Пир для Воронов

Запятнанный рыцарь

Ночь была не по сезону удивительно холодной даже для осени. По переулкам, разгоняя дневную пыль, проносились порывы влажного ветра. — «Это северный ветер, наполненный холодом», — сир Арис Окхарт натянул капюшон пониже, чтобы прикрыть лицо. Не будет ничего хорошего, если его узнают. Прошлой ночью в городе теней зарубили торговца, безобидного человека, который приехал в Дорн торговать фруктами, а нашел смерть. Единственным его преступлением было то, что он был из Королевской Гавани.

«Со мной толпе будет не так просто справиться». — Он почти желал, чтобы на него напали. Он мягко повел рукой, легко огладив рукоять меча, скрытого под складками его многослойных льняных одежд. Наружные были украшены бирюзовыми полосами и рядами золотых солнечных дисков, а более легкие нижние — оранжевого цвета. Дорнийская одежда была удобна, но если б его покойный отец увидел сына в подобном одеянии, его бы хватил удар. Он до кончиков ногтей был уроженцем Простора, и дорнийцы были его древними врагами, о чем свидетельствовал каждый гобелен их замка — Старого Дуба. Арису нужно было только прикрыть глаза, чтобы увидеть их воочию. Лорд Эдгерран Щедрый восседающий в лучах славы, попирая сотни отрубленных голов дорнийцев. Три Листа в Принцевом Проходе, пронзенный дорнийским копьем, Алистер трубящий из последних сил в рог. Сир Оливар Зеленый Дуб весь в белом, умирающий рядом с Молодым Драконом. — «Дорн не подходящее место для всех Окхартов».

Даже до гибели принца Оберина, рыцарь через силу покидал пределы Солнечного Копья, чтобы войти в переулки города теней. Куда бы он ни шел, он чувствовал на себе взгляды маленьких черных дорнийских глазок, одаривающих его почти нескрываемой ненавистью. Торговцы каждый раз изо всех сил старались его обсчитать, и порой он размышлял, не плюют ли в тавернах в его выпивку. Однажды стайка беспризорников начала кидать в него камнями, пока он не вытащил меч и не прогнал их прочь. Гибель Красного Змея распалила Дорн еще сильнее, хотя с тех пор, как принц Доран запер Змеек в башне, улицы поутихли. И даже не смотря на это, открыто носить белый плащ в городе теней было бы прямым призывом к нападению. Он привез с собой три: два шерстяных: один легкий, второй теплый; а третий был из прекрасного белого шелка. Без плаща он чувствовал себя едва ли не голым.

«Но уж лучше голым, чем мертвым». — Сказал он себе. — «Даже без плаща, я по-прежнему рыцарь Королевской Гвардии. Я должен заставить ее это понять». — Ему не следовало позволять себя во все это втянуть, но как сказал какой-то менестрель: «любовь из каждого мужчины делает глупца».

Город теней Золотого Копья в полдень часто казался вымершим. В это время на пыльных улицах можно было увидеть разве что жужжащих мух. Но едва настает вечер, на улицах просыпается жизнь. Сир Арис слышал легкую мелодию, раздававшуюся сквозь решетчатые окна, а где-то цимбалы отбивали быстрый ритм танца копья, задавая ночи темп. У пересечения трех переулков под секцией Ветровой Стены, с балкона одного из домов его окликнула продажная девица. Она была одета только в драгоценности и масло. Он взглянул на нее, ссутулился и ускорил шаг, бросившись навстречу ветру. — «Мы — мужчины, так слабы. Наши тела предают даже лучших из нас». — Он подумал о короле Бейлоре Благославенном, который усмирял свою плоть, которая его бесчестила. Не должен ли он поступить так же?

В дверной арке стоял какой-то коротышка и поджаривал на жаровне змею, переворачивая шипящие кусочки деревянными палочками. От резкого запаха соуса из глаз рыцаря потекли слезы. Он слышал, что лучший соус получается, когда вместе с зернами горчицы и драконьим перцем в него добавляешь немного яда той же змеи. Мирцелла очень быстро пристрастилась к дорнийской пище, так же, как быстро она привыкла к своему дорнийскому принцу, и время от времени, чтобы сделать ей приятное, сир Арис пробовал одно из блюд. От такой пищи жгло рот, и тут же хотелось выпить вина, но после этого жечь начинало даже сильнее. Но его маленькой принцессе это нравилось.

Он оставил ее в покоях за игровым столом с принцем Тристаном, где они по очереди передвигали квадратные фишки из нефрита, сердолика и ляпис-лазури. Пухлые губки сосредоточенной на игре Мирцеллы были слегка приоткрыты, а зеленые глаза прищурены. Игра называлась «цивасса». Ее привезли в Деревянный город на торговой галере из Волантиса, а беспризорники разнесли ее вверх и вниз по течению Зеленокровой. От нее сходил с ума весь дорнийский двор.

