По следу крови

7. Просьбы

К концу первой недели со дня убийства полиция была настолько сбита с толку, что несколько раз просила «Мёркьюри» напечатать обращение к возможным свидетелям. Следствие интересовали двое мужчин и девушка — их видели в кофейне на Хорсфер-стрит в Лестере. Один из них изучал центральный разворот «Мёркьюри» и вдруг резко сложил газету. Девушка удивленно подняла бровь, а он зашипел, что, мол, расскажет все на улице. Свидетель, сообщивший об этом полиции, полагал, что молодой человек вполне мог читать страницу номер тринадцать, где был напечатан материал о расследовании дела Линды Манн. Между прочим, в правом ухе у него висела золотая серьга. Однако парней с серьгой в Лестере оказалось предостаточно.

В следующий раз полиция обратилась с просьбой сообщить что-нибудь о «загадочном человеке», который нацарапал имя Линды Манн в телефонной книге в местном киоске в тот день, когда нашли труп. Но и этот след никуда не привел — «загадочный» сам позвонил и сообщил, что он действительно записал ее телефон со слов своего друга, у которого спрашивал адрес семьи погибшей девушки.

В конце января полиция начала собирать информацию о юноше, который на следующий после убийства день купил в Нарборо брюки.

— Старые износились, — объяснил он.

А поскольку владелец магазина знал из «Мёркьюри», что полиция разыскивает молодого человека с дыркой на левой брючине джинсов, которого видели на Блэк-Пэд около 20.35 в день убийства, то он заподозрил неладное.

Анонимных звонков раздавалось все больше. В начале февраля в полночь в полицию позвонила девушка и срывающимся голосом сообщила, что она знает юношу с волосами в виде срезанной герани. Он часто бывает в пивной в Эндерби. Полицейские паслись там целую неделю, но единственная герань, которую им удалось обнаружить, росла в горшке.

В феврале убийством занималось уже около ста человек. Они взяли три тысячи показаний и разрабатывали около четырех тысяч версий. Были допрошены практически все подростки Лестершира и округи с наклонностями панков. Поначалу полиция не сомневалась в том, что тот самый молодой человек ростом в пять футов десять дюймов, стройный, в ботинках да шнурках, в кожаном пиджаке с ремнем, украшенным бронзовой пряжкой, и с необыкновенными оранжевыми волосами, и есть убийца. Но таких они нашли множество: все красили волосы в оранжевый цвет, многие носили ботинки на шнурках и кожаные пиджаки. Но того панка с девушкой, предположительно с Линдой Манн, из-за которого водителю пришлось резко затормозить, так и не нашли. Он был неуловим, как чертово чудище Лох-Hecca, по выражению одного следователя.

«Бегуны» измучили уже не одну команду полицейских. Только за 1984 год следствие выявило такое их количество, что тренерам олимпийской сборной Британии и не снилось.

У суперинтендента Яна Куттса имелась своя версия: парень с волосами «бобриком» и есть тот, кого они ищут, а девушка, которую заметили на автобусной остановке, — Линда Манн. Дерек Пирс и некоторые другие участники следствия придерживались иного мнения, но тоже полагали, что убийца — кто-то из местных, иначе откуда он мог знать о глухой тропе и воротах, через которые легко пройти к рощице за стройплощадкой?

Куттс не сомневался, что убийца хорошо знал Линду: она не принадлежала к тому типу девушек, что легко знакомятся на улице, и отчаянно дралась бы за свою жизнь в случае нападения из засады. Детективы искали какого-нибудь «тайного друга», о котором не знали даже ближайшие подружки Линды, кого-то, с кем она могла пройтись по пустынной Блэк-Пэд.

Мобильное подразделение — это группа полицейских, которых бросают на подмогу любой другой группе. Поэтому они должны быть готовы к какой угодно работе. Именно мобильное подразделение проводило опрос местного населения, в том числе тех, у кого не было алиби.

22 января констебль Нил Банни из МПП зашел в дом на Хейбарн-Клоуз в Литтлторпе к Колину Питчфорку, двадцатипятилетнему рабочему пекарни. Питчфорк недавно переехал сюда с Баркли-стрит в Лестере, приблизительно в пяти милях от Нарборской дороги, и жил с женой и ребенком.

Нилу открыла жена Питчфорка, Кэрол. Она проводила его в гостиную и позвала мужа, который был наверху. Во всех трех деревнях уже знали, что полиция проводит дознание, так что констеблю не пришлось долго объяснять цель своего визита.

Питчфорк спустился через несколько минут.

— Извините, я был неодет, — сказал он.

На самом деле он прятал на чердаке половые доски, украденные со стройплощадки. Жене он объяснил, что купил их по дешевке на распродаже. И вот, похоже, его «засекли». Вообще-то доски не единственное, что он стащил, он прихватил еще шкафчик, который, по его мнению, должен был прекрасно вписаться в их кухонный гарнитур. Вором Колин Питчфорк, конечно, не был, но не оставлять же то, что плохо лежит. Когда полицейский объяснил, в чем дело, Колин облегченно вздохнул.

