Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 10. Кніга 1

Ясно сознавая свой долг…

16 февраля начнутся Дни белорусской литературы на Гродненщине. Труженики области встретятся с видными белорусскими писателями, поделятся с ними своими достижениями в истекшей пятилетке, прослушают выступления признанных мастеров слова.

В понедельник из Минска по пяти маршрутам выезжают пять бригад белорусских писателей. В первый день их будут встречать трудящиеся пяти районов: Сморгонского, Кореличского, Вороновского, Слонимского и Волковысского. В последующие дни недели писатели побывают во всех остальных районах, посетят ряд колхозов, примут участие в работе литературных объединений при редакциях районных газет.

В составе писательской делегации, возглавляемой народным поэтом республики Максимом Танком, — лауреаты премии Ленинского комсомола поэты Геннадий Буравкин, Анатолий Гречаников, Василий Зуенок, поэты Петр Макаль, Евдокия Лось, Олег Лойка, прозаики Павел Мисько, Николай Круговых, Леонид Прокша, Алесь Осипенко и другие.

Эти Дни не случайно проводятся на гродненской земле, далеко известной своими трудовыми успехами и издавна славной литературными традициями, нашедшими в наше время новое воплощение и более высокое развитие. Мы с гордостью и уважением называем сегодня замечательные имена наших предшественников, белорусских писателей прошлого, наших земляков: вождя героического восстания 1863 года публициста Кастуся Калиновского, его боевого соратника и зачинателя белорусского литературного возрождения Франтишка Богушевича, замечательного белорусского поэта Максима Богдановича, поэтессы-революционерки Тетки, недавно ушедшего от нас Михася Василька; польских и польскобелорусских писателей прошлого, чьи судьбы так или иначе связаны с землей Гродненщины: Адама Мицкевича, Элизы Ожешко, Владислава Сырокомли, Винцента Каратынского, а также современных деятелей братской польской культуры: Ежи Путрамента, Виктора Ворошильского, Евгения Кобатца. Все они своими недюжинными усилиями и своим талантом служили делу народа, из которого вышли, способствовали его социальному и национальному освобождению.

Второе десятилетие на Гродненщине работает созданное в 1964 году областное отделение Союза писателей БССР, объединившее ряд местных прозаиков, поэтов и критиков. Вся литературная и общественная деятельность отделения тесно связана с жизнью трудящихся области, с задачами и проблемами, решением которых заняты труженики сел и городов Гродненщины. Эта связь зримо проявляется в стихах и баснях нашего старейшего литератора, бывшего преподавателя Гродненского педагогического института Михаила Юрьевича Дубровского, который регулярно, хотя и не так часто, публикуется на страницах областной и районных газет. Михась Дубровский в своем творчестве предпочитает сатиру и испытанным языком басен вносит свой вклад в борьбу с косностью и пережитками, еще имеющими место в жизни.

Героизм, проявленный советским народом в годы Великой Отечественной войны, является центральной темой в творчестве прозаика Алексея Карпюка, чьи книги «Две сосны», «Данута», «Пущанская одиссея» целиком посвящены борьбе против немецко-фашистских оккупантов на территории нашей области. Недавно А. Карпюк опубликовал новую повесть «Вершалинский рай», в которой нашла свое дальнейшее развитие тема разоблачения религиозного изуверства, процветавшего на «восточных кресах» в годы белопольского владычества. В этой повести, а также в вышедших за последние годы очерках о Гродненщине еще больше окреп документально-исследовательский талант писателя, углубился его психологизм.

Значительный поэтический опыт приобрела за последние годы Данута Бичель-Загнетова, успевшая издать шесть сборников стихов на родном языке в Минске и в переводе на русский язык в Москве. Стихи и поэмы ее неизменно отличаются глубоким проникновением в жизнь народа, эмоциональной насыщенностью. Культура стиха поэтессы, много взявшей от песенно-фольклорного творчества, органически национальна по своей форме. Несколько другой характер имеет поэзия сморгонского учителя и поэта Марьяна Дуксы, тонкого лирика, тяготеющего к классическим формам стиха, широким тематическим диапазонам.

