По следу крови

22. Тест

Январь 1987 года оказался самым ужасным периодом в жизни Колина Питчфорка. У булочницы «карие глазки» в конце месяца неожиданно разболелись ноги. Боли были настолько сильными, что однажды она не смогла встать с постели и пойти на работу. В тот же день после обеда случились роды.

— Я взяла ребенка, прижала к груди, — объясняла женщина, — и вдруг заметила, что он не дышит; я попыталась сделать ему искусственное дыхание, а затем позвонила врачу и своим родителям.

Ее доставили на «скорой» в больницу. В 19.45 туда приехал Колин Питчфорк. Со слезами он спросил у нее, где ребенок. Услышав, что новорожденная девочка мертва и находится в морге Лестера, Колин сказал, что хочет поехать туда и увидеть тело своей дочери. Он чувствовал себя так же, как Робин Эшуорт пять месяцев назад.

В январе случилось еще одно крайне неприятное событие: Колин получил письмо с просьбой добровольно сдать кровь на анализ. В письме была указана дата и время приема. Он сказал Кэрол, что боится идти.

— Почему? — удивилась она.

— Непристойная демонстрация интимных частей тела, — пояснил он. — Разве тебе не ясно, что как только полицейские увидят запись о моем задержании за показ половых органов, это сразу же вызовет подозрение?

— Но ведь это было давно. Вряд ли возникнут какие-то проблемы.

— Ты просто не знаешь их. Им нужен кто угодно. Любой.

— Сдай кровь, и им станет ясно, что ты здесь ни при чем.

— Они будут меня мучить, — проворчал Колин.

Спустя две недели пришло второе письмо. Колин никуда не собирался, и Кэрол начала беспокоиться всерьез.

— Так дальше нельзя, — сказала она ему. — Ты должен пойти. Теперь этого требую я, а не эти чертовы полицейские!

— Ты хочешь, чтобы меня упрятали за рететку до получения результатов анализа?

— Пройди проверку, — повторила она.

Кэрол казалось, что ее беспокойство не напрасно. Она старалась гнать от себя тревожные мысли, потому что становилось слишком страшно.

В конце января один из рабочих пекарни, парень лет двадцати пяти, подошел к Колину и попросил помочь с погрузкой на пандусе. Когда они остались одни, Колин рассказал ему, как еще в молодости был осужден за показ половых органов. А теперь в деревне идет кампания по добровольной сдаче крови, и он опасается сдавать анализ — вдруг полицейские привяжутся? Не выручит ли его сотрудник, не сдаст ли кровь вместо него? Колин вставит в свой паспорт его фотографию и, конечно, заплатит — скажем, двести фунтов, идет?

Парень наотрез отказался и заявил, что Колину пора забыть о грехах молодости. Колин попросил его все же подумать.

В тот же день Колин вновь попытался уговорить рабочего, сказав, что вся процедура пройдет легко и никто ничего не заметит. Парень отказался во второй раз и посоветовал Колину побыстрее идти сдать кровь на анализ: чем раньше он сдаст, тем быстрее исчезнет страх.

У Питчфорка был в пекарне один приятель, который как-то предлагал Колину свою квартиру на несколько дней, если вдруг Кэрол выгонит его из дома. Колин рассказал приятелю ту же историю с задержанием за якобы непристойную демонстрацию половых органов — черт знает что, он просто мочился, а какие-то истерички наговорили всякой ерунды!

— Не было тут моей вины, — говорил он. — Но теперь-то это никого не волнует. Меня могут арестовать из-за того случая.

— Это слишком, за такое не арестовывают, — успокоил приятель.

— Да, но может произойти ошибка с анализом. Я боюсь.

— Если они тебя задержат, ты скажешь, что невиновен, и адвокат потребует повторного анализа. Тебе нечего бояться.

— Вообще-то ты прав, — ответил Колин, — только не доверяю я этим полицейским.

— На твоем месте я бы не боялся.

— Тогда сделай это вместо меня! Пожалуйста! Я, правда, не смогу заплатить тебе больше пятидесяти фунтов, но буду очень благодарен. Я вставлю твою фотографию в свой паспорт. Маленький трюк. Никто ничего не заметит.

— Да не бойся ты! Ну хочешь, пойдем вместе? Для моральной поддержки.

На этой же неделе Колин Питчфорк беседовал еще с одним пекарем, которому было всего восемнадцать лет. Но тот прямо заявил Колину, что не дурак и на такое ни за что не согласится. И Колин отстал от него.

Тогда же у Колина состоялся разговор со старшим пекарем, уже пожилым человеком. Питчфорк пришел к нему домой и сказал, что очень переживает из-за смерти ребенка и хочет поехать в морг и сфотографировать младенца. Он показал пекарю четырехстраничное приложение к «Мёркьюри», которое распространялось среди жителей всех трех деревень. Тот заинтересовался материалами об убийствах и о чем-то спросил Колина.

