говорить. У меня даже в горле щекотало от всяких чувств.

Редактор вытряхивал снег из-за воротника. Лицо его снова стало хмурым.

- Только вот что, Семён… Ты не обижайся, но мы тебя опять запланировали.

Я молчал. Молчал и Кирилл.

- Понимаешь, дружба - дружбой, а принцип - принципом. Мы тебя ^запланировали на тему о шпаргалках.

Я повернулся и пошёл.

- Хочешь, я тебе по алгебре помогу? - каким-то жалобным голосом спросил редактор.

Я, конечно, даже не оглянулся.

3 февраля.

Настроение отвратительное. Сегодня подошёл к Михаилу и сказал:

- Артамонов, я вчера был не прав. Теперь я палец о палец не ударю, если ты… Ну, в общем, ты понимаешь.

«Д'Артаньян» опустил голову и вздохнул:

- Что в этом толку! Заметил? Он даже никому не пожаловался на вчерашнее.