Пир для Воронов

Сэмвелл

От одного вида моря Сэмвелла Тарли тошнило.

Дело было не в страхе утонуть, хотя, несомненно, в какой-то степени это тоже играло свою роль. Еще добавлялось движение корабля, и то, как палуба ускользала из-под ног.

— У меня очень нежный желудок, — жаловался он Дареону в день отплытия из Восточного Дозора, что у моря.

Певец хлопнул его по плечу и сказал:

— С таким огромным животом как у тебя, Смертоносный, у тебя есть шанс выплеснуть всю свою нежность.

Сэм пытался при нем вести себя смелее, а так же ради Джилли, чтобы немного ее успокоить. Раньше она ни разу не видела море. Когда они пробирались сквозь снега после бегства из замка Крастера, им попадались по пути озера, и даже они вызывали у нее потрясение. Едва Черная Птица отвалила от берега, девчонка задрожала всем телом, и по ее щекам потекли огромные соленые слезы.

— Пусть боги будут милостивы. — Услышал Сэм ее шепот. Первым скрылся из виду Восточный дозор, Стена становилась все меньше и меньше, пока наконец окончательно не исчезла. Потом на них налетел ветер. Паруса стали того серого цвета, какими становятся некогда черные плащи после многочисленных стирок, а лицо Джил стало белым от страха.

— Это добрый корабль, — пытался объяснить ей Сэм. — Тебе не нужно бояться. — Но она только посмотрела на него, крепче прижав к себе ребенка, и спустилась вниз.

Вскоре Сэм оказался у планширя, намертво вцепившись в него, наблюдая за плеском весел. Их совместный ход был прекрасным зрелищем, и смотреть на них было куда легче, чем на волны. Один вид воды наводил его на мысли о смерти. Когда он был маленьким, его лорд-отец пытался научить его плавать, попросту бросив его в пруд у подножия Рогова Холма. Вода сразу же залилась в нос, рот и легкие, и он еще долго кашлял водой и хрипел, после того, как его вытащил сир Хайл. После этого случая он никогда не заходил в воду глубже, чем по пояс.

Тюлений залив был куда глубже, и не выглядел столь дружелюбным, как маленький прудик у отцовского замка. Вода в нем была серо-зеленой, неспокойной, а заросший лесом берег, мимо которого они проплывали, был обрывисто-каменистым и полным опасных водоворотов. Даже если ему как-то удастся добраться до него, барахтаясь, скорее всего волны разобьют его голову вдребезги о какой-нибудь камень.

— Высматриваешь русалок, Смертоносный? — спросил Дареон, увидев уставившегося в морскую гладь Сэма. Со светлыми волосами и карими глазами симпатичный певец из Восточного дозора был больше похож на какого-то мрачного принца, чем на черного брата.

— Нет. — Сэм сам не знал, что именно он высматривает, и что вообще делает на этом корабле. — «Направляюсь в Цитадель, чтобы выковать цепь и стать мейстером, чтобы лучше послужить Дозору». — Твердил он себе, но от этого ему только становилось хуже. Он не хотел становиться мейстером с тяжелой холодной цепью вокруг шеи. И не хотел бросать братьев, единственных друзей, которые у него когда-либо были. И уж конечно не хотел встречаться с отцом, который отправил его на Стену умирать.

У других все было по-другому. Для них путешествие станет счастливым избавлением. Лилли окажется в безопасности на Роговом Холме, отделенная всей широтой Вестероса от ужасов, которые она познала в лесу призраков. Став служанкой в отцовском замке, она будет сыта, в тепле, и станет крохотной частичкой мира, о котором не смела и мечтать, оставаясь женой Крастера. Она будет смотреть, как растет и крепнет ее сын, как он станет охотником, конюхом или кузнецом. А если мальчишка проявит способности к военному ремеслу, то какой-нибудь рыцарь, возможно, возьмет его к себе сквайром.

Мейстер Эйемон тоже направляется в хорошее место. Приятно думать, что остаток своих дней он проведет, обдуваемый теплыми ветрами Староместа, в беседах с друзьями-мейстерами, делясь своей мудростью с послушниками и учениками. Он уже сто раз заслужил отдых.