Сира Ариса она просто бесила. В игре было десяток разных кусочков, у каждого были свои характеристики и возможности, а игровое поле могло меняться от игры к игре, в зависимости от того, как игроки выстроят клетки своего дома. Принц Тристан сразу же понял правила, а Мирцеллу обучили, чтобы она могла с ним играть. Ей было не полных одиннадцать, ее суженному — тринадцать, и все равно с недавних пор она стала выигрывать все чаще. Но похоже, Тристана это мало волновало. Эти два ребенка не могли выглядеть более разными: он с кожей оливкового оттенка и прямыми темными волосами, и она с молочно-белой кожей и копной золотистых кудрей. Свет и тьма, как королева Серсея и король Роберт. Он молился, чтобы Мирцелла нашла со своим дорнийцем больше счастья, чем было у ее матери с лордом Штормового предела.

Ему было не легко ее оставить, хотя в замке она, по всей видимости, в полной безопасности. В Башне Солнца в ее покои ведет только две двери, и сир Арис приставил к каждой по двое верных людей. Это были гвардейцы Ланнистеров — люди, которых он привел с собой из Королевской гавани, проверенные в бою, крепкие и верные до самых костей. С Мирцеллой остались ее горничные и септа Иглантина, а принца Тристана охраняет его собственный телохранитель сир Гаскойн из Зеленокровой. — «Никто ее не обидит», — твердил он себе, — «а завтра мы будем в безопасности».

Ему пообещал принц Доран. Хотя Арис был потрясен, увидев, насколько старым и немощным выглядел дорнийский принц, он не сомневался в его обещании.

— Прошу прощения за то, что не смог увидеться с вами раньше или встретить принцессу Мирцеллу, — извинился Мартелл, когда Ариса пригласили в его апартаменты. — Но я уверен, сир, что моя дочь Арианна сделала все возможное чтобы вы чувствовали себя в Дорне уютно.

— Так и есть, мой принц. — Ответил он, и взмолился, чтобы его не выдал румянец.

— Наша земля жестока и бедна урожаем, но не лишена красоты. Печально, что вы не видели в Дорне ничего, кроме Солнечного копья, но боюсь, что ни вы, ни ваша принцесса не смогут находиться вне стен в безопасности. У нас — дорнийцев, кровь горячая. Мы быстро загораемся гневом и долго прощаем. Я бы и рад вам сообщить, что у нас только Песчаные Змейки желают войны, но не стану лгать, сир. Вы слышали, народ на улицах призывает меня созвать войска. И боюсь, половина моих лордов с ними согласна.

— А вы, мой принц? — Осмелился спросить рыцарь.

— Моя мать когда-то давным-давно меня учила, что войны, которые не возможно выиграть, начинают только безумцы. — Если прямота вопроса и оскорбила его, то принц Доран отлично это скрыл. — Но этот мир чрезвычайно хрупок… так же, как и ваша принцесса.

— Только чудовище способно причинить вред маленькой девочке.

— У моей сестры Элии доже была маленькая дочка. Ее имя было Рейенис. И она тоже была принцессой. — Принц вздохнул. — Тот, кто вонзит в принцессу Мирцеллу нож, не желает зла ей лично, как и сир Амори Лорх, когда убивал Рейенис, если это и в самом деле был он. Они всего лишь пытаются меня подтолкнуть. А если Мирцеллу убиют в Дорне под моим покровительством, кто поверит в мою непричастность?

— Пока я жив, никто не сможет навредить Мирцелле.

— Благородные слова. — сказал Доран Мартелл с легкой улыбкой. — Но вы всего лишь человек, сир. Я надеялся, что заключение моих упрямых племянниц сможет успокоить волны, но все, чего мы добились, это загнали рыбу обратно в камыши. Каждую ночь я слышу, как они перешептываются и точат свои ножи.

«Он боится», — только сейчас понял сир Арис. — «Смотри, его руки дрожат. Принц Дорна в ужасе». — У него не было слов.

— Извините сир, — продолжил принц Доран. — Я немощен и слаб, а иногда… Солнечное копье утомляет меня. Своим шумом, грязью и вонью. Как только позволят мне мои обязанности, я хочу вернуться в Водные Сады. И я хочу взять с собой так же принцессу Мирцеллу. — И прежде, чем рыцарь успел вставить хоть слово возражения, принц поднял свою руку с распухшими, красными пальцами. — Вам тоже следует уехать. Вместе с ее септой, горничными и стражей. У Солнечного копья крепкие стены, но за ними находится город теней. В замок каждый день заходят и выходят сотни людей. Но Сады — это мой рай. Принц Марон создал их в дар своей таргариенской невесте, чтобы отметить соединение Дорна и Железного трона. Осенью там особенно приятно… тепло днем, прохладно ночью, соленый морской бриз, фонтаны и бассейны. Там есть и другие дети, мальчики-девочки из прекрасных и благородных семей. Мирцелла легко найдет себе друзей своего возраста для игр. Она не будет скучать в одиночестве.