Много лет в Новогрудке живет и работает русский поэт, инвалид Великой Отечественной войны Гавриил Шутенко. Будучи тяжело раненным в одном из боев на Донце, Гавриил Шутенко совершенно лишился зрения, но тяжелое увечье не сломило в нем дух борца и художника. Он обрел свое счастье в поэзии, написал и издал несколько сборников стихов. Кроме того, труженики области знают Г. Шутенко как неутомимого пропагандиста боевых традиций Великой Отечественной войны, человека, полного оптимизма и неиссякаемой духовной энергии. В меру своих сил работает в поэзии и сотрудничает в местной печати слонимский поэт Анатоль Иверс (Иван Дорофеевич Миско), также человек нелегкой судьбы, активный участник борьбы белорусского народа против пилсудчины, партизанского движения на Слонимщине. Изданный недавно итоговый сборник — интересный и содержательный.

Любители поэзии имеют возможность наблюдать, как зреет поэтический талант нашего молодого поэта и тележурналиста Юрки Голуба, руководителя литературного объединения при редакции «Гродненской правды». Его стихи отличаются незаурядным вкусом и высокой культурой стихосложения. Ряд интересных статей о проблемах современной литературы и рецензий на произведения гродненских авторов опубликовал за последние годы преподаватель Гродненского педагогического института, критик и литературовед Алексей Петкевич.

Перечень литературных достижений Гродненщины будет не полон, если не упомянуть здесь о тех, кто, формально не являясь членами Союза писателей, тем не менее активно, в течение ряда лет работает в литературе. Это — щучинская журналистка Мария Шевчонок, издавшая первый сборник стихов, бывший юрист Петр Лисицын, опубликовавший партизанскую повесть «Февральский наст», Валентин Блакит, чья книжка юмора и сатиры вышла недавно в издательстве «Вожыка». Это — автор книги рассказов для детей Лидия Яловник и автор двух детских книг учитель Дмитрий Гаврилин. Это — успешно и упорно работающие в поэзии Евг. Евстигнеев, Вал. Чекин, Л. Цыхун. Вл. Васько, Вл. Шурпа, С. Перлович и много других — рабочих, учителей, журналистов.

Достижении Гродненщины литературной несомненны. В то же время мы отдаем себе отчет в том, что нами не все еще сделано для достойного и высокохудожественного отображения в литературе образа нашего современника, рабочего и колхозника, советского интеллигента, что еще недостаточно регулярны и действенны контакты деятелей литературы с читателями. Мы не добились еще постоянного и целеустремленного общения с массами наших сельских читателей, молодежью. Тем не менее, ясно сознавая свой долг перед народом, литераторы Гродненщины в знаменательные дни перед XXV съездом КПСС полны желания и решимости внести достойный вклад во всенародное дело строительства коммунизма в нашей стране.

[Интервью газете «Гудок»]

— Первым делом хочу поздравить вас, Василий Владимирович, с праздником Победы. Какие мысли и чувства испытываете вы в этот день?

— Тяжело ворошить пережитое. Одно дело — вспоминать, как сам воевал, как бывал в ситуациях не слаще тех, что выпадали на долю героев моих повестей. Это еще куда ни шло. Но память увязала в один узелок все — и то, что было со мной, и то, что сталось с моими товарищами по Саратовскому пехотному училищу. Все мы — восемьдесят скороиспеченных командиров — в сорок третьем попали на один фронт, в одну — 252-ю — дивизию. Я до сих пор еще страшусь принять за правду то, что все они, кроме двоих — Володи Левчука (он сейчас живет и работает в Саратове, инвалид второй группы) да вот меня, все они остались лежать на перепаханных снарядами полях, на склонах высот, командиры взводов и рот, мои ровесники и однополчане. Тяжело ворошить пережитое. Вспоминать, как я воевал, для меня все равно, что искать себя среди погибших.

— Когда читаешь ваши повести, невольно задаешься вопросом: в какой мере ваш личный опыт нашел воплощение в творчестве?

— В принципе я против использования личного опыта в творчестве. Так недолго утонуть в деталях, мелочах, растворить сюжет в частностях войны. Можно с фотографической достоверностью выписать все события боя, но так и не постичь правды войны. Надо взять десять таких вот боев и сочинить один бой для книги — тогда это будет правда. Хорошо сказал на сей счет Хемингуэй: творчество подобно айсбергу: шесть седьмых — в воде, остальное — для обозрения. Только в повести «Мертвым не больно» я позволил себе взять немного из того, что испытал на войне сам. В сорок четвертом, у Кировограда мы попали под танковую атаку, я был тяжело ранен, меня, как и героя повести, укрыли от смерти в маленькой украинской хатке… Целиком же полагаться на личный опыт — опасно. Мало того, что это вредно для творчества, — это еще уводит писателя от правды на окольные пути частностей.

— Один день войны, один бой… Почему так сжато время, отведенное героям в ваших повестях?

— На войне был свой отсчет времени. Год войны — за три. День, один день войны, если сложить вместе все пережитое, мог растянуться до неощутимых пределов.

Как бы ни подчинял герой себе создавшиеся обстоятельства, в одном он все же был бессилен — защитить себя от смерти. Выжить на войне было очень трудно, и поэтому каждый прожитый в бою день стоил одним полжизни, другим — целой жизни. В такой ситуации вопрос о ценности человеческой жизни на войне звучит в объеме огромной нравственной проблемы «человек и война». Утверждение человечности в условиях жестокой борьбы всегда проходит остро и непременно в форме конфликта, как, например, в повести «Его батальон».

— Кстати, какую роль в разработке названной вами проблемы вы отводите в своем творчестве повести «Его батальон?»

— Повесть «Его батальон» — это слово о пехоте. Мы, писатели, в большом долгу перед человеком с переднего края войны, перед героем окопов и траншей, вынесшим буквально на своих плечах основную тяжесть борьбы. Об этом надо успеть рассказать сегодня — завтра уже будет поздно. Время работает против памяти. Нетрудно заметить, что даже в устах ветеранов война все чаще и чаще начинает звучать, как красивая легенда. Правда войны размывается временем, контуры ее сегодня уже не так четки, как это было, например, еще десять-двадцать лет назад. Я не против красивых легенд, они нужны, они помогают формировать идеал, — но научить правильно жить может только правда.

— Как вы оцениваете военную прозу последних лет?

— Буду краток. Среди всего, что написано о войне, я выделяю «Хатынскую повесть» Алеся Адамовича, роман Георгия Бакланова «Июль 1941-го», роман Юрия Бондарева «Берег», роман Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого». В литературе и в жизни есть одно мерило — правда. С этой позиции я считаю перечисленное удачей нашей военной прозы.

— Писатель и читатель. Какие взаимоотношения у вас с читателем?

— Самые человеческие. Как-то так сложилось, что разговор с читателем о героях моих повестей почти всегда выходит за рамки произведения, приобретает жизненное продолжение. Мне, как писателю, такой разговор помогает взглянуть на своих героев глазами живых людей, прошедших через всю войну, увидеть заново массы деталей, мелочей, затерявшихся в моей памяти. В Гродно живет ветеран войны, бывший командир батареи Иван Григорьевич Ущаповский. Человек, прошедший через страшный период войны, переживший гибель своей армии под Ржевом, написал мемуары, больше тысячи страниц, в которых со скрупулезной точностью — удивительная у человека память! — рассказал о каждом дне войны. Я два месяца редактировал эти мемуары и хотел бы надеяться, что они увидят свет. Я верю каждому его слову — святая правда, черный хлеб войны. То, что я узнал из этих мемуаров, безусловно, помогло расширить обзор видения войны. Вообще встречи, беседы с читателями никогда не проходят для меня бесследно — рано или поздно то, что ты узнаешь от читателя, переплавится в замыслах новых повестей.

— Ваши повести очень «кинематографичны» — в них есть острый сюжет, ярко вычерчен главный образ, высвечена высокая нравственная проблема, словом, — все, что нужно для фильма. Как, на ваш взгляд, сложилась кинематографическая судьба героев повестей?

— Неважно. Я не могу назвать ни одного фильма, в котором не обнаружил бы невосполнимой растраты самого главного, чем я всегда дорожу, — правды войны. «Альпийская баллада», «Третья ракета» страдают схематичностью, что уже само по себе убивает непосредственность мыслей и поступков героя, превращает его в носителя ходульных истин без малейших допусков плюс-минус. Но я все же верю в силу настоящего искусства. Сейчас на «Мосфильме» режиссер Лариса Шапитько снимает фильм по «Сотникову». Мои встречи с режиссером, беседы, совместная работа над сценарием дают мне право надеяться, что этот фильм может стать вровень с правдой войны.