Даже Дареон станет счастливее. Он постоянно твердил о своей невиновности в изнасиловании, за которое его отправили на Стену, настаивая, что он служил при дворе какого-то лорда, услаждая его слух песнями за ужином. Теперь у него есть шанс. Джон назначил его вербовщиком взамен какого-то человека по имени Йорен, который бесследно пропал и считался мертвым. В его задачу входит путешествовать по Семи Королевствам, петь о подвигах Ночного Дозора и время от времени возвращаться на Стену с новыми рекрутами.

Путешествие будет долгим и опасным, никто этого не отрицал, но другие в его конце, по крайней мере, обретут счастье. Это единственное, что утешало Сэма. — «Я делаю это ради них», — утешал он себя. — «Ради Ночного Дозора, и ради счастливого завершения». — Но чем дольше он смотрел на море, тем глубже и холоднее оно казалось.

Но даже не вид моря был худшим из всего, понял Сэм, забравшись в каюту на корме, которую делили остальные пассажиры. Он пытался отвлечься от колыхающегося желудка, поболтав с Джилли, пока она ухаживала за сыном:

— Этот корабль доставит нас далеко на Браавос. — Сказал он. — Там мы найдем другой корабль, который доставит нас в Старомест. Я читал про Браавос, когда был маленьким. Весь город построен в лагуне на сотне маленьких островков. Там у них есть титан — каменный человек сотню футов высотой. Вместо лошадей у них лодки, а лицедеи у них играют заранее написанные истории, а не как у нас — сплошь обычное глупое кривляние. Пища у них очень хорошая, особенно рыба. У них водятся все виды моллюсков, угрей и устриц. И всегда все свежее, прямо из моря. Может, у нас будет несколько дней, пока мы не найдем нужный корабль. Если так, мы сможем пойти посмотреть представление лицедеев и попробуем каких-нибудь устриц.

Он думал, что это ее развлечет. Он не мог ошибиться сильнее. Джилли уставилась на него сквозь немытые пряди волос невидящими, унылыми глазами.

— Как пожелаете, милорд.

— А что хочешь ты? — Спросил он.

— Ничего. — Она отвернулась и переложила сына от одной груди к другой.

От движения корабля съеденные Сэмом яйца, бекон и жареный хлеб перемешались. В один миг он понял, что не может больше оставаться в каюте. Он вскочил на ноги, взлетел по трапу и опорожнил свой завтрак в море. Тошнота подступила к Сэму так сильно, что он, не разбирая с какой стороны дует ветер, бросился к неправильному борту и, перегнувшись через леер, освободил свой желудок себе на грудь. И все равно, он почувствовал себя намного лучше… правда, не на долго.

Черная Птица была самой большой галерой Дозора. Штормовая корона и Коготь были быстрее, объяснил мейстеру Эйемону — Коттер Пайк в Восточном Дозоре, но они все были боевыми кораблями — узкими, быстрыми хищными птицами, у которых гребцы сидели на открытой палубе. Черная Птица была лучшим выбором для неспокойных вод узкого моря за Скагосом. — Там часто бывают штормы. — Предупредил Пайк. — Зимние штормы хуже, но осенние — чаще.

Первые десять дней, пока Черная Птица пересекала Тюлений залив, никогда не удаляясь за пределы видимости берега, было еще ничего. Когда дул ветер становилось холодно, но в соленом воздухе было нечто бодрящее. Сэм почти не мог есть, и когда ему удавалось что-то через силу запихнуть внутрь, оно не желало оставаться там надолго, но в остальном все было не так уж плохо. Он как мог пытался поддержать бодрость духа Джилли и быть с ней насколько возможно приветливым, но это давалось с трудом. Она не выходила на палубу, не важно, что он ей рассказывал, и, кажется, предпочитала сидеть с сыном в темноте. Мальчику же корабль тоже нравился не больше, чем матери. Если он не плакал, то срыгивал материнское молоко. У него постоянно болел живот, отчего он все время страдал от поноса, который пропитал все меха, в которые заворачивала его Джил, чтобы сохранить его в тепле. Из-за этого в каюте стояло постоянное зловоние. Не имело значение, сколько благовонных свечей зажигал Сэм, запах детских испражнений никуда не пропадал.