— Как прикажете. — Слова принца громом звенели в его голове. — «Там она будет в безопасности». — Только почему Доран Мартелл предупредил его не писать в Королевскую гавань о своем отъезде? — «Безопасность Мирцеллы будет прочнее, если никто не будет знать, где она». — Сир Арис был с этим согласен, но разве у него был выбор? Он был рыцарем Королевской гвардии, но он один, как верно заметил принц.

Переулок внезапно вывел его в залитый лунным светом двор. Она писала: — «Иди мимо лавки свечника в ворота, через короткий пролет внешней лестницы». — Он толкнул ворота и поднялся по истертым ступеням к неприметной двери. — «Нужно стучать?». — Вместо этого он толкнул дверь и обнаружил просторную темную комнату с низким потолком, освещенную неровным светом всего пары благовонных свечей, помещенных в нишах толстых глинобитных стен. Он разглядел под ногами расшитый мирийский ковер, на стенах гобелены, и кровать.

— Миледи? — позвал он. — Где вы?

— Здесь. — Она вышла из тени за дверью.

Вокруг ее правого предплечья извивалась витиевато украшенная змейка. Ее медные и золотые чешуйки переливались в такт ее движениям. Это все, что было на ней надето.

«Нет», — Хотел, было сказать он. — «Я пришел чтобы сказать тебе, что мне придется уехать». — Но когда он увидел ее при свете свечей, он утратил дар речи. Его рот пересох как дорнийская пустыня. Он молча стоял, впитывая великолепие ее тела, впадинку на шее, ее круглые зрелые груди с большими темными сосками, сочные изгибы живота и бедер. В следующий миг он уже обнимал ее, а она стягивала с него одежду. Когда она добралась до его нижней туники, то схватила ее и разорвала от плеч до пупа, но Ариса сейчас это мало волновало. Под его пальцами была ее гладкая кожа, теплая как прожаренный под дорнийским солнцем песок. Он поднял ее голову и нащупал ртом губы. Под его натиском они открылись, и его ладони ощутили вес грудей. Проведя пальцами по ее соскам, он почувствовал как они отвердели. От ее волос, черных и пышных, пахло орхидеями — темный и землистый запах, от которого его желание стало почти невыносимым.

— Дотроньтесь до меня, сир. — Прошептала женщина ему на ухо. Его рука скользнула вниз по округлому животу и нащупала сладкое влажное место среди чащи черных волос. — Да, так. — Промурлыкала она, когда его палец скользнул в нее. Она всхлипнула, потянула его на кровать и толкнула вниз.

— Еще, ох, еще, да, мой милый рыцарь, мой рыцарь, мой милый белый рыцарь, да, да, да, я хочу тебя. — Ее руки направили его внутрь, а затем сомкнулись на его спине, прижимая его к своему телу.

— Глубже, — шептала она, — Да! О!

Когда она сомкнула на его спине свои ноги, он почувствовал, что они упругие как сталь. По мере его движения внутрь, ее ногти впились в его спину, снова и снова и снова, пока она не издала крик и выгнулась под ним дугой. В этот момент ее руки нашли его соски и ущипнули, пока он не излил в нее свое семя. — «Теперь я могу умереть, счастливым». — Подумал рыцарь, и по крайней мере на несколько мгновений он ощущал блаженное спокойствие.

Он не умер.

Его желание было глубоко и безбрежно как море, но когда прилив схлынул, из-под него проявились скалы позора и как всегда острые рифы вины. Порой их накрывало волной, но они никуда не исчезали, оставаясь под водой, прочные, темные и осклизлые. — «Что я творю?» — спросил он себя. — «Я же рыцарь Королевской гвардии».

Он скатился в сторону, вытянулся и уставился в потолок. Через него шла огромная трещина от стены до стены. Раньше он ее не заметил, как не заметил и сюжета гобелена, изображавшего Нимерию и ее тысячу кораблей. — «Я видел только ее. В окно мог заглянуть дракон, а я ничего бы не заметил, видя только ее грудь, лицо и улыбку».

— Где-то было вино. — Промурлыкала она возле его шеи. Она провела рукой по его груди. — Хочешь пить?

— Нет. — Он откатился прочь и сел на край кровати. В комнате было жарко, но он поежился.

— У тебя кровь. — Заметила она. — Я царапалась слишком сильно.

Когда она дотронулась до его спины, он поморщился, словно ее пальцы были огненными. — Не надо.

