По следу некромантки (СИ)

11

«Ты могла бы проводить обряды, заряжать амулеты силой… Помочь нам с одним мощным артефактом, над которым мы работаем…»

Она вспоминала слова Роиса, лёжа на жертвеннике со связанными руками и ногами. Тонкая ткань белого ритуального платья, хранившаяся в пещере для подобных случаев, не спасала ни от холода, ни от жёсткости камня. Связали девушку на совесть — видимо, для того, чтобы она острее ощущала свою беспомощность. И, соответственно, чувствовала страх — так её кровь станет ценнее для Маромира.

А страх Миена действительно чувствовала. Именно сейчас ей вдруг пришло в голову, что её вообще-то могут убить. И никто никогда не узнает об этом.

Может ли быть такое, что она сама себя загнала в ловушку?

Миена закрыла глаза, стараясь успокоиться.

Подождать. Просто подождать, больше ничего не остаётся… Её палачи… то есть её коллеги… специально тянут время.

Наконец, девушка с чёлкой поставила у ног Миены специальную чашу. Кровь пройдёт через жертвенник — и появится там, за вычетом платы Маромиру. Скосив глаза к ногам, насколько это было возможно, некромантка занервничала ещё больше: чаша показалась ей огромной.

Её коллега усмехнулась, хотела было что-то сказать, но передумала.

Правильно, успокаивать жертву — вредно для обряда.

— Ты несёшь добро? — вдруг спросил кто-то в глубине пещеры.

— Я несу добро в «Маргу», — чётко прозвучал ответ, как будто человек стоял прямо здесь.

Роис. У Миены слегка отлегло от сердца.

Роис не позволит её убить. Наверное. Не должен.

Пребывать в неведении ей пришлось недолго.

— Ты что творишь?! — Роис подбежал к жертвеннику как раз в тот момент, когда проводившая обряд некромантка вплотную приблизилась к Миене с ножом. — Это же моя однокурсница, я же предупреждал насчёт неё…

— Нам нужна кровь, — последовал недовольный ответ. Кажется, «марганка» надеялась закончить дело до появления Роиса. — Ты сам это знаешь. Я не собираюсь её убивать.

— Да, но это риск, — заметил Роис.

— Каждый из нас рискует.

— Так ведь Кейна, она же…

В голосе парня неожиданно появились просительные нотки. Миена скосила глаза в попытке увидеть его лицо, но не преуспела.

— Всего один раз! — сердито оборвала его Кейна. — В конце концов, она воспользовалась нашим жертвенником в своих целях. И должна заплатить «Марге».

— Это правда, — тихонько подтвердила Миена. — Но о чём вы? Что за риск? Для чего вам всё-таки кровь?

Роис собирался было ответить, но Кейна опередила его:

— Для сферы. Прозрачная сфера, полная силы, которая при правильном использовании может уничтожить Рикван целиком.

Роис после этих слов слегка попятился, словно не ожидая такой откровенности от своей подельницы, и теперь Миена хорошо видела его слегка ошарашенное лицо.

Она сглотнула и перевела взгляд на девушку.

— Вы собираетесь…

— Мы собираемся показать им силу, — отрезала Кейна. — Я не говорю, что именно таким образом. Но время, когда можно было договориться по-хорошему, давно закончилось. И слишком много наших полегло во время этих «хороших» разговоров. — Она оскалилась. — В любом случае, ты уже связана, и тебя уже никто не спрашивает. Ройт, отойди, из-за тебя придётся начинать всё сначала.

Миена взглянула на бывшего однокурсника, но тот сразу отвёл глаза и отступил в тень. Смятение на его лице ещё больше насторожило Миену. У неё появилось чувство, что ей сказали далеко не всё. По крайней мере, не сказали того, что ей обязательно нужно было знать.

Однако обряд возобновился, и вскоре ей стало не до судеб невинных рикванцев.

