Пир для Воронов

Бриенна

Монастырь стоял на возвышающемся из воды острове, находящемся в полумиле от берега там, где широкое устье Трезубца разливалось шире, сливаясь в поцелуе с Заливом Крабов. Даже с этого берега было очевидно, что остров процветает. Его склоны были покрыты террасами огородов, у подножия находились садки для рыбы, а на возвышенности находилась ветряная мельница. Ее крылья из дерева и парусины медленно вращались от морского бриза. Бриенна заметила пасущихся на пастбище на склонах холма овец и аистов на мелководье у пристани парома.

— Солеварни прямо напротив, — сказал септон Мерибальд, указывая через залив на север. — Братья переправят нас на тот берег с утренним приливом, хотя я боюсь того, что мы там увидим. Поэтому перед тем, что нам предстоит, лучше порадовать себя горячей пищей. У братьев всегда найдется сахарная косточка для Собаки. — Пес гавкнул и завилял хвостом.

Сейчас как раз было время отлива и вода быстро уходила. Пролив, разделявший берег с островом быстро мелел, открывая широкие блестящие влажные броды, разорванные озерцами воды, которые сверкали на вечернем солнце, словно забытые кем-то золотые монеты. Бриенна почесала шею, где ее укусил комар. Она заколола волосы, и теперь солнце приятно грело кожу.

— Почему этот остров называется Тихим? — Спросил Подрик.

— Живущие здесь — кающиеся грешники, ищущие отпущения своих грехов посредством самосозерцания, молитвы и молчания. Разговаривать имеют право только Старший Брат и его прокторы,[7] но и им разрешено разговаривать только один день из семи.

— Молчаливые Сестры вообще не говорят. — Сказал Подрик. — Я слышал, что у них нет языка.

Септон Мерибальд улыбнулся услышанному:

— Матери пугали этими сказками своих дочек еще в те времена, когда я был ребенком. В них не было ни капли правды тогда, а сейчас и подавно. Обет молчания — это акт доброй воли, жертва, которую мы приносим Семерым. А для немого обет молчания все равно, что для безногого отказаться от танцев. — Он повел осла вниз по склону, махнув остальным рукой, чтобы они не отставали. — Если хотите сегодня спать под крышей, то идите по илу вслед за мной. Мы зовем это Путем Веры. Только истинно верующий может по нему пройти безопасно. Нечестивцев поглотят зыбучие пески или он утонет в приливной волне. Никто из вас не является таковым, я полагаю? И все равно, даже я смотрю, куда шагаю. Ступайте прямо след в след за мной, и вы доберетесь до противоположного берега.

Путь Веры оказался весьма извилист, не могла не отметить Бриенна. Несмотря на то, что остров возвышался к северо-востоку от того места, где они сошли с берега, септон Мерибальд не пошел прямо к нему. Вместо этого он повернул сперва на восток в направлении к мерцающим серебром и лазурью водам залива. Под его босыми ногами громко хлюпал ил. Иногда он ненадолго останавливался и проверял тропу перед собой своим посохом. Собака все время держалась у его ног, обнюхивая каждый встречный камень, ракушку и клубок водорослей. Пес ни разу не попытался выйти вперед или убежать.

Следом шла Бриенна, стараясь держаться ближе к следам собаки, ослика и священника. За ней шел Подрик, и замыкал их отряд сир Хайл. Пройдя сотню ярдов, Мерибальд внезапно повернул на юг, прямо спиной к островному монастырю. В этом направлении он шел еще сотню ярдов, проведя их отряд между двумя мелкими озерцами. Собака сунула свой нос в одно из них и взвизгнула, схваченная клешней краба. Разразилась короткая, но отчаянная схватка, и пес вернулся мокрый, покрытый илом, но с крабом в зубах.

— Разве мы должны идти не в том направлении? — Крикнул из-за спины сир Хайл, указывая на остров. — Похоже, мы идем куда угодно, только не в ту сторону.

— Вера! — Напомнил септон Мерибальд. — Верь, терпи и следуй, и обретешь покой, которого страждешь.

