По образу и подобию

Грустные кролики

Что было самой первой моделью, созданной человеком? Уж конечно, не паровозик с резиновым моторчиком.

В пещерах Урала, Пиренеев, Сахары находят изображения зверей. Они заменяли в ритуальных обрядах самих зверей; что ж, пожалуй, такие картинки можно уже назвать моделями. Вот только называться первыми они не имеют права. А что же тогда? Скорее всего, кукла. Только та, первая кукла была всего лишь щепочкой странной формы или нелепо разросшимся сучком. Но разве от этого ее менее приятно было укачивать на руках, укладывать спать, согревать у костра? Игра рождается из подражания действительности. В игре рождается первая реальная модель человека — кукла. В каждом из нас течет кровь той маленькой проказницы, что изобрела куклу, — завернула палочку с утолщением на конце в обрывок звериной шкуры и стала все это укачивать, напевая колыбельную (уж колыбельная, надо думать, была изобретена пораньше). Да, она сразу стала моделировать самое сложное — человека.

Попробуйте найти время, в которое бы не играли в куклы! Но… однажды над детской радостью нависла кривая сабля. И закон — закон! — попытался заставить детей отказаться от игрушек. Этот закон провозгласил пророк мусульман Мухаммед. Собственно, он исходил из строгой библейской заповеди, принятой им в коран: «Не сотвори себе кумира». А древность знала бога-человека и бога-быка, бога-лебедя и бога-дерево. И кумиром может стать любая картина, любая скульптура, любое изображение дерева, животного, человека. Но до Мухаммеда истолкователи библии, вырывавшие на основании этого ее запрета у художников кисть, у скульпторов резец, все же не замечали бесчисленных «кумиров» маленьких наследников мира.

А Мухаммед заметил их. И полетели в костры игрушки из дерева, глины, кости, тряпок. Представляете, какой рев стоял в Аравии! Лишь один человек там мог безбоязненно играть в куклы, хотя был вовсе не так уж мал. Этим человеком была любимая жена пророка — прекрасная Айше. Иногда она заставляла принимать участие в игре и самого великого Мухаммеда… А после первых, самых фанатичных лет мусульманства право играть в куклы вернулось к детям. Есть запреты, не имеющие никаких шансов на осуществление. Потребность в кукле оказалась сильнее заветов религии.

Но… как должна выглядеть кукла, чтобы выполнить свою функцию модели ребенка? (Модели именно ребенка — ведь дети играют чаще всего во взрослых, оставляя роль самих себя для кукол.)

На этот вопрос косвенно попытались ответить представители науки со звучным именем этология. Название ее образовано от более знакомого слова — этика. Под этикой понимают систему норм человеческого поведения, построенную на основе обязанностей людей перед обществом, классом, родиной, друг другом. А этология в прямом смысле слова — наука о поведении. Но прямого смысла слова здесь недостаточно. Этологи говорят, что они занимаются сравнительным исследованием поведения животных и людей. Одна из целей этологии — отделение в поведении живого существа поступков врожденных, унаследованных от тех, которым оно научилось.

Один из выводов этологов как будто объясняет в числе прочего, как появляются… Маугли. Дети, выращенные дикими животными, давно перестали быть только материалом для сказок, сложенных народом или придуманных писателями.

Ученые знают сейчас десятки достоверных случаев воспитания человека в «звериной семье». Кто только не выступает в качестве приемных родителей! Волки, совсем «по Киплингу», и леопарды, овцы, медведи, дикие собаки и козы. Откуда бы у всех этих животных, таких разных, взялась любовь именно к сыну их злейшего врага?

Но в том-то и дело, что животные «усыновляют» не только «человеческих детенышей». Волчица может принять в семью щенка, кошка — крольчонка, и так далее. Домашней кошке с маленькими детенышами и вовсе нетрудно подложить, скажем, зайчонка. Важно только, чтобы он пропах котятами — и все будет в порядке, усыновление состоится. Но так легко поступить в домашней обстановке. Очень трудно, однако, представить себе, как происходит усыновление представителя чужого вида в джунглях или обыкновенном сосновом бору. А ведь оно хоть и крайне редко, но все же происходит. Что же (исключая заимствованный запах) может побудить звериную мать признать незваного гостя своим? «Родительский инстинкт!» — отвечают этологи. И добавляют — тот самый инстинкт, который заставляет человека гладить пушистого цыпленка, трепать щенка, прижимать к груди трепещущего зайчика. Так развит он даже у человека, хотя у нас приобретенные навыки гораздо сильнее инстинктов.