***

Это всё-таки закончилось. Закончилось…

Миена по-прежнему плохо соображала, где она и что с ней. Если бы было иначе, она бы куда с большей осторожностью шла по знакомому маршруту. Потому что в конце этого маршрута была пекарня, а в пекарне — тело несчастной Лиранты. Но Миена не вспоминала об этом. Улицы Грома были по-летнему солнечны, лучи отражались в свежевыстиранном белье над улицами, смешивались с пылью, прятались в тени палисадников, где перекликались птицы…

Душно, душно, ярко, громко… Какой-то спор на рынке, слова — как незнакомые, чужие, сложно вдумываться в смысл… Играющие в догонялки дети… Досужие беседы кумушек: «А завтра-то, наверное, дождь»… Сделки, свершающиеся прямо на улице: «Ваша доля, ресс»… Телега эта ещё перегородила полдороги! Стоит зачем-то у магазина игрушек… Зачем? Неважно…

Главное, что всё закончилось… Ей теперь просто нужно прийти в себя. Прийти в себя… Отлежаться, или хотя бы отсидеться, пока всё тело не перестанет ломить… Это невыносимо, невыносимо… Миена не обрекает своих жертв на такое: зверюшки умирают относительно безболезненно, и ужас их недолог. Они не чувствуют себя спелой сливой, которую раз за разом словно сжимают в кулаке, выдавливая сок, тело их не сводит судорогами в такт марским словам, они не вопят от ослепляющей боли, когда жилы натягиваются до предела, чтобы из раны вытекла очередная порция крови…

Миена непроизвольно коснулась по-прежнему горевшей раны на сгибе левого локтя, и ощутила ткань повязки. Она и забыла, что рану ей перевязали. Кажется, это был… нет, точно, это был Роис. Он и проводить её хотел, но эта женщина — Кейна — прикрикнула на него, и парень виновато отступил… Всё-таки он очень изменился, и эти изменения разочаровали бы Миену — если бы она была способна их осознать. Если бы она способна была осознать хоть что-то.

То, что случилось в пещере, всплывало в её памяти разрозненными сценами. И редкие реплики остальных некромантов, и пахнущие сыростью стены, и россыпь огоньков в полутьме: несколько жёлтых и один — бело-серебристый, как путешествующий по зимнему лесу Оклегон… Сфера. По краю сознания мелькнуло что-то полузабытое, тень древних фолиантов из библиотеки Порога — но Миена не стала на ней сосредотачиваться.

Потому что вон впереди знакомая черепица и краешек обновлённой Корбаром вывески — «Громские кренделя». А значит, стоит немножко потолкаться среди внезапно сгустившейся толпы — и придёт счастье, и совсем скоро Миена увидит свою кровать кровать, и ляжет в неё, и…

Так, стоп. Какую кровать?! Ей ведь нельзя сюда возвращаться! Толпа возле пекарни тут же объяснилась мгновенно всплывшими в голове воспоминаниями.

Только здравый смысл вернулся к Миене, как тут же откуда ни возьмись из толпы вынырнул стражник. Миена отшатнулась от него, как от чумного — и врезалась в кого-то спиной. Обернулась — и увидела здорового мужика с чёрной бородой и недобрым взглядом.

Зачем она пришла сюда? Дура, дура! Её теперь поймают и отправят в замок Бэр… или куда там… А она должна спасти друзей, ведь она теперь сильная…

— Тебе плохо? — услышала Миена. Или ей показалось, что услышала.

Некромантке неудержимо захотелось сесть — и она стала садиться. Прямо сюда, на площадь, среди зевак, окруживших пекарню, под ноги бородачу…

***

Он сидел возле маленького стола на совершенно неудобной с виду табуретке, вытянув ноги в добротных сапогах, припорошенных дорожной пылью. День был светлый, но единственное окно выходило, по всей видимости, в тенистый дворик, и лицо бородача лишь угадывалось в полумраке. Миена украдкой разглядывала его профиль, загорелую руку, пощипывавшую подбородок, и тёмные волосы, отросшие достаточно, чтобы закрывать уши. Только сейчас некромантке пришло в голову, что где-то она уже видела этого человека. И ей казалось важным вспомнить, где и когда, поэтому она и не спешила голосом или движением выдавать, что пришла в себя.

Вспомнить так и не получилось, поэтому Миена попробовала привстать, решив, что и так потеряла достаточно времени. Удалось лишь слегка поднять голову — которая тут же упала обратно на подушку. Такой слабости девушка в жизни не чувствовала. Проклятый обряд…

Краем глаза уловив её движение, бородач повернул голову и посмотрел на Миену. Даже при таком неярком освещении было видно, какие голубые у него глаза. Возможно, потому, что они так резко выделялись на его загорелом лице. Взгляд, впрочем, бородач довольно быстро отвёл, вернувшись к созерцанию стенки. Попытки встать он не сделал. И молчания не прервал.

— Простите… — несмело произнесла Миена, слегка растерянная тем, что разговор нужно начинать ей. Она, по правде говоря, ждала, что у неё спросят, как она себя чувствует. — Я… У меня, должно быть, закружилась голова от жары…

— Не стоит придумывать оправдания, — произнёс бородач, не поворачиваясь, и Миена слегка удивилась, что голос его, низкий и чуть глуховатый, звучит всё же моложе, чем можно было ожидать. — Ты проспала почти сутки. Многовато для простого обморока. Да и не такая уж жара на улице.