Впереди, влажно блестя, находились широкие пустоши, переливаясь сотнями оттенков. Коричневая глина была настолько темной, что казалась черной, но она перемежевывалась широкими полосами золотистого песка, ила, обнаженных серых и красных камней, и кустов черных и зеленых водорослей. В обмелевших запрудах бродили аисты, повсюду оставляя свои следы. Крабы быстро перебегали по обмелевшей воде, стараясь найти озерцо поглубже. Воздух был наполнен запахом соли и гниющих водорослей. Ил и глина налипла на ноги, отчего движения стали замедленными с чмоканьем и хлюпаньем. Септон Мерибальд все поворачивал и поворачивал, и поворачивал. Его следы, едва он уходил, немедленно заполнялись водой. К тому времени, когда земля под ногами стала прочнее и медленно стала подниматься, они прошли не меньше полутора миль.

На другой стороне, когда они взбирались по обломкам камней, заполнявшим берег острова, их ожидали трое людей. Они были облачены в коричневые рясы братства с широкими рукавами и остроконечными капюшонами. У двоих из них нижняя часть лица была замотана широкой шерстяной лентой, так что оставались видными только глаза. Третий брат имел право говорить.

— Септон Мерибальд, — поприветствовал он священника. — Прошел почти год. Добро пожаловать. И вашим спутникам тоже.

Собака завиляла хвостом, а Мерибальд отер грязь с ног.

— Можем мы рассчитывать на ваше гостеприимство на эту ночь?

— Да, конечно. Сегодня вечером на ужин у нас тушеная рыба. Вам нужен будет утром паром?

— Если только мы не требуем слишком многого. — Мерибальд повернулся к своим спутникам. — Брат Нарберт — проктор ордена, поэтому он может говорить раз в семь дней. Брат, эти добрые люди помогали мне в дороге. Сир Хайл Хант — рыцарь из Раздолья. Паренька звать Подрик Пейн. Он — западник. А это — леди Бриенна, известная как Дева Тарта.

Брат Нарберт выпрямился:

— Женщина.

— Да, брат. — Бриена распустила волосы и позволила им упасть на плечи.

— У вас здесь нет женщин?

— Сейчас нет. — Ответил Нарберт. — Те женщины, что приходят сюда либо больны, либо пострадали, либо носят дитя. Семеро благословили нашего Старшего Брата исцеляющим прикосновением. Он вернул здоровье уже множеству мужчин и женщин тоже, причем лечить некоторые недуги не брались даже мейстеры.

— Я не больна, не пострадала, и не ношу ребенка.

— Леди Бриенна — воинствующая дева. — Пояснил септон Мерибальд. — Она охотится за Псом.

— Правда? — Нарберт выглядел шокированным. — С какой целью?

Бриенна тронула рукоять Верного Клятве.

— С этой. — Ответила она.

Проктор некоторое время ее изучал.

— Вы… сильная для женщины, это верно, но… возможно, я должен проводить вас к Старшему Брату. Он видел, как вы проходили брод. Идемте.

Нарберт провел их по посыпанной галькой дорожке, потом через яблоневый сад к побеленным стенам конюшни с острой, крытой соломой крышей.

— Можете оставить своих животных здесь. Брат Джиллиам присмотрит за ними, накормит и напоит.

Конюшни на три четверти пустовали. С одного конца стояла дюжина мулов, за которыми присматривал кривоногий низкорослый брат, которого Бриенна приняла за Джиллиама. В дальнем конце, подальше от остальных животных стоял огромный вороной жеребец, взревевший при звуке их голосов и лягнувший дверцу своего стойла.

Отдав поводья брату Джиллиаму, Сир Хайл смерил огромное животное взглядом.

— Великолепная тварь.

Брат Нарберт вздохнул.

— Семеро посылают нам свое благословение, и те же Семеро насылают на нас свои испытания. Возможно, оно и прекрасно, но Плавник определенно рожден и попал к нам из ада. Когда мы пытались пристроить его к плугу, он лягнул брата Роуни и сломал ему берцовую кость в двух местах. Мы думали, что кастрация смерит его скверный нрав, но… брат Джиллиам, не покажете нам?

Брат Джиллиам опустил капюшон. Под ним оказалась спутанная светлая шевелюра с тонзурой, и окровавленная повязка на том месте, где должно быть ухо.

Подрик охнул.

— Лошадь откусила вам ухо?

Джиллиам кивнул и вновь поднял капюшон.

— Простите меня, брат, — сказал сир Хайл. — Если б вы приблизились ко мне с ножницами, я бы откусил и второе.

Шутка не пришлась по нраву брату Нарберту.