В день убийства он в Литтлторпе еще не жил, и поэтому не попал бы в список вероятных подозреваемых, если бы не один случай. Дело в том, что Колин Питчфорк был замечен в эксгибиционизме. Началось это у него еще в раннем возрасте, и полиции стало обо всем известно. Сейчас, после проведения ряда компьютерных проверок, он заинтересовал следствие по двум причинам: во-первых, выяснилось, что по направлению суда, рассматривавшего дело о непристойном поведении Колина Питчфорка, он обращался в амбулаторный центр больницы «Карлтон-Хейес»; во-вторых, полиции нужно было уточнить его новое местожительство.

По классификации, принятой следствием, Питчфорк значился под кодом № 4. Код № 1 присваивался тем, кто не мог совершить преступление по причине смерти, тюремного заключения или стопроцентного алиби. Код № 2 давался людям, за алиби которых ручались друзья или коллеги. Код № 3 указывал на алиби только со стороны жены, которой, как известно, особенно доверять нельзя. Однако в процессе расследования были выявлены те, кто попадал и под код № 2, и под код № 3. Например, часть дня человек провел с женой, потом встречался с друзьями, а домой отправился один. Таких и обозначили кодом № 4.

Следователи искали человека без алиби на период времени от 19.00 до полуночи. А Питчфорк и его жена утверждали, что сначала он подвез ее на вечерние занятия, причем на заднем сиденье в переносной детской кроватке спал ребенок, а затем он поехал по своему старому адресу и сидел дома с малышом до тех пор, пока не вернулась жена. В общем, от 18.45 до 21.15 алиби у него не было, но, чтобы убить, ему пришлось бы отлучиться и оставить ребенка одного.

Психологи, как известно, утверждают, что эксгибиционисты — люди безобидные. Действительно, Питчфорк не был замечен в чем-то, что бы напоминало насилие. В Литтлторп он переехал в декабре, через месяц после убийства Линды Манн, и, поскольку не был местным жителем, то вряд ли знал о Черной тропе и воротах, ведущих к рощице.

Его не включили в список подозреваемых, однако в полиции шутили, что человек с такой фамилией — Питчфорк означает «вилы» — просто обязан что-нибудь отчебучить.

Отец Дерека Пирса мечтал о том, чтобы его сын стал врачом, и воспитывал его в строгости. Бывший военный, железнодорожник, а затем инспектор дорожного движения, свой трудовой путь мистер Пирс закончил хранителем музея дорожной службы в Лестере. Миссис Пирс, казалось, хотела стать матерью всем ребятишкам. Ей было мало двух сыновей и двух младших дочерей, и она брала на воспитание чужих детей, даже с врожденными уродствами.

В девятнадцать лет Пирс вдруг решил пойти работать в полицию. Возмущенный отец не разговаривал с ним почти год и сменил гнев на милость только после того, как старший брат Пирса перевелся с биохимического на медицинский факультет: одного врача в доме отцу было вполне достаточно.

Врожденная болезнь внутреннего уха затрудняла продвижение Пирса по служебной лестнице. Во время строевой подготовки в учебке его прятали в середину строя, где он то и дело натыкался на товарищей. Зато по всем другим дисциплинам полицейской подготовки Дерек был отличником.

По итогам первого года работы он получил кубок Харриса как лучший стажер года, его фотография появилась в «Лестер Мёркьюри». Все это не могло не смягчить старика — Дерек был первым из семьи, про кого написали в газете. И отец страшно гордился сыном.

После стажировки Пирса отправили в угрозыск. Через три года ему присвоили звание сержанта, причем по результатам работы он попал в список двухсот лучших полицейских Англии. Инспектором он стал через шесть лет. На него возлагали большие надежды.

Но тут-то и началось самое трудное. Дело в том, что следующее за инспектором звание дается уже не по результатам экзаменов, а на основе оценок старших офицеров и письменных рекомендаций непосредственного начальства. Характеристики Дерека Пирса были хорошими, но в них то и дело проскальзывали словечки типа «заносчив» и «нетерпим».

Пирса это как будто не огорчало:

— Мое дело ловить преступников. Я полицейский, — говорил он.

В способностях Дерека Пирса как полицейского никто не сомневался. А Пирс, в свою очередь, заботился о своих людях и не давал их никому в обиду. Он не скупился в пабе и отпускал подчиненных раньше с работы, но в то же время был суров с теми, кто смотрел на службу в полиции как на работу, а не на образ жизни. Даже за незначительные ошибки Пирс отчитывал полицейских со всей строгостью.

Однако при расследовании дела Линды Манн такое случалось редко — все, кто был занят в этом деле, не сомневались, что рано или поздно убийцу найдут, и очень старались. Время от времени Пирс подзаряжал подчиненных собственной неуемной энергией. Даже после долгих безуспешных поисков он с трудом дожидался каждого рабочего дня.

— А как ты смотришь вот на такую версию? — с красными от бессонницы глазами спрашивал он сослуживца и начинал что-то доказывать, взлетая со стула, как при левитации.

