15 [27] марта 1895, Самара.
Марта 15-го 1895 г.
Уважаемый Владимир Галактионович!
Редакция покорно просит Вас дать маленький рассказ для пасхального №. Буде имеете такой рассказ и не прочь дать его «Самарской газете» — пожалуйста, пришлите поскорее!
Наверное, с этим письмом Вы получите № «Самарского вестника» с двумя доносами на нашу газету и с одним на какую-то несчастную проститутку. Издатель «С. в.» — дворянин и предводитель дворянства — Реутовский.
Нехорошо — согласитесь — такой важной роже заниматься пакостями!
На редакцию ходили жаловаться к губернатору городской голова и еще какой-то темный человек из гласных думы, губернатор вызывал Ашешова и Костерина и ругался.
На другой день появились в «С. в.» прилагаемые доносы, и ныне губернатором составляется надлежащая бумага в Главное управление по делам печати.
Хорош?!
Ах, как здесь гадко! Дикая здешняя публика совершенно лишена веры во что-либо порядочное и все сносные в моральном отношении поступки объясняет дурными побуждениями.
Я говорю — «сносные» — ибо не могу иначе охарактеризовать здешнюю порядочность.
Сносная порядочность! За неимением маркитанта служит и блинник.
Объяснение всего гадкими побуждениями носит здесь характер спорта.
Но — газета! Я ею доволен, она не дает спокойных дней здешней публике. Она — колется, как еж. Хорошо! Хотя нужно бы, чтоб она колотила по пустым башкам, как молот.
Вы не ответили на мое письмо — получили ли Вы его? Вам очень некогда?
Простите, что так надоедаю.
Очень жду Вашего ответа и карточки.
И книги. Редакция будет весьма благодарна Вам, если Вы пришлете рассказ для пасхального №. Будьте добры!
Поклон Авдотье Семеновне и пожелания всего лучшего Вам.
До 18 [30] марта 1895, Самара.
Уважаемый Владимир Галактионович!
По обыкновению я — с просьбой к Вам.
Ашешов поручил мне просить Вас вот о чем. Будьте так любезны — возьмите на себя труд указать недостатки «Самарской газеты» и нарисуйте то — чем бы Вы ее хотели видеть.
Условия, в которых в данное время стоит газета, настолько благоприятны для нее, что усовершенствование является вполне возможным.
Издат[ель] — любит дело и не жалеет денег.
Цензура — пока очень мягка.
Заведующий редакцией — Ашешов — мне кажется, очень умен и энергичен.
Ваш совет и указания имели бы громадное значение для газеты. Так будьте же добры — ив возможно скором времени — ответьте на это письмо.
Я веду в газете «Очерки и наброски».
Скажите, что Вы думаете о том, как я трактую факт? О самой ценности факта? О тоне? Ашешов говорит — нужно писать живее.
Я стараюсь. Но, очевидно, это не моя специальность, и мне кажется, что порой я впадаю в пошло-зубоскальский тон — а ля[1] «Сын своей матери».
Я очень, очень прошу Вас помочь мне и газете Вашим советом и Вашей критикой.
Жду Вашего ответа. Кланяюсь Авдотье Семеновне и Анненоким. Я позабыл их книги в Нижнем и написал уже, чтобы их передали по принадлежности. Будьте добры — спросите, получены они?
Затем — до свидания.
Желаю Вам всего лучшего.
ПР[2]. Вы не забыли о Вашем обещании выслать мне карточку и первую книжку Ваших рассказов? Не забудьте, Владимир Галактионович!
А «Ошибка» моя? Вы уже отправили ее?
Господи! Как я Вам надоел, наверное! Но что я поделаю?..
Так ответьте же поскорее на это письмо! Очень важно именно теперь получить от Вас какие-либо указания. Говоря, что Ашешов энергичен и умен, я забыл оказать Вам, что он — молод. В таком серьезном деле — деле крупного общественного значения — молодость едва ли достоинство. Пост Ашешова важен — он дирижер оркестра. Указания со стороны для него — необходимы. Ваше указание более ценно, чем чье-либо другое, Вы провинциал, и Вы хорошо знакомы с провинциальной прессой.
Адрес: Самара,
редакция «Самарской газеты».
12 [24] апреля 1895, Самара.
Уважаемый
Владимир Галактионович!
Мне кажется, что меня обидели, и я хочу пожаловаться Вам.
Сегодня получил из «Русского богатства» «Ошибку», на полях рукописи, — она не прочитана и на треть. Очевидно, тот, кто ее читал, обладает очень тонким литературным чутьем, если с нескольких страниц признал полную негодность рукописи к печати.
Я не верю в справедливость этого приговора, памятуя Ваш отзыв об «Ошибке» и будучи сам убежден в ее порядочности.
Мне кажется, это — недоразумение.
Вы не можете себе представить, как меня задел и огорчил этот отказ в такой суровой форме.
Неужели рукопись не заслуживает даже и пары слов в объяснение ее недостатков или негодности?
Вы переживали такие горькие казусы? Больно было — не правда ли? Они уже далеко назади у Вас, если так.
Я просил бы Вас — узнайте, пожалуйста, почему рукопись признана негодной? Когда мне возвратили «У моря» — я ни о чем не спрашивал, мне только стало стыдно за то, что я посылал эту вещь.
Спросите их, Вл[адимир] Галак[тионович], пожалуйста.
Около 20 апреля [2 мая] 1895, Самара.
Вы простите меня, дорогой Владимир Галактионович, за мое предыдущее письмо.
Я накачал его сгоряча, крепко задетый возвратом рукописи и находясь в крайне тяжелом настроении духа. Очень болит грудь у меня, и очень тяжело жить здесь. Город мертвый — публика странная. Мне порой кажется, что я переехал не в Самару, а в 30-е года.
Здесь многое напоминает о них.
Что вы скажете, например, о людях серьезных, стоящих у крупного общественного дела и в свободное время занимающихся сочинением стихов на заранее подобранные рифмы?
Этим увлекаются, из-за этого ссорятся.
А как странно здесь смотрят на женщину!
За ней ухаживают — и только. Я ничего не понимаю — почти — в здешних настроениях.
Уж очень здесь всё далеко от «современности».
А как глупо франтят здесь! Очень обидно и больно наблюдать такую жизнь, как здешняя.
Написал бы Вам целую картину, полную картину здешнего дня, да боюсь утомить Baie и боюсь оторвать от Вашего дела.
Не стану лучше.
Извините же меня за то письмо.
Кланяюсь Вам, Вашему семейству и знакомым.
Очень прошу Вас не забыть выслать мне обещанную Вами карточку Вашу и первую книгу.
Уважающий Вас
ПР. Странное дело вышло у меня с А. А. Дробышевским — дал он мне два письма, я их положил в ящик на М.-Ряз. вокзале, а они, оказывается, не получены адресатами!
Теперь А. А. допекает меня преехидными посланиями, и мне так обидно и стыдно, что просто беда!
Обидно — потому что, право, я не виноват пред А. А., а стыдно — потому что очень уж он не деликатен в отношении ко мне.
Так и царапает по душе меня. До свидания!
Всего хорошего Вам!
Начало [середина] августа 1895, Самара.
Уважаемый
Владимир Галактионович!
Как Вы, наверное, уже видели, цензор несколько исправил Вашу статью. Издатель просит меня передать Вам его глубокую благодарность, гонорар на-днях высылается.
А, кажется, «Самарская газета» опять накануне инцидента.
Костерин возмущен отъездом Ашешова, оставшегося должным ему более 600 р., и не хочет внять настоятельным просьбам Н[иколая] П[етровича] о немедленном приглашении А. А. Дробышевского в секретари.
Николай же Петрович в в письмах и в телеграммах упорно рекомендует А[лексея] А[лексеевича] и указывает на упадок газеты, говоря, что в ней уже начали помещаться «позорные» корреспонденции. Редактирую газету я,» и таким образом вина в помещении таких корреспонденции — падает всецело на меня.
Я бы попросил Вас, Вл. Гал., обратить Ваше внимание на корреспонденцию ив Орока, при сем прилагаемую.
Автор ее, некто Матов, наверное, будет у Вас, — если уже не был, — он просил редакцию объявить его имя аптекарю Тицнеру, который запросил редакцию о нем, готов судиться и надеется на суде разоблачить Тицнера и Кº.
Мне очень жаль, что Н. Пет. поступает со мной не по-товарищески, — право же, я сильно симпатизирую ему, мы расстались друзьями; когда он уезжал, то я взял с него слово, что он укажет мне промахи в газете, затем дважды писал ему в Нижний, прося об этом же, — он не ответил мне ни разу и несколько раз резко заявлял Костерину, что газета ведется неровно и пригласить Дробышев[ского] необходимо скорее.
Нужно бы мне говорить о всем этом, ибо я полагаю, что я ближе к Н. П., чем Костерин, — он человек не нашего поля, — и как ни порядочен, а все-таки в конце концов — купец.
Я, право, не знаю, что мне теперь делать, — Костерин имеет о А. А. очень нелестное мнение как о газетчике.
В этом виноват Н. П., сам отрекомендовавший А. А. как человека «вялого» и «тяжелого» и теперь так настоятельно рекомендующий его. В этом противоречии Кост[ерин], очевидно, подозревает что-то нелестное Для Н. П.
Я же стою в очень трудном и смешном положении.
Редактировать газету я не способен, о чем уже и заявил Кост[ер» ну], но принужден, ибо кроме некому. Работы много, и я очень утомляюсь.
Мои доказательства, что я ближе и лучше Н. П. знаю Дробыш., — в глазах Кост. не имеют веса, он не верит в мое знание людей (в чем он и прав) и, кажется, подозревает и меня в какой-то хитрой механике, якобы подводимой под него мною совместно с Н. П.
Ото всей этой канители у меня заплуталась голова в целой паутине неприятных противоречий, и я теряюсь.
А тут еще К[остерин] настоятельно предлагает мне 125 р. за «Очерки» и «Между прочим» и просит скорейшего ответа.
Мне остается сделать вот что: обратиться к Вам с такой горячей просьбой.
Будьте добреньки, В. Г., дайте Костерину письмом рекомендацию А. А. Др[обышевско]го. Ваш авторитетный голос подействует на него; А. А., несомненно, оправдает Ваш отзыв о нем, и «Сам[арская] газ[ета]» станет на твердую почву.
В интересах ее, по моему мнению, имеющей все задатки для того, чтоб стать лучшей газетой Поволжья, — я попросил бы Вас поспешить с исполнением моей покорной просьбы, буде Вы найдете возможным исполнить ее. Я же, поистине скажу, боюсь этого заведования — это дело, на которое у меня не хватит пороха.
Я даже не умею объясняться с разными господами, вроде «советников правления», вице-губернаторов и пр. ужасных существ.
Цензор вынимает из моих писаний ребра, и получается какая-то густая и нелепая каша из разных плохо связанных мыслью слов.
Я чувствую, что порчусь.
Повторяю мою просьбу, В. Г., и очень прошу Вас, дорогой, поскорее ответить мне.
Кланяюсь Вашей семье и знакомым.
Что, Н[иколай] П[етрович] был у Вас?
Ну, как он Вам понравился? Скажите, это очень интересно!
Помните, я писал Вам, что он молод? Не так ли?
А все-таки, знаете, я чувствую себя обиженным ям, и, право, мне будет трудно встретиться с ним, если это должно случиться скоро. До свидания, В. Г. С нетерпением жду ответа.
Искренно уважающий Вас
Не можете ли Вы кстати сообщить, какова эта Шеррова «История всеобщей литературы», издаваемая в Питере?
И сообщить мне какой-либо источник по истории монголов — кроме Боядур-Хана.Очень интересны эти монголы.
Об обидах моих не говорите Н[иколаю] П[етровичу], пожалуйста. Очень прошу об этом потому, что он не умеет извиняться, а будет оправдываться.
3 [15] октября 1895, Самара.
Многоуважаемый
Владимир Галактионович!
Позволяю себе обратиться к Вам с такой покорной просьбой:
У Вашего знакомого А. П. Маликова есть под Самарой 48 десятин земли в общем пользовании с некиим Сергеевым. Сам Маликов, как по собранным мною справкам оказалось, землю свою — 24 д[есятины] — не эксплуатирует и никаких доходов с нее не получает.
Не будете ли Вы столь любезны — не предложите ли Маликову сдать эту землю в аренду мне и Дмитрию Сергеевичу Кишкину, одному из членов семейства Позерн, человеку в высокой степени честному и моему хорошему приятелю.
Мы с «им давно уже ищем землю под ферму и огороды, и, м. б., г. Маликов облегчил бы до некоторой степени условия аренды ввиду того, что мы оба люди небогатые и страстно [желаем] уйти из жизни города.
За правильность платежа ренты в условленные сроки ручаемся и строго держать свое ручательство — можем.
Будьте же добры, поговорите с г. Маликовым и попросите его — в случае, если бы он пожелал сдать нам свою землю, — изложить условия аренды письмом на мое имя.
Засим мы с Кишкиным приехали бы в Нижний для личных переговоров.
Средства на первоначальные шаги у нас есть и есть кредит.
Очень прошу Вас, добрый Владимир Галактионович, помочь мне в этом деле.
В ожидании Вашего ответа, — с которым просил бы поспешить ввиду конца навигации, — свидетельствую Вам мое искреннее почтение и поздравляю Вас и Вашу супругу с новорожденным.
Поклон от А[лексея] А[лексеевича] и Ю[стиньи] И[вановны].
Она приехала и, конечно, Самарой недовольна.
А знаете, Вл[адимир] Гал[актионович], ребята из «Вестника» пустили про меня по городу весьма поганый слух.
Будто бы в бытность мою летом в Нижнем я, говоря с Вами, подорвал в Ваших глазах кредит их и Чирикове и повысил кредит Ашешова.
Глупо это, но обидно. Им верят люди, мнением которых я дорожу. Слух основан на том, что, когда у Вас был Чириков, — Вы приняли его якобы сухо. В этом-то и виноват я. За кого они Вас-то считают?
И как скверно смотрят на меня.
Я не знаю, как мне опровергнуть этот слух. Обидно мне и больно.
Вообще — всё у меня не ладится.
До свидания, Владимир Галактионович!
От души желаю Вам всего хорошего. И с нетерпением жду ответа от Вас или Маликова.
Самара, 3-го октября,
1895.
Фирма Прянишникова предлагает мне издать сборник рассказов. Я отказался. Еще рано, я думаю?
Не знаете ли что о Ромасе? Хотя бы его адрес? Буде знаете, прошу — сообщите.