План Диссертанта

19. Гостиница «Люкс»

Администратор протянула ключ от номера и безразличным тоном произнесла:

— В гостинице строго выполнять правила социалистического общежития. Ваш номер 272 на последнем этаже.

— На шестом, — уточнил Тойво для порядка.

— На четвертом, — строго возразила женщина. — Это четырехэтажное здание, однако если сигануть с крыши, мало не покажется. Вы этого делать не собираетесь?

— Нет, не собираюсь, — ответил Антикайнен, отчего-то посмаковав незнакомое слово. — Сигать.

Забрав свое удостоверение, Тойво отправился в указанном направлении, минуя коридоры, отходящие и вправо, и влево. За каждой дверью в них сидели за столами такие же строгие женщины — дежурные по этажам — с высокими прическами и, вероятно, стальными взглядами глаз прирожденных убийц.

Он успел заметить, как в правом крыле первого этажа короткими перебежками перемещаются китайцы, числом больше или равно сотне. Странное дело!

Не удивительно, что дом ему показался шестиэтажным — высоченные потолки старой царской застройки. И стены толстые. И двери в номера дубовые. Все будто под оборону или осаду.

На коридоре четвертого этажа однояйцевый близнец — в смысле, полная копия — администратора взглянула на направление и звучным голосом продублировала:

— Ваш номер 272. Требование выполнять правила социалистического общежития.

— И с крыши не сигать, — добавил Тойво.

Дежурная по этажу на это никак не отреагировала и снова замерла за своей конторкой, уставившись прямо перед собой. Антикайнен хотел помахать перед ее лицом рукой из стороны в сторону, да передумал — ну, как достанет она сейчас из своей отутюженной юбки парабеллум и приведет к общему знаменателю социалистического общежития!

В самом конце глухого коридора располагалась рекреация, или специальный закуток для курения. Звук его шагов скрадывал толстый бордовый ковер на полу, поэтому молодая женщина, курившая длинную сигарету на длинном мундштуке, его приближение заметила не сразу.

Дама чем-то неуловимо напоминала актрису Марлен Дитрих, одета она была просто, но, вероятно, очень дорого: невычурное платье подчеркивало округлости ее фигуры, волосы ниспадали на плечи, открывая лоб. Даже если бы она жевала козью ногу во рту — в смысле, папиросу самодельной конструкции — и то выглядела бы очень эффектно.

Тойво уже подумывал, чтобы подкрасться незамеченным, а потом гаркнуть прямо в ее ухо «хайльгитлер» — то-то она бы порадовалась. Но она заметила приближение нового человека, небрежно смахнула пепел в пепельницу и заулыбалась. Улыбка ее была прекрасной и открытой.

— Здравствуйте, вы, должно быть, наш новый сосед. А меня зовут Лена, приятно познакомиться, — сказала Рут фон Майенбург.

— Здравствуйте, — ответил Тойво и тоже представился. — Василий Алибабаевич.

Конечно, имя, сорвавшееся с языка было так себе, но он оробел, как сын дехканина, и потерял дар речи, как условный Василий. Но это не смутило Рут. Она принялась улыбаться еще пуще прежнего, в упор разглядывая финна.

Антикайнен, решив, что разговор закончен, бочком-бочком попытался ускользнуть, но Рут его задержала:

— Неужели вы так торопитесь, что не можете уделить даме пару минут для вполне светской беседы?

— Могу! — решительно согласился Тойво и выдавил из себя робкую улыбку.

Оказалось, что в номере 271 проживает Эрнст Фишер, муж этой прекрасной дамы. Ну, а теперь, когда в Европе разворачиваются столь кровавые и знаковые события, ей самой приходится коротать время здесь, в Москве.

— Раньше я подолгу бывала в командировках, а муж работал здесь в Коминтерне. Встречались нечасто, но семье это не мешало, — лукаво улыбаясь, сказала она. Вероятно, когда она надолго задержалась в столице, что-то в их семейной жизни разладилось.

— А знаете что? — предложила, вдруг, Рут. — Давайте отметим наше знакомство и ваше вселение в «Люкс».

— Где? — конечно, это был самый уместный вопрос.

— А у вас, — ответила женщина и легко и непринужденно рассмеялась.