— Вы рыцарь, сир. Плавник — это тяжкое наказание. Кузнец дал людям лошадей, чтобы они помогали им в их трудах. — Он повернулся. — Если позволите. Старший Брат уже наверняка ожидает.

Склон оказался круче, чем выглядел с той стороны реки. Чтобы облегчить с него спуск, братья соорудили несколько пролетов деревянной лестницы, которая проходила мимо всех строений по склону холма. После длительного пути в седле Бриенна была рада возможности размять ноги.

По пути они прошли мимо нескольких братьев ордена в коричневых рясах, бросавших на них заинтересованные взгляды, но ни один из них не обмолвился ни единым приветливым словом. Один вел пару молочных коров в низкий сарай, крытый дерном, другой взбивал масло. На склоне, расположенном выше них, они увидели трех мальчишек, пасущих овец. Далее прошли мимо кладбища, на котором копал могилу один из братьев, который оказался крупнее Бриенны. Судя по тому, как он двигался, она догадалась, что он хромой. Одна из брошенных им лопат земли очутилась как раз у ног путников.

— Будьте внимательны, — предостерег их брат Нарберт. — А не то, септон Мерибальд, вы наедитесь тут земли.

Гробовщик опустил голову. Когда Собака подошла к нему, чтобы обнюхать, он бросил лопату и почесал пса за ухом.

— Он новенький. — Пояснил Нарберт.

— А для кого могила? — Поинтересовался сир Хайл, когда они продолжили путь по деревянным ступеням.

— Для брата Клемента, пусть Отец Небесный на своем суде рассудит его по справедливости.

— Он был стар? — спросил Подрик.

— Если считать, что сорок восемь лет уже старость, то да, он был стар. Но не старость его убила. Он умер от ран, полученных в Солеварнях. Он отвез немного нашего меда, который мы варим здесь, на продажу на городской рынок как раз в тот день, когда на город напали разбойники.

— Это был Пес? — спросила Бриенна.

— Нет, другой, но столь же свирепый разбойник. Он отрезал бедному Клементу язык, когда тот отказался с ним говорить. Разбойник заявил, что раз он дал обет молчания, то и язык ему ни к чему. Но Старший Брат знает больше подробностей. Он оберегает нас от худших мирских новостей, чтобы не тревожить покой монастыря. Многие из наших братьев бежали сюда в поисках покоя от ужасов, творящихся в мире, и не желают больше ничего о них слышать. Брат Клемент был не единственный раненный из нашего братства, но некоторые раны невозможно показать. — Брат Нарберт махнул рукой вправо. — Там находится наша летняя роща. Виноград мелкий и кислый, но из него получается сносное вино. Мы варим собственный эль, а наши мед и сидр славятся по всей округе.

— Война сюда не добралась? — спросила Бриенна.

— Слава Семерым, не эта война. Нас уберегли наши молитвы.

— А так же протоки. — Добавил Мерибальд. Собака гавкнула, соглашаясь.

Верхушка холма была огорожена низким забором из неотесанного камня. Ограда окружала несколько больших домов, ветряную мельницу, чьи крылья вращались со скрипом, кельи, где спали монахи, деревянную септу и монастырскую столовую, в которой братья принимали пищу. У септы были окошка в свинцовом переплете, широкие резные двери с образами Небесных Отца и Матери, и семигранная крыша с лестницей, ведущей на самый верх. За строениями располагался огород, на котором работали на прополке пожилые монастырские братья. Брат Нарберт провел посетителей вокруг каштана в деревянную дверцу, ведущую внутрь холма.

— Пещера с дверью? — Удивился сир Хайл.

Септон Мерибальд улыбнулся.

— Здесь ее зовут Берлога Отшельника. Здесь жил самый первый монах, отыскавший сюда дорогу. Он мог творить такие чудеса, что к нему стали прибывать другие. Говорят, это случилось почти две тысячи лет назад. А дверь появилась значительно позже.

Возможно, две тысячи лет назад Берлога Отшельника и была сырым, темным местом с грязным полом, по которой эхом разносились звуки капающей со свода воды. Но теперь все было не так. Пещера, в которую вошли Бриенна со своими товарищами, была превращена в теплое, уютное святилище. Пол покрывали шерстяные коврики, на стенах висели гобелены. Высокие восковые свечи давали более, чем щедрое освещение. Мебель была странной, но в то же время простой: длинный стол, табурет, сундук, несколько высоких шкафов, набитых книгами, и стулья. Вся мебель была сделана из топляка, причудливые куски древесины были соединены вместе и отполированы до блеска так, что дерево в свете свечей казалось темно-золотистым.