— Поскольку разговор сам собой зашел о творческих замыслах вообще, уместно, думается, спросить вас, Василий Владимирович, что мы вправе ожидать от вас в ближайшие годы.

— Я не любитель афишировать свои планы. О замыслах я вообще предпочитаю молчать. Это ведь область сокровенного.

Если же сказать в двух словах, то это будет повесть о партизанах. Место действия — Белоруссия. Время — 1943 год. Мне думается, что партизанское движение — это пока еще нетронутый литературой пласт войны, и разработка его сулит нам, писателям, открытия, значение которых в полной мере сегодня просто трудно предопределить. Пружиной повести будет все та же проблема доброты и человечности в условиях самой ожесточенной борьбы. Вот и все, что могу себе позволить сказать о замыслах. Пишется трудно — слишком огромен материал, на котором строится повесть.

Гады, аддадзеныя мастацтву

Народнаму артысту БССР Мікалаю Мікалаевічу Яроменку споўнілася 50 гадоў, 28 з якіх аддадзена сцэне.

Сваё творчае жыццё М. Яроменка пачаў яшчэ навучэнцам тэатральнай студыі пры Беларускім тэатры імя Якуба Коласа ў Віцебску. За час работы ў тэатры імя Якуба Коласа акцёр стварыў цэлую галерэю каларытных вобразаў у спектаклях класічнага, зарубежнага і сучаснага рэпертуару. Сіла духу, цэласнасць натуры, упэўненасць у перамозе дабра — вось асноўныя рысы характараў яго герояў. Інсараў у інсцэніроўцы паводле рамана Тургенева «Напярэдадні», Азорыч у драматычнай паэме П. Глебкі «Святло з Усходу», Бахіраў у інсцэніроўцы паводле рамана Г. Нікалаевай «Бітва ў дарозе» і іншыя ролі, створаныя акцёрам, вылучылі М. Яроменку ў шэраг вядучых, цікавых акцёраў тэатра.

Вялікім дасягненнем у яго творчасці стала роля Бахірава. У гэтай рабоце акцёру ўдалося праўдзіва паказаць складанае інтэлектуальнае жыццё сучаснага чалавека, узняць праблемы, якія хвалююць.

У Віцебскім тэатры М. Яроменка вырас да сталага майстра сцэны. Яго працавітасць і патрабавальныя адносіны да сябе прыносілі жаданыя вынікі. Гады, праведзеныя ў гэтым тэатры, былі насычаны цікавымі пошукамі.

У 1959 годзе М. Яроменку запрашаюць у Беларускі акадэмічны тэатр імя Янкі Купалы. Адным з вышэйшых дасягненняў яго на сталічнай сцэне з’явілася стварэнне вобраза Канстанціна Заслонава ў аднайменнай п’есе А. Маўзона. У гэтай рабоце вялікую дапамогу акцёру аказаў народны артыст СССР Б. В. Платонаў, які з любоўю перадаваў М. Яроменку свой вопыт і майстэрства. Акцёр з велізарнай стараннасцю падышоў да работы. На кожную рэпетыцыю ён прыносіў штосьці новае. Тыя складаныя псіхалагічныя працэсы, якія адбываліся ў душы Заслонава, акцёр даносіў з вялікай сілай і дакладнасцю. Ролю Заслонава М. Яроменка праводзіць на кантрастах. Вялікая стрыманасць, як бы прыглушанасць пачуццяў — і раптам моцны выбух пачуццяў. Вобраз, створаны М. Яроменкам, вызначала незвычайная душэўная прыгажосць, грамадзянскі пафас. Гэта роля стала вялікім творчым узлётам акцёра і прынесла яму заслужаны поспех. У 1967 годзе М. Яроменка быў удастоены высокага звання народнага артыста БССР.

М. Яроменка на працягу раду гадоў быў сакратаром партарганізацыі тэатра. Ён заўсёды вядзе вялікую грамадскую работу. Яго, актыўнага члена мастацкага савета тэатра, пастаянна хвалявалі і хвалююць праблемы рэпертуару, рэжысуры, выхавання маладой тэатральнай змены. Ён шчодры на параду, заўсёды гатовы падзяліцца вопытам.