По утверждению главы современной этологии Конрада Лоренца родительский инстинкт у человека пробуждают также признаки объекта:

Относительно большие размеры головы.

Сравнительно очень низкое расположение глаз (ниже средней линии лица).

Полные щеки.

Непропорционально короткие и широкие конечности.

Мягкость, эластичность тела.

Спрашивается, как проверить эти утверждения экспериментом?

«А он уже поставлен, этот эксперимент!» — отвечает Лоренц и ссылается на производство игрушек. И верно. Посмотрите хоть у себя дома, хоть в магазине игрушек. Оттопыривают полные щеки большеголовые куклы Кати. Низко сидят глаза-бусинки у плюшевых медвежат. Руки и лапы их всех едва достают до пояса. И материал мягок или пластичен, во всяком случае, податлив — резина, плюш, целлулоид. Из металла не изготовляют тех игрушек, которые могут занять место у изголовья ребенка.

Но все эти признаки есть не только у ребенка и куклы, но и у львенка и ягненка. Если признаки так «обманывают» человека, то тем более в состоянии подвести любвеобильных звериных мам. И на свет появляются Маугли. Ребенок оказывается, если смотреть на него с принятой нами точки зрения, моделью волчонка. А так как человек наделен совершенно неслыханной в животном мире способностью обучаться, то по своей психике он все время приближается к оригиналу. Потому и не удавалось приучить к человеческой жизни подлинных Маугли, вызволенных из леса после нескольких лет такой жизни.

Однако чем-то, по-видимому, человек, усыновленный волчицей, оказывается ей ближе, чем даже волчата, те ведь через год-два после рождения уходят из семьи на вольную жизнь. Медленно растущему ребенку это не под силу. И волчица-мать не покидает его. Что покоряет ее? Что удерживает — в нарушение привычных правил жизни? Может быть, беспомощность человека? А может быть, что-то еще? Вот какой пример можно привести. Есть птица с мудреным латинским названием, несущая яйца голубоватого цвета с серыми пятнами. Именно по цвету отличает она свои яйца от чужих. И вот рядом с гнездом, где она сидит на яйцах, кладут пластмассовое яйцо. Огромное — величиной с яйцо страуса. Да и по цвету отличается эта имитация. Бледно-голубой цвет здесь заменен ярко-голубым, серые пятна — густо-черными. И птица-мать покидает собственные яйца. Вид подкидыша ее словно гипнотизирует. Из-за размеров яркого яйца на нем даже сидеть неудобно. Но на неудобства птица уже не обращает внимания, как и на обычные яйца в своем гнезде.

Черные пятна на голубом фоне включают в действие то, что этологи называют врожденными пусковыми механизмами. Что же касается людей, то надо, по-видимому, признать, что любовь к детям, не только к своим, но и ко всем детям, имеет кроме социальных корней еще и биологические. Имитация яйца — модель Маугли. Психика человека и психика животных подчиняются многим законам. Часть этих законов совпадает. И в том, в чем животные и человек подчинены одним законам, они служат моделью друг друга.

Сочетание голубого и серого цветов должно пробуждать родительский инстинкт птицы; а чем ярче эти цвета, тем сильнее он проявляется. И тогда приходится вспомнить, что совокупность «детских» черт у ребенка, пожалуй, проявляется ярче, чем у детенышей многих зверей. Не этим ли и объясняется горячая «любовь» волков, овец, леопардов, коз и медведей к прототипам Маугли?

Однако на том дело ведь не кончается. У человека пока удалось открыть очень мало действующих врожденных пусковых механизмов. Ну, ребенок автоматически ищет грудь.

Ну, половина всех людей как будто испытывает врожденный страх перед змеями. (А обезьяны, например, испытывают такой врожденный страх все поголовно.) Большинство таких механизмов не может проявиться в силу воспитания, полученного в человеческом обществе. Когда с помощью их пытаются объяснить убийства из ревности, да и вообще убийства, это вызывает прежде всего улыбку. Только у психически неполноценного, ненормального человека действие инстинкта не может быть остановлено. И вот здесь мы подходим к границам психологии и психиатрии, через которые сейчас победно переходят этологические принципы. Д. Плог, видный западный психолог, считает, что у шизофреников распадаются приобретенные формы поведения и высвобождаются инстинктивные реакции, протекающие у психических больных, как у животных. И инстинктивный страх оказывается сильнее доводов ослабевшего разума.

