50 В. Г. Белинскому

[Декабрь 1840 г. Москва].

«Грусть девушки», шестой куплет я отчеркнул; он кажется мне лишним; если и вы найдете то же, то его вон, и тогда уже будет надо в последнем куплете вместо: «Нет, не в радости» поставить: «Ах, не в радости». Эдак будет она полнее. «Жалобу» я посвятил вам потому, что в ней много сказано от души и про вас и про меня. В этой стороне нашего жития у меня с вами много схожего. Конечно, если напечатать ее в журнале, то посвящение можно будет замарать. Я вовсе не думал посвятить вам печатно, а лишь положить ее на ваше чувство. «Шекспир, дума» если хороша, то мне бы весьма хотелось ее напечатать с посвящением князю Вяземскому, и об этом я у него спрашивал; он с охотой согласился. «Ночь» — эта песня пахнет какою-то русскою балладой. Пожалуй, если я не ошибаюсь, то поставьте и «баллада». И тоже, если она вам понравится, то напечатайте с посвящением князю Одоевскому. Согласие и от него тоже взято. «Поминки» — название не хорошо. Как хотите, так и назовите. В ней я сначала чертовски хвалю всю нашу братию, но все-таки в ней чистая правда. А о Станкевиче, конечно, надо бы говорить больше, но я этого сделать не сумел. По крайней мере я сделал, что мог, и сказал, как сумел; другие пусть скажут лучше. Но у меня спала тяжесть с души, а то все укоряла меня его безвременная смерть. И эта прекрасная, чистая душа как будто говорила мне все на ухо: «схоронили, — позабыли». «Ночь» и песня «Много есть у меня» страшно понравились Рабусу. Последнюю он тотчас же перевел по-немецки.

Каково, Виссарион Григорьевич! нежданно-недуманно я написал такую пропасть! И еще, кажется, напишу, и что выйдет, прямо к вам. Мое маранье теперь исключительно делается больше для одних вас; так уж у меня давно решено.

Я писал вам о вашем брате, но забыл еще сказать одно слово. Если вы захотели бы его взять к себе в Питер, то я этого делать не советую, по крайней мере до экзамена. Да и он сам ехать не хочет; сегодня я с ним говорил об этом. Осталось время немного — доживет и здесь. Аксаков дал ему переводить повесть из Гофмана для «Москвитянина», и сказал, если она не напечатается в нем, то тогда отошлет в «Записки». Я ему растолковал, что это значить.

Еще раз прощайте, милый мой Виссарион Григорьевич. Ваш Кольцов.

Загрузка...