На свежем воздухе было куда лучше, особенно когда Дареон начинал петь. Певец познакомился со всеми матросами Черной Птицы, и пел для гребцов за работой. Он знал все их любимые песни. И печальные, вроде «Дня, когда повесили Черного Робина», «Плач Русалки», и «Осень моей жизни», и героические, вроде «Железных копий», «Семь мечей для семи сыновей», и похабные, как «Ужин миледи», «Ее нежный цветочек», и «Мегги была веселой девицей, веселой девицей Мегги была». Когда он запел про «Медведя и прекрасную деву», к нему присоединились все гребцы, и Черная Птица, казалось, полетела над волнами. Пусть Дареон был неважным фехтовальщиком, о чем Сэм знал по совместным тренировкам у Аллистера Торне, зато у него был прекрасный голос. — Гром, покрытый медом. — Назвал его однажды мейстер Эйемон. Он играл на деревянной арфе и на скрипке, и даже писал собственные стихи… хотя Сэму они не показались хорошими. И все же, было здорово сидеть и слушать, хотя сундук был такой твердый и колючий, что Сэм был почти рад, что у него такой пухлый зад. — «Куда бы ни отправился толстяк, он всегда носит свою подушку с собой», — подумал он.

Мейстер Эйемон тоже предпочитал проводить время на палубе, обернувшись меховой шкурой и уставившись в морскую даль.

— На что он смотрит? — Однажды удивился Дареон. — Для него наверху одинаково темно, как и внизу в каюте.

Старик его услышал. Хотя глаза Эйемона были слепы и ничего не видели, с ушами у него было все в порядке.

— Я слеп не от рождения. — Напомнил он. — Когда я в последний раз плыл этим путем, я видел каждый камень, дерево и горную вершину, видел серых чаек, взлетающих при нашем приближении. Мне было тридцать пять и я был мейстером уже шестнадцать лет. Эгг хотел, чтобы я помог ему править, но я знал — мое место здесь. Он отправил меня на север на борту Золотого Дракона, и настоял, чтобы его друг сир Дункан доставил меня в целости и сохранности в Восточный Дозор. Ни один рекрут не прибывал на Стену с такой помпой с тех пор, как Нимерия отправила в Дозор шесть королей в золотых оковах. Егг тоже опустошил темницы, чтобы я не должен был приносить свои обеты в одиночестве. Он назвал их моей почетной стражей. Один из них был не кто иной как Бринден Риверс. Позднее его выбрали лордом командующим.

— Кровавый ворон? — переспросил Дареон. — Я знаю о нем песню. Она называется «Тысяча и один глаз». Но я думал, он жил сто лет назад.

— Как и все мы. Когда-то я был молод как и ты. — Это, видимо, навеяло на него грусть. Он закашлялся, закрыл глаза, и заснул, покачиваясь в своих мехах с каждой волной, налетавшей на корабль.

Они плыли под серым небом на восток, на юг и снова на восток, огибая Тюлений Залив. Капитан — седой брат с животом похожим на бочку эля, носивший черное такое замызганное и выцветшее, что команда прозвала его Старыми Солеными Лохмотьями. Он редко открывал рот. Для этого у него был старший помощник, разражавшийся в соленый воздух сотней проклятий, если стихал ветер или табанили гребцы.

Они ели жидкую овсянку на завтрак, крутую овсяную кашу на ужин, заедая ее солониной, соленой треской или бараниной, и запивали все элем. Дареон пел песни, Сэма тошнило, Джилли плакала и нянчила ребенка, мейстер Эйемон спал и дрожал, а ветры становились холоднее и пронзительнее с каждым прошедшим днем.

И даже несмотря на это, это было отличное путешествие, в отличие от последнего, предпринятого Сэмом. Ему было не больше десяти, когда он отправился в плавание на галеасе лорда Рэдвина Королева Арбора. Корабль был в пять раз больше Черной Птицы и прекрасен. У него было три огромных паруса и ряды весел, сверкавшие на солнце золотом и белым. Когда они разом поднялись и упали, и корабль отправился в Старый город, у Сэма захватило дух… но это было единственное доброе воспоминание о путешествии через пролив Рэдвина. Потом, как и сейчас, его затошнило к разочарованию его лорда-отца.