Сутки?!

Миена резко села на кровати — ужас от того, сколько она провалялась, словно вытолкнул её вверх. Но тело оставалось вялым и будто чужим. Девушка сразу ощутила, что каждое следующее движение будет требовать от неё неимоверных сил. Какое уж тут колдовство, какие поиски Аряны и Корбара, если сама разваливаешься на куски… Но сколько это может продолжаться?! О подобных обрядах она раньше только слышала и никогда не участвовала в них. Сколько времени требуется жертве, чтобы прийти в себя?

— Не бойся. Мне плевать, почему ты упала. А хозяину лавки я наврал, что ты в положении. Выдумал себе брата, живущего в Громе, сказал, что ты его жена и ждёшь первенца, но оказалась далеко от дома. Что ты отдохнёшь — и снова отправишься в путь. Более сердобольный человек настаивал бы на том, чтобы вызвать врача, но этому всё равно. За комнату я заплатил.

— Спасибо… — Миена перевела взгляд на кушетку у окна, где бородач, наверное, скоротал ночь, и снова непонимающе посмотрела на него. — Но почему?..

— Не знаю. Я думал, что это я тебя напугал. Но, судя по тому, сколько ты продрыхла — вряд ли.

Миена попыталась вспомнить. Наверное, вид его чёрной бороды внёс свою лепту, но назвать этого человека причиной случившегося было сложно.

— Вы меня не напугали, — честно сказала она.

— Ну да. — Мужчина хмыкнул. — Теперь я понимаю, что ты меня не узнала… Я принесу тебе поесть.

Он вышел, оставив Миену в смятении, и вернулся через несколько минут, держа в руках то ли очень большую кружку, над которой поднимался пар, то ли маленькую миску с ручкой. Из миски торчал черенок ложки. Когда бородач подошёл ближе к кровати, девушка ощутила запах куриного бульона, и желудок требовательно сжался — она, как ни странно, была голодна.

— Держи.

Миена медленно подняла руку — и поняла, что у неё нет сил, чтобы сомкнуть пальцы. Если она сейчас сделает попытку, чтобы взять миску, то непременно опрокинет горячий бульон на себя.

— Спасибо, я… лучше попозже. Поставьте, пожалуйста, на стол. Я потом… Вы и так много сделали для меня, хотя и совсем меня не знаете.

Бородач снова хмыкнул. Казалось, происходящее забавляет его. Он отошёл к столу, действительно поставил миску — но тут же снова вернулся к Миене, подтянул её подушку к спинке кровати, а потом притянул и саму девушку, невзирая на вялое сопротивление.

«Это нужно, чтобы поскорее прийти в себя», — сказала себе Миена, глядя, как он ставит возле кровати табуретку, как усаживается на неё с миской в руках, как подносит к её рту ложку с плавающим в золотистой жидкости кусочком курицы.

В горле образовался комок. Проклятая беспомощность! Как такое могло с ней произойти?!

Но всё же девушка сделала над собой усилие и позволила себя покормить.

Мужчина молчал, она тоже. Вопросы о том, почему она должна была испугаться этого человека, Миена пока оставила при себе. Потому что испугаться она могла только того, кому нужна была голова некромантки. Спросить в лоб — мол, не ловец ли вы, ресс? — означало расписаться в том, что она некромантка и есть.

Но раз он ей помог, и даже кормит её супом — значит, скорее всего, замок Бэр отменяется?

— Спасибо, — снова сказала Миена, когда суп кончился.

Он молча пошёл к двери с пустой миской в руках. Но у порога приостановился.

— Когда тебе станет лучше, уходи отсюда как можно скорее. Лучше вечером, но не слишком поздним, чтобы не вызывать подозрений. Женщину из пекарни убили потому, что она не хотела говорить о вас. О тебе и о той девчонке. Она ведь всё знала, да?..

— Н-нет… — выдавила Миена.

— Знала, — утвердительно сказал бородач. — Догадалась. И ещё кто-то догадался. Гром теперь для вас закрыт. Они перевернут всё вверх дном. И стражники, и простые, но мечтающие о лишних деньгах люди. Тебе лучше бежать…

— Подождите!

Его рука застыла, не открыв до конца дверь. Миена облизнула пересохшие губы. Она поняла, что если бы сейