Плохие люди

Глава 24 Темнее, чем в рыцаре

— Думаешь, повезло? — недоверчиво потянул носом Бертран. — Прям вот повезло-повезло?

Компания терпеливо ждала. Фэйри кривился в странной ухмылке. Анри озирался затравленно, будто слышал за спиной шаги, а то и недоброе дыхание в шею.

Дудочник отвел руку с пергаментом в сторону, подслеповато проморгался. Прокашлялся.

— Если верить тому, что я вижу, то у нас в руках кладовая запись.

— А это что такое, если по-простому? — распахнул глаза Бертран.

Белобрысый стенолаз с удивлением покосился на командира.

— Это… — Дудочник помедлил, тряхнул головой. Хвост давным-давно не мытых волос, в которых седины, паутины и грязи было куда больше, чем изначально черного, перевесился через плечо, словно гадюка. Подохшая то ли от неописуемого восторга, то ли от стыда за неграмотного командира.

— Это запись о том, что когда-то, некие хорошие люди, кое-где оставили что-то ценное.

— И где это «кое-где»? — кивнул Суи на пергамент. — И лежит ли оно там до сих пор?

— Ну… — протянул стрелок, — насчет второго, подозреваю, что даже Пантократор того не ведает.

— Это как?

— А это, — улыбнулся Дудочник, — значит то, что клады проходят маленько стороной мимо от него…

Бертран подумал, не повторить ли вопрос — ответ ничего не прояснил. Однако промолчал, компания и так готова заподозрить всякое.

— Клады обычно просто так не закапывают… — проговорил вдруг Анри, стряхнув свое, уже ставшее привычным оцепенение. — Ну, если серьезные, чтоб хотя бы горшочек монет.

— Жертву надо приносить, кровь проливать, — подтвердил Фэйри, — чаще всего, людскую.

— А то и вовсе на головы заклянут, — оглянувшись по сторонам, прошептал Быстрый. — Чтоб покойники хранили. Отроешь такой, а тебе как зубами мервецкими вцепятся в…

Он сглотнул, живо представив этакую конфузию.

— Или просто весь клад целиком проклянут, — веско проговорил отставной егерь, — ты его выкопал, а через месяц тебя закопали. Хорошо, если не со всей семьей.

Дудочник, кивнув командиру, продолжил:

— Потому что рука, которой прикасался, почернела. Завонялась…

— И отвалилась, — сказал Фэйри. И уточнил: — Кондомов огонь. От него не избавиться, хоть руби, хоть маслом заливай.

— С другой стороны, тут написано, что золота и серебра там лежит больше, чем можно увести на десяти телегах.

— Брешут! Столько денег не закапывают, а в сокровищницы складывают, — уверенно предположил Бертран и забрал роковой пергамент у Дудочника, поднес к свету. Кожа была хорошей, качественно выделанной, да еще и, судя по всему, с какой-то пропиткой. Да и на чернила не скупились. И хоть лист изрядно поистрепался, запачкался в пыли и разной дряни, края пошли рваными зубцами, а кое-где и черные точки плесени расползлись, но все равно запись худо-бедно читалась.

По краям грязного куска кожи неведомый автор старательно (Суи мысленно даже увидел язык, высунутый от тщательности) вывел вязь букв, слив их в один поток, без пробелов и каких-либо черточек, закрутил в несколько слоев, да так, что не понять, где начало, где конец… Добавил какие-то черточки, да еще и линии, на буквы не похожие совершенно, разбросав их по всему листку. Посредине нарисовал черный кружок, а над ним очертания то ли гор, то ли холмов…

— То ли телег с золотом, то ли некрасивых сисек… — закончил Бертран мысль. Признаваться, что неграмотен, предводитель банды не хотел, поэтому состроил выражение морды лица скептическое, преисполненное недоверия к записанной мудрости.

— Если сиськи есть, то они уже красивые, — поделился старческой мудростью Дудочник, — но мне тоже кажется, что это скорее горы.

— Дай! — протянул руку Анри.

Бертран подал пергамент стенолазу. Тот внимательно посмотрел на рисунок, уставился на потолок. Лицо его расплылось в улыбке, а глаза заблестели.

Дудочник, внимательно смотревший на стенолаза, подмигнул Бертрану, а губы его беззвучно напомнили слова про любимого засранца.

Суи, грозно нахмурившись, топнул ногой:

— По роже вижу, что ты эти холмы знаешь.

— Знаю, — повернулся к командиру Быстрый, — и это, не сказать, чтобы прям далеко. Хребет Докуч-Ива. Слева гора Корабельная, зовется так потому, что и в самом деле на корабль похожая. Справа — Треугольная. Три дня пути. Может, меньше. Вот только, ты не прав, — обратился Анри к товарищу, — тут написано не про десять телег. Вот эти два слова не так читаются, звучит похоже, но значит не «телега», а «изобилие». То есть про то, что там лежит куда больше, чем любому человеку нужно до конца жизни. Писал человек, обученный старым наречьям. Но обученный плохо, совал мудреные слова куда ни попадя, отсюда и путанница.

— Твои слова куда интереснее, — фыркнул Бертран, — а то ведь если телеги мышами запряжены? Вроде все правильно, а имеем одно сплошное издевательство. И возня не стоит выхлопа — как свинью стричь.

— Сразу видно, что ты никогда этого не пробовал, — прицокнул языком Фэйри, — стричь свинью — одно сплошное удовольствие. Начнешь с утра, а к темноте у тебя и колбасы, и рулька, и уши с хвостом — грызи, пока зубы есть.

— Это откуда? — не сообразил Анри. — Где все это возьмешь?

— Ты ее пока подстрижешь, возненавидишь всем сердцем. А когда так, то проще сразу зарезать. Прошла любовь, завяла репа.

— Какой-то слишком уж творческий подход, — намекнул Бертран.

— Уж простите, — развел руками стенолаз, — как умеем.

— Десять телег… — мечтательно протянул Дудочник.

— Так ведь Анри говорит, что не правильно ты прочитал, — поддел Фэйри.

— Кто не верит в десять телег, тому ни одной не достанется, — рассудил командир, — дадим две монетки и пинка под зад.

— Ой, да пошли вы все нахер! — Быстрый, завалившись на нары из горбыля, скудно прикрытые тощим слоем прелого сена, пожелал всем спокойной ночи.

Нетерпение воткнуло в зад компании не просто ржавое шило. Нет, оно со всего размаху загнало здоровенный гарпун, каким на севере ловят гигантских волосатых рыб с пластинками в пасти вместо зубов. Загнало по самую рукоять. И начало ворочать из стороны в сторону.

Если бы не безлунная ночь, чего доброго, бросили бы только-только обустроенный дом, и без промедления побежали в ночь, размахивая пергаментом. Благо горы, названные Быстрым, знали все четверо. Но темнота остудила самые нетерпеливые головы. Впотьмах можно и в овраг свалиться, и с разбегу пробить грудь, напоровшись на сучок. И вообще, под каждым кустом сидит голодный медведь, ждет незваного гостя.

Заснуть никто не мог, волнение потряхивало каждого.

Бертран лежал на спине, глядя в потолок, повторял слова из записки, прочитанные вслух Анри: «От бесовой вилки, что под кровавым камнем, три дюжины пар шагов к смерти солнца, а после — две дюжины туда, куда до срока не идут».

Загадка на загадке! Суи беззвучно выругал автора — вот же премерзкая скотина! Нет, чтобы по-человечески написать, что и как. А то лежи, ломай голову! «Смерть солнца», это, наверное, закат. Тут иное не придумать. А все остальное⁉ Содомит мокрожопый! Горожанин грамотный!

В Суре, как ни странно, о кладах никто и никогда не рассказывал. Даже самые замшелые старики, и те ни разу ни словечком не обмолвились. Наверное, потому что настоящих кладов никто не закапывал за отсутствием таких ценностей, что требовалось бы скрывать крепко и надолго. У крестьянина все добро постоянно в деле, если чего-то нужно, то меняется вещь на вещь, скажем, на домашнюю холстину иль мешочек зерна. А коль заводится монетка, она идет сразу в дело, ведь нету на свете хозяйства, в котором есть все и ни в чем нужды не имеется. Крышу перекрыть, топор новый купить, свадебного вина для обчества купить, чтобы никто не сказал, дескать, семья нищебродская и невеста, должно быть, порченая…

У товарищей же историй было на любой вкус. И про то, как откапывали, и про то, как закапывали. И про то, что случалось, если взять не по правилам.

Историями компания делилась щедро, выплескивая ведерки памяти до самого донышка…

— А она им руки отрезала, и ими же откопала! — продолжал Дудочник.