Он встал. Обнаженный как был.

— Хватит.

— У меня есть мазь. От порезов.

«Но она не исцелит мой позор».

— Царапины пустяк. Простите меня, миледи. Мне нужно идти…

— Так быстро? — У нее был голос с хрипотцой, и широкий рот, буквально созданный для шепота, и полные губы — для поцелуев. Ее волосы упали по обнаженным плечам на вершины холмиков грудей — большие и темные. Волосы вились крупными мягкими и ленивыми локонами. — Останьтесь со мной на ночь, сир. Мне нужно многому вас научить.

— Я уже многому у вас научился.

— Кажется, недавно вам нравились уроки, сир. Ты уверен, что не спешишь в постель к другой женщине? Скажи мне, кто она? Я сражусь с ней, с обнаженной грудью, на ножах. — Она улыбнулась. — Только, если это не одна из Змеек. Если это так, мы можем тебя поделить. Я обожаю моих кузин.

— Ты же знаешь, у меня нет других женщин. Только… долг.

Она повернулась на бок, облокотившись на локоть, и уставилась на него. Ее темные глаза сверкнули в свете свечей.

— Этот хворый паразит? Я его знаю. Сухой как песок между ног, а от его поцелуев остаются кровоточащие шрамы. Пусть твой долг сегодня поспит один, а ты оставайся со мной.

— Мне следует быть во дворце.

Она вздохнула.

— С твоей принцессой. Ты заставляешь меня ревновать. Я начинаю думать, что ты любишь ее сильнее, чем меня. Но девочка для тебя еще слишком юна. Тебе нужна женщина, а не ребенок, однако ради тебя я могу разыграть невинность, если тебя это возбуждает.

— Тебе не следует говорить подобные вещи. — «Помни, она — дорнийка». В Просторе есть поговорка: вспыльчивость дорнийцев, как и ненасытность и распутность дорнииек — из-за пищи, которую они едят. — «Жгучий перец и эти странные приправы горячат кровь, она просто не может с собой справиться».

— Я люблю Мирцеллу как дочь. — У него никогда не будет собственной дочери, как и никогда не будет жены. Взамен этого у него есть великолепный белый плащ. — Мы собираемся ехать в Водные Сады.

— Когда-нибудь точно уедете. — Согласилась она. — Хотя, с моим отцом любое дело требует в четыре раза больше времени. Если он сказал, что собирается отправиться завтра, то вы точно уедете в течение двух недель. Обещаю, тебе в Садах будет одиноко. И где же тот храбрый юный джентльмен, который говорил, что хотел бы провести остаток жизни в моих объятьях?

— Я был пьян.

— Ты выпил всего три чаши разбавленного вина.

— Я был пьян тобой. Десять лет прошло с тех пор как… До тебя я не прикасался к ни к одной женщине. С тех пор, как одел белое. Я не знал любви, до сих пор… Я боюсь.

— Что же так напугало моего белого рыцаря?

— Я боюсь за свою честь, — ответил он. — И за твою.

— Со своей честью я могу справиться сама. — Она прикоснулась пальцем к своей груди, медленно обводя им вокруг соска. — Как и со своим удовольствием, если придется. Я взрослая женщина.

Так и было, вне всякого сомнения. Видеть ее здесь, лежащей на перине, улыбающейся порочной улыбкой, играющей со своей грудью… есть ли еще на свете женщины с такими большими сосками или столь чувствительными? Он едва мог сдерживать себя, глядя на них, без того, чтобы не броситься на них, взять в рот и сосать, пока они не станут твердыми, влажными и лоснящимися…

Он отвернулся. Его одежда была свалена на ковре. Рыцарь наклонился, чтобы ее подобрать.

— У тебя дрожат руки. — Заметила она. — Думаю, им очень хочется меня приласкать. Может вам не следует так рваться собирать одежду, сир? Я предпочитаю видеть тебя в естественном виде. В постели, раздетого. Мы — сама естественность: мужчина и женщина, любовники, единая плоть, близки как только могут быть двое людей. Я предпочитаю оставаться женщиной из плоти и крови, чем из шелка и брильянтов. А ты… ты — это не твой белый плащ, сир.

— Нет. — Ответил сир Арис. — Я и есть мой плащ. И это должно прекратиться, для твоей же пользы, как и для моей. Если нас увидят…

— Мужчины решат, что тебе повезло.

— Мужчины решат, что я клятвопреступник. Что если кто-то направится к твоему отцу и расскажет ему, как я тебя опозорил?