Животные выступают здесь как модели не просто людей, а больных людей. (Недаром почти все пишущие о прирученных шимпанзе сравнивают их с сумасшедшими за резкую, преувеличенную мимику и жестикуляцию.)

Но если уж говорить об использовании моделей в психиатрии, то надо сразу сказать, что гораздо чаще в этой роли выступают люди. Какие люди? Обычно врачи и ученые. Верные науке настолько, что они готовы погружаться временно в сумасшествие, ставя опыты на себе. Видите ли, свести человека с ума не так уж и сложно для современной химии. Иногда это получается у него даже «нечаянно». В конце второй мировой войны в расположенных во Франции американских военных госпиталях произошло что-то внешне очень похожее на эпидемию сумасшествия. Поражала она только раненых, притом совершено независимо от характера ранений. А врачи и медицинский персонал оставались здоровыми.

Врачи нашли причину болезни — отравление. В госпиталях использовали лечебный гормон адреналин, который в результате слишком долгого хранения частично превратился в адренохром. Молекулы адренохрома оказались ядом для нервной системы.

Несколько лет назад в швейцарском городе Базеле ученый А. Гофман выделил новое жидкое вещество и во время опыта нечаянно проглотил ничтожное количество этой жидкости. И… на несколько часов сошел с ума. Гофман получил во время опыта кислоту, условно названную ЛСД-25. Достаточно одной десятитысячной грамма этой кислоты, чтобы здоровый, полный сил человек на 5–10 часов впал в бредовое состояние.

Невольное знакомство человека с веществами, оказывающими такое воздействие, началось задолго до событий, о которых здесь написано. Писатели древней Греции и Рима упоминают о травах, вызывающих безумие. Результаты исследования спорыньи, в которой нашлась толика ЛСД-25, заставили ученых вспомнить средневековые процессы ведьм, стоившие жизни сотням тысяч людей. Нередко несчастные, посланные инквизиторами на костры, без всяких пыток «сознавались» в совершенно немыслимых преступлениях. Может быть, значительную часть их составляли невольные жертвы спорыньи, особенно сильно заражавшей в ту пору хлеба.

Но если безумие можно искусственно вызвать химическими веществами, то нельзя ли это использовать в интересах медицины?

В десятках лабораторий мира нашлись смельчаки, добровольно принимавшие ядовитую кислоту ЛСД-25, чтобы на самих себе изучать различные формы психических заболеваний. Были найдены опытным путем лекарственные вещества, излечивавшие как обычные, так и искусственно вызванные психические болезни.

В основе всех этих фактов лежит высокая чувствительность мозга к химическим веществам. Многие ученые пришли к выводу, что безумие — в основном проблема химических изменений, происходящих в мозгу. Но сейчас нас интересует не сама основа процесса, а его роль для создания модели безумия.

«Модель» излечивается сама собой, в силу обмена веществ коварный яд мозга постепенно выводится из организма. Если лекарственные средства ускоряют возвращение человека-модели к обычному состоянию — значит, они должны помочь и обычным больным.

Одно из таких лекарств — аминазин, иногда называемый еще хлорпромазином. Он действует на совсем небольшое число нервных клеток, разбросанных понемногу в ряде нервных клеток. Это удалось выяснить в лаборатории П. К. Анохина. Конечно, тоже с помощью модели. Но в ее роли выступил уже, разумеется, не человек, а кролик.

Был проделан такой опыт. Кролика в одинаковых условиях, в одной и той же клетке при одном сигнале кормили, при другом — сильно ударяли электрическим током. Вскоре у кролика выработался условный рефлекс на боль: уже один вид клетки, где проводился опыт, вызывал у животного страх. Кролик стал отказываться от пищи. Тогда ему ввели в кровь аминазин. И условный рефлекс, выработанный десятками повторных опытов, исчез. Более того! Выяснилось, что выработать его снова до тех пор, пока действует аминазин, не удается. Кролик чувствовал удар тока, отдергивал лапку, но недавнего страха, учащения электрических колебаний в коре головного мозга и прежней оборонительной реакции не было и в помине. Пищу же, наоборот, он поглощал с жадностью. Чувство страха оказалось перехвачено: на его пути была поставлена аминазином невидимая плотина.

Опыт повторяли. Результаты были те же. Сила экспериментов, проводимых в лаборатории П. К. Анохина, заключается в том, что испытанный павловский метод применяется в сочетании с самыми тонкими средствами исследования, предоставленными современной техникой.