— Да ну нахуй! — сомневался недоверчивый Фэйри.

— Так дождалась, пока окоченеют. Ну или там не земля была, а песок. А песок можно и палкой грести.

— Или все это чушь, и у ней лопата была.

— И десяток слуг в помощь.

— И всех зарезала! Всех! И кровью окропила! Круг провела! И трем черным петухам головы отрезала.

— Это получается, что теперь на трех мертвецов клад заклят? И как же его доставать-то?..

— Насрать сверху и размазать, — грубо посоветовал Бертран, оборвав рассказ на полпути. — Друзья, называются! Лежат, языками чешут, а хорошему человеку и до ветру выйти страшно. Наслушавшись-то!

— Все, прекращаем, — строго произнес Дудочник, — время болтать и время ходить до ветру, время слушать и время спать, время…

— Так, — оборвал Суи, — что там с кладом-то делать, если на трех мертвецов?

— Нужно Симону Зилоту жертву принести. Три капли крови.

— Не слышал о таком святом… — подумав, сказал Бертран, который в детстве частенько хвастался тем, что знал всех-всех святых, даже самых неприметных.

— И я, — эхом отозвались стенолазы.

— А это и не святой, — хмыкнул Дудочник и мгновенно захрапел. Наверное, решив поиздеваться напоследок.

Сапог, который Бертран метнул в мерзкого стрелка, попал в стену над его головой, свалился на подлеца. Стенолазы тоже не промазали.

— О, — обрадовался коварный стрелок, — а мне и выходить теперь не надо! Прям в сапоги напружу!

— Ах ты ж падла, — пронесся по домику слаженный рев трех глоток.

— За это вы меня и любите! — хихикнул Дудочник. И добавил: — Всем доброй ночи, господа! Время спать и видеть о том, как мы будем тратить наши денежки.

Острый гарпун нетерпения все же довел свое дело до конца. Компания подскочила затемно, едва начало сереть небо.

Зевали, терли воспаленные глаза, переглядывались. Осень подкралась совсем близко, и люди озябли, ежились, уберегая тепло. Была бы воля — никто и не подумал сейчас вылезать из-под одеяла, пусть тощего и дырявого. Все дождались бы, пока солнышко залезет повыше, согреет землю. Но жажда шальных и огромных денег побеждала холод.

Фэйри, зевнув особенно отчаянно — Бертран слышал, как щелкнули связки в челюсти — произнес:

— У меня знакомый у себя же на заднем дворе яму копал. Нашел кувшинчик серебра, времен Старого Императора. Побежал домой, к шлюхам. Пока добежал, вспомнил, зачем яму копал.

— Удивительно гадкая история, — ответно зевнул Дудочник, — а главное, совсем не оригинальная.

— Во-во, — кивнул Бертран, — я такое тоже слышал. Только там было про горца и овцу.

— Не, — помотал головой Анри, — давайте шлюх оставим. С ними как-то привычней.

— Договор! — снова зевнул Дудочник. — Не люблю овец. Разве что сожрать.

— Ну! — подтвердил Суи и начал снимать с полки у печки остатки еды.

— Овцы, шлюхи… — протянул Фэйри, — главное, же суть!

Стенолазу никто не ответил.

После быстрого и тихого завтрака — только зубами иногда лязгали — торопливо начали собираться. Времени отняло немного — нищему-то, всех сборов — хер через плечо, и в другую деревню.

Приставили упавшую дверь к проему, заткнули щели ветками — чтобы проныра-хорек не проскочил. Закинули на спины тощие мешки, проверили оружие… Дом, обретший было хозяев, казался брошенным ребенком. Обиженно таращился исподлобья маленькими окошками, тянулся к людям гнилыми досками крыши…

Бертран дернул головой, изобразив короткий, очень короткий поклон.

— Мы вернемся к листопаду. Ты даже соскучиться не успеешь.

Затем повернулся к компании:

— Пошли, что ли?

— Долог путь до Старой Ели, — гнусаво затянул незнакомую песню Анри.

Фэйри тут же ткнул менестреля локтем в бок:

— Ты еще бы поминальную запел!

— Пусть воет хоть поминальную, — милостиво махнул рукой Бертран, — будем считать, что это скорбь о нашей прошлой нищете. Светлая такая скорбь, чистая…

— Овце в трещину ту чистую светлость, — огрызнулся Фэйри.

— Тут даже спорить смысла нет! — пожал плечами командир и первым ступил на тропу, сулящую приключения, вино и шлюх. Живых и теплых.

Горы были рядом — руку протяни. Но так всегда кажется — вроде рядом, а в действительности шагать да шагать. Компания шла целый день, а заснеженные вершины ближе не стали. Даже наоборот, казалось, что они уходят, все дальше и дальше… Бертран шел и гадал, выдержат ли сапоги такую дорогу. Кожа на подошвах прохудилась, того и гляди, обувь каши запросит. Придется как дикарю какому-нибудь — ноги тряпьем или рваной кожей оборачивать.

Вечером, когда компания расположилась на ночевку — удачно подвернулся молодой, а оттого густой ельник, непрошибаемый никаким дождем — неожиданно вдрызг разругались проводники. Анри колотил себя по груди, орал, что он местный и знает, куда идти. И Дудочник, словно в кривом зеркале отражая Быстрого, так же грохотал кулаками, клянясь всеми святыми, что он знает лучше, потому всякая безмозглая молодежь заплутает и в трех елках.

Не выдержав, Бертран кинул в обоих по шишке — их, прошлогодних, много валялось среди опавшей хвои — и приказал заткнуться до утра, потому что орать на ночь глядя, есть дурная примета к плохому сну. Обиженные проводники заткнулись. Правда, молчание продлилось недолго — и пальца не прошло, как начали шипеть друг на друга, словно хорьки. Но под шипение заснулось легко — словно под легкий дождик.

Утро выдалось необычно теплым, прям летним. Проснувшись, Бертран протер глаза, поворочал затекшей шеей — удивительно быстро привыкаешь спать на земле! Главное накидать побольше веток и прочего лапника, травы по возможности добавить и хотя бы сухую тряпку еще поверх. Иначе плохо будет. Суи навидался на стариков, у которых по старости или несчастью почки отказывали. Судя по увиденному, проще и легче было рожать. Ну или незамысловато повеситься.

Спорщики, нахохлившись, сидели двумя мокрыми курицами у потухшего костра. Зевали. Хмурились. Вид у них был такой, будто полночи друг дружке ножи показывали.

— Доброе утро! — нарочито весело сказал Суи.

— Ага, — ответил Дудочник.

Быстрый молча кивнул.

— Решили, как нам идти?

— Решили, — теперь уже отвечал стенолаз, а егерь морщил нос, точно хотел чихнул.

— Это вы правильно, это вы молодцы! — подбодрил командир. — А то начали тут ерундить, время зря терять. Нас дом ждет.

— И клад!

— И шлюхи, — мечтательно проговорил Фэйри, закатив глаза.

— Не будем медлить, друзья, вдруг не дождутся! Или вообще закончатся.

«Бесовую вилку» трудно было не найти! Две громадные, неохватные лиственницы росли из одного корня, прислонившись к гранитному утесу. Разделившись на уровне в два человеческих роста, вымахали на такую высоту, что шапка падала, а рот в изумлении сам собой распахивался. Но однажды, когда Пантократор гонял бесов, метко поражая их молниями, какой-то из них, решивший, что он самый хитрый, решил отсидеться в дереве.

Но Пантократор высоко сидит, далеко глядит! И рука у него твердая, точная. Каждой лиственнице досталось по молнии. Кроны облетели от удара, остались самые толстые ветви. Стволы обуглились, почернели… И торчали теперь прямо в небо, словно намекая, что будь их воля — этой бы вилкой кое-кому под его божественный зад, чтобы не губил невинных.

Суи прогнал крамольные мысли, почесал натертый пах — внезапная жара взмылила компанию, словно загнанных лошадей. В этот миг он был готов отдать даже часть клада за глубокую реку с холодной водой. Монетку, а то и две. Из тех, что поистертей.

Колупнув кору ногтем, Бертран заозирался:

— И где у нас тут закат будет?

Правильней бы дождаться и узреть, так сказать, натурно, а следующим утром начать раскопки, но ждать еще целый божий день никому не хотелось.

— Где-то там, — махнул Фэйри.

— Как я люблю такую точность, — хмыкнул Суи, — но на первое время решим, что ты прав.

Кровь прилила к ушам белобрысого, но он ничего не сказал. Бертрану стало стыдно. На короткий миг.

— Чьими шагами мерить будем? — уточнил Анри.

Компания переглянулась. Все четверо были разного роста. На трех дюжинах шагов, если махать ногами широко, разница могла набраться в добрую сажень, а может и два.

— Херней страдаем, — подумав, высказался Бертран, — если там столько золота, то место приметное. Никак десять телег не впихнешь барсуку в нору.

Он смолчал насчет подозрений, что подспудно бродили в уме, насчет несметности богатств. Бертран кладов никогда не прятал и не закапывал, но соображалка подсказывала, что даже одна телега, полная серебра и золота — это тяжело. И опасно. То есть сопровождать ее будет не один человек, также как и закапывать. А уж если телег много… Дальше здравый смысл кончался и начинались путаные догадки — если много свидетелей, то кто-то уже додумался по-тихой все себе забрать. А если свидетелей не осталось, значит, вместе с добром закопаны мертвяки, вряд ли мирные и незлобивые. И так далее…

Еще скучнее и тоскливее была мысль — чем копать-то? Лопата на всю компанию была одна и та плохая, деревянная, с узенькой полоской железной оковки. Придется строгать палки-копалки, рыхлить твердую землю, перевитую корнями… Тьфу! Разве ж для этого бежал от крестьянской жизни, чтобы снова копать, причем негодным инструментом⁉

— Плохо ты, брат, барсуков знаешь! — тем временем решил поумничать Дудочник. — Барсук, он такая падла. Роет и роет! Норы — будто винные подвалы!

— Вот! — указал на небо Бертран, словно изрекая непреложную истину, коей следовало внемлить, как божественному откровению. — Не болтает, а роет. Не останавливаясь

Пристыженный стрелок поперхнулся.

Несколько первых шагов прошли вместе, одним равным шагом — чтобы никому обидно не было. Затем уперлись в камни, даже утесы — пришлось перебираться, надеясь не сбиться со счета. Каменное поле казалось бесконечным. Камни лежали неудобно — не перешагнуть, разве что перепрыгнуть. Но прыгать страшно — сломанная нога здоровья не добавляет. Кое-где все же рисковали — близость цели горячила кровь. Но все больше обходили низом, протискиваясь меж гранитных боков.

— Обвал тут был, — тяжело проговорил Анри, переводя дыхание.

— Как засыпало нашу барсучью нору, — вслух подумал Бертран, — вот же обидно будет…

Дудочник сверкнул глазами, но промолчал.

— Выкопаем, — забрался на очередную глыбу Фэйри, присел, переводя дух и давая отдых натруженным от непривычных усилий ногам. — Не бывает такого, чтобы деньги да не выкопали, бросив на полдороге.

— Ага… — выдохнул, соглашаясь, Бертран и полез дальше.

Камни кончились резко, будто великан-невидимка взмахнул мечом, отрубив лишнее. Начались кусты. Можжевельник вперемешку с дикой вишней рос по крутому склону густой щеткой.

— Мы точно туда идем? — не выдержав, спросил Бертран.

— А хрен его знает, — устало помотал головой Дудочник, разбрызгивая пот, — я начинаю забывать, как меня зовут, а ты такие сложные вопросы задаешь…

— Сю! За! — начал было Бертран.

— Иди нахер! — огрызнулся стрелок. Шагнул. И провалился сквозь кусты, не успев даже вскрикнуть.

Бертран сунулся за ним, схватившись за гибкие ветки, блестящие, словно лакированные. В душе боролись необходимость тут же лезть в драку для поднятия авторитета (нехер тут командира нахер слать!) и живейший интерес.

— Знаешь, а мы, похоже, ее нашли, — с нескрываемым огорчением проговорил Дудочник откуда-то снизу. Казалось, что близкая цель не радует беднягу.

Он стоял на небольшой полянке, у здоровенной дырки, уходящей под землю. Из черного провала тянуло холодом и ужасом. Причем без прикрас, натурально так морозец пробирал, как на кладбище в последнюю ночь осени, особенно если она приходится на завершение недели.

— Что с ебалом? — спросил Фэйри, когда стенолазы, идущие позади, тоже выбрались на чистое место.

— Терзают меня смутные сомненья, — еще сильнее скривился егерь и указал на ближайшую вишню.

Черно-красный ствол, словно петлей, охватывала потертость.

— И? — осторожно сказал Бертран.

— Туда, куда до срока не ходят, уже кто-то слазил. И притом недавно.