— Мой отец может быть кем угодно, но никто на свете не скажет, что он глупец. Моя невинность досталась бастарду из Божьей Благодати, когда нам обоим было по четырнадцать. И знаешь, что сказал мой отец, когда об этом узнал? — Она подхватила простыню и натянула ее до подбородка, чтобы скрыть наготу. — Ни-че-го. Мой отец отлично преуспел в ничего не делании. Он называет это раздумьями. Скажи мне честно, сир, какой именно позор тебя беспокоит мой или твой?

— Оба. — Ее упрек жалил больно. — Вот почему это должно быть в последний раз.

— Ты уже говорил это раньше.

«Говорил, и подразумевал это тоже. Но я слаб, иначе я бы не был здесь». — Он не смог бы сказать ей подобное, он чувствовал, она была из тех женщин, что презирают любой вид слабости. — «Она взяла больше от дяди, чем от отца». — Он отвернулся и нашел свою разорванную тунику на стуле. Снимая с него одежду, она порвала ткань.

— Пропала вещь. — Пожаловался он. — Как я теперь ее надену?

— Задом наперед. — Предложила она. — Когда ты наденешь верхнюю одежду, никто и не заметит, что нижняя порвана. Может, твоя малютка-принцесса зашьет ее для тебя. Или мне прислать в Водяные Сады новую тунику?

— Не надо подарков. — Они только привлекают внимание. Он расправил тунику и надел ее через голову. Задом наперед. Шелк холодил кожу, хотя в тех местах, где были царапины он прилип к спине. По крайней мере, она сгодится, чтобы добраться до дворца. — Все, что мне нужно — это закончить это… это…

— Разве это благородно? Ты меня обижаешь. Я начинаю думать, что все твои слова о любви были ложью.

«Я бы никогда не смог тебе солгать». — Сир Арис почувствовал, словно она дала ему пощечину.

— Ради чего еще я бы предал свою честь, как не ради любви? Когда я с тобой… я… я думаю, что ты — это единственное, что мне нужно на свете, но…

— Слова — пустой звук. Если ты любишь меня, не оставляй меня.

— Я принес клятвы…

— … не жениться и не иметь детей. Что ж, я выпила лунный чай, и ты знаешь, что не сможешь на мне жениться. — Она улыбнулась. — Хотя меня можно убедить оставить тебя моим любовником.

— Ты меня дразнишь.

— Может чуть-чуть. Ты решил, что ты единственный Королевский гвардеец, который влюбился в женщину?

— Всегда были мужчины которым было легче дать клятву, чем ее сдержать. — Признал он. Сир Борос Блаунт не чурается Шелковой Улицы, и сир Престон Гринфильд имел обыкновение хаживать в дом драпировщика, когда тот уходил по делам, но Арис не желал позорить братьев, рассказывая об их грехах. — Сира Терренса Тойне застали в постели со своей царственной госпожой, — вместо этого ответил он. — То была любовь, он в этом поклялся, но она стоила им обоим жизни, и привела к падению его рода и гибели лучших рыцарей из когда-либо живших на свете.

— Да, а что на счет Лукамора Здорового, у которого было три жены и шестнадцать детей? Меня всегда забавляла эта история.

— Истина не столь забавна. При жизни его никогда не звали Лукомором Здоровым. Его имя сир Лукомор Сильный, и вся его жизнь была ложью. Когда открылось его преступление, его кастрировали собственные братья по принесенным обетам, а прежний король отправил его на Стену. Эти шестнадцать детишек остались сиротами. Он не был истинным рыцарем, так же как и Терренс Тойне…

— А Драконий Рыцарь? — Она отпихнула простыню и спустила ноги на пол. — Ты говорил, что он — благороднейший рыцарь на свете, а он уложил в постель свою королеву и сделал ей ребенка.

— Я в это не верю. — Оскорбившись, ответил он. — Истории про измену принца Эйемона с королевой Нейерис всего лишь выдумка, ложь, которую распустил его брат, для того, чтобы передать свое наследство бастарду, а не родному сыну. Эйегона не зря прозвали Недостойным. — Он нашарил свой пояс с ножнами и застегнул его на талии. И хотя он странно смотрелся на шелковой дорнийской тунике, знакомая тяжесть меча и кинжала напомнила ему, кем и чем он является.

— Я не желаю остаться в памяти сиром Арисом Недостойным. — Я не запятнаю свой плащ.

— Да, — ответила она. — Такой красивый плащ. Но ты забыл, у моего двоюродного деда был точно такой же. Он умер, когда я была ребенком, но я его помню. Он был высокий как башня, и щекотал меня, пока я не теряла способность дышать от смеха.

— Я не имел чести знать принца Левина. — Ответил сир Арис. — Но все сходятся на том, что он был великим рыцарем.

— У великого рыцаря была любовница. Она теперь уже старуха, но люди говорят, что в дни молодости она была редкостной красавицей.