— Так я еще там не был, — отчего-то в голову Тойво лезли только самые оригинальные мысли, которые он тут же озвучивал.

— Так идите же быстрее, — Рут даже слегка подтолкнула его к двери. — А я буду через пять минут, захвачу кое-что из снеди — не за пустым же столом сидеть!

Когда она пришла, они не просидели за столом очень долго. Потом Лена призналась, что она на самом деле Рут. Она была австрийской коммунисткой, которую иногда друзья называли «красной графиней» Рут фон Майенбург.

— Друзей у меня осталось не так много, — вздохнула она. — Да и большинство под Гитлером. А я тебя с первого взгляда узнала!

Она приподнялась на локте и все с той же улыбкой посмотрела в его глаза.

— Ты герой Тойво Антикайнен. Тот, что позарез был нужен коллеге моего шефа Глебу Бокию.

Тойво удивился, но не очень. Только такие открытые и мгновенно располагающие к себе дамы могли работать в ГПУ. Им позволялось все, потому что за границей без них ГПУ не могло бы собрать и десятой толики материала, которым сейчас обладали.

— А шеф — это Трилиссер? — спросил он.

— Да, его в этом году расстреляли, — вздохнула она. — А скажи, тебе там больше нравится, чем здесь?

Тойво пожал плечами. Для него «там» — это сейчас тюрьма, камера смертников, одиночка. А еще раньше — война мертвых. И только когда-то Лииса и безлюдность Тохмаярви. Ну, а Лотта — это уже не там. Это было чудо.

Чутко заметив изменение настроения у Антикайнена, Рут попыталась это настроение у него поднять. Конечно, ей это удалось.

В Москве не бывает белых ночей, однако когда женщина решила идти к себе, на востоке заалела заря.

— Ты мой финский богатырь, — сказала она. — А как это звучит по-фински?

— Я теперь не совсем финский, — вздохнул Тойво. — Я красный финн. Puna.

Хотел сказать, «суомалайнен», но отчего-то передумал.

— Urho, - добавил он.

— Puna-urho, — повторила Рут. — Как красиво. «Ур-хо». Как «ур-ра» или «ур-ал».

Она поцеловала его на прощание и ушла к себе в номер, где так и не объявился Эрнст Фишер.

Ну, а Тойво потерял сознание, ухнув в глубокий, без мыслей и сновидений, сон. Много всего приключилось за те несколько дней, что он провел вне стен крепости Хельсингфорс.

Проснувшись через четыре часа, он обнаружил себя бодрым и отдохнувшим. Отзавтракав оставшейся после визита Рут едой, Антикайнен вспомнил, что ему надо быть на работе. Администратор, будто никуда не отлучавшаяся со своего поста в вестибюле, доходчиво объяснила, как идти, чтобы прийти.

Тойво с удовольствием прошелся по центру Москвы — никто не обращает на него внимание, и он ни на кого не смотрит.

— Стоять! — вдруг откуда-то, словно из-под земли, возник Иван Иванович, все также стильно и дорого одетый. — Куда это ты?

— Никуда, — ответил Антикайнен. Эх, такой день испортил!

— Мне сегодня доложили о твоем убытии, — уступив дорогу и двинувшись рядом, сказал непрошеный собеседник. — Вижу, что не соврали.

Они с минуту шли рядом: оба одного роста, поджарые и готовые к самым неожиданным и решительным действиям, в чем-то даже похожие.

— В общем так: мне некогда с тобой тут прогуливаться, — проговорил, наконец, соглядатай. — О каждом своем шаге будешь говорить непосредственно мне. Все — где, с кем, когда, настроение, разговоры и прочее. Надеюсь, понятно?

— Пошел ты, козел, — ответил Тойво. — Ко мне не подходи, а то голову оторву нечаянно.

Иван Иванович, видимо, не привыкший к такому обращению, даже сбился с шага. Лицо его исказила неприятная гримаса, с губы потекла струйка слюны, которую он не замечал.

— Что?

— Ты дурак, Иван Иванович? — спокойно поинтересовался Антикайнен. — Русский язык, по-моему, твой родной. Что корчишь из себя?

