План Диссертанта

16. Побег

Никто из стражников не удивился тому, что Антикайнен на прогулке очень интенсивно разминал свое тело — довольно часто он так делал перед тем, как начинать бегать по крайне ограниченной стенами территории.

В это раз бегать он не стал и спокойно отправился обратно в свою камеру, ведомый одним вертухаем. Все как обычно.

Необычно было то, что последовало за этим.

Вертухай закрыл решетку, разделяющую общий коридор от крыла, где находились одиночные камеры. Он уже закончил с запором и убирал связку ключей в карман, как получил по голове каблуком ботинка. Это Тойво ударил его, потом сбросил другой ботинок и, дико осклабившись, ускакал за поворот, набирая крейсерскую скорость.

Удар по голове был не очень сильным. Охранник, скорее, оказался слегка ошеломлен произошедшим и даже успел подумать, что «заключенный сошел с ума». Однако он, подобрав обувку Тойво, поспешил следом. Бежать-то было, в принципе, некуда. Вероятно, стоит сейчас Антикайнен возле своей камеры и пускает слюни, как дурень.

Но ни там, ни в коридоре заключенного не было. Вертухай, бросив чужие ботинки, в испуге несколько раз сбегал вдоль камер туда и обратно — от одной закрытой решетки до другой закрытой двери. Для пущей убедительности он подергал за ручки все узилища, всполошив заключенных. Впрочем, те скоро успокоились.

Но не успокоился охранник.

— Куда же ты делся, гад? — спросил он тюрьму.

Та ответила молчанием.

Здесь не было ни окон, ни труб вентиляции под высоким сводчатым потолком — ничего. Ни люков на полу, ни желобов.

Нечего делать: была объявлена тревога. Тюрьму закрыли для входа и выхода. Персонал принялся за шмон. Обыскали все, включая камеры по коридору, где пропал Тойво — ни хрена.

За следующий день проделали все мероприятия по плану «Побег», потом повторили его еще раз. Результата — ноль. Заключенный испарился.

Этого не может быть! Так кричали все начальники, и с ними соглашались все подчиненные. Не может быть, но как-то может быть. Где Антикайнен?

Где-где — в Караганде. Тайна, мистицизм и нечистая сила.

Глубоко ночью с восьмого на девятое мая к крепости подкатил оговоренный и разрешенный во всех инстанциях автомобиль типа «воронок». Один шофер, один сопровождающий — за Тайми приехали.

Поиски пропавшего заключенного все еще продолжались, но уже, как бы, никто не искал. И количество вертухаев незаметно вернулось к привычному и утвержденному графиком дежурств.

Всего через час приехавший ленсман вывел из тюрьмы вальяжного Тайми, тот на прощанье оглянулся на крепость и махнул рукой: поехали! И они уехали, только пыль столбом в ночном майском воздухе.

— Обниматься не будем, — сказал Адольф, когда мрачный силуэт крепости скрылся из виду.

— Незачем время терять, — ответил ленсман. — Пути эвакуации каковы?

— Ох, ты и сукин сын! — помотал головой Тайми, словно выражая недоверие. — Водой пойдем! Водой! Или какие-то другие предложения? А, шюцкор?

— Пока нет, а там посмотрим, — ответил Антикайнен, разоблачаясь из чужого мундира. С Адольфом они были знакомы давно, да вот знакомство это было не самым приятным. Один — с сатанистами, другой — ехал в школу шюцкора. Уж, не друзья — это точно.

— Сколько у нас времени? — спросил Адольф.

— Хватит, чтобы добраться до канадской границы, — ответил Тойво. — Мне нужно переодеться и поесть.

Не надо было говорить об этом террористу с таким богатым послужным списком — тот привык мыслить совсем не так, как это делают нормальные люди. Такие люди, как Тайми, загодя просчитывают все действия, выбирая из них наиболее выгодное для себя самого. Но так уж сложилось, слово — не воробей.

С едой проблем не было: под сиденьем ждала своего часа специальная корзина, предназначенная для самого раннего завтрака, по наполнению своему более подходящая для обеда и ужина вместе взятых.

Вот с одеждой было непросто. Сам Тайми уже переоделся в выданный по случаю освобождения старый костюм. В форме ленсмана садиться на катер или рыбацкую лодку, чтобы двигаться через Финский залив, было неправильно — на это мог обратить внимание любой случайный человек, оказавшийся утренней порой поблизости. Несмотря на то, что в планы Антикайнена не входило возвращаться в Советскую Россию, разгуливать по улицам в форменной одежде тоже было нельзя.