«Принц Левин?» — Эту историю сир Арис не слышал. Новость его шокировала. Измена Терренса Тойне и обман Лукомора Здорового значились в Белой Книге, но там не было ни слова о женщине принца Левина.

— Мой дядя всегда повторял: чего стоит мужчина определяется по мечу в руке, а не по тому, что между ног. — Продолжила она. — Поэтому избавь меня от разговоров о чистоте плаща. Ты бесчестишь не нашу любовь, а чудовищ, которым служишь и скотов, которых называешь своими братьями.

Удар был нанесен почти в сердце.

— Роберт не был чудовищем.

— Он взошел на трон по детским трупам, — парировала она, — хотя заверяю тебя, он не сравнится с Джоффри.

Джоффри. Он был симпатичным мальчиком, высоким и стройным для своего возраста, но это все, что можно было сказать о нем хорошего. Сир Арис все еще со стыдом вспоминал то время, когда он избивал по его приказу эту бедную девочку — Сансу. Когда Тирион выбрал его для сопровождения Мирцеллы в Дорн, он в благодарность поставил Воину свечу.

— Джоффри — мертв. Отравлен Бесом. — Никогда бы не подумал, что карлик способен на подобную гнусность. — Теперь король — Томмен, а он не такой как брат.

— Но он и не такой, как его сестра.

Это верно. Томмен добрый мальчик, всегда пытавшийся поступать правильно, но когда сир Арис видел его в последний раз, он стоял в слезах на причале. Мирцелла же не пролила ни слезинки, хотя именно она оставляла дом и свое сердце, чтобы скрепить союз своим браком. Правда в том, что сестра была смелее брата, умнее и более уверенной в себе. У нее был живой ум, а манеры более отточены. Ничто не могло привести ее в уныние, даже Джоффри. — «На самом деле, женщины всегда оказываются сильнее нас». — Он подумал не только о Мирцелле, но и о ее матери, о своей, о Королеве Шипов, любовнице Красного Змея, смертельно опасных Песчаных Змейках. И, прежде всего, о принцессе Арианне Мартелл. — Я не стану утверждать, что ты не права. — Голос прозвучал хрипло.

— Не станешь? Не сможешь! Мирцелла больше других подходит для царствования…

— Сын наследует раньше дочери.

— Почему? Каким богом это уставлено? Я — наследница отца. Должна ли я передать свои права моим братьям?

— Ты искажаешь смысл моих слов. Я никогда не говорил… Дорн — другой. На троне Семи Королевств никогда не было королевы.

— Визерис Первый хотел, чтобы ему наследовала его дочь Раенира. Ты станешь это отрицать? Но когда король лежал на смертном одре лорд Командующий его Королевской гвардии решил, что должно быть иначе.

Сир Кристон Коул. Кристон Создатель Королей посадил на трон брата вместо сестры и расколол Королевскую гвардию, вызвав чудовищную войну, которую менестрели назвали Танцем Драконов. Кое-кто утверждал, что он действовал исходя из собственных амбиций, потому что Эйегон был более сговорчивым, нежели его своенравная старшая сестра. Другие приписывают ему благородные мотивы, и утверждают, что он отстаивал древние обычаи Андалов. И только немногие шептались, что задолго до того, как принять белое, сир Кристон был любовником принцессы, и желал отомстить отвергнувшей его женщине.

— Создатель Королей нанес чудовищный вред, — ответил сир Арис. — И заплатил за это чудовищную цену, но…

— Но возможно тебя сюда привели Семеро, чтобы один белый рыцарь справился с тем, в чем потерпел неудачу другой. Ты знаешь, что мой отец возвращаясь в Водные Сады хочет забрать Мирцеллу с собой?

— Чтобы уберечь ее от тех, кто желает ей зла.

— Нет. Чтобы уберечь ее от тех, кто желает передать ей корону. Принц Оберин Змей лично бы возложил ей на голову корону, если бы не погиб. Но у моего отца не хватает смелости. — Она встала на ноги. — Ты говоришь, что любишь девочку как собственную дочь. А позволил бы ты лишить собственную дочь всех прав и запереть в тюрьме?

— Водные Сады не тюрьма. — Возразил он.

— В тюрьме нет фонтанов и не растут фиговые деревья, это ты имел в виду? Но как только девочка окажется там, она оттуда больше не выйдет. Впрочем, как и ты. Хотах позаботится об этом. Ты не знаешь его так хорошо, как знаю его я. Он становится ужасен, если его раздразнить.

Сир Арис нахмурился. Огромный норвосский капитан с иссеченным шрамами лицом всегда заставлял его чувствовать себя неуютно. — «Говорят, он спит, положив свой огромный топор рядом».

— Чего ты от меня добиваешься?

— Не более того, в чем ты клялся — защищать Мирцеллу ценой собственной жизни. Защити ее… и ее права. Возложи на ее голову корону.