Тончайшая стальная игла — микроэлектрод, диаметром в одну двухсотую миллиметра, проникает строго в заданный участок мозга. Ей доступна каждая нервная клетка в отдельности. Микроэлектрод по желанию управляющего им человека может проникнуть через стенку нервной клетки внутрь ее или остановиться рядом с клеткой. Все нервные импульсы сопровождаются электрическими разрядами. Их-то и воспринимает микроэлектрод. Многократно усиленная картина электрических явлений наблюдается на экране специального прибора. С помощью микроэлектродов и следят сейчас за изменениями в работе мозга, составляя его электрическую карту.

Вы, наверное, с раннего детства помните трусливого льва из сказки «Волшебник изумрудного города», помните его отважный поход за храбростью к великому колдуну и обманщику Гудвину.

И вот, наконец, цель достигнута, волшебник принял девочку Элли и ее спутников и приступил к выполнению своих обещаний.

«Одну минуточку! — сказал Гудвин. Он достал из шкафа бутылку и вылил содержимое в золотое блюдо. — Вы должны это выпить!

Запах не особенно понравился льву.

— Что это? — недоверчиво спросил он.

— Это смелость. Она всегда бывает внутри и вам необходимо проглотить ее».

Если ради шутки принять эту сцену всерьез, придется признать жидкость в бутылке раствором аминазина.

Если нормальный человек примет аминазин… говоря честно, с разрешения врача я проделал над собой этот маленький опыт (нужный, разумеется, только мне и этой книге, а не науке). Ничего особенного не испытал. Разве что меня не заставляла вздрагивать при переходе улицы резко вырвавшаяся из-за поворота машина, и я как будто не испытывал боязни утонуть, заплыв далеко от берега. «Как будто» потому, что опыт не был чистым — я ведь знал, что за вещество принял.

В наших условиях избавитель от страха нормальному человеку, как правило, не нужен. Какие уж страхи на улицах, где нет не только диких зверей, но и гангстеров? Однако ряд психологов Запада всерьез предлагает использовать в военных целях искусственную смелость. Что же, гитлеровские вояки получали перед атакой шнапс…

А в заключение рассказа о веществах, действующих на психику, вот случай, который почти до деталей повторяет сказочную историю с трусливым львом. Он случился в Париже несколько лет назад. Великолепный жеребец, гордость владельца и надежда болельщиков, задел во время скачек за барьер и упал. Упал на редкость удачно — все кости остались на месте, и бегать медленнее он не стал. Но зато «потерял душу». Никакие побои не могли заставить жеребца даже близко подойти к барьеру, а сама обстановка ипподрома вызывала у него неистовый ужас. Трусов не любят нигде, в том числе и на ипподромах. И когда после долгого перерыва красавец конь появился вновь на скаковой дорожке, его встретили шиканьем и свистом. А через полчаса провожали заслуженной овацией как победителя. Смелость и добрую славу вернул коню аминазин.

Но искусственно вызванная душевная болезнь далеко не всегда и во всем похожа на естественную. И потом самопожертвование людей, идущих на временное безумие, заслуживает и похвалы и преклонения, но злоупотреблять им нельзя. Для психиатрии тоже главными живыми моделями должны быть животные. Одно и то же лекарство проверяют и на кролике, и на морской свинке, и на собаке. Ведь ни одно из животных, даже обезьяна, не подходит к человеку так близко, чтобы можно было быть уверенным, что результат воздействия вещества на модель и человека окажется одинаковым. (Тут можно вспомнить историю времен позднего средневековья, пересказанную великим насмешником Ярославом Гашеком. Некий монах-алхимик игумен Леонард обнаружил новое странное вещество, которое, попав в корм свиньям, явно пошло им на пользу. Тогда «экспериментатор» подложил свою находку в пищу товарищам по монастырю. Увы, они отравились. Памятью об этом происшествии осталось будто бы старое латинское название металла сурьмы — антимониум, что означает «средство против монахов».)

Ну, а если лекарство действует одинаково на самые разные виды млекопитающих, можно надеяться, что оно годится и для человека.

Особенно трудные проблемы встают перед учеными, когда надо проверить на животных психофармакологические вещества. Взять, например, антидепрессанты — средства, вызывающие подъем настроения, снимающие тоску.

