Платит последний

КТО ОТКАЖЕТСЯ ОТ МИЛЛИОНА?

Разувшись и укрыв ноги шубой, дремала в самолетном кресле Лида Рождественская, всего лишь один из десятков, если не сотен человек, чью судьбу на несколько часов или навсегда изменил ивашниковский миллион. Многие из них и не подозревали о существовании какого-то Ивашникова, как бравшие гараж автоматчики или подонки в турецкой коже, избившие Лидию. Другие могли считаться близкими ему людьми, а о миллионе знали подробности, которые поразили бы самого Ивашникова. Среди этих последних были мужчины и женщины, богатые и люди того нищенского достатка, который в России называется средним, лентяи по жизни и законченные преступники, как, впрочем, и во всех отношениях порядочные граждане. Но не было среди них человека, который по каким-то этическим соображениям отказался бы от оставшегося без хозяина миллиона или его части. У больших денег своя этика. Это не плохо и не хорошо, а так есть.

Лида летела, как выразился Кудинкин, над уровнем моря, а навстречу ей в таком же выслужившем все сроки «Ту-154» летел из Владивостока Виталик, тоже сорванный из дому ивашниковским миллионом. Виталик заключил несколько выгоднейших сделок, сэкономив фирме «Ивашников» около ста тысяч долларов и примерно такую же сумму выговорив себе в качестве куртажа. У корейских фирмачей, которых он осчастливил крупными заказами, не возникло по этому поводу ни малейших вопросов. Они привыкли, что русские надувают свое государство и своих хозяев легко и без стыда, называя это не надувательством, а «работой на себя». В каждой фирме, работавшей с русскими, еще с советских, внешторговских времен имелся взяточный фонд, куда уходило до двадцати процентов прибыли.

Справедливости ради нужно добавить, что такими же фондами располагают и русские фирмы, работающие с иностранцами. А когда дело доходит до продажи оружия в арабские страны, сумма взятки превышает половину суммы сделки.

Виталик летел вслед за солнцем, и время для него как бы остановилось. На его часах было полпервого ночи, и он развлекался тем, что каждый час переводил их опять на полпервого.

Подкручивать часы и пялиться на звездное небо в иллюминаторе — занятия не самые интересные. Виталик давно бы заснул, если бы его не мучил волнующий запах миллиона.

В двадцать один год он был вторым человеком в фирме. Это сейчас не редкость. Налаженный бизнес (если он налажен не тобой) не сложнее задачек на четыре действия арифметики. Поэтому любой энергичный человек, если он готов работать сколько нужно, а не сколько положено, может при минимальном везении занять приличное место. Законы и ведомственные инструкции меняются так быстро, что старый опыт теряет ценность. Возрастных ограничений нет. Можно и в двадцать лет крутить сотнями тысяч хозяйских долларов, зарабатывать тысячи две-три в месяц и считать, что ухватил Бога за бороду.

Но скоро счастливчик осознает, что его положение не такое уж завидное.

Стал вторым в фирме — молодец, но первым ты не станешь никогда. Первый — хозяин, который с легкостью бросает в одну сделку суммы, превышающие твой заработок за всю жизнь. Ты обречен оставаться на вторых ролях, и какой ценой?! У тебя не то чтобы совсем не было свободного времени — нет, слава Богу, ты не государственный служащий и можешь даже провести день в постели, обзванивая партнеров по телефону. Но у тебя нет времени, когда ты целиком принадлежал бы себе.

Капитал — это не просто деньги, не радужные бумажки с картинками. Капитал — это вложенные деньги. Он едет по железной дороге в вагонах с зерном и ножками Буша, включает и выключает подачу электричества заводам, лежит на складах в виде чего-нибудь очень дорогого и очень горючего, перелетает с одного банковского счета на другой. Капитал работает круглые сутки, и в любой момент с ним может что-нибудь случиться. Тогда тебя отзовут из отпуска, стащат с женщины, телефонным звонком выволокут из уборной, и мчись в какой-нибудь Сыктывкар, ори, умоляй и рассовывай взятки, ночуй в гостинице с тараканами, звони хозяину, который тоже не спит и треплет себе нервы, но хотя бы знает, из-за чего.