— Смерть дочери потрясла меня, — всхлипывая, объяснял Колин. — О каких убийствах сейчас можно говорить?

В реке Сор было меньше воды, чем слез у Колина.

— Я англичанин, а не ирландец, — доказывал Ян Келли, — у всех ирландцев такие фамилии оканчиваются на две буквы и.

Это, конечно, было не так, но Ян Келли где-то слышал подобное мнение и принял его на веру. Он вообще все принимал на веру.

— Его легко убедить, — говорила жена Яна в его же присутствии.

Ян, двадцатичетырехлетний инженер по печам, знал Колина как второго помощника старшего смены и, несмотря на то что в пекарне у них были хорошие отношения, никогда не общался с Питчфорком вне работы.

Ян служил в компании «Гемпширс» всего шесть месяцев. До этого он три года изучал хлебобулочное и кондитерское производство в колледже. Ему нравились торты Колина, особенно с ночным мотоциклистом.

— У тебя редкий талант, — хвалил он Колина.

Говорил Ян вроде бы искренне, но словно стесняясь. Вообще он ходил с таким видом, будто ему постоянно требовалось чье-то покровительство. Его жена Сюзан, которой был двадцать один год, как нельзя лучше подходила на эту роль. Ей, женщине испанских кровей, напористой, самоуверенной и щедрой, не составляло никакого труда заботиться о себе и одновременно опекать Яна.

Сюзан Келли впервые увидела Колина Питчфорка на новогоднем вечере сотрудников пекарни. Он пригласил ее потанцевать и, поскольку все были навеселе и в хорошем настроении, она согласилась. Во время танца он тесно прижался к ней, а его рука скользнула чуть ниже ее талии. Но он тут же отпрянул, усмехнулся и сказал:

— Везет же Яну! Жениться на такой женщине! Может, выйдем на улицу?

— Это зачем?

— Трахнуться!

Он был не так уж пьян. Сюзан вспылила:

— Если не хочешь получить коленом между ног, придержи поганый язык, а заодно и шаловливые руки! — Повернулась и пошла к своему столику.

Мужу она объяснила:

— Я не хочу танцевать с этим типом. Он так пялится, что у меня мурашки по коже.

И это была правда.

Потом она пожалела, что не рассказала Яну все. Сделай она это, Ян, возможно, никогда бы не согласился помочь приятелю по работе «маленькой порцией крови».

— Мне прислали приглашение сдать кровь на анализ, — говорил Колин Яну на работе в присутствии еще одного служащего. Впрочем, о приглашении, которое получил Колин, знала уже вся пекарня, так же, как и о массовой кампании по сдаче крови.

— Так иди и сдай, — сказал Ян.

— Я боюсь… Я до смерти боюсь полиции.

— Я могу пойти с тобой, — предложил тот. — Подумаешь, несколько полицейских с небольшой иглой.

Колин ничего не ответил, но через несколько дней отвел Яна Келли в сторону и шепнул:

— Мне нельзя сдавать кровь.

— Почему? — спросил Ян.

— Я уже сдал! Понимаешь, один тип когда-то в молодости показывал всем свой член и воровал. Он боялся, что убийства повесят на него из-за дурного прошлого, и уговорил меня сдать за него кровь. Я не думал, что меня тоже вызовут. Я тогда даже не жил в этой чертовой деревне, когда убили первую девушку. А теперь они прислали мне письмо.

Ян ответил, что очень сочувствует, но не знает, что посоветовать. Опасаясь, что Ян заподозрит неладное, Колин не стал предлагать деньги. Он попросил Яна как друга сдать кровь вместо него.

Ближе к концу января Колин опять подошел к Яну. На этот раз он был в отчаянии.

— Двадцать седьмого! — твердил он. — Мне надо сдать кровь двадцать седьмого! Почему ты не хочешь помочь мне? Я же сдал кровь за того типа, хотя не был с ним знаком так близко, как ты со мной! Послушай, у меня дети. А у тебя нет детей. Ты можешь спасти меня и мою семью от неприятностей!

Он смотрел на Яна так, точно готов был убить его. И Ян ответил:

— Ладно, отстань, я сдам.

— Мы вместе пойдем фотографироваться, — ободрился Колин. — Все надо сделать правильно!

В этот же день после обеда Колин Питчфорк на своем «фиате» вместе с Яном поехал в фотоателье на Лондон-роуд у железнодорожного вокзала Лестера. Они сделали несколько фотографий для паспорта.

Но в день сдачи крови Ян Келли заболел. С температурой под сорок градусов, глотая таблетки, он кое-как дотянул до конца смены.