— Я принес обет!

— Джоффри, но не Томмену.

— Да, но Томмен добрый мальчик. Он станет лучшим королем, чем Джоффри.

— Но не лучше Мирцеллы. Она тоже любит мальчишку. Я знаю, она не позволит сделать по отношении к нему ничего дурного. Штормовой Предел его по праву, так как лорд Ренли не оставил наследника, а лорд Станнис лишен всех прав. В свое время, благодаря его матери, и Бобровый Утес отойдет к нему. Он станет одним из самых могущественных лордов королевства… но на Железном Троне по праву должна сидеть именно Мирцелла.

— Закон… я не знаю…

— Я знаю. — Когда она поднялась, копна длинных черных волос опустилась почти до самого копчика. — Эйегон Дракон создал Королевскую гвардию и придумал их клятвы, но то, что узаконил один государь, другой может отменить, или изменить. Прежде Королевская гвардия служила жизни, но Джоффри выгнал сира Барристана ради плаща для своего пса. Мирцелла желала бы, чтобы ты был счастлив, и она любит меня. Она разрешит нам пожениться, если мы попросим. — Арианна обняла его и прижалась лицом к его груди. Ее макушка оказалась как раз под его подбородком. — Ты сможешь оставить себе сразу и свой плащ и меня, если ты этого пожелаешь.

«Она рвет меня на части».

— Ты же знаешь, что да, но…

— Я дорнийская принцесса. — Хрипло произнесла она. — И это означает, что ты не посмеешь просить моей руки.

Сир Арис чувствовал исходящий от волос запах ее духов и чувствовал, как бьется ее сердце, сквозь прижавшееся к нему тело. Его тело отвечало на ее близость, и он был уверен, что она тоже это чувствует. Когда он положил руку на ее плечо, он понял, что он дрожит. — Арианна? Моя принцесса? Что случилось, любовь моя?

— Мне нужно объяснять, сир? Я боюсь. Ты зовешь меня «любовью», и вместе с тем отвергаешь, когда я самым отчаянным образом в тебе нуждаюсь. Разве это противоестественно для женщины искать защиты у рыцаря?

Он никогда еще не видел ее столь беззащитной.

— Нет, — ответил он. — Но у тебя есть отцовская стража, так почему…

— Отцовской стражи я и опасаюсь. — На секунду ее голос прозвучал для него моложе Мирцеллы. — Именно они утащили моих любимых кузин в цепях.

— Без цепей. Я слышал, что у них есть все необходимое.

Она горько улыбнулась.

— Ты их видел? Он запрещает мне свидание с ними, ты об этом знал?

— Они говорили изменческие вещи, разжигали войну…

— Лорезе всего шесть, а Дорее восемь. Какую войну они могли разжечь? Но мой отец запер их вместе с остальными сестрами. Ты его видел. Страх заставляет даже сильнейших поступать так, как они ни за что не поступили бы в других обстоятельствах, а мой отец никогда не отличался сильным характером. Арис, сердце мое. Выслушай меня ради той любви, в которой ты мне клялся. Я никогда не могла похвастаться бесстрашием как мои кузины, потому что сделана из менее прочного материала, но мы с Тиеной одного возраста и с тех пор как были детьми стали близки как родные сестры. Между нами нет секретов. Если ее могли взять под стражу, то и со мной могли поступить так же, и по той же причине… из-за Мирцеллы.

— Твой отец никогда не пойдет на подобный поступок.

— Ты не знаешь моего отца. Я разочаровываю его с самого моего рождения, когда появилась на этот свет лишенная члена. Полдюжины раз он пытался выдать меня замуж за беззубых старцев, и каждый был высокомернее предыдущего. Он никогда не приказывал выйти за них, уверяю тебя, но само подобное предложение уже показывает, насколько мало он меня ценит.

— И все равно, ты его наследница.

— Правда?

— Он оставил тебя править Солнечным Копьем, а сам заперся в Водных Садах, не так ли?

— Править? Нет. Он оставил своего кузена сира Манфрея кастеляном, старого слепого Рикассо сенешалем, его бейлифы собирают налоги для казначея — Элис Ледибрайт, его шерифы поддерживают порядок на улицах города теней, его судьи вершат правосудие, а мейстер Мильс разбирается со всей корреспонденцией, не требующей личного внимания принца. И над всеми ними он поставил Красного Змея. На мою долю остались празднования и шалости, и развлечение важных гостей. Оберин мог навестить Водные Сады дважды за неделю. Меня он звал всего дважды в год. Я вовсе не тот наследник, которого хочет видеть мой отец, и он отчетливо это показал. Наши законы против него, но я знаю, он предпочитает, чтобы ему наследовал мой брат.