Он треплет нервы из-за собственных денег. А ты — из-за чужих.

Нормальной семьи при такой жизни быть не может хотя бы потому, что больше половины мужчин в бизнесе страдают сексуальными расстройствами на нервной почве. Почувствовав первые симптомы, ты начинаешь подхлестывать себя выпивкой и случайными бабами. Жена все понимает. Придя домой, ты чуешь запах табачного дыма, хотя она не курит.

Ну и так далее. Я уже далеко заехала: Виталику всего двадцать один год, и эти проблемы его пока что не касаются, хотя он их прекрасно видит. Не зря Ивашников считал его перспективным делашом. Виталик понимает: молодые, энергичные и тому подобное — расходный материал бизнеса, девяноста девяти процентам из них никогда не стать хозяином. Он хочет войти в один процент. Впрочем, все молодые, энергичные этого хотят. Но не всем выпадает такой шанс, как Виталику.

Миллион Ивашникова остался, по сути, бесхозным. Трезво оценив свои силы, Виталик прикинул, что сможет откусить от него не меньше четырехсот тысяч долларов.

У Люськи не было твердых планов на ивашниковский миллион. В своем виниловом мини-костюмчике она тряслась на дискотеке, мечтая о мильтоне Игоре. На восемь вечера он ей назначил свидание.

В записной книжке у Люськи была припрятана марка с нанесенным на обратную сторону наркотиком. Больше всего ее волновало два вопроса. Во-первых, Люське не терпелось попробовать новое развлечение, эту самую марку, но было неизвестно, как отреагирует Игорь, когда увидит ее окосевшей. Второй вопрос, пожалуй, более важный: целоваться они уже целовались, причем не просто в губы, а с языком. Так вот, позволять ли Игорю зайти к ней домой на чашечку кофе сегодня? Или целомудренный мент сочтет чашечку кофе на третий день знакомства распущенностью и нужно дать ему поухаживать за собой хотя бы неделю? Разумеется, подразумевалось, что чашечка кофе будет подана в постель.

Вспоминая узкий в плечах неновый костюмчик мента, Люська с умилением думала, что купит ему белый смокинг и научит повязывать бабочку. Похожий на Ван Дамма гигант оперативник в белом смокинге — это было нечто за пределами мечтаний девятнадцатилетней Люськи. А зарабатывать на двоих будет пока она. Потом, конечно, Игорь втянется в это увлекательное дело. Просто он по характеру государственный человек, привыкший, что основные вопросы решают за него парламент и правительство. Ничего, Люськиной предприимчивости хватит на двоих.

Теперь все же о том, что касается миллиона. Люська хотела доучиться в институте. Если найдется Николай Ильич — ноу проблем, он платил за ее учебу. Если нет, она собиралась вступить в союз с Лидией, «Лидьвасильной». Были варианты, позволявшие откатить с фирмы «Ивашников» на фирму «Лидия» тысяч триста задним числом, когда «Лидия» еще была дочерней фирмой «Ивашникова». Разумеется, пришлось бы взять в долю главбухшу Николая Ильича. Ее согласие Люська уже получила и выкинула остальное из головы. Теперь пускай решают боссы, у которых есть право подписи под финансовыми документами. А она всего лишь секретарша. В бизнесе это вроде ученой собаки: случается, понимает все, но права голоса не имеет.

Таким образом, ивашниковский миллион был уже поделен. На четыреста тысяч рассчитывал Виталик.

Триста могло достаться на троих Люське, главбухше и Лидии. Больше полутораста Лидия уже получила в виде квартиры и счета фирмы «Лидия». Как гиря висели склады «Бытхима», оцененные более чем в двести тысяч, но приносившие одни убытки, потому что у Ивашникова не было свободных денег на реконструкцию.