Конечно, чин у того был такой, что позволял носить с собой оружие, и желание применить это оружие у него возникло немедленно, но он этого не сделал.

Иван Иванович сощурил глаза, вытер тыльной стороной ладони подбородок и зловеще проговорил:

— Я сам приду тебя арестовывать. Я сам тебя буду допрашивать. Я сам превращу твою жизнь в пытку.

Тойво пожал плечами: ладно, сам — так сам. Дело житейское. И он пошел своей дорогой, не оглядываясь.

Антикайнен решительно не представлял, что ему нужно делать, чтобы, так сказать, работать. Первым делом, конечно, отправился в секретариат, выждал некоторое время, пока на него не обратят внимание и потом спросил по-житейски: «братцы и сестры, как дальше жить-то?»

— А вы, товарищ, наверно, скалолаз из группы Обручева? — спросила миловидная девушка, словно бы прототип «Девушки с веслом».

— Почему скалолаз? — бывают вопросы, которые предугадать невозможно.

— Ну, предплечья у вас характерные, — серьезно объяснила девушка. — И мышцы голеностопа — тоже. А бедренные и тазовые не так выражены. Словом, скалолаз.

— Кто бы мог подумать! — удивился Тойво. Вот, оказывается, какие у него были тренировки несколько лет кряду — горняцкие. — Это, конечно, забавно, но я здесь работаю, а документа у меня нет никакого.

— А, — обрадовалась девушка. — Тогда вам к паспортистке. Это за углом. Там табличка. Не заблудитесь.

Паспортисткой оказалась маленькая круглая женщина неопределенного возраста, которая, не особо вслушиваясь в объяснения очередного посетителя, предложила заполнить форму- несгибайку.

— В течении месяца паспорт будет готов, — сказала она. — Только адрес свой укажите.

— Какой адрес? — спросил Тойво, несколько обескураженный вполне человеческим решением с его паспортом.

— Ну, где вы живете?

— А где я живу? — он испугался, что не может никак вспомнить адрес гостиницы. Вероятно, этого он никогда и не знал, потому что не поинтересовался, когда выходил.

— Вы в Коминтерне работаете?

— Ну, да.

— В гостинице «Люкс» живете?

— Точно, — вспомнил Тойво. — «Люкс».

— Тогда это Тверская, дом 10.

Паспортистка предложила зайти через пару недель. Вопрос может решиться раньше.

Далее в профкоме он получил бесплатные талоны на питание в столовой и план мероприятий по профсоюзной линии. Антикайнен обошел еще несколько кабинетов, поставил свою подпись под несколькими бланками и пришел к мысли: шабаш на первый день.

По указанному Куусиненом адресу никакие грузины не проживали. Это Тойво понял с первого взгляда, когда открывшая дверь по звонку девушка проводила его к хозяину квартиры.

Маленький щупленький светловолосый совсем молодой парень говорил без всякого акцента и даже намека на акцент. Тойво не был специалистом по русскому языку, но грузинские нотки уловил бы сразу — ведь так разговаривал сам «отец всех советских народов».

— Вы по какому делу? — спросил парень, предложив присесть.

— Да, я наверно, не туда попал, — признался Антикайнен. — Мой друг Отто Куусинен отправил меня, порекомендовав обратиться к Резо. Извините.

Зачем он извинился — не понимал, вероятно, просил прощение за беспокойство.

— Ах, вот оно как! — парень улыбнулся. — Если вы Тойво, то Резо — это я.

В тот день Антикайнен сделал свой первый заказ. И даже получил на руки его часть: строительный бур и шесть метров прочной веревки. Про себя усмехнулся — словно для высотника, или скалолаза, как его назвала «девушка с веслом».

Резо не вел никаких записей, не требовал никакой оплаты, сославшись на «возможности» и «месячное жалованье от финских товарищей». Кем он был по жизни, откуда у него были такие способности — Тойво так никогда и не узнал.

Жизнь в столице более-менее упорядочилась. Он ходил на работу, где занимался переводами на финский язык — в основном тексты на радио. Также составлял аналитику по уровню жизни и восприятию рабочим классом Финляндии идеи мировой революции. Работа была не пыльной, поэтому свободного времени хватало на то, чтобы оглядеться по сторонам. И взгляды эти совсем не радовали.