Он частенько подбрасывал своим людям разные версии и требовал того же от всех. Если предложение подчиненных ему не нравилось, он старался не разочаровывать их — нужно же поддерживать энтузиазм команды.

— Где убийца? Может, он совсем рядом? А как бы поступили вы? Что думаете вы? Да забудьте вы о званиях! Я вас спрашиваю! Преступник где-то рядом. Я его чувствую. Где он? Где?

Сослуживцы понимали, что Пирс специально их провоцирует, но по каким-то непонятным причинам заражались его энтузиазмом.

— А кто сказал, что ты обязан его любить? — спросил как-то один из подчиненных Пирса другого, — У меня иногда бывает желание схватить его за глотку. Но он хороший организатор, он видит картину в целом, у него не голова, а компьютер. И даже когда он орет, как последняя баба, он не перестает думать о деле и раскладывать его по полочкам.

— Где преступник? — в который раз задавался вопросом Пирс. — Он где-то рядом. Так давайте его искать! И знаете что, ребята? Не забывайте о своем доме.

Он может быть прямо здесь, в больнице, — напоминал он себе, — где психов больше, чем лейбористов на партийном пикнике, а извращенцев — чем лордов в палате парламента.

Неукротимый Дерек Пирс редко рассказывал о своей жене даже близким друзьям и даже подшофе. Она была чуть младше его и тоже работала в полиции. Привлекательная и с сильным, как и у него, характером. Взрывоопасная смесь. Все, кто знал Пирса, утверждали, что факел, горевший в его груди, мог растопить ледник.

Когда она ушла от него, ей пришлось платить за дом, и Пирс выписал ей чек на 1100 фунтов. Сделка по продаже дома по каким-то причинам затягивалась, и он выписал ей еще один чек на такую же сумму. Адвокат, занимавшийся разводом, возмутился:

— Дайте мне расписку в том, что вы преднамеренно игнорируете мои советы. Вы же растаптываете мою профессиональную репутацию!

Переехав, жена даже не сообщила Пирсу свой новый адрес. Но если Дерек Пирс и был на что-то годен в жизни, так это на сыск. Он обошел округу и увидел в окне ее любимую вазу. Жена Пирса металась в это время в страшном гриппе, ей некому было подать воды.

— Я присмотрю за тобой, пока ты не поправишься? — предложил он.

— Спасибо…

— А как поправишься, возвращайся домой. С собакой погуляешь…

— Может, зайду, — пообещала она.

Он ухаживал за ней, как лучшая сиделка, а когда закончил уборку, дом впечатлил бы даже Джоан Кроуфорд. Но его бывшая супруга к нему не вернулась и с собакой гулять не стала. Она уехала в Гонконг с бывшим сослуживцем Пирса, а факел в его груди все еще потрескивал.

Кэт и Эдди несколько недель не могли забрать тело дочери, чтобы похоронить ее. Им отказывали под предлогом того, что экспертиза не закончена.

Эдди ругался, что власти издеваются над простыми людьми, но Кэт стоически заявила:

— Они знают, что делают.

Возможно. Но за то время, пока тело Линды оставалось непогребенным, эксперты вполне могли разобрать ее скелет на все двести косточек, расчленить все органы и провести анализ каждой капельки из всех пяти кварт крови. Из волос они успели бы составить целый каталог, а одежду изучили бы тщательнее, чем плащаницу. Как бы то ни было, следователи держали тело убитой больше десяти недель.

Наконец 2 февраля Кэт позволили похоронить дочь на кладбище церкви Всех святых, в нескольких минутах ходьбы от дома, где Линда жила, и в нескольких шагах от того места, где ее убили. На похоронах присутствовало больше ста человек. Пришел суперинтендент Ян Куттс, еще несколько полицейских наблюдали за процессией со стороны, делая видеозапись, Зачем? — они, вероятно, и сами не знали.

— Другого памятника мы не можем себе позволить, — говорила Кэт знакомым. — Мы рассчитывали на двести — триста фунтов, а он обошелся нам почти в восемьсот.

— А в общей сложности, — добавлял Эдди, — на памятник и похороны ушло больше тысячи фунтов. Я позвонил в соцобеспечение — они предложили двадцать! Это же не выкидыш! — сказал я им. Впрочем, на двадцать фунтов и выкидыш не похоронишь. Мы регулярно ходим на кладбище. Глупо, конечно, разговаривать с могилой, но это помогает.

— У нас теперь есть куда пойти, — говорила Кэт. — Для мамы одно успокоение — сходить к Линде на могилку.

На плите, вырезанной в форме сердца, трогательная надпись:

Кэт сохранила всю одежду Линды. Ей советовали избавиться от нее, но она не смогла. Потом Эдди убрал все на чердак.

— Мне часто снится, что Линда отбивается, — рассказывала Кэт. — И ее куда-то волокут.

Она очень старалась увидеть во сне что-нибудь другое, например как Линда приносит ей в кровать чашку кофе утром в Рождество. Кэт хотелось снова пережить этот момент хотя бы во сне. Но снилось ей одно и то же: безликая тень куда-то тащит Линду.