Как видите, сумма уже перевалила за миллион. Ошибки здесь нет: на самом деле ивашниковский миллион был не единичкой с шестью круглыми нулями. Бухгалтер мог назвать точную цифру, которая начала бы терять смысл еще до того, как была подсчитана. Миллион же не в чемодане лежал и не в банке. Он был вложен в десятки сделок, которые могли принести прибыль, а могли обернуться убытком из-за воровства, аварии, пустячного опоздания, плохой или хорошей погоды. Скажем, если бы полуснег-полудождь продержался еще недели две-три, то со склада в Москве улетела бы партия утепленных плащей. Но этой ночью ударят морозы. Чтобы плащи не завалялись до весны, придется кинуть их на оптовые рынки по бросовой цене, потеряв и планируемую, и полученную раньше прибыль. По этой сделке фирма выйдет на ноль — сколько потратили, столько и выручили, как будто и не торговали совсем.

Миллион, как живой организм, то худел, то набирал вес. В благоприятном случае он мог превратиться в полтора, и тогда сработал бы закон «деньги к деньгам». Перестроив «Бытхим», можно сдавать склады в аренду, а это сейчас очень прибыльный бизнес. За какой-нибудь год полтора миллиона стали бы тремя. Однако сейчас, в начале ноября, в активах фирмы было около семисот тысяч долларов, «живых», гарантированных. И все они, повторюсь, были поделены, хотя пока что лишь в мыслях верных работников Ивашникова.

Лидина соперница Марьсергевна, о которой мы что-то давно не вспоминали, единственная законная наследница Ивашникова, даже в кошмарных снах не представляла себе такого безобразия.

В этот момент (напомню: примерно без четверти шесть по московскому времени) Марьсергевна часов не наблюдала, поскольку была счастлива. Она трахалась с недоучившимся милицейским курсантом Витей, однако причиной счастья было не это, а все тот же миллион ее пока еще супруга.

По натуре Марьсергевна была хищной, но так по-куриному хищной: сама в драку не полезла бы, а расклевать чужого птенца — всегда с удовольствием. Она уже купила у тихой главбухши Ивашникова распечатку баланса фирмы за полугодие («Только вам, поскольку вы законная наследница…»). Ничего Марьсергевна не поняла, но умасленная двумя тысячами долларов главбухша показала, какую строку нужно смотреть, и объяснила, что главная-то сделка года еще не завершена, это поставка компьютеров на три миллиона. Потрясенная итоговой суммой Марьсергевна упивалась тем, что ей уже нет нужды отсуживать у Ивашникова жалкую половину — весь миллион сам падает в руки! Особнячок на юге Франции, где не очень жарко для русского человека, лимузин, брюлики… В таком состоянии она и потащила на себя бывшего курсанта Витю.

Перчику в траханье добавляло то, что завтра с утра Марьсергевна хотела с Витей распрощаться, а он об этом не подозревал. Бывший курсант стал ей совершенно не нужен. Ивашников пропал, и следить было не за кем.

Наснятые Витей зеленые фотокарточки Ивашникова с Лидией в машине Марьсергевна решила сохранить на память о победе над соперницей. Она полюбила их разглядывать. С Лидией они были похожи, как сестры, и Марьсергевна легко представляла себя на ее месте. Хотелось угадать, что чувствовала Лидия с Ивашниковым. На некоторых снимках у нее было недовольное лицо, на некоторых — не разберешь. Но был один, в три четверти, светившийся таким женским теплом, что сроду не влюблявшаяся ни в кого Марьсергевна скрежетала зубами от зависти. Уж она-то, казалось бы, знала Ивашникова от кончиков волос до кончиков ногтей. И не могла понять, что особенного нашла в нем Лидия, только видела: ей, мерзавке, хорошо.

Опять же без четверти шесть по Москве в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы Вадим проткнул притыренным от охраны гвоздем банку сгущенного молока из чужой передачи, задрал голову и тонкой струйкой пустил сгущенку в рот.

Тюремные привычки возвращались. Деликатесы зеков, тушенка и сгущенка, снова заняли в его мыслях о еде первое место, сменив лобстеров и сладкое мясо из китайского ресторанчика. Тушенка и сгущенка — белки, глюкоза и жир. Все, что дает организму необходимую в драке взрывную энергию и помогает не заболеть туберкулезом. В камере было двое туберкулезных. Их отселили к двери, пусть кашляют на ментов.

Вадим за три неполных дня установил в камере свой авторитет и, чтобы бросить кость недовольным, проиграл в карты Эльчина. Вообще-то до завершения следствия их не должны были держать вместе, но Лефортово было переполнено.

К собственному несчастью, плохо понимавший происходящее Эльчин жался к Вадиму; кто-то бросил: «Телка!» — и участь кавказца была решена. Минувшей ночью Эльчина изнасиловали в анус и в рот, выбив передние зубы.

Через месяц у него была назначена свадьба. Он и в Москву приехал год назад из-за свадьбы, чтобы накопить на подарки родителям невесты и праздничный стол. Намерения у Эльчина были самые чистые, и в Москве он поступал так, чтобы никто из родственников не мог его упрекнуть. Он честно делал все, что велел ему дядя Гусейн, очень уважаемый в роду человек, в прошлом футболист и орденоносец. Велел дядя мыть машины — Эльчин мыл. Велел чинить — чинил. Дядя отметил его рвение, дал самую денежную работу: наполнять шприцы из канистры и продавать, и Эльчин наполнял и продавал.

Он прекрасно знал, что такое наркотики и как недолго живут наркоманы. Но при этом не считал, что поступает плохо, продавая наркотики чужакам, которые говорили на непонятном языке, совершали непонятные поступки и молились непонятному Богу, а чаще не молились вовсе. Уже поэтому они не заслуживали человеческого отношения.

Сейчас Эльчин валялся под нарами и знал, что убьет себя, но прежде собирался зарезать Вадима.

Он был как раз из тех людей, которые знать не знали Ивашникова, но судьбу его ивашниковский миллион сломал навсегда, до близкой смерти. Гараж Гусейна работал несколько лет, и уж месяц до отъезда Эльчина проработал бы. Если бы только Ивашникова не похитили из-за денег и Лидия по недоразумению не заподозрила Вадима.

О ком еще мы не вспомнили? Анидаг, Наталья Георгиевна Светланова, спортсменка, бисексуалка и талантливая, но совершенно беспринципная журналистка, лежала на массажной кушетке в раздевалке одного спортивного зальчика, и знакомый борец массировал ей лодыжку, вывихнутую при падении с лестницы в аргентинском ресторане. Начав с лодыжки, он уже проработал Анидаг икроножную мышцу и продвигался вверх по бедру. Лодыжка все равно болела, давать борцу не хотелось, но и уйти было уже неудобно. Анидаг думала о Лидии. О том, что Москва — тесный город и они еще встретятся.

Бирюк поэкспериментировал с героином и теперь загибался от передозировки. Верный телохранитель Макс искал в газетах объявления врачей-частников, потому что, если вызвать «скорую», хозяина поставят на учет в наркологический диспансер, и тогда об этом наверняка узнает его отец.

Парамонов, лишившийся денежной работы и напуганный задержанием Гусейновых мальчиков, уламывал студентку-дипломницу заехать к нему домой «посмотреть итальянские автомобильные журналы». Студентка была ленивая, диплом на кафедре Парамонова решила защищать как раз потому, что знала: доценту можно дать и с защитой все будет в порядке. Но ей хотелось повременить с этим недостаточно приятным делом хотя бы до февраля, а Парамонову хотелось немедленно.

А Гусейн в это время с долларами и бриллиантами в поясе пробирался в свою обожаемую Турцию окольным путем, через азербайджано-иранскую границу. Любому шпиону-европейцу его маршрут показался бы фантастически опасным. Но Гусейн был в своем, мусульманском мире и чувствовал себя как рыба в воде.

Среди людей, стронутых с насиженных мест ивашниковским миллионом, остается самая трогательная и милая моему сердцу пара, желавшая честными трудами урвать толику долларов на домик в Опалихе. Но о ней я расскажу в следующей главе.