— Я весь мокрый, как в сауне! — пожаловался он Колину во второй половине дня. — Похоже, сильно простудился.

— Потерпи до вечера: сдашь кровь — завалишься в постель и будешь пить свои таблетки, — ответил Колин.

Под вечер, когда Кэрол еще не вернулась с работы, Ян Келли зашел к Питчфорку. Пока Ян сидел в гостиной и пытался смотреть телевизор, Колин достал свой паспорт и осторожно разъединил лезвием края сложенного вдвое тисненого прозрачного пластика, подрезал фотографию и вытащил ее. Затем аккуратно обрезал края фотографии Яна так, чтобы она была чуть-чуть больше вытащенного им снимка. Потом он втиснул фотографию Яна под пластик, смазал края клеем и пригладил. Получилось аккуратно и незаметно.

— Ну вот, готово! — показал он Яну.

Затем он устроил ему тренировку, заставляя отвечать на вопросы и запоминать все, что могли спросить о Колине Питчфорке, — как зовут детей, когда они родились и т. д. Яна мучил кашель, у него была высокая температура. Потом он уехал домой отдохнуть до назначенного времени.

У Питчфорков была соседка Мэнди, жизнерадостная молодая женщина. Она считала Колина покладистым парнем, который очень любит своих детей. Позже, однако, она призналась, что Колин много раз пытался увлечь ее в постель. При каждом удобном случае, оказавшись рядом с соседкой, он прижимался к ней. Но Мэнди не придавала этому особого значения, и Колин продолжал заходить к ней по-приятельски.

Двадцать седьмого января Мэнди попросили посидеть с детьми: Колин уходил сдавать кровь, а Кэрол — на занятия в колледж.

Ранним вечером Колин приехал к Яну, зашел прямо в спальню и поднял приятеля с постели. Яну стало хуже, но недаром Кэрол всегда говорила о муже, что он умеет убеждать. Через пять минут Ян был уже на ногах. Они вышли на улицу.

Приемный пункт располагался в здании школы на Милл-лейн в Эндерби. На улице было холодно, но никто из них даже не заметил этого: Ян из-за высокой температуры, а Колин Питчфорк — от сильного волнения. Такое с ним было впервые.

Ян вошел в школу, а Колин остался в машине. Вдруг его осенило: осел! Надо убрать машину с дороги! Он отъехал за угол, вылез и, обогнув здание школы, дошел до главной дороги, вернулся немного назад и поднялся к игровым площадкам. Отсюда все хорошо просматривалось. Если вдруг у входа появится полицейская машина, сразу будет ясно, что дела плохи!

Он долго ждал в темноте. Школа находилась на той самой улице, где жила Дон Эшуорт. В нескольких минутах ходьбы отсюда начинался переулок, который вел к тому месту, где она погибла. А полицейские в здании школы тоже ждали… его крови.

Народу в зале было мало — не прошло и месяца, как начали брать кровь. Полицейские сидели в ряд. Все в гражданском. Ян дрожал как осиновый лист. Его знобило. Он сел. Ожидание было невыносимым.

Он с трудом сообразил, когда назвали имя Колина Питчфорка.

— Это я, — сказал он.

Сев за стол напротив полицейского, Ян написал имя Колина и заполнил бланк. Сержант открыл паспорт и водительское удостоверение.

— Хорошо, — сказал он, — фотография имеется, новую делать не будем.

Ян подписал бланк. Потом его проводили к врачу. Взяли образцы крови и слюны, на которые полицейский прикрепил бирки.

Таким образом, в документах следствия появилась запись о том, что Колин Питчфорк, личность которого подтверждалась британским паспортом за номером Р413736В и действующим водительским удостоверением, добровольно сдал кровь и слюну.

Когда Ян наконец вышел из школы, Колин некоторое время наблюдал за ним, заставляя приятеля дрожать на холоде: надо было убедиться, что все в порядке. Тогда Колин вышел из темноты и позвал его. Они сели в машину, и Ян вернул Колину паспорт и бумажник с правами.

— Все в порядке? — поинтересовался Колин.

— Да. Пустяки, раз плюнуть.

Колин отвез Яна домой в Лестер и, высаживая, сказал:

— Спасибо, друг. И никому ни слова.

К приходу Кэрол Колин несколько раз уколол руку с внутренней стороны иголкой штангенциркуля и заклеил ранку пластырем. Кэрол удивилась:

— Я думала, они возьмут кровь из большого пальца.

— Нет, они сделали мне укол в руку! — ответил он. — И вообще меня взбесило их отношение. Они обращались со мной, как с преступником.

Колин сморщился, как всегда, когда сдирал пластырь с раны. Нет, это невыносимо! Подрезав пластырь по краям, он осторожно стащил его и показал ей рану.

— Вот, посмотри! И еще меня заставили жевать тампон. Эта чертова рука доконает меня!