Нет, эти средства не заменители наркотиков или водки, говоря в принципе, у человека нельзя отнять прекрасное право на печаль, грусть, сожаление. Недаром же Маяковский коротко и точно определил:

Но бывают случаи, когда тоска, уныние связаны с душевной болезнью или мешают выздоровлению от болезни тела. Ведь в борьбе организма со смертью очень многое зависит именно от настроения.

Ну, а подвержены ли животные меланхолии и грусти, бывает ли у них «плохое настроение» в человеческом понимании этого слова? По-видимому, нет. Как же быть? Нужно найти у них какую-то аналогию этим чисто человеческим чертам.

Обратили внимание, что встречаются животные со странно замедленными движениями. Исследования показали, что это связано с чрезмерно сильным развитием процессов торможения в их нервной системе. Но с тем же, в конечном счете, часто связано и наше плохое настроение. А вялость движений? Ведь и у нас с вами в дурную минуту «все из рук валится».

Значит, на таких животных и можно испытывать антидепрессанты. Но ведь чрезмерно вялых собак, кошек и т. п. сравнительно мало. Что же, это свойство должно передаваться по наследству, и вероятно, можно вывести тысячи, десятки тысяч «угнетенных» животных. Так же, как тысячами выводят для исследований по генетике коротколапых мышей.

Разумеется, животные выступают как модели людей не только в психиатрии, но и во всех областях медицины. Есть древняя то ли сказка, то ли легенда о том, как один царь откупился от смерти.

В его царство пришла страшная беда — смертоносная болезнь. Собрались жрецы, чтобы определить, как от нее избавиться. Видно, жрецам крепко насолил царь, потому что боги сообщили им, что нужна во искупление какого-то давнего греха царская голова. Что же, царь нашел способ и требование богов удовлетворить и голову сохранить. Приказал он короновать на час своего злейшего врага и прямо с трона отправить его на плаху. Ведь голова под короной стала царской…

Человек — царь природы. Царь иногда добрый, иногда жестокий. Еще более жестокий, чем царь из сказки, потому что он приносит в жертву, чтобы избавиться от болезни, не врагов своих, а друзей своих — животных.

И они покорно приняли на себя беды человека, став живыми моделями его. Благодаря живым моделям были побеждены дифтерит и скарлатина, полиомиелит и бешенство. Мышь, собака и обезьяна ушли в космос раньше, чем человек.

Когда впервые животные стали так подменять собой человека? Не знаю. Но по-настоящему широко живые модели начал использовать только великий Пастер. А почему именно он? Поневоле приходишь к выводу, что тут дело не только в исторически закономерном процессе, но и, в особенностях мышления великого микробиолога. Ведь еще в ту пору, когда Луи Пастер был только молодым многообещающим химиком, он уже тяготел к использованию моделей. Лекцию об открытых им левых и правых формах молекул он иллюстрировал добротными макетами, изготовленными по его чертежам столярами. И для него было естественно заменить человека существом, которое не так жалко…

Ученые нашли ряд способов превращать в модель то, что, казалось бы, не могло в данном случае стать ею. Одной из человеческих болезней, например, куры не болеют, потому что у них температура тела выше, чем у человека. Ну, а если погрузить ноги этих кур в воду? Заболели…

Мушка-дрозофила стала моделью, на которой изучается наследственность. Причина проста: ее хромосомы сравнительно велики, их сравнительно немного, а главное — быстро размножается мушка. А это дает возможность проследить результаты опытов на длинном ряде стремительно сменяющих друг друга поколений. Не так давно над параллелью мушка — человек пытались издеваться. А зря! Казалось бы, например, морская звезда не менее далека от нас с вами. Но именно она послужила той моделью, на которой Илья Ильич Мечников открыл фагоцитоз — один из способов, которыми организм защищается от инфекции. А ведь он смотрел всего лишь на луч морской звезды, в который воткнул розовый шип. Шип олицетворял здесь чужеродные тела вообще, врагов жизни вообще…

В Париже, Токио, Ленинграде и других городах поставлены памятники нашим подданным, отдавшим за нас жизни. Рассказать о бессловесных героях медицины так подробно, как они того заслуживают, здесь невозможно, а не упомянуть о них было нельзя.

Но ведь метод моделирования проник не только в точные науки и в науки о жизни. В разное — и далеко не только самое последнее время — он сумел завоевать себе почетное место и в менее строгих областях научного знания.

Я расскажу сейчас о некоторых его успехах в истории, военном деле и экономике.