— Сейчас у шофера спрошу, — пообещал Адольф и постучал по водительской кабине.

Машина остановилась, и Тайми, переговорив с водителем, принес небольшой сверток.

— Это рабочая одежда на случай непредвиденного ремонта в дороге, — объяснил он, предлагая его Тойво. — Запасливый!

В свертке оказалась опрятная поношенная куртка, одеваемая через голову, и черные рабочие штаны — тоже отстиранные и аккуратно уложенные. В любом случае это было лучше, чем арестантская роба или ленсманская униформа. Антикайнен, уже успев запихать в рот аппетитный кусок кинкки, только пожал плечами, усердно работая челюстями. Любая одежда подойдет.

Тойво запил мясо чистой колодезной водой из бутылки, вытер руки о китель и начал переодеваться.

Когда же он, задрав обе руки, начал натягивать через голову предложенную куртку, Тайми выверенным движением нанес ему удар какой-то железякой прямо над правым ухом.

Антикайнен этого не заметил. Да и вообще он перестал замечать что-либо — отключился, впав в тяжелейший нокаут. Всего предусмотреть невозможно.

Некоторые умники говорят, что потеря сознания, в простонародье — обморок, длится несколько секунд, а дальше человек уже спит себе и в ус не дует. Понятное дело, что эти умники работают в полиции — те еще сказочники.

Тойво отключился надолго: он не пришел в себя ни тогда, когда машина остановилась, ни когда его, воровато оглядываясь, затащили в нанятый по такому случаю катер, ни потом под шорох волн. Ему плескали в лицо водой — но это никак не помогло.

Тайми озабоченно тер свой затылок: уж не перестарался ли он?

Антикайнен блуждал где-то в багровых тенях и никак не мог выбраться. Нужно бы — но никак! Сказывалось, вероятно, переживания минувших трех дней.

На положенной ему прогулке Тойво был не столь энергичен, как раньше: только разминочные упражнения, даже не запыхался. Ему не желательно было потеть, да и, вообще, тратить силы. Он был собран, сконцентрирован и полон решимости. Именно сейчас должно было решиться: способен он выбраться отсюда — или нет.

Несколько дней назад он провел небольшую тренировку, когда удрал от своего надзирателя. Результатом ее Антикайнен, в принципе, был доволен — немного скорректировать движения, и ключик у нас в кармане, как бы сказал Дуремар.

Темнее всего под пламенем свечи. Это правило Тойво собирался проверить. Да что там — проверить, это он собирался воплотить.

Недалеко от узилища Антикайнена был поворот коридора, за которым тоже располагались камеры, в которых маялись не такие строгие сидельцы — у них не было пожизненного заключения. Может быть, пятнадцать, двадцать или сто лет — это кому какой в свое время судья достался. Но дело не в камерах. Дело в подволоке над этим самым поворотом.

На высоте четырех с половиной метров под самым сводом покоилась несущая балка, которая образовала естественную нишу неизвестной ширины. Просмотреть ее не представлялось возможным, потому что вечно горящая невдалеке лампа освещения давала густую тень. Нужна была лестница. Лестницы поблизости не было.

Пока Тойво носил свои кандалы, он ежедневно стоял, упершись носом в кирпичную стену, ожидая, пока стражник откроет его камеру. Стражник возился с замком, а он кромкой своих оков скоблил камень стены, делая в нем выемку на высоте одного метра. Эта выемка должна быть достаточной, чтобы в нее могла бы опереться ступня правой ноги. Да не просто упереться, а быть достаточной точкой опоры, чтобы оттолкнуться со всей возможной силой. Ступня правой ноги, как нетрудно догадаться, должна принадлежать самому Антикайнену, а не взята, например, напрокат у собрата-заключенного.

Во время своей недавней тренировки Тойво, разогнавшись, что было сил, оттолкнулся от выемки вверх-влево, потом другой ногой от противоположной стены, используя всю ее шероховатость — вверх, затем руками уцепился за кромку ниши.

К сожалению, в том месте, где пальцы уцепились за край, места для тела не было. Зато оно было в полуметре от его тренировочного зацепа. Это было положительным результатом тренировки. Другим обнадеживающим фактором было то, что тело не подвело. Его направленные на цепкость и гибкость ежедневные физические упражнения оказали большую помощь — Тойво мог цепляться и карабкаться, как муха.

Эх, если бы также умел и летать!

По его прикидкам в нише следовало пролежать относительно неподвижно три с лишним дня. Это, конечно, несложно, если отключить все физиологические процессы живого человеческого организма. Мертвые тела — вон, вечность лежат и не жужжат. Но он был живым, и таковым собирался остаться.

Конечно, перед прогулкой Тойво постарался избавиться от всех продуктов жизнедеятельности своего организма, да про-запас, безусловно, не пописаешь. Поэтому он уложил за пазуху три валика ваты, тщательно размятых и утрамбованных обратно. Его матрас при этом не сделался худее. Антикайнен надеялся, что именно столько валиков должно хватить, проведя как-то эксперимент: пописать один раз в день. Вот с другой потребностью могли быть осложнения. Если все-таки действительно припрет, то придется дождаться какого-нибудь вертухая и навалить ему сверху, как птица, на голову — все равно в таком случае придется сдаваться к едрене фене.

Запах скрыть не удастся, чтобы не предпринимать. Как раз с этим может быть проблема в случае выхода из тюрьмы. Оставалось только надеяться, что и Тайми пахнет не лучше. Пусть на него грешат, если кто-то с хорошим обонянием случится рядом. Но лучше бы этого не произошло!

Для питания наверху Антикайнен получил калорийный паек от своего адвоката. Ну, а огурцы должны восполнить отсутствие питьевой воды. Нет возможности запастись питьем, но обезвоженный организм — слабый организм, поэтому жажду — сильную жажду — надлежит избежать. Огурцы — то, что надо.

Тойво помнил случай со своим соотечественником Элиасом Леннротом, когда тот по служебной необходимости — он был доктором — боролся с эпидемией холеры в Хельсингфорсе. Холера не убивает человека, его убивает обезвоживание из-за непрекращающегося поноса. Жертвы болезни, теряющие двадцать процентов жидкости организма, обречены. Элиас, когда обнаружил симптомы страшного недуга у себя, начал есть огурцы. Не огурцами, конечно, он вылечился, но дал своему организму необходимую поддержку и силы для борьбы.

Теперь — сон. Вывалиться под ноги возмущенным тюремщикам в спящем состоянии — это, конечно, полная лажа. Как ни странно, не расслабленность, а концентрация приводит к тому, что человек засыпает в самые неподходящие моменты. Вроде бы напряжен, контролируешь ситуацию, но бац — оказывается: ситуация контролирует тебя. Выпал на пару минут из реальности, расслабил напряженные мышцы — и вывалился обратно в реальность, где тебе, увы, уже не рады.

Тойво учился спать на самом краешке своей кровати, зачастую балансируя, и пришел к удивительному выводу: чем больше он расслаблялся, тем меньше падал. Пять-десять минут сна с перерывами до получаса — вполне нормально, чтобы организм отдохнул. Точнее, чтобы мозг отдохнул.

Но и это еще не все. В случае успеха ему предстояло схватиться с двумя человеками, молодыми, сильными и здоровыми. Пусть, конечно, на его стороне будет эффект неожиданности, но одним этим победы не достичь. А драться онемевшими конечностями — это все равно, что не драться вовсе: противники рассмеются и в знак протеста защекочут до смерти.

Антикайнен научился бить расслабленными руками, как плетками, используя свое туловище и плечи. Ну, попадая по подушке, задевал ее ощутимо — та отлетала далеко и плющилась о стенку, а других противников у него не было. Правда, подушка не давала сдачи.

Вот так обстояли дела с подготовкой к побегу. Оставалось надеяться только на то, что лампочка, которая светила поблизости и отвлекала на себя все внимание, не перегорит. Однако всего не предусмотреть. Господи, спаси и сохрани!

Тойво успешно запрыгнул в нишу под потолочной балкой, успешно затаился, наблюдая суету внизу, успешно выполнил все намеченные действия, и теперь оставалось только ждать.

Рано утром по коридору проходил уборщик, тоже из заключенных, который сметал щеткой пыль и мочил шваброй камни пола. По нему Антикайнен и ориентировался, что ночь прошла. Один раз уборщик чрезвычайно удивился, обнаружив в десяти метрах от поворота коридора мокрый кусок ваты. Он поднял его рукой и брезгливо принюхался, потом, догадавшись, отбросил от себя и смачно сплюнул. Он понял, что это человеческая моча, но не понял откуда. Впрочем, заниматься исследованиями уборщик не стал: побранился на неведомого придурка и смел вату в мусорное ведро.

Тойво пережил эти четыре дня на удивление нормально. Он съел все ореховые пастилки, сгрыз весь шоколад, и с наслаждением закусил все это тремя огурцами — по огурцу в день. Организм все это дело переварил, но особых требований, чтобы избавиться от продуктов переваривания, не выказывал. Антикайнен поверил, что все получится, когда по его подсчетам наступил вечер 8 мая.

Поздно вечером, или, даже — уже ночью, он услышал, как в коридор с камерами отпирается решетка. Если это не за Тайми, то его план обречен. Впрочем, мимо поворота им все равно не пройти — скоро можно будет узнать, Пан его поддерживает, или Пропал?

Тойво собрался, как мог, и бесшумно опрокинулся вниз, когда два человека начали двигаться под его нишей. Один был местный, дежурный надсмотрщик — на него коленями на плечи беглец как раз и обрушился. Тот упал, как подкошенный, ошеломленный и оглушенный.

Вторым был ленсман, в чьем хозяйстве угораздило находиться крепости. Главное у ленсмана — это его фуражка. Вот ее-то Антикайнен и сбил, хлестнув по голове правой рукой, что было сил. Потом добавил — уже по лежачему — левым прямым в подбородок. Левая рука отчего-то лучше сохранилась и действовала почти правильно.

Ленсман ушел в глубокий нокаут, а вертухай в крайнем испуге открыл, было рот, но Тойво дважды ударил его в голову. Похоже, восстановление кровоснабжения проходило в экстренном режиме.

Теперь нужен был ключ от его пустующей камеры, который он быстро вычленил из всей связки: за те годы, что открывалась его дверь, Антикайнен старательно запомнил внешний вид ключа, вроде бы такой же, как все, но на самом деле — не вполне такой.

Он втащил в отпертую камеру оба тела и принялся, было, связывать их, отрывая полосы от одеяла. Надрывы на одеяле Тойво сделал заранее, поэтому рвалось легко, как «по маслу». И тут на него накатило откровение: даже самый выносливый человек не может долго обходиться без минимума удобств. А удобство — вон, оно, в уголочке. Манит — невозможно отказаться.

Подвывая и переминаясь с ноги на ногу, он чудовищным усилием воли заставил довязать охранника и ленсмана, запихав им в рот для надежности по кляпу из того же одеяла. Только чудом удалось сбросить с себя нижнее белье, только чудом удалось сохранить уважение к самому себе. Ух, чудом пронесло!

Немедленно начали оживать его пленники и тут же принялись возмущенно шевелить ноздрями. Тойво, понятное дело, не особо разделял их недовольство.

— Каков стол, таков и стул, — сказал он со своего седалища. — Нечего тут жалами крутить.

У ленсмана слезились глаза, а вертухай, тотчас же признав пропавшего зэка, слез не сдержал. Антикайнен, управившись со своим делом, попытался сделать вентиляцию остатками одеяла, но получилось еще хуже. Казалось, еще немного, и ленсмана стошнит.

Но ничего, обошлось, притерпелись, или развеялось.

Тойво теперь, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, заново перевязал своих узников и поправил кляпы. С ленсмана он стащил мундир, штаны и сапоги. В прояснившихся глазах у вертухая читался откровенный страх.

— Ну, ничего с вами не будет, — поспешил сказать Антикайнен. — Полежите, потом вас найдут.

Он вышел в коридор, где по прежнему валялась фуражка ленсмана и холщовый пакет с вольной одеждой для Тайми, который обронил надзиратель. Быстро сориентировавшись, Тойво отыскал камеру Адольфа, отсчитал нужный ключ и, отперев дверь, без церемоний бросил внутрь сверток.

— Одевайся! — сказал он. — Быстро! Карета подана.

Вся маскировка для пропавшего заключенного была в несколько обширной форменной одежде и, самое главное, в фуражке. Этот головной убор имел волшебное свойство: одел — и будто невидимым стал. Шапка-невидимка. Во всяком случае, опознать в фуражке человека невозможно.

Они вышли обратным путем, в кондуите, подсунутом для подписи сонным угрюмым дежурным, Тайми поставил свою подпись, Антикайнен — свою. Точнее, не свою, а какую-то врачебную, нечитаемую. Он также положил на стол ключи от коридора и камер.

— В туалет отлучился господин надзиратель. Просил передать.

— То-то я чую: чем-то попахивает, — безразлично заметил дежурный и убрал ключи в шкаф.

Подумаешь, какие нежные, запах их не устраивает! Знали бы вы чем это пахнет на самом деле! Это свобода!