Иван Иванович не объявлялся, но Тойво чувствовал, что он где-то рядом. Такие люди на такой службе обид не прощают.

Также, когда у Рут фон Майенбург находилось время и желание общаться, она наведывалась к Антикайнену и, порой, рассказывала занимательные вещи. Например, упомянула о майоре ГПУ Хрякине, который очень недолюбливает «всякую чухну», считает их предателями и ненадежными людьми. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы сопоставить этого Хрякина с Иван Ивановичем. Да и слова Рут можно было воспринимать, как предупреждение.

С Куусиненом они изредка созванивались, но серьезных разговоров не выходило. Зато Резо, как волшебник, находил все, чтобы его ни просил Антикайнен. Даже пачку патронов 45 калибра раздобыл, все-таки не удержавшись от интереса: куда же такие пули тот собирается пихать, ведь американские кольты здесь никогда не были в ходу? Впрочем, вопрос был, скорее, риторическим.

Однажды погожим вечером начала лета Рут пришла к Тойво несколько опечаленная. К тому времени он уже получил свой Советский паспорт, так что был гражданином на полных правах.

— За тобой придут, Ур-хо, — сказала она.

— Я знаю, — ответил Тойво, и это была правда. — Когда?

— Скоро, Ур-хо, уже скоро, — ответила Рут, и в краешках ее глаз заблестели слезы.

Через некоторое время, прощаясь, она не могла избавиться от чувства, что видит Антикайнена последний раз. У женщин бывает не только женский кретинизм, но и обостренное женское чутье.

Рут фон Майенбург не была бессердечной и пустой женщиной, пользующейся чужими, в основном — мужскими — слабостями. У нее был великолепный дар располагать к себе людей, и она им пользовалась. Для нее не были важны деньги, для нее было важно внимание. А исходя из этого внимания она получала информацию, которой вольна была распоряжаться по своему усмотрению. И это уже, в свою очередь, приносило немалый доход.

Будучи, конечно, на службе в ГПУ, а, позднее, в МИ-6 и даже Моссаде. Именно такие партнеры за плечами позволяли ей чувствовать себя достаточно спокойно. «Красная графиня» не придерживалась догматичных коммунистических взглядов, но сама идея была ей близка.

Она проснулась под утро, одинокая в своем номере, почувствовав чье-то присутствие в коридоре. Сначала ей показалось, что это с очередной партийной гулянки вернулся муж, но внезапное понимание отвергло эту мысль и, словно бы, обожгло мозг: вот и пришли за ее милым финским другом.

Графиня притянула колени к груди и принялась слушать, не вставая с постели.

Сначала она различила тихий стук, и чей-то голос пробормотал что-то невнятное. Потом соседняя дверь в номер 272 приоткрылась, чтобы потом, вдруг, внезапно со стуком захлопнуться. Проделки сквозняка? Но люди в коридоре, позабыв осторожность, начали барабанить по ней кулаками и кое-чем еще — рукоятями пистолетов. Никто из опытных постояльцев гостиницы «Люкс» не высунулся в коридор.

А в соседнем номере тем временем прослушивалось какое-то движение, словно кто-то вытанцовывал чечетку. Звякнули стекла открываемого в спешке окна, потом раздался короткий вскрик, звук удара — и все стихло. Только люди в коридоре все еще пытались высадить неуступчивую дверь.

Рут поднялась с постели и подошла к выходу из своего номера, хотя знала, что нужно идти в другом направлении — к окну. Она это знала, но боялась.

У нее от ужаса и отчаянья потекли слезы, графиня их не замечала. Налив на столике стакан воды из кувшина, она не смогла выпить ни глотка. Наконец, совладав с собой, Рут подошла кокну и одернула занавеску.

Внизу на мостовой в нелепой позе, вывернув назад руку и согнув ноги в коленях, лежал Тойво Антикайнен. Вокруг его головы медленно, словно бы неохотно, расплывалась темная лужа крови.

Без всякого сомнения, он был мертв.

Рут фон Майенбург заломила руки и застонала. Постепенно стон перешел в рыдания, и ей никак не удавалось их остановить.

Ур-хо. Светлый Ур-хо ушел.