— Успокойся, — ответила она. — Здесь только крошечный след от укола.

— Кстати, они сфотографировали меня, потому что я предъявил только водительское удостоверение. И теперь будут показывать снимок нашим соседям, чтобы убедиться, что это я.

Когда в маленький домик в Сеновальном тупике пришло сообщение о том, что результат анализа отрицательный и, следовательно, Колин Питчфорк исключается из списка подозреваемых, Кэрол испытала самое большое в жизни облегчение. Такое огромное, что трудно было выразить.

Однако это состояние Кэрол длилось недолго, потому что Колин снова стал впадать в депрессию.

— Что опять не так? — спросила Кэрол.

Анализ сдан, все нормально. Но он сидел в задумчивости и вздыхал. В такие минуты Кэрол обычно срывалась и закатывала скандал. Так получилось и в этот раз.

— Что теперь с тобой, хотела бы я знать?

Он взглянул на нее полными слез глазами и признался во всем, что у него было с булочницей «карие глазки».

— Она родила ребенка, — всхлипывал он. — Но девочка появилась на свет мертвой! Моя доченька!

Кэрол была сражена. Она вылетела из дому, хлопнув дверью, и до вечера просидела у Мэнди. Поскольку дверь в спальню была заперта, Колин провел ночь на диване в гостиной.

На следующий день Кэрол решила поговорить с ним для очистки совести.

— Я не могу в это поверить! Она неприятная властная женщина. Вовсе не в твоем вкусе. Ей уже под тридцать лет. По твоим понятиям, она просто уродливая старуха!

— Ты не подозревала? — спросил он с любопытством.

— Иногда приходило в голову. Но я не могла поверить. Только не с ней!

— Послушай, — сказал он как можно рассудительней, — это длится уже больше года, а ты и не знала. Значит, тебе уже не так обидно, да?

— Только один вопрос, ублюдок. Она хоть слышала о противозачаточных таблетках?

— Да, но несколько раз забывала принять их.

— Это за год-то? Не каждый ли раз она забывала об этом?

— Может, она хотела захомутать меня, — предположил он.

Кэрол в очередной раз пыталась понять мужа, взглянуть на вещи его глазами.

— Я действительно верю, что он видел все в розовом свете, — поделилась она с подругой. — Похоже, он собирался подать на эту женщину в суд, чтобы забрать у нее девочку. Он мечтал взять ребенка к нам в дом, чтобы мы жили одной счастливой семьей. А я была бы мамой для всех.

Но Колину она крикнула в сердцах:

— Убирайся из моей жизни!

И он ушел.

Сразу после этого начались телефонные звонки. «Карие глазки» звонила Кэрол и писала ей записки. Бедной женщине при звуке телефона становилось не по себе и не хотелось поднимать трубку.

— А вы уверены, что знаете, где сейчас Колин? — вопрошал наглый голос. — Он у меня! И всегда будет со мной, когда я захочу.

Первое время «карие глазки» жила у родителей, оправляясь от родов, и Колин ежедневно навещал ее. Он приходил на полчаса и с тоской вспоминал о ребенке. Младенца похоронили на кладбище в Вигстоне. Колин стоял над могилой и плакал. Погребение оплатил он.

Однажды, спустя три месяца, мать неожиданно застала «карие глазки» наедине с Колином Питчфорком: парочка занималась сексом на ковре в гостиной. Оскорбленная женщина забрала внука и потребовала, чтобы дочь прекратила связь с Колином Питчфорком.

Все кончилось. Колин еще надеялся на продолжение романа, но начальник в пекарне строго предупредил его. Теперь «карие глазки» и Колин Питчфорк виделись только на работе. Впрочем, она отзывалась о нем как об очень добром человеке.

Живя раздельно, Колин и Кэрол регулярно виделись: он навещал детей и даже оставался с ними, когда она уходила на занятия. Дети очень скучали по отцу, и Колин захотел вернуться.

— Я не могу допустить и мысли о том, что ты встретишь другого мужчину, — сказал он Кэрол. — Пожалуйста, прости меня. Я и так наказан.

Что было делать? У них дети. И в который уже раз она простила.

В марте он вернулся в дом, но спать они продолжали порознь. К тому же она начала следить за одометром его мотоцикла, регулярно записывая показания. Правда, если пробег оказывался слишком большим, у него всегда находилось оправдание.

Она не знала, что он готов был ехать куда угодно в поисках девочек, если хотел показать им свои прелести. Неужели он способен взяться за прежнее? Наивная женщина! Разве нельзя на время отключить счетчик одометра? И, конечно, ей не понять, что где-то там есть другой — насыщенный — мир, принадлежащий только ему. А призрачные дни, проведенные с Кэрол в Сеновальном тупике, были для него лишь тенью жизни.