— Твой брат? — Сир Арис приподнял ее голову за подбородок, чтобы лучше видеть ее глаза. — Ты имеешь в виду вовсе не Тристана, он еще мальчик.

— Нет, не Триса. Квентина. — Ее глаза — искренние и черные как грех, смотрели не мигая. — Я узнала правду когда мне было четырнадцать, когда однажды пришла к отцу в его покои, чтобы поцеловать на ночь, но его не было на месте. Позднее я узнала, что его позвала мать. Он оставил зажженной свечу. Когда я подошла чтобы ее задуть, я нашла рядом незаконченное письмо. Оно было адресовано моему брату Квентину в Айронвуд. Мой отец приказывал брату делать все, что требовали от него его мейстер и мастер над оружием, потому что: «придет день, и ты сядешь на мое место и будешь править всем Дорном, а правитель должен иметь сильные ум и тело». — По мягкой щеке Арианны потекла слеза. — Таковы были слова моего отца написанные его собственной рукой. Они выжгли в моей памяти след. Я проплакала всю ночь напролет, как и другие ночи.

Сир Арис еще не встречал Квентина Мартелла. Принц был на воспитании у лорда Айронвуда с малых лет, служа ему в качестве пажа, потом сквайра, и даже предпочел принять посвящение в рыцари от него, а не от Красного Змея. — «Если б я был отцом, я тоже хотел бы, чтобы моим наследником стал сын», — подумал он, но он не мог смириться с болью в ее голосе, и знал, что если скажет ей то, что думает, он потеряет ее навсегда. — Возможно ты не так его поняла, — попробовал возразить он. — Ты ведь была еще ребенком. Возможно, принц написал это только для того чтобы подбодрить твоего брата заниматься прилежнее.

— Ты так считаешь? Тогда скажи, где сейчас Квентин?

— Принц с войском лорда Айронвуда на Костяном перевале. — Осторожно ответил сир Арис. Это сказал ему престарелый кастелян Солнечного копья, когда он впервые прибыл в Дорн. Мейстер с шелковистой бородкой сказал то же самое.

Арианна фыркнула.

— Мой отец хочет, чтобы мы в это верили, но у меня есть друзья, которые утверждают обратное. Мой брат тайно пересек Узкое море, переодевшись простым купцом. Зачем?

— Откуда мне знать? Этому может быть сотня причин.

— Либо всего одна. Тебе известно, что Золотая Компания разорвала свой контракт с Миром.

— Наемники часто нарушают слово.

— Только не Золотая Компания. Наше слово столь же ценно, как золото. Это их девиз со времен Злого Клинка.[2] Мир на грани войны с Лисом и Тирошем. Зачем разрывать контракт, который предоставляет им отличную возможность заработать и поживиться грабежом?

— Возможно, Лис предложил цену выше. Или Тирош.

— Нет. — Отвергла она это предположение. — Я бы в это поверила, будь их отряд каким-нибудь сбродом. Большинство наемников с легкостью переметнутся к другому. Золотая же Компания — иное дело. Они — братство изгнанников и их потомки, сплоченные общей памятью о Злом Клинке. Они мечтают обрести дом, не меньше, чем золото. Лорд Айронвуд знает это не хуже меня. Его предок участвовал подряд в трех мятежах Черного пламени, сражаясь рядом со Злым Клинком. — Она взяла сира Ариса за руку, и сплела свои пальцы с его пальцами. — Ты когда-нибудь видел прежде герб дома Толанда из Призрачного Холма?

Он мгновение подумал.

— Дракон, кусающий собственный хвост?

— Дракон символизирует время. У него нет начала и конца, поэтому все рано или поздно случается снова. Андерс Айронвуд это перерожденный Кристон Коул. Он нашептывает моему брату, что после нашего отца править должен он, что негоже мужчине склоняться перед женщиной… и что Арианна особенно не подходит для управления государством, потому что она своенравная распутница. — Она резко отбросила назад волосы. — Поэтому обе твои принцессы оказались в сходных условиях, сир рыцарь… и они разделяют любовь одного рыцаря, который только сотрясает воздух словами, но не желает ради них сражаться.

— Я буду сражаться. — Сир Арис опустился на одно колено. — Мирцелла старшая, и лучше подходит для короны. Кто защитит ее права лучше, чем Королевская гвардия? Мой меч, моя жизнь, моя честь — принадлежат ей… и тебе, услада моего сердца. Клянусь, пока я в силах поднять меч, никто не посмеет посягнуть на твое первородное право. Я — твой. Чего ты желаешь?

— Всего. — Она наклонилась, чтобы поцеловать его в губы. — Всего, мой милый, моя любовь, моя истинная любовь отныне и навсегда. Но сначала…

— Проси, и тотчас получишь.

— Мирцелла…