Цяпер М. Яроменка — адзін з папулярнейшых беларускіх кінаакцёраў. Гэту славу стварыла яму перш за ўсё роля Паўлава ў фільме С. Герасімава «Людзі і звяры». Праўдзівы вобраз, створаны М. Яроменкам, усхваляваў сэрцы гледачоў. Акцёр стварае яркія вобразы ў многіх іншых фільмах. Ён іграе Русакова ў фільме «Масква — Генуя», Івана Макаравіча у «Пагоні», Бутрова з «Прарабскага ўчастка», бальшавіка Ваўліна ў «Крушэнні імперыі», бацьку ў «Іване Макаравічу» і рэвалюцыянера ў «Вечным клічы»…

За 28 гадоў работы Мікалай Яроменка сыграў каля 90 роляў у тэатры і больш за 30 — у кіно. Але як на сцэне, так і ў кіно работу артыста заўсёды вызначае самабытнасць, свой уласны почырк. Акцёрскаму таленту М. Яроменкі ўласціва імкненне ствараць цэласныя натуры, чые жыццё падпарадкавана адной мэце, адным пачуццям.

Два апавяданні

Віктар Астаф’еў — адзін з самых таленавітых празаікаў Расіі, прадстаўнік пакалення, у юнацтве абпаленага вайной, былы радавы-сувязіст, цяжка паранены на фронце. Перш чым узяцца за літаратуру, Астаф’еў перабраў шэраг прафесій — ад грузчыка да журналіста, спазнаў усю нялёгкую слодыч фізічнай працы. Ужо яго першыя апавяданні вызначаліся глыбінным веданнем жыцця, тонкай назіральнасцю і разуменнем псіхалогіі маладога чалавека, нядаўняга франтавіка. Аповесць пра вайну «Зоркапад» прынесла яму ўсесаюзную вядомасць, неўзабаве падмацаваную новымі аповесцямі «Кража», «Пастух і пастушка», «Апошні паклон».

Амаль ва ўсіх творах В. Астаф’ева жыве непатольная любоў да прыроды Поўначы і роднага пісьменніку Урала. Застаючыся выдатным рэалістам, Астаф’еў у многіх сваіх творах узнімаецца да высокага асэнсавання тэмы мінулай вайны, прыроды, жыцця чалавека.

[Адказы на пытанні ўдзельнікаў літаратурнага семінара ў Доме творчасці пісьменнікаў у Каралішчавічах]

— Гадоў дваццаць назад я таксама быў на такім семінары. Толькі, здаецца, нас тады было менш. Самае галоўнае, чым мне запомніўся той семінар, гэта — разгляд твораў. Пачынаючыя пісьменнікі яшчэ не навучыліся хітраваць і праўду кажуць не тоячыся.

Ці хто прывёз з вас і аповесць?.. Адну? Ну і добра, што не многа. Бадай, лепш пачынаць з апавяданняў. Сёй-той з маладых, асабліва калі ён атрымаў адукацыю і мае некаторы жыццёвы вопыт, лічыць, што трэба адразу пісаць раман. Увогуле гэта натуральнае адчуванне, і чалавеку здаецца — каб стварыць раман, трэба паўней расказаць пра сваё жыццё, уклаўшы яго як найменей у тры-чатыры тамы. Я ведаў аднаго такога чалавека, які звёў амаль пятнаццаць гадоў на шматтомны раман — і нічога не атрымалася. I ён ездзіў па Савецкім Саюзе, прасіў дапамогі і не верыў у няўдачу. Праўда, нядаўна ён прыслаў пісьмо, піша, што раман будзе перарабляць у аповесць.

Таму я хачу паўтарыць — лепш пачынайце з апавядання. А тады бярыцеся за аповесць або раман. А можа, хто так і застанецца апавядальнікам. Лічу, што па шэрагу прычын самы ёмісты і чытабельны жанр — аповесць. Некалі і Твардоўскі прызнаваўся, што з празаічных жанраў яму больш да душы невялікая аповесць.

