На самом деле имя его Джон Кервин, но помнит об этом только бухгалтер, выписывающий чеки. Все остальные, от президента мистера Макдугена до уборщицы Френсис, общепризнанной красотки и студентки Гарварда, называют его Джей-Кей.
Наружность у него самая заурядная: худощавый, невысокий, с черной острой бородкой и наивными голубыми, типично американскими глазами. И одет Джей-Кей, как положено молодому американцу, в застиранные джинсы с заплатой на колене, сникерсы и клетчатую рубаху, сквозь расстегнутый ворот которой блестит золотой крестик. С 9-ти до 5-ти Джей-Кей работает у нас в лаборатории. По вечерам он тренирует школьную футбольную команду девочек, а в «уик-енды» отыскивает, чинит и настраивает выброшенные из кинотеатров старые органы. На них играли таперы в эпоху немого кино.
Однажды он явился с торжественным лицом, роздал нам фотографии скалистого берега на фоне бледного неба и возвестил, что купил в Канаде property. «Проперти» оказалось нависшим над океаном черным базальтовым утесом.
— Геологи обещают, что через десять-двадцать тысяч лет в нем образуется фиорд, — с гордостью сообщил Джей-Кей.
А пока бьются о голые скалы океанские волны, вздымая брызги до самого неба. Утес поэтому мокрый и скользкий, вскарабкаться на него невозможно. Впрочем, на вершине нашли приют три жирные чайки, что и было запечатлено на одном из снимков.
— На кой черт тебе этот утес, для «инвестмента», что ли? — спросила я опытным голосом.
— Подарок жене, — застенчиво улыбнулся Джей-Кей, — к третьей годовщине свадьбы. Решил купить ей что-нибудь на память. Назову утес Санди — в ее честь. И на местных картах он тоже будет так называться: Cliff Sandy.
Так рессеялся миф о прагматичных американцах… И не только эту легенду развеял Джей-Кей. Позапрошлой зимой случился в Бостоне снежный буран. Метель бушевала всю ночь, и на утро город был погребен. Остановилось движение, автомобили оцепенели и превратились в снежные сугробы, только крыши их выступали, как спины китов. Улицы и дороги затихли, опустели, лишь пронзительный вой полицейских и пожарных машин нарушал тишину. Это спасательные службы отыскивали застрявших и замерзших водителей. Закрылись магазины и рестораны, школы и университеты, компании и банки. Наша фирма «отдыхала» целую неделю. На работу мы вернулись полные впечатлений. Все наперебой рассказывали, как делились с «заблокированными» соседями продуктами из холодильников, как раскапывали подъезды и проезды, крыши и машины. Кто-то спохватился, что нет Джей-Кея. Позвонили ему домой. Оказывается, заболел.
— Не беспокойтесь, отлежусь дня два-три и буду в порядке, — сказал он. — Привезите мне мои расчеты, — все равно валяюсь, в постели поработаю.
Вечером, захватив папку с результатами экспериментов, я поехала к нему в Медфорд, маленький городок в предместье Бостона. Дверь мне открыла Санди, курносая шатенка с круглыми глазами.
— Спасибо, что навестили, давайте обедать, мы как раз садимся за стол.
В гостиной с потолка свисали немыслимые растения: пушистые листья, серебристые мохнатые стебли, лиловые и пунцовые цветы. В углу росло в кадке апельсиновое дерево, — ветки прогибались под тяжестью пяти оранжевых шаров.
— Ну и красота, настоящий зимний сад!
— Вам нравится? — обрадовалась Санди. — Это Джей-Кей ухаживает за ними.
— А мебель-то какая необычная!
— Вам нравится? Джей-Кей сделал ее сам.
На стене висела фотография: Джей-Кей возле рыбацкого суденышка обнимает гигантскую меч-рыбу, болтающуюся на кране.
— Господи, какая рыбина!
— 960 фунтов. Ее поймал прошлым летом Джей-Кей.
Выходит, что куда ни бросишь взор — все на свете творение рук Джей-Кея. А вот и он сам выполз из спальни.
— Что с тобой стряслось? Температура высокая?
— Ерунда, не о чем говорить. Устал немножко.
— С чего бы это? Все нормальные люди как раз отдыхали. Может, простудился?
— Черт его знает… Да пустяки, отлежусь и буду, как новенький.
Однако выглядел Джей-Кей неважно: почти ничего не ел и сразу же лег. Видно было, что ему здорово не по себе.
— Может, врачу позвонить? — предложила я.
— Come on, — замахал руками Джей-Кей, — причем тут врач, — дайте мне отоспаться.
Через два дня он поправился и уехал в командировку в Хьюстон. Метели и вьюги остались позади, жизнь вошла в свою колею.
И вот на днях, полтора года спустя после шторма, я сидела в приемной Массачусеттского госпиталя. На глаза мне попалась брошюра «Snow Storm, 78». Я рассеянно открыла ее. С первой страницы смотрел на меня улыбающийся Джей-Кей. Под фотографией была подпись: «Джон Кервин, 28 лет, два дня подряд приходил пешком из Медфорда, чтобы добровольно и бесплатно сдавать кровь для пострадавших. Его дом находится в 8 милях от госпиталя. Таким образом, мистер Кервин проделал за два дня путь в 32 мили по колено в снегу и сдал 25 унций крови».
На следующий день я подошла к нему в лаборатории и показала брошюру.
— Му goodness! — смутился Джей-Кей. — Зачем это было печатать. Просто смотрели мы с Санди новости по TV, и там сказали, что очень нужна кровь. Два раза прерывали новости, просили сдавать. Я и пошел.
— Сколько же времени ты шел?
— Не помню уже. До госпиталя часа четыре-пять, а обратно немного дольше. Отдыхал чаще. Посижу на снегу и пойду, посижу и пойду. Вот только кофе негде было выпить, — позакрывали все… That’s all.
…That’s all. Я спрашивала многих потом, слышал ли кто-нибудь эти призывы? Нет, ни я, ни мои друзья не слышали, или не помнили, или не обратили внимания, или в голову не пришло, что это обращено к нам.
В родной стране нас отучили прислушиваться к общественным призывам.
Чем же кончить рассказ про Джея-Кея? Лучше всего новостью: в сентябре у него родился сын. Мы приехали к ним с шампанским и коляской. Джей-Кей-junior утопал в кружевах, в кроватке у его ног, опровергая все представления о гигиене, щурился персидский кот.
— На кого похож? — спросил Джей-Кей, потом помолчал и добавил. — Хорошо бы — на Санди.
Наследник утеса смотрел на нас наивными голубыми, типично-американскими глазами, а кругом шумело типично-американское party, и малышу желали быть миллионером, сенатором и, как водится, президентом США.