Старший Брат оказался не таким, каким ожидала его видеть Бриенна. Во-первых, его с трудом можно было назвать «старшим» в смысле «старым», во-вторых, если большинство монахов, работавших в саду имели узкие плечи или были старчески сутулыми, то он стоял прямо и был высокого роста, двигался он с грацией человека в расцвете сил и лет. Кроме того, его лицо никак не походило на добродушное лицо целителя, которое она ожидала увидеть. У него была большая голова, почти квадратной формы, с которой смотрели жесткие глаза, а нос был красным, пронизанным сосудами. Несмотря на то, что у него была выбрита тонзура, его волосы топорщились жесткой щетиной, почти точной копией той, что была на его мощном подбородке.

«Он скорее похож на того, кто рожден ломать кости, чем исцелять их», — подумала Дева Тарта, когда Старший Брат метнулся через комнату с распростертыми объятьями навстречу септону Мерибальду и его Собаке.

— Для нас всегда счастлив тот день, когда нас навещают наши старые друзья Мерибальд и его пес, — воскликнул он, поворачиваясь к остальным гостям. — И мы всегда рады видеть новых гостей. Это так редко происходит.

Перед тем как сесть на табурет, Мерибальд по обычаю представил своих спутников. В отличие от септона Нарберта Старший Брат нисколько не был смущен полом Бриенны, но при упоминании причины присутствия здесь Бриенны и сира Хайла, его улыбка тут же погасла.

— Понимаю, — только и ответил он, отворачиваясь. — Вы должно быть голодны. Пожалуйста, отведайте этого сладкого сидра, чтобы смочить горло после дорожной пыли. — Он собственноручно налил каждому по кубку. Они тоже были вырезаны из плавника, и нельзя было найти два похожих друг на друга. Когда Бриенна похвалила работу, он ответил:

— Миледи слишком добра. Все, что мы сделали — это просто вырезали и отполировали дерево. Здесь благословенное место. Там, где река впадает в залив — место битвы течений и приливов, поэтому к нам, на наш берег выбрасывает множество странных и удивительных вещей. И Плавник не самый интересный экземпляр. Мы находим серебряные кубки, железные котлы, мешки шерсти, свертки шелка, ржавые шлемы, сияющие мечи… ах, да, и рубины.

Последнее очень заинтересовало сира Хайла:

— Что, это те самые рубины Рейегара?

— Все может быть. Кто знает? Битва состоялась за много лиг от сюда, но река терпелива и неутомима. Мы нашли шесть. Все ждут находки седьмого.

— Лучше уж рубины, чем кости. — Септон Мерибальд почесал ногу, из-под пальцев посыпалась засохшая грязь. — Не все речные дары одинаково приятны. Монахи так же находят и мертвые тела. Утонувших коров, оленей, свиней, раздутых до размеров лошади. И, конечно, человеческие трупы.

— Да, в последнее время, их слишком много. — Вздохнул Старший Брат. — Наши могильщики трудятся не покладая рук. Западники, северяне, жители речных земель, всех несет сюда. И рыцарей и смердов, все едино. Мы хороним их бок о бок: старков и ланнистеров, блэквудов и бракенов, фреев и дарри. Это наш долг перед рекой в обмен на ее дары, и мы делаем все, что в наших силах. Но иногда мы находим женщин… или, что хуже, маленьких детей. Эти дары — самые ужасные. — Он повернулся к септону Мерибальду. — Надеюсь, у вас найдется время, чтобы отпустить нам грехи. С тех пор, как разбойники убили бедного старого септона Беннета, у нас не было никого, кто мог бы нас исповедать.

— Обязательно найдется, — ответил Мерибальд. — Хотя, я надеюсь, что ваши грехи поинтереснее тех, что я выслушал в прошлый раз. — Пес гавкнул. — Вот видите, даже Собака от них устала.

Подрик Пейн был озадачен.

— Я думал, здесь никто не может говорить. Ну, не никто, а братья-монахи. Другие братья, не вы.

— На время исповеди нам разрешается нарушить обет молчания, — пояснил Старший Брат. — Трудно рассказывать о грехах с помощью одних только вздохов и покачиваний головой.

— Септу в Солеварнях сожгли? — Спросил сир Хайл.

Улыбка погасла.

— В Солеварнях они сожгли все, кроме замка. Он один был построен из камня… хотя, лучше б он был сделан из сала, после всего того, что он причинил городу. Мне выпало лечить некоторых выживших. Рыбаки привезли их с другого берега после того, как пламя погасло, и они решили, что берег безопасен. Одна бедная женщина была изнасилована дюжину раз, а ее груди… миледи, вы носите мужскую кольчугу, поэтому я не стану скрывать от вас эти ужасы… ее груди были изорваны, изжеваны и изгрызены, словно на нее напало… какое-то ужасное животное. Я сделал для нее все, что было в моих силах, но этого оказалось недостаточно. И пока она лежала тут, умирающая, ее самые страшные проклятья были адресованы не тем, кто ее изнасиловал и не тому монстру, что ел ее живьем, а сиру Квинси Коксу, который спрятался в безопасности за своими стенами, заперев ворота едва разбойники вошли в город, в то время, как его подданные кричали и умирали в страшных мучениях.

— Сир Квинси уже пожилой человек, — тихо сказал Септон Мерибальд. — Его сыновья и зятья далеко или погибли, его внуки еще мальчишки, и у него на руках две дочки. Что он мог бы сделать — один против всех?

«Он мог хотя бы попытаться», — подумала Бриенна. — «Он мог умереть. Старик или юноша, истинный рыцарь клянется защищать тех, кто слабее его или умереть, их защищая».

— Истинные слова и мудрые, — сказал Старший Брат Мерибальду. — Когда вы попадете в Солеварни, сир Квинси без сомнения попросит вас отпустить ему грехи. Я очень рад, что вы появились, чтобы дать ему отпущение. Я — не смог бы. — Он отставил свой деревянный кубок, и встал. — Скоро прозвонит колокол к ужину. Друзья мои, не составите мне компанию в септе, дабы перед трапезой помолиться о душах добрых людей из Солеварен?

— С радостью, — откликнулся Мерибальд. Собака гавкнула.

Ужин в монастыре вышел самым странным в жизни Бриенны, но не лишенным своих прелестей. Еда была простой, но очень вкусной, на столе прямо из печи лежали буханки еще теплого хлеба с хрустящей корочкой, горшочки со свежевзбитым маслом, медом с монастырской пасеки, и густая похлебка из крабов, моллюсков и, по меньшей мере, из трех разных видов рыб. Септон Мерибальд с сиром Хайлом пили и нахваливали монастырский мед, а ей с Подриком достался сладкий сидр. Ужин прошел не так уж и угрюмо. Септон Мерибальд перед трапезой произнес молитву. Остальные братья ели за четырьмя длинными столами, стоявшими на козлах. Один из монахов сыграл для них на арфе, наполнив зал тихими сладкими звуками. Когда Старший Брат, извинившись, отпустил музыканта поесть, брат Нарберт и другой проктор заняли его место, зачитывая отрывки из «Семилучевой Звезды».

К тому времени, когда закончилось чтение, последние остатки пищи уже были убраны послушниками, в чью службу входила обязанность обслуживать остальных. Большей частью они представляли собой юношей не старше Подрика или даже младше, но среди них были и взрослые мужчины. Тот самый могучий могильщик, которого они видели на холме и который ходил неуклюже подволакивая кривую ногу, был в их числе. Когда зал опустел, Старший Брат попросил Нарберта показать Подрику и сиру Хайлу келью, где они будут ночевать.

— Надеюсь, вы ничего не имеете против того, чтобы спать в одной келье? Она не очень просторная, зато, вот увидите, вам будет удобно.

— Я хочу остаться с сиром, — заявил Подрик. — Я имел в виду — с миледи.

— То, чем вы занимаетесь вне пределов нашего монастыря пусть остается между вами и Семерыми. — Заявил брат Нарберт. — Но на Тихом Острове мужчины и женщины спят раздельно, если только они не повенчаны.

— У нас есть несколько скромных хижин, стоящих в стороне, специально для навещающих нас женщин, будь то дворянки либо простые селянки. — Сказал Старший Брат. — Их используют не так часто, но мы поддерживаем в них чистоту и порядок. Леди Бриенна, вы позволите мне проводить вас?

— Да, благодарю. Подрик, отправляйся вместе с сиром Хайлом. Здесь мы в гостях у святых братьев. Под их кровом действуют их правила.

Хижины для женщин оказались на восточной стороне острова, который был обращен к широким просторам ила и далеким берегам залива Крабов. Здесь было значительно прохладнее, чем на подветренной стороне, и местность была более запущенной. Холм был крутым и тропинка виляла взад-вперед между густыми зарослями сорняков и терновника, выветренными камнями и изогнутыми, колючими деревцами, отчаянно цеплявшимися за каменистый склон. В руке Старший Брат нес фонарь, освещавший им путь. На одном из поворотов он задержался.

— В ясную ночь отсюда вы можете разглядеть огни Солеварен. Они там, прямо за заливом. — Он указал направление.

— Но там ничего нет. — Ответила Бриенна.

— Там остался один только замок. Даже те немногие рыбаки, что в тот злосчастный день, когда напали разбойники, оказались в море, ушли оттуда. Они видели пожарища своих домов, слышали крики и плач на берегу, и побоялись причалить лодки к берегу. Когда наконец они решились, то им оставалось только погрести останки их родных и близких. Что теперь для них значат Солеварни, помимо праха и печальных воспоминаний? Они ушли в Девичий Пруд или другие города. — Он поднял фонарь, и они продолжили путь. — Солеварни никогда не были значительным портом, но время от времени здесь останавливаются проходящие суда. Вот что нужно было тем разбойникам — галера или ког, которые переправили бы их через узкое море. Когда ничего не оказалось, они пришли в ярость и от отчаяния выместили злость на первом, что попало под руку — на горожанах. Мне вот, что интересно, миледи… что вы надеетесь там найти?

— Девочку. — Ответила она. — Дворянскую девочку три-на-десять лет с красивым личиком и рыжими волосами.

— Санса Старк. — Имя прозвучало довольно тихо. — Вы верите, что это бедное дитя было с Псом?

— Дорниец, Тимеон, сказал, что она была на пути в Риверран. Он был наемником, одним из Бравых Ребят, убийцей, насильником и лжецом, но сомневаюсь, что он об этом стал бы лгать. Он заявил, что Пес украл ее у них и увез с собой.

— Понятно. — Тропинка вновь повернула, и перед ними появились хижины. Старший Брат назвал их скромными. Именно такими они и оказались на самом деле. Они были похожи на ульи, сделанные из камня: низкие, круглые и лишенные окон.

— Этот, — указал он на ближайший к ним дом, единственный над которым вился дымок из дыры дымохода по центру крыши. Проходя под косяком, Бриенна вынуждена была сильно присесть, чтобы уберечь голову. Внутри она обнаружила глинобитный пол, матрац, набитый соломой, шкуры и одеяла, которыми можно было укрыться от холода, тазик с водой, кувшин сидра, немного хлеба с сыром, тлеющий огонь в очаге и два низких стула. Старший Брат сел на один из них, поставив фонарь на пол.

— Можно мне ненадолго задержаться? Я чувствую, что нам следует поговорить.

— Как пожелаете. — Бриенна отстегнула пояс с ножнами и повесила его на второй стул, потом уселась, скрестив ноги, на матрац.

— Твой дорниец не солгал, — начал разговор Старший Брат. — Но, боюсь, ты его не так поняла. Вы охотитесь не за тем волком, леди. У Эддарда Старка было две дочери. Сандор Клиган похитил другую, младшую.

— Арью Старк? — У Бриены отвисла челюсть. — Вы это точно знаете? Сестра леди Сансы жива?

— Была. — Ответил Старший Брат. — А теперь… я не знаю. Она могла оказаться среди тех детей, что погибли в Солеварнях.

Эти слова произвели эффект, сходный с ножом, вонзившимся ей в живот. — «Нет! Это было бы слишком ужасно».

— А может быть так, что… вы не совсем в этом уверены?

— Я уверен в том, что дитя было с Сандором Клиганом в таверне на перекрестке, которую когда-то содержала Маша Хеддл до того, как ее повесили львы. Я уверен в том, что они направлялись в Солеварни. За исключением этого… нет. Я не знаю, ни где она, ни даже жива ли она. Однако, я знаю еще одну вещь. Человек, за которым ты охотишься — мертв.

Это было еще одним шоком.

— Как он умер?