И когда они добрались до Арбора, все стало еще хуже. Близнецы лорда Рэдвина невзлюбили Сэма с первого взгляда. Каждое утро они находили новый способ его унизить на тренировочном дворе. На третий день Хорас Рэдвин заставил его визжать как свинью, когда он просил о пощаде. На пятый его брат Хоббер переодел в свои доспехи девочку-поваренка и заставил ее бить Сэма деревянным мечом, пока он не заплакал. Когда же она открылась, все сквайры, пажи и конюхи покатились со смеху.

— Мальчика нужно немного подготовить, вот и все. — сказал его отец лорду Рэдвину той ночью, но тут откликнулся дурак лорда Рэдвина:

— Да, немного перца, гвоздики, яблоко в рот и жарить до готовности. — С того дня, лорд Рэндил запретил Сэму есть яблоки, пока они находились под крышей Пакстера Рэдвина. На обратной дороге его снова тошнило, но обратный путь вел к дому, поэтому он почти радовался вкусу рвоты во рту. Но радость закончилась, когда они прибыли на Роговый холм, и его мать сказала ему, что его отец не собирался забирать его домой. — Вместо тебя должен был прибыть Хорас, а ты должен был остаться в Арборе в качестве пажа лорда Пакстера и его кравчего. Если б ты ему понравился, тебя бы обручили с его дочерью. — Сэм по сей день помнил мягкое прикосновение материнской руки, вытершей ему слезы клочком кружев, смоченным слюной. — Мой бедный, бедный Сэм. — Шептала она.

«Будет здорово увидеть ее снова», — думал он, вцепившись в леер Черной Птицы, глядя как волны разбиваются о каменный берег. — «Если она увидит меня в черном, то возможно даже станет мной гордиться».

— Я стал мужчиной, мама. — Скажу я ей. — Стюартом и братом Ночного Дозора. Мои братья иногда зовут меня Сэм Смертоносный. — Он представил своего брата Дикона и сестер. — Вот видите, — скажу я им. — Видите. В конце концов, и я чего-то добился.

С другой стороны, если он отправится на Роговый Холм, там может оказаться отец.

При этой мысли его желудок вновь взбунтовался. Сэм навалился на планшир и его вырвало, но теперь не против ветра. В этот раз он выбрал правильный борт. Он добился в проявлении морской болезни определенных успехов.

Или он так думал, пока Черная Птица не ушла за пределы видимости берега и повернула прямо на восток через залив к берегам Скагоса.

Массивный и скалистый остров находился прямо в устье Тюленьего залива. Суровая и неприветливая земля, населенная дикарями. Сэм читал, что они жили в пещерах и в мрачных хижинах, прилепленных к утесам, и выступали на войну на больших лохматых единорогах. Слово «скагос» — на древнем языке означало «камень». Скагосцы называли себя каменнорожденными, но их соседи северяне звали их скаггами и не испытывали к ним нежных чувств. Всего сто лет назад Скагос восстал. На его подавление ушло много лет и отняло жизнь у лорда Винтерфелла и сотен верных ему людей. В некоторых песнях говорится, что скагги — каннибалы. Возможно их воины пожирают сердце и печень поверженных врагов. В древние времена, скагги приплыли на соседний остров Скейн. Они завладели женщинами, убили всех мужчин и съели их прямо на берегу, чтобы отпраздновать то, что было оставлено на ночь. С тех пор на Скейне нет ни души.

Дареон тоже знал эти песни. Когда из моря показались блеклые серые вершины Скагоса, он присоединился к Сэму, стоящему на носу, и сказал: — Если боги будут милостивы, мы увидим единорога.

— Если капитан в своем уме, мы не станем подходить так близко. Вокруг Скагоса много непредсказуемых течений и рифов. Они разобьют корабль как скорлупку. Только не говори это при Джилли. Она и так напугана.

— И ее визжащее отродье тоже. Не знаю, кто из них плачет сильнее. Она прекращает реветь только когда сует ему сиську в рот, а потом снова принимается за старое.

Сэм тоже это заметил. — Может ребенок причиняет ей боль. — Неуверенно произнес он. — Если у него режутся зубы…

Дареон дернул пальцем струну на лютне, вызвав саркастический звук. — Я слыхал, что дикие куда смелее.