Раман і аповесць стаяць вельмі блізка, розніца паміж імі невялікая. Жанравае адрозненне?.. Канечне, яно не бясспрэчнае. Але, па-мойму, галоўнае ў іншым. Раман абавязвае да больш шырокага паказу праўды часу. Аповесць жа мае права даць нейкую частачку гэтай праўды. Ёсць і іншыя цікавыя жанры, бываюць змешаныя, але тым не менш значныя творы. Узяць тое ж эсэ. Зрэшты, жанравая прыналежнасць, чысціня жанру — не самая важная праблема. Абы твор быў значны па зместу і з цікавасцю ўспрымаўся чытачом.

Адносна цікавасці. Калі глядзіце сумную, незаймальную кінакарціну і вам не цікава, — лічыце, яна няўдалая. У прозе ўсё больш складана. Твор можа быць значны, а чытацца без асаблівай займальнасці. Можа быць наадварот: за знешняй займальнасцю хаваецца банальнасць характараў і сітуацый — я такі твор да канца не чытаю. Але з цікавасцю чытаю твор, у якім ёсць нешта большае, чым займальнасць — унутраная займальнасць, драматызм думкі! Вядома, гэта мае суб’ектыўныя адносіны, у іншых пісьменнікаў і чытачоў успрыманне можа быць іншае.

— З пісьменнікаў на ваенную тэму каго Вы асабліва высока цэніце?

— Літаратура — не спорт, дзе можна паставіць людзей на старт, і секундамер з вычарпальнай катэгарычнасцю вызначыць канкрэтнае месца кожнага на прыступцы п’едэстала. Літаратура ўвесь час у руху. Канечне, ваенная літаратура мне бліжэй за іншыя, і яе выдатны ўзлёт у канцы 50-х — пачатку 60-х гадоў звязаны для мяне перш за ўсё з імёнамі Рыгора Бакланава і Юрыя Бондарава. Праўда, пасля яны адыходзілі ад ваеннай тэмы і пісалі не толькі пра вайну: адзін стварыў «Сяброў», раман пра мірнае жыццё, другі — «Бераг», дзе мірны і ваенны час перапляліся. З твораў апошніх год я хацеў бы звярнуць вашу ўвагу на раман Сяргея Круціліна «Акружэнне», надрукаваны ў «Нашем современнике», дзеянне якога адбываецца на Волхаўскім фронце. Аўтар добра расказаў пра палкі і дывізіі адной нашай арміі, што трапілі ў акружэнне. У беларускай літаратуры я мог бы назваць новы раман Івана Чыгрынава «Апраўданне крыві» — там вельмі шмат каларытных вобразаў дзядзькоў, жанчын, жывапісна ўзноўленых канкрэтных бытавых сцэн. У Паўла Місько з’явіўся цікавы раман «Мора Герадота». Вялікую і заслужаную вядомасць набыла кніга Адамовіча, Брыля, Калесніка «Я з вогненнай вёскі…» — хоць яна і створана па законах іншага жанру.

— Як вы ставіцеся да Юрыя Трыфанава? Нягледзячы на тое, што ў аснову яго кніг пакладзены іншы матэрыял, здаецца, што ў вас ёсць многа агульнага.

— Адношуся добра. Гэта цікавы празаік. Высока цаню яго бытавыя аповесці, асабліва апошнюю «Дом на набярэжнай», поўную драматызму і сацыяльнай праблематыкі. Можа, і ёсць штосьці агульнае паміж намі, але я пра гэта не думаў.

— Ваш лепшы твор?

— Якая патрэба даваць ацэнку сваім творам? Пра гэта паклапоцяцца чытачы. Аднойчы ў Маскве на сустрэчы зайшла такая ж гаворка. Я, вядома, запярэчыў дзяўчынцы, якая назвала самым лепшым маім творам «Альпійскую баладу», і ніколькі не пераканаў яе, толькі пакрыўдзіў. Што зробіш — яна так лічыць.

— Можа, трэба было спытаць — які даражэйшы?

— Даражэйшы?.. Кажуць: яшчэ не напісаны.

— Як нараджаецца задума твора?