— От меча, как и прожил всю жизнь.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Я сам его похоронил. Если пожелаете, я могу рассказать вам, где находится его могила. Я прикрыл его тело камнями, чтобы звери-падальщики не выкопали тело, и водрузил поверх них его шлем, чтобы отметить место его последнего упокоения. Это было моей ужасной ошибкой. Какой-то прохожий нашел его могилу, и присвоил шлем себе. Этот человек насиловал и убивал в Солеварнях, но это не Сандор Клиган, хотя и не менее опасен. Речные земли битком набиты подобными отбросами. Я бы не стал называть их волками. Волки благороднее, чем это… как, впрочем, полагаю, и псы.

— Я немного знал этого человека, Сандора Клигана. Он долгое время был телохранителем принца Джоффри, и даже здесь мы наслышаны о его деяниях, и добрых и злых. И если хотя бы половина из слышанного мной правда, это была горькая, измученная душа грешника, который насмехался в равной степени и над богами и над людьми. Он служил, но не находил в своем служении чести. Он сражался, но не находил радости от побед. Он пил, чтобы утопить свою боль в море вина. Он никого не любил, даже себя. Им правила ненависть. И несмотря на то, что он совершил множество грехов, он никогда не просил о прощении. Там, где прочие мечтают о любви, славе и богатстве, этот человек — Сандор Клиган — мечтал об убийстве своего брата, что является настолько ужасным грехом, что я содрогаюсь, даже упоминая его вслух. Но именно это служило ему пищей, топливом, поддерживающим бушующий в его груди огонь. Как не подло это звучит, мечтать обагрить кровью собственного брата свой меч, именно ради этого мига жило это печальное и гневное существо… и даже эту мечту у него отняли, когда принц Оберин Дорнийский ударил сира Грегора отравленным копьем.

— Вы говорите так, словно жалеете его. — сказала Бриенна.

— Так и есть. Вы бы тоже его пожалели, если бы наблюдали его конец. Я набрел на него у Трезубца, привлеченный его стонами от боли. Он умолял меня о последнем милосердном даре, но я поклялся никого не убивать вновь. Вместо этого, я омыл его лихорадочное чело речной водой, дал ему вина и наложил компрессы на раны, но все мои труды оказались ничтожными и запоздалыми. Пес умер на моих руках. Вы должно быть видели огромного черного жеребца в нашей конюшне. Это его боевой конь, Неведомый. Кощунственное имя. Поэтому мы предпочитаем его называть Плавником, поскольку его нашли у реки. Боюсь, что у него такой же нрав, как и у его хозяина.

«Жеребец». — Она видела жеребца, слышала, что он лягается, но тогда не поняла. Боевых коней обучали лягаться и кусаться, потому что на войне они сами являлись живым оружием, как и те, кто на них ехал верхом. — «Похож на Пса».

— Значит, это правда. — Уныло произнесла она. — Сандор Клиган мертв.

— Он — да, наконец. — Старший Брат сделал паузу. — Вы — еще молоды, дитя мое. Я же встретил сорок четыре своих именин… что делает меня, полагаю, почти вдвое старше. Вас не удивит, если я скажу, что тоже когда-то был рыцарем?

— Нет. Вы больше похожи на рыцаря, чем на священника. — Это читалось в развороте его плеч, широкой груди и мощной квадратной челюсти. — Почему вы оставили рыцарство?

— Это был не мой выбор. Мой отец был рыцарем, как и его отец перед ним. Рыцарями были мои братья, все до одного. Меня обучали сражаться с тех пор, как я смог удержать в руках деревянный тренировочный меч. И я видел свою судьбу такой же, как у них, и старался не ударить в грязь лицом. У меня были женщины, и тут я старался не ударить в грязь, а некоторых я брал силой. У меня была девушка, на которой я мечтал жениться, младшая дочь мелкого лорда, но я был третьим сыном, и не мог рассчитывать ни на надел, ни на наследство, чтобы предложить ей приданное… у меня были только меч, конь и щит. В целом, я был горьким человеком. Когда я не дрался, я пил. Моя жизнь была сплошь красной от крови и вина.

— И когда же она изменилась? — спросила Бриенна.

— Когда я умер в битве на Трезубце. Я сражался на стороне принца Рейегара, хотя он так никогда и не узнал моего имени. Не могу ответить почему вышло именно так, кроме того, что лорд, которому я служил, служил лорду, который служил другому лорду, который решил поддержать дракона, а не оленя. Если б он решил иначе, я, возможно, оказался бы на другом берегу реки. Битва была кровавой. Менестрели пытаются заставить нас поверить, что Рейегар с Робертом подрались посредине реки из-за женщины, которую оба полюбили, но уверяю вас, там было много сражающихся с каждой из сторон, и я был одним из них. Меня ранили одной стрелой в бедро, а другой в ногу, потом подо мной убили лошадь, но я не выходил из боя. Я до сих пор помню, как отчаянно искал себе другую лошадь, потому что не имел денег на новую, а без лошади я перестал бы быть рыцарем. По правде говоря, только это и занимало в тот момент мои мысли. Я не видел удара, который меня поверг. Я услышал за спиной топот копыт и подумал: «Лошадь!», но едва я смог развернуться, как что-то ударило меня в голову и я повалился спиной в воду, в которой я по всем законам должен был утонуть.

— Вместо этого я очнулся здесь, на Тихом Острове. Старший Брат рассказал мне, что меня прибило к берегу, в чем мать родила. Я только понял, что кто-то нашел меня на мелководье, снял с меня доспехи, сапоги, штаны и столкнул обратно в реку. Вода доделала остальное. Все мы рождаемся обнаженными, так что, полагаю, мое второе рождение и изменение жизни логично последовали друг за другом. Следующие десять лет я провел в молчании.

— Понятно. — Бриенна не знала, зачем он все это ей рассказал, и что ей на это ответить.

— Правда? — Он откинулся назад, положив свои большие руки на колени. — А раз так, то завершите на этом свой путь. Пес мертв, и в любом случае с ним никогда не было Сансы Старк. Что до той твари, что носит теперь шлем, то его непременно разыщут и повесят. Война подходит к концу, а подобные им негодяи не умеют жить в мирное время. Рэндилл Тарли охотится за ними из Девичьего Пруда, Уолдер Фрей из Близнецов, и в Дарри появился новый молодой хозяин, набожный человек, который, безусловно, наведет порядок в собственных землях. Ступай домой, дитя. У тебя есть дом, что уже немало в эти мрачные времена. У тебя есть благородный отец, который, несомненно, любит тебя. Подумай, какое будет для него горе, если ты не вернешься. Возможно, после твоей гибели, они принесут ему твой меч и щит. И, возможно, он даже повесит их на стену в своем замке и будет с гордостью ими любоваться… но если бы ты могла спросить его, я уверен, он ответил бы, что с радостью поменял бы изрубленный щит на живую дочь.

— На дочь. — Глаза Бриенны наполнились слезами. — Он это заслуживает. Дочь, которая могла бы петь ему, украсила бы собой его замок и родила ему внуков. Он заслуживает и сына, сильного и храброго, который добавил славы его роду. Но Галладон утонул, когда мне было четыре, а ему восемь, а Алисанна и Арианна умерли еще в колыбели. Я единственный ребенок, которого ему оставили боги. Чудная, не похожая ни на дочь, ни на сына. — И Бриенну словно прорвало, как прорывается из раны гной: предательства и помолвки; Красный Роннет с его розой; танец с лордом Ренли; ставка на ее девственность; горькие слезы, пролитые ею в брачную ночь Ренли и Маргери Тирелл; схватка на Горьком мосту; радужный плащ, который она надела с такой гордостью; тень в королевском шатре, и Ренли, умирающий у нее на руках; Риверран и леди Кейтлин; путешествие вниз по Трезубцу; дуэль в лесу с Джейме; Кровавые Скоморохи; Джейме, орущий: «Сапфиры!»; Джейме в ванной Харренхола; пар, идущий от его тела; вкус крови Варго Хоута, когда она откусила его ухо; Джейме, прыгнувший на песок медвежьей ямы; долгая дорога в Королевскую Гавань; Санса Старк; клятва Джейме; клятва леди Кейтлин; Верный Клятве; Сумеречный Дол; Девичий Пруд; Ловкий Дик и Сломанный Коготь; Шепот; убитые ею люди…

— Я обязана ее найти! — Закончила она. — Есть и другие охотники, которые желают ее поймать и продать королеве. Я должна разыскать ее первой. Я обещала Джейме. Он назвал этот меч Верным Клятве. Я обязана попытаться ее спасти… или умереть, пытаясь это сделать.