— Она смелая. — Настаивал на своем Сэм, хотя даже ему пришлось признать, что до этого он не видел Джилли в столь плачевном состоянии. Хотя она старалась прятать лицо и сохранять в каюте темноту, он видел, что ее глаза почти всегда красные, а щеки мокрые от слез. Когда он спрашивал ее, что с ней не так, она лишь качала головой, оставляя его вопросы без ответа.

— Ее пугает море, только и всего. — Сказал он Дареону. — Перед тем как попасть на Стену, все, что она видела в жизни — это замок Крастера и лес вокруг. Не думаю, что она отходила от места, где родилась, дальше, чем на пол лиги. Она видела ручьи и реку, но ни разу не встречала озер, пока мы не наткнулись на одно в лесу, а уж море… а море — жуткая вещь.

— Мы ни разу не выходили за пределы видимости берега.

— Но скоро уйдем. — Для него самого эта новость не была столь уж радостной.

— Уверен, немножко воды не может напугать Смертоносного.

— Нет. — Солгал Сэм. — Я не боюсь. А вот Джилли… может быть, если сыграть им несколько колыбельных, это успокоит и усыпит младенца.

Губы Дареона скривились от отвращения:

— Только если она чем-то заткнет ему задницу. Не могу вынести этот запах.

На следующий день начался дождь, и волнение на море усилилось.

— Лучше спуститься вниз. Там суше. — Сказал Сэм мейстеру Эйемону, но старик улыбнулся в ответ и произнес: — Мне приятно чувствовать дождь на лице, Сэм. Он похож на слезы. Разреши мне побыть здесь еще немного, умоляю. Я не плакал уже много лет.

Раз старый и дряхлый мейстер решил остаться на палубе, Сэму не оставалось ничего иного, как остаться с ним. Он простоял рядом со стариком, кутаясь в плащ, почти час, пока мягкий не успокаивающийся дождь не промочил его до нитки. Эйемон не подавал вида, что что-то чувствует. Он вздохнул и закрыл глаза. Сэм встал поближе, чтобы прикрыть от ветра. — «Скоро он попросит меня отвести его в каюту». — Успокаивал он себя. — «Должен попросить». — Но он не проронил ни слова, и тут где-то вдалеке на востоке зазвучал гром. — Нам нужно спуститься вниз. — Поежившись, сказал Сэм. Мейстер Эйемон не ответил. Только сейчас Сэм понял, что старик уснул. — Мейстер! — позвал он, мягко тряся старика за плечо. — Мейстер Эйемон, проснитесь!

Слепые глаза Эйемона открылись.

— Эгг? — Позвал он. Дождь стекал по его щекам. — Эгг, мне снилось, что я стал стариком.

Сэм не знал, что делать. Он встал на колено, подхватил старика на руки, и потащил его вниз. Никто не мог бы назвать его сильным, да еще дождь намочил одежду мейстера, отчего она стала в два раза тяжелее, но все равно он весил не больше ребенка.

Когда он вошел внутрь с Эйемоном на руках, то обнаружил, что Джилли не уследила за свечами и дала им потухнуть. Ребенок спал, а она свернулась калачиком в углу, закутавшись в черный плащ, подаренный Сэмом, превратившись в мягкую бесформенную кучу.

— Помоги мне, — встревожено попросил он. — Нужно его обсушить и согреть.

Она сразу вскочила, и они вместе освободили мейстера от его мокрой одежды, и завернули его в шкуру. Его кожа была влажной и холодной, однако липкой на ощупь.

— Тебе придется лечь с ним. — Сказал Сэм Джилли. — Обними его и согрей своим телом. — Она не возразив, но, продолжая всхлипывать, выполнила его просьбу. — А где Дареон? — спросил Сэм. — Будет теплее, если мы будем спать вместе. Он тоже нужен. — Он уже был на полпути обратно чтобы отыскать певца, когда палуба поднялась ему навстречу, затем выскользнула из под ног. Джилли пискнула, а Сэм тяжело стукнулся и упал. Ребенок проснулся и завопил.

Следующий скачок корабль предпринял как раз, когда Сэм пытался подняться на ноги. Джилли бросило ему в объятья, и девушка ударилась об него с такой силой, что Сэм едва смог вздохнуть.

— Не бойся. — Прошептал он. — Это просто приключение. Когда-нибудь ты расскажешь сыну эту историю. — От этих слов она только сильнее впилась ногтями в его руку. Ее трясло, все ее тело сотрясалось от сильных рыданий. — «Что бы я ни говорил, становится только хуже». — Он сильно прижал ее к себе, поняв, что ее грудь неудобно впилась в его тело. При всем страхе, этого каким-то образом было достаточно, чтобы он почувствовал напряжение. — «Она чувствует это». — Подумал он, смутившись, но даже если она и почувствовала, она не подала вида, только вцепилась в него сильнее.

Следующие дни пролетели один за другим. Они ни разу не видели солнце. Днем было серо, ночью — темно, кроме редких вспышек молний над вершинами Скагоса. Они отощали, так как никто не мог есть. Капитан выдавал гребцам ведро горячего вина. Сэм попробовал выпить кружку, и едва смог вздохнуть, когда сотни огненных змей вползли в его горло и дальше внутрь в желудок. Дареону тоже понравилось питье, и после этого его редко можно было видеть трезвым.

Паруса поднимали, опускали. Один парус сорвало с мачты, и он улетел прочь словно огромная серая птица. Когда Черная Птица огибала южный мыс Скагоса, они заметили сидящую на рифах галеру. Часть команды вынесло на берег, и птицы с крабами отдавали им последнюю дань уважения.

— Проклятье, слишком близко. — Прохрипел Старые Соленые Лохмотья, увидев эту картину. — Один хороший порыв ветра, и мы окажемся рядом с ними. — Несмотря на истощение, гребцы снова налегли на весла, и корабль, проплыв южнее, смог выйти в Узкое море, пока Скагос не остался позади, превратившись в темную фигуру на горизонте, похожую и на грозовую тучу, и на темные горные вершины, или то и другое вместе. После этого у них было восемь дне и семь ночей спокойного плавания.

Потом на них накинулись шторма сильнее предыдущего.

Был это один шторм, прерываемый краткими мгновениями затишья, или три, слившиеся воедино? Сэм не знал, хотя отчаянно пытался разобрать.

— Да какая разница? — Крикнул ему как-то Дареон, когда все они забились в каюту.

«Никакой», — хотел ответить Сэм, — «Но пока я размышляю над этим, я стараюсь не думать о тошноте, боязни утонуть и лихорадке мейстера Эйемона».

— Никакой, — получилось у него выдавить из себя, но близкий гром заглушил остальное, а палуба вывернулась и ударила его в бок. Джилли заплакала. Ребенок заорал. А сверху было слышно, как Старые Соленые Лохмотья рычит на команду — оборванный капитан, который почти все время молчит.

«Ненавижу море», — думал Сэм. — «Я не-на-ви-жу море. Я ненавижу море. Я ненавижу море». — Следующая молния ярко осветила каюту сквозь щели в обшивке наверху. — «Это хороший, отличный корабль. Хороший корабль, добрый корабль». — Твердил он себе. — «Я не боюсь. Я не утону».

Во время одного из перерывов между штормами, когда Сэм отчаянно вцепившись в леер пытался опорожнить желудок, он услышал, как кто-то из команды бурчит, что все беды оттого, что они взяли на борт женщину, к тому же дикую. — Ее трахал собственный отец. — Услышал Сэм, как говорит один из них, как раз, когда снова налетел порыв ветра. — А это хуже, чем потаскуха. Хуже всего остального. Если не избавимся от нее и от ее выродка, все потонем.

Сэм не стал с ними связываться. Они были старше, крепче и сильнее. Их руки и плечи долгие годы укреплялись работой с веслами. Но он удостоверился, что его нож при нем и остер, и постарался следовать за Джилли всякий раз, когда она выходила из каюты освежиться.

Даже Дареон не мог найти ни единого слова для дикой. Однажды, по настоянию Сэма, он сыграл колыбельную чтобы успокоить ребенка, но едва он начал петь первый куплет, как Джилли безутешно разревелась. — Семь проклятых дверей ада, — выругался Дареон. — Ты что, не можешь не реветь, пока я допою?

— Просто играй. — Предложил Сэм. — И пой песню.

— Да, не нужна ей песня. — Возразил Дареон. — Ее нужно хорошенько побить или оттрахать. Уйди с дороги, Смертоносный. — Он оттолкнул Сэма и выскочил из каюты, искать утешение в вине и среди своих суровых друзей-гребцов.

Терпение Сэма было почти на исходе. Он уже притерпелся к запаху, но из-за штормов и рыданий Джилли он почти не мог спать.

— Не могли бы вы ей что-нибудь дать? — очень тихо спросил он мейстера Эйемона, когда заметил, что старик проснулся. — Какую-нибудь траву или зелье, чтобы она боялась не так сильно?

— Дело не в страхе. — Объяснил ему старик. — Это печаль, а от нее не придумано зелий. Пусть слезы текут, Сэм. Тебе не унять их поток.

Сэм ничего не понял.

— Она же плывет в безопасное место. В теплое место. С чего ей печалиться?

— Сэм. — Прошептал старик. — У тебя два здоровых глаза, а ты не видишь. Она мать, скорбящая о своем ребенке.

— У нее морская болезнь, вот и все. У всех у нас морская болезнь. Когда мы доберемся до порта Браавоса…

— … ребенок по-прежнему останется сыном Даллы, а не плотью от ее плоти.

Услышав подобное предположение из уст мейстера, Сэм застыл с разинутым ртом: — Этого не мож… она бы не… конечно он ее. Джилли никогда бы не уехала без своего сына. Она его любит.

— Она нянчила обоих и любит обоих, — ответил Эйемон. — Но по разному. Матери любят детей по-разному, даже Небесная Мать. Я уверен, Джилли не по своей воле оставила ребенка. Я могу только предполагать, какие угрозы или обещания предложил ей лорд командующий… но и обещания и угрозы безусловно имели место.

— Нет. Нет. Это какая-то ошибка. Джон бы никогда…

— Джон никогда. А лорд Сноу сделал. Иногда у нас просто нет хорошего выбора, Сэм, только меньшее из зол.

— «Нет хорошего выбора». — Сэм вспомнил обо всех опасностях, которые им вместе пришлось пережить, и замок Крастера и гибель Старого Медведя, снег и лед, и пронизывающий ветер, дни и дни, и дни похода, ворон на белом дереве и Хладнорукого, Стена, Стена, Стена и подземные Черные Ворота. И ради чего? — «Ни хорошего выбора, ни счастливого конца».

Ему захотелось кричать. Ему хотелось плакать, рыдать, биться, свернуться клубочком и захныкать. — «Он подменил детей». — Сказал он про себя. — «Он подменил детей, чтобы защитить малютку принца, чтобы сберечь его от костра леди Мелисандры, от ее красного бога. Кто станет переживать, если она сожжет мальчика Джилли? Никто кроме Джилли. Он всего лишь ублюдок Крастера, отродье от инцеста, а не сын Короля за Стеной. Он не годится для заложника, не годится для жертвоприношения, ни для чего не годится, у него даже имени нет».

Молча, Сэм выбрался на палубу с желанием опорожнить желудок, но живот был уже пуст. Над ними спустилась ночь, странная тихая ночь, какой они не видели много дней. Море было как черное стекло. Гребцы и весла отдыхали. Один или двое заснули прямо на своих скамьях. Ветер раздувал паруса, и на севере Сэм мог даже видеть россыпь звезд, и красного странника, которого свободный народ прозвал Вором. — «Это могла быть моя звезда». — Вяло подумал Сэм. — «Я помог сделать Джона лордом Командующим, и я сам привел к нему Джилли и ее ребенка. И у истории нет счастливого конца».

«Смертоносный». — Позади возник Дареон, не обративший внимания на страдания Сэма. — Наконец-то, прекрасная ночь. Погляди-ка, какие звезды. Может нам повезет и увидим кусок луны. Возможно, худшее уже позади.

— Нет. — Сэм вытер нос и показал пальцем на юг, туда, где собиралась непроглядная тьма. — Вон там. — Сказал он. Едва он это произнес сверкнула молния, и внезапно, беззвучно и ослепляющее ярко. Далекие облака на полмгновения осветились — горы, напирающие на горы, фиолетовые, красные, желтые и огромные, больше окружающего мира. — Худшее еще не закончилось. Худшее только начинается, и у истории нет счастливого конца.

— Боги милостивы. — Рассмеявшись ответил Дареон. — Смертоносный, ты жуткий трус.