— Задуму нараджаюць успаміны, думкі, жыццё. Усё гэта варыцца ў свядомасці на марудным такім агеньчыку, і час ад часу нешта ўсплывае. Тады крышталізуецца задума. У маіх творах нямала ўласнага вопыту, тым не менш амаль ніводзін не напісаны толькі па ўспамінах. Я лічу, што аднаго толькі аўтарскага вопыту недастаткова для стварэння мастацкага твора. Хоць ёсць, безумоўна, раманы, аповесці толькі аб перажытым аўтарам, але часта ў іх відзён знак жыццёвай адназначнасці. Чытаючы іх, верыш кожнаму слову, верыш, што так і было, але ўсё гэта надта прыватнае, звужана, і чытач не можа ўспрыняць як сваё: недастаткова тыпізавана. Аднак не трэба кідацца і ў другую крайнасць: празмерная тыпізацыя можа быць узведзена да такой ступені, што атрымаецца агульнае месца — публіцыстыка.

— Раскажыце, калі ласка, аб прататыпах сваіх герояў.

— Было б лягчэй, каб вы назвалі канкрэтны твор. Безумоўна, у творчасці не абысціся без прататыпа. Але гэта не значыць, што нейкі канкрэтны чалавек пераносіцца цалкам у кнігу, а ў другой — персанаж поўнасцю выдуманы. Часцей адбываецца сінтэз. Часам канкрэтны прататып недзе адыходзіць ад сябе, і адбываецца нараджэнне новага вобраза. Бывае, што аўтар стварае вобраз, а пазней ужо прыгадваецца жыццёвы прататып, які ў працэсе работы ўсяляецца ў вобраз.

— Вы пачалі пісаць у вайну ці пасля? Што дало штуршок?

— У час вайны думалася пра тое, як бы дажыць да вечара.

Адразу пасля вайны я напісаў некалькі апавяданняў, але працягваў служыць у арміі, а там, як вядома, літаратура — далёка не галоўная справа. Пачаў з сатыры. Першую кніжачку выдаў у бібліятэцы часопіса «Вожык». Пісаў таксама на маладзёжныя тэмы. Пасля знайшоў сваю тэму, з якой не разлучаюся. Падказалі пісьменнікі. Памятаю, паслаў у газету «Літаратура і мастацтва» два апавяданні. Раман Сабаленка адно надрукаваў, а пра другое сказаў — так не пішы. Былі і другія парады, што дапамаглі знайсці свой шлях.

— Вы адразу празаікам сталі? Ці з вершаў пачыналі, як амаль усе празаікі?

— Я позна пачынаў, таму адразу ўзяўся за прозу. Хоць у школе спрабаваў пісаць і вершы.

— Як Вы плануеце свой рабочы дзень? Колькі часу працуеце як пісьменнік?

— Я вас разумею. У наш час многія цікавяцца не толькі і не столькі творамі, колькі тэхналогіяй пісьменніцкай працы. Твор — на віду, а псіхалогія творчасці — там недзе, не даступная чытацкаму воку. У мяне няма ніякай тэхналогіі. Можа, трэба было б стварыць нейкую легенду. Але навошта? Пішу тады, калі ёсць што сказаць. Бо калі не прыходзіць нічога ў галаву, то дарэмная справа праседжваць гадзіны за сталом. Пушкін, напрыклад, у такія хвіліны лукавіў з музай, малюючы на палях чорцікаў. А калі ёсць што сказаць, то праца можа захапіць і ўранку, і ўвечары, і дома, і ў дарозе, у гасцініцы і на рыбалцы, і не заўважыш, як прабягуць некалькі гадзін. Адзіная патрэба ў гэты час — цішыня. Часта яе не хапае.

Любімая пара года для працы?.. Было — лета, калі ўсе ў разыходзе, калі ціха ў кватэры. Былі выпадкі — лепш працавалася зімой. Добра працаваць без значнага перапынку, каб не траціць нерв твора.

— Вашы адносіны да крытыкі.

— Крытыка бывае розная. У 60-я гады я добра адчуў на сабе яе сілу. Цяпер з крытыкай у мяне перамір’е. Я на яе не крыўдую. Самерсэт Маэм пісаў, што няўдачы патрэбны для пісьменніка і што няўдачы заўжды важнейшыя за ўдачы. Нават зняважлівая рэцэнзія важнейшая, чым хвалебная, павярхоўная. Ёсць аўтары, пра якіх амаль не пішуць, бо хваліць няма за што, лаяць таксама. Незайздросны лёс такіх аўтараў. Не трэба баяцца крытычных розгаў. Розгі і для аўтараў, і для крытыкаў бываюць карысныя. Бо, крытыкуючы, крытыкі таксама разумнеюць болей, чым калі пішуць прэсныя рэцэнзіі. Адмоўныя рэцэнзіі заўсёды вызначаюцца энергіяй думкі, у той час як у станоўчых думка часцяком дрэмле. Літаратура, як і жыццё, складаная рэч, і вы настройвайце сябе на гэтую складанасць.

— А як Вы ставіцеся да экранізацыі «Воўчай зграі», і ці былі цяжкасці пры рабоце над аповесцю?

— Наогул у рабоце над прозай бываюць цяжкасці, якія вымушаюць аўтара перарабляць напісанае і нават спыняцца. «Воўчая зграя» пісалася лёгка. Што да экранізацыі, дык ад аўтара сцэнарыя лёс карціны залежыць у невялікай ступені. Можна сказаць, літаратура — падстава для стварэння фільма. Звычайна да экранізацыі я адношуся як да іншага твора.

— Раскажыце, калі ласка, пра свае планы на будучыню.

— Я не складаю перспектыўных планаў і не ведаю дакладна, над чым буду працаваць у бліжэйшы час. Канечне, ёсць задумы, а што найбольш канкрэтна захопіць — наперад не ведаю. Мабыць, буду і далей займацца ваеннай тэмай: я там знаю многае са свайго асабістага вопыту і ведаю, што напісана другімі ў беларускай, рускай і іншых літаратурах.

Верность дружбе солдатской

С приходом Нового года принято вспоминать радости и приобретения истекшего года, постигать их явный и скрытый смысл, их непреходящее значение в нашей все усложняющейся жизни.

Трудно говорить обо всем, что на протяжении года добром тронуло душу, но об одной из радостных встреч не сказать невозможно. Под самый занавес года она заставила сильнее забиться не одно читательское сердце, порадовать многих возобновлением старого и доброго знакомства. Тем более, что неувядающее знакомство это ведет свое начало с того, ставшего уже давним времени, когда еще далеко было до нашей Победы и огненные вихри войны бушевали в исконных пределах России, а мы были молоды и имели ничтожные шансы дожить до невообразимо далекого 77-го.

Тогда мы обитали в стрелковых ротах и приданных им батареях, умирали и воскресали на крохотном клочке поля, поименованном полосой действия стрелкового батальона, лежали в санбатах, недоедали, недосыпали и вдоволь «продавали дрожжей» в наших «на рыбьем меху» шинельках. Разная досталась нам доля — кому огненный, гибельный, но венчанный желанной победой большой город на Волге, кому безвестный, хотя и не менее гибельный Апраксин бор, из которого не многим суждено было вырваться. Но вот мы встретились, и они перед нами, наши боевые друзья и побратимы: изобретательный старшина Тябликов, никогда не терявший присутствия духа командир орудийного расчета Ахмед Абдуллин, человек сложной военной судьбы Аткай Шарипов, тяжело раненный политрук Коля Зотов, чья судьба, может, трагичнее всех других судеб. Мы с пониманием и должной деликатностью переживали трудную фронтовую любовь обаятельной Пани Зайцевой и комбата Артюхова, которым уготовано было вынести втройне — за себя, за любимого человека, за раненых, за батарею. Многие из них погибли, другие были искалечены, но все долгие годы они не уходили из нашей военной молодости, а стало быть, и из всей жизни, ибо молодость — лучшая часть жизни, какой бы она ни была. И не наша вина, что нам она досталась такой — обильной на страдания и смерти и до скаредности скупой на радости.

Но вот треть века спустя солдаты, мертвые и живые, снова собрались вместе, и мы видим их в трудной фронтовой жизни, мертвых — еще живыми, живых — еще не мертвыми. А собрал их и представил на нашу предновогоднюю встречу наш общий друг и товарищ, один из очень немногих однополчан, кому улыбнулась судьба из далекого 77-го, великолепный русский прозаик Сергей Крутилин в своем новом романе «Окружение».

Спасибо ему за это.

За писательскую верность старой солдатской дружбе — мой новогодний тост!