Плохие люди

Глава 10 Прощай, любимый город!

— Вы, это, — горло пересохло вмиг, но на городскую куртазность все же сподобилось, — с какой целью интересуетесь?

Пожилой, который явно был не простым горожанином, а, скорее всего, являлся самым настоящим криминальмаэстро, сиречь, главгадом, замер, хлопнул глазами. Зашелся в смехе, сложившись чуть ли не пополам — еще немного, и стукнулся бы лбом о стол.

— Ржавый, мягкий ты пись, зачем учишь гостей нашего чудесного города плохому? — жизнерадостно спросил он у Ликса.

Тот поперхнулся, уставился глазами какающей гиены сперва на Суи, затем на гостя. Не забыл одарить жалобным взглядом и громил. Те нехорошо заулыбались.

— Не учил я его ничему, мессир Мармот, зуб даю! — тоненько пропищал Ржавый. — Он сразу пришел такой…

— Какой? — Мессир внимательно посмотрел на Ликса, подмигнув Бертрану.

— Такой, — Суи понял, что пришло время брать свою судьбу в свои же руки. А то мало ли что наплетет, вмиг растерявший всю самоуверенность, кабатчик… Бертрану было невероятно страшно, по спине катился холодный пот, пальцы пришлось сжать в кулаки, чтобы скрыть дрожь пальцев. Куцый жизненный опыт и «жопное знанье» подсказывали, что пришло время говорить очень быстро, но осмотрительно, не забывая строго взвешивать каждое слово, каждую гримасу, ибо нынче все обретает совершенно иной вес.

Криминальмаэстро не выглядел ни страшным, ни злым, но Бертран был категорически уверен, что если он, вот прям сейчас, не произведет нужное впечатление, ошибется хоть на резаный полугрош, то никто не глянет, что белый день на дворе. Утопят в нужнике при всем честном народе, каковой, то есть народ, дружно заслабится глазами. Как известно, чего не видел, того и не было. Или приколят, не отходя от стола, и в лучшем случае кто-нибудь скажет, что слуги кабацкие ленивы, пролитое не вытирают.

— Какой есть, — храбро вымолвил Бертран, стараясь, чтобы язык не слишком заплетался. — Ну, в смысле, со стороны виднее. Наверное, крутой и клевый, раз вы пришли с такой компанией. Решили всех друзей сразу со мной познакомить, да?

Бертран попытался было указать на громил, но те истолковали движение рук по-своему, прижали сильнее, и Суи бессильно трепыхнулся, как удавленная куропатка в силке.

— Тише, — негромко приказал тот, кого назвали Мармотом, — не задушите гостя. Раньше времени.

Затем он чуть склонился вперед. Суи даже ощутил чужое дыхание. Пахло от мессира не по-мужицки, никакого пота, сала и чеснока. Только мыло, причем хорошее, Бертран такое на ярмарке нюхал, но даже не приценивался, что толку, если в кошеле четверть грошика? И смола для чистки зубов, опять же с каким-то приятным запахом, как от высушенных цветов. Но создалось полное впечатление, что он полной грудью вдохнул рядом со свежевырытой могилой. Глубокой-глубокой. Куда глубже той, где лежит Корин.

— Все верно, малыш! — согласился приятно пахнущий господин. — Ты такой страшный, что я с трудом решился на знакомство. Веришь, хотел сперва прийти с парой дюжин друзей, но решил, что нам будет тесно.

С одной стороны сразу не ткнули ножиком в почку, более того, криминальмаэстро шутку поддержал — добрый знак! С другой же… мессир хоть и отозвался с добродушием, однако больше не улыбался. Да и громилы посерьезнели, хоть и с небольшой задержкой — не сразу догадались, наверное. Поэтому Суи понял, что жить ему осталось немного. Похолодели ноги, огнем запылали уши, сердце забилось через раз. Требовалось что-то придумать, пока еще светился в темных зрачках собеседника слабенький огонек вялого интереса. Совсем как лучина, что прогорела до самого светца. Еще мигнет, затем погаснет… и все. Дальше только тьма.

— Что ж, вот и познакомились, мессир Мармот! — с этими словами Бертран обозначил глубокий, насколько получилось у сидячего, и замедленный поклон. Медленный, чтобы не прибили охранники, ошибочно истолковав.

— Я так понимаю, что за мной промашка, величиной с телегу навоза, — рассудил вслух Бертран. Все то же жопное знанье подсказывало, что для выживания требуется чем-то удивить собеседника. А что может быть удивительнее для человека, одетого и надушенного, как ебанная благородная падла, чем быдлячья морда, рассуждающая о высоком и сложном? Главное — не заикнуться от леденящего страха, не пустить петуха осишим горлом…

— Не без того, — согласился мессир, по-прежнему сверля Бертрана немигающим взглядом.

— Как говаривал однажды бродячий поп, что на дудке играл, пока спьяну в канаве не утонул, любой грех можно исправить. Или хотя бы покаяться.

Суи все так же медленно, почтительно сложил руки, будто в церкви.

— Если мой из первых… то… это…

Тут язык, уставший от сплетения хитрых слов, отказал хозяину. Суи с ужасом понял, что понятия не имеет, как дальше вывернуть разговор и красиво пообещать все загладить. Мгновения уходили в такт бешено стучавшему сердцу, мессир ждал, приподняв брови, Бертран потел как на покосе под жарким солнцем и понимал, что ему, собственно, пиздец.

Мужчина вдруг совершенно несолидно хихикнул и отвесил косноязычному больнючий щелбан по носу — аж до слез. Суи хватило ума и выдержки только моргнуть, не пытаясь откинуть голову.

— Хорошая попытка, — доверительно сообщил Мармот. — Не лучшая, прямо скажем, до философической беседы тебе как до пятого королевства. Но хоть какое-то разнообразие. А то все выть начинают, детками голодными жалобятся или сразу под себя ходят.

— И помогает? — вырвалось у Бертрана само по себе, будто черти в зад кольнули. Стремясь как-то загладить, Суи проблеял вдогонку. — Меэ-э-эссир…

— Нет, — пожал плечами собеседник. — Слова и дерьмо суть товар бесполезный. И для тебя, щегол, я милостивый мессир Мармот, и никак иначе.

— Милостивый мессир Мармот, — послушно повторил Бертран, всячески показывая, что все понимает наивернейшим образом. С опозданием он понял, что «всемилостивейший» прозвучало бы еще лучше, ну, бывает, оговорился по случайности, а человеку приятно. Но чего уж теперь пердячий пар ситом ловить…

— Ты, дружище, тупой как три горца сразу, — все так же рассудительно продолжил милостивый мессир. — Вот скажи, в свинарнике, откуда ты выполз, бывает так, чтобы лежит что-нибудь полезное, да притом ничье? Кроме свинского дерьма, которое, впрочем, тоже куда-то пригождается. Наверное.

Бертран честно и напряженно подумал, ища в словах мессира высокий и глубокий смысл, коий следует раскопать, будто грибы в навозной куче. Не нашел и ответил как есть:

— Нет. А свинское дерьмо идет в землю, удобряет. Но надо не слишком много валить, чтобы не пережечь землю…

— Ваши сельские шалости мне безразличны, — назидательно сказал Мармот. — Главное, что ты ухватил суть. Так скажи, баранья башка, отчего же ты решил, что в городе как-то иначе устроено, чем в твоем свинарнике? И если бредет по улице кошель на двух ножках, то он твой, а не чей положено кошель?

— Бес попутал, — прошептал Бертран, помолчал несколько мгновений и добавил. — Непривычный я к городской жизни…

Хотелось еще добавить «простите, я больше не буду!» да еще стукнуться лбом о стол, но жопа в очередной раз подсказала хозяину, что это лишнее.

— Я же говорю, тупой, — подвел итог Мармот. — Однако… — он сделал долгую паузу. — Не безнадежный. Что ж, собирайся, прогуляемся.

Мессир легко поднялся, повернувшись к Ликсу, который старательно делал вид, что его тут нет, деловито спросил:

- Вы с гостем в расчете?

— В полном, — пискнул Ржавый, старательно глядя в пол, чтобы ненароком не увидеть что-нибудь вредное для глаз и прочего здоровья.

— Вот и чудесно, — хлопнул Мармот кабатчика по плечу, — а то он сюда вряд ли вернется.

Ржавый промолчал.

По лестнице Бертрана поднимали — ноги сами не шли. К сожалению, особого труда громилам это не составило. Суи решил, что если ему повезет, то он начнет жрать раза в два больше. Чтобы весить как настоящий мужчина, а не тощий барашек…

Бертран первый раз в жизни ехал как настоящий боном — в карете. В полной мере насладиться происходящим не получалось — мешали печальные мысли касательно будущего.

Попытка уточнить у сопровождающих, что его ждет, успеха не принесла. В ответ больно и обидно сунули в ухо кулаком и намекнули, что тот, кто раскрывает рот без спроса, живет совсем неприлично короткий срок. Еще и без языка и с раскрошенными зубами.

Пришлось заткнуться.

Ехали долго, Бертран даже немного заскучал. Затем к горлу стала подкатывать тошнота, отчасти со страху отчасти в силу тряски. Карета хоть и выглядела по-господски, но трясло в ней хуже, чем на телеге. Немного скрашивало грустную жизнь то, что задралась занавеска на окне. С такой высоты Суи на Таилис не смотрел. Да и в чистых кварталах прежде бывал очень редко, чувствуя себя крысой посреди пустого склада — быстро-быстро прошмыгнуть в угол, пока не прищемили хвост. Так что новые виды изрядно отвлекли от обдумывания грядущего. Удивительно пахло. То цветами, то чем-то сладко-вкусным, то еще чем-то непонятным, но будоражащим — как в «Ласковой дырке», но душистее. В голову лезли мысли о том, что, настоящее богатство можно не только увидеть и пощупать, но и унюхать.

К сожалению, чистые кварталы экипаж проехал быстро, дорога вернула к суровой правде жизни — судя по ядреной вони, они приближались к реке.

— Топить будут, — вслух предсказал Бертран, от души надеясь, что ему возразят. Увы, охранники гнусно заржали, но промолчали — только поперемигивались гаденько.

— Кругом одни мокрожопые жополазы, — буркнул Суи, ожидая пострадать за правду, но не в силах промолчать. Предсказуемо получил затрещину и все же заткнулся — нужно было переждать искры в глазах.

Карета остановилась, качнувшись напоследок.

Дверь распахнулась и Бертрана выволокли наружу, уронив на грязные булыжники двора. Суи зашипел — очень неудачно приложился коленом. Разумеется, его беда никого не волновала. Вздернули, чуть не задушив, и пинком отправили точнехонько в распахнутую дверь.

За дверью ждал узкий, вдвоем не протиснуться без похабщины, коридорчик. Одно хорошо — короткий, в четыре заплетающихся шага. За коридорчиком — следующая дверь. Окованная железом, из дубовых плах. Хорошая дверь, богатая. За нею Бертрана ждало обчество.

Оказавшись посреди комнаты, ярко освещенной несколькими дюжинами свечей (не берегут, не жадничают! серьезные люди), Суи понял, что чувствует таракан посреди пустого амбара. На него таращились со всех сторон. Даже, наверное, с потолка. Людей набилось — жуть! Дюжина и еще несколько. А рожи, рожи… Любого на выбор хватай, волоки на плаху, народ только спасибо скажет. Хотя нет… Среди явных и законченных висельников Бертран с удивлением заметил и несколько весьма благообразных лиц. Одно — удивительно знакомое. Ограбленный не так давно мокрожоп из переулка, судя по ярости во взгляде и мгновенно появившемуся в руке здоровенному ножу, Бертрана тоже узнал.

Отчаянно захотелось стать крошечной блохой. Раз, и упрыгнул куда-нибудь подальше. Интересно, если на свете кто-то еще меньше и незаметнее? К примеру, этакая блоха, что живет на блохе…

Поводов к нехорошим мыслям добавлял столб в углу. Точнее крепкий, сколоченный не иначе как из дуба стул, который был к столбу то ли прибит, то ли привинчен. Неприятный, прямо скажем, стульчик, с подлокотниками, весь в ремнях из хорошей толстой кожи, с пряжками. И нехорошего цвета потеками. Кажется, те, кого сажали на скверную табуретку, поднимались своими ногами не всегда. Если им вообще это удавалось…

От раздумий Суи отвлекла очередная затрещина. И злобный кабанячий рык:

- На колени, когда разговариваешь с уважаемыми людьми!

Медленно поднимаясь с пола, Бертран хотел было сказать, что он и слова не произнес, не говоря уж о том, что городских упырей ему, как честному человеку уважать не за что. Все равно, терять нечего. Живым не выйти.

Но не успел Суи и рта открыть, как из-за спины раздался насмешливый голос Мармота:

- А вот и он, наш повод здесь собраться, господа товарищи.

Бертран в силу отсутствия образования не знал мудреное слово «иронический», а если бы знал, то непременно подумал бы, что Мармот иронизирует.

— Я его зарежу! — возопил расхрабрившийся мокрожоп и полез к Суи, размахивая ножом. Бертран обреченно сглотнул и закрыл глаза — не хотелось видеть, как в него будут тыкать острым клинком.

— Хватит! — одернул резвого мстителя Мармот, и мокрожоп, судя по звуку шагов, тут же остановился. Бертран приоткрыл один глаз — ну да, стоит, где стоял, и даже ножиком перед собой не машет.

— Вот и хорошо, — судя по голосу, мессир ухмылялся, — вот и славно. А то сразу резать, резать! Вудро, где была твоя стремительность, когда этот цыпленок тебя грабил?

— Он ждал в засаде! — завопил поименованный. — В темноте! Напрыгнул со стороны! Внезапно! А я…

— Залупа от коня, — без особой почтительности фыркнул кто-то сбоку. Суи его разглядеть не мог — пришлось бы выворачивать шею не хуже совы, а он так не умел. Пока что.

— Вудро, не гоношись, — предложил кто-то невидимый в тенях. — Парень тебя ободрал, как хотел, признай и успокойся!

— Как увижу, какого цвета у него потроха, так и успокоюсь! — злобно прошипел мокрожоп.

На языке у Бертрана снова завозилось всякое смешное, однако он постарался дурные слова проглотить поскорее. Вудро тут в любимчиках не ходит, это ясно. Но вот с Бертраном дела обстоят совсем худо…

— Ты кто такой, чучело? — спросил голос из-за спины. Спокойный, ровный, невыразительный. В общем, неприятный.

Суи сделал вид, что не понял, кому предназначен вопрос. Признаешь, что чучело, еще на кол посадят посреди поля… Разумеется, снова получил в ухо и растянулся на полу, однако на сей раз, затрещина была почти добродушной, можно сказать, отеческой, сугубо для порядка. Впрочем, Бертрану и того хватило, слишком уж много его колотили да трясли. Он кое-как поднялся, чувствуя, что еще немного, и начнет блевать. Главное, постараться брызгами обдать как можно больше «честных людей», чтоб они все сгорели!

В глазах все кружилось, двоилось и троилось. Ноги подгибались.

— Ты кто такой?

На этот раз вопрошающий подошел поближе, Суи смог его разглядеть. На вид — обычный пожилой дядька, лет сорока и все годы, что называется, на морде. Морщины, белесые ниточки старых шрамов, из них уставились мутноватые, серо-белесые глаза… А на левый, дядька и вовсе слепой — вон бельмо какое! Седая короткая борода, первые залысины…

Бертран криво улыбнулся разбитым ртом — губа дергала болью, зато отгоняла марево от сознания, сплюнул под ноги дядьке:

- Я Бертран ди Суи из Суры, а тебя не знаю. Может, представят уважаемые люди?

Живот тут же пронзила острейшая боль, и Бертран снова оказался на полу, корчась и поскуливая от невозможности даже разогнуться.

— Дерзкий, — прокомментировал одноглазый. Он чем-то неуловимо походил на Мармота или, правильнее сказать, Мармот походил на седобородого. Роднила обоих правильная, хорошо поставленная речь, а также уверенность, что все, кому надо, эти мудреные словеса очень внимательно выслушают, как откровение, не отваживаясь вздохнуть громко.

— Тупой или смелый без меры? — поинтересовался одноглазый. — Хотя разница, в общем, невелика…

— Кажется, и того, и другого, — пропыхтел Суи. — Можно с лепешкой, но посвежее.

— И что же нам с тобой делать? — спросил куда-то в пустоту седой, таким тоном, словно валяющийся в его ногах Бертран был слепым щенком, и весь выбор стоял лишь в том, утопить в ведре, или все же донести до реки, чтобы труп унесло подальше.

— Придушить, — солидно порекомендовала одна из каторжных морд, — ну или еще как-то кончить

Другая, откашлялась для пущей солидности, высказала свое предложение:

— Продать.

Следуя непонятной Бертрану, но явно строгой очередности, все по очереди предположили, как обойтись с наглой шпаной, которая на общественные порядки покушалась и вообще устои шатала. Фантазией обчество не блистало, все обсуждение сосредоточилось вокруг двух версий — мочить сразу (расходились в способах) или отправить на галеры. Кажется, этим нехорошим людям забыли рассказать, что рабство давно и строго запрещено по всей Империи.

Наконец очередь подошла к Мармоту, коий был последним из ораторов.

— С одной стороны, — проговорил мессир с нескрываемой грустью в голосе, — сей вьюноша суть наглый беспредельщик, коий своим свиным рылом сунулся в грядку уважаемых людей, изрядно ее разворошив… Грабеж среди белого дня, еще и людей, которые находятся под нашей защитой… За такое, как все мы знаем, топят, сунув головою в нужник.

Дался вам этот нужник, подумал Суи. Никакого творческого подхода… Несмотря на сложность происходящего, Бертран снова почувствовал себя как после гибели Руфера: в голову полезли мысли насчет того, что все это можно организовать по-иному. Без лишнего живодерства, но с бОльшей торжественностью и профитом.

— Зарезать! — снова возжелал крови Вудро. — Хочу ремней из него накромсать! Его же кишками удавлю!

— С другой же, — невозмутимо продолжил Мармот, и кровожадный тут же заткнулся, — уважаемое общество, думаю, разделит мое уважение к человеку, который за три недели наворотил столько дел.

Злодейский народ переглядывался, качая головами, кто-то кивал, соглашаясь, кто-то мотал из стороны в сторону, выражая молчаливое сомнение.

— Рассудите, господа-товарищи, — предложил Мармот. — И в город пробрался, и в канаве не сдох, и грабеж среди белого дня обстряпал. Притом, удачный и многократный!..

Ограбленный с ножом снова что-то затянул насчет страшной мсти, но мессир, не глядя, обронил коротко: «Вудро, завали ебальник», и тот сдулся, как проткнутый пузырь у вскрытой рыбины.

— Вот, кстати, еще один палец можно загнуть, — хмыкнул Мармот, — сумел даже в карман к нашему Вудро залезть, не побрезговал.

— И «Кленовый Лист», — напомнил кто-то, Бертрану невидимый.

— Кстати! — Мармот несильно пнул Суи в бок, не мучительства ради, а для обозначить присутствие, — ты там живой, свиненок?

— Не дождетесь! — прохрипел Бертран. — Красиво рассказываете, заслушался. Хочу посмотреть, чем закончится.

Средь обчества прошел негромкий смех. Кажется, определенные симпатии у зловещей публики строптивый беспредельщик снискал.

— И в мыслях не было. Так вот, и с «Кленовым Листом» вопрос решил. Притом, так, что ни одна сука из-под Колокола не подумает на нас. Полтора десятка честных горожан видели и готовы подтвердить под присягой, что за миг до того как жахнуло, выскочил оттудова именно наш новый знакомый. Весь в крови, с ножом и бешеными глазами, как у быка перед случкой.

— Они первые начали… — проговорил Суи. Он, кажется, начал понимать, к чему клонит Мармот, но верить удаче боялся.

— К слову, что там полыхнуло так? — снова легонько пнул его мессир. — Будто торфяная ловушка землю прожгла и весь огонь к небу метнула разом.

— У них бочка с маслом стояла. Неполная. Я когда выскакивал, опрокинул. А там лампа на полке, в углу…

— И ты ее тоже опрокинул? — на этот раз, пнул Бертрана одноглазый дядька.

— Она сама… — опустил покаянный взгляд Суи

Грохнул взрыв смеха. Хохотали все. Даже Вудро скорчил кривое и кислое подобие улыбки.

— О чем я и говорю, отличный же парень! — подытожил Мармот. — И повеселил знатно.

— Ну что ж… — одноглазый степенно прочесал короткую бороду пятерней, как гребнем. — Убедительно сказал.

Бертран прикусил язык, понимая, что именно в эти мгновения решается его судьба.

— Эх, — вроде бы с искренней печалью вздохнул седой вождь преступного мира. — Ведь приди сей хваткий парниша к нам по своей воле, могло бы стать началом прекрасной дружбы. Долгой и взаимовыгодной. А так… Как ни крути, устои порушены.

Бертран почувствовал, что рубашка снова промокла от ледяного пота.

— Есть правила. Правила должны соблюдаться. Без правил в нашем нелегком деле сплошной бардак и анархия, — проговорил дядька голосом, в котором больше не было ни смешинки. — И правила нарушены. А за нарушением должно последовать наказание. На том стоит наше честное сообщество, стояло и стоять будет.

Злобные хари дружно закивали. Бертрану люто захотелось обоссаться. Не в знак протеста, а от страха и невозможности дальше терпеть.

— Поэтому, отпустить столь смешного парнишку, разумеется, можно. Но что скажут люди? А главное, что подумают? — спросил поверх голов патриарх.

— Ничего хорошего, — согласился Мармот, — но топить столь везучего парня… Убивая чужую удачу, не спустим ли в сральник собственную?

— Можно зарезать! — с настойчивостью дятла предложил Вудро.

Одноглазый снова задумался, впрочем, ненадолго.

— Мы решим иначе, — приговорил он, в конце концов. — Пойдем, так сказать, иной тропой. Без наказания совсем обойтись нельзя. Но можно его отмерить правильно, соразмерно. Так и поступим. Ну-ка, ребята…

Бертрана тут же подхватили с пола. Под зад ткнулась табуретка. Вместе с табуреткой, его скоренько оттащили в угол. К счастью, не к столбу. Зато тут имелась колода. Похоже, что мясницкая. В колоде торчал топор. Небольшой такой, плотницкий, не для колки дров.

— Ой, — только и выдавил Бертран, догадываясь, что его ждет, и не понимая, радоваться тому или печалиться. Все происходило слишком быстро, а для решения столь нелегких вопросов надо бы сесть да хорошенько подумать.

— По локоть иль запястье? — деловито спросил экзекутор, голый по пояс, в рваном кожаном фартуке. Судя по красивой и цветной татуировке, изображавшей освежеванную плоть без кожи, происходил он из потомственных злодеев, чьи отцы и деды презренным мужицким трудом рук не оскверняли. Впрочем, Бертран этого не знал.

Одноглазый выдержал долгую паузу и молча указал.

— Радуйся, Бертран из Суры, что в Таилисе честные люди отличаются незлобливостью, — тихо проговорил, почти прошептал Мармот, — в столице из тебя сделали бы «свинью» без рук, ног, ушей и глаз. Клянчил бы на паперти монетки, отрабатывая долг. Или проще, снесли бы голову и отдали правильным детишкам, в мяч играть. А у нас все по-доброму, можно сказать, по отечески…

Бертран плакал, глядя на стены Таилиса. Ноги с дивной бодростью и стремительностью несли четкого и дерзкого грабителя в сторону, далеко и еще дальше. Суи шел, временами переходя на бег, и рыдал, как дитя. Нет, не от боли, и не от жалости по отрубленному пальцу — новый не отрастет, да и ладно! Он плакал от счастья. И, вытирая слезы, крепче завязывая узелок на окровавленной повязке, шептал сквозь стиснутые зубы слова страшной клятвы. Зарока, данного перед самим Пантократором: никогда-приникогда, вот вообще ни за что не оказываться в проклятых городах! Даже не смотреть в их сторону. Сплошной вред и огорчение в этих клоповниках, где злых людей напихано, как ощипаных гусей в засольных ямах.

Чтоб они все дотла сгорели!

Бертран, в силу скудости познаний, не понимает, что имел в виду мессир Мармот, говоря о правильных детях и мячах. Здесь использованы истории XIX века о преступных кланах Парижа, которые воспитывали детей, позволяя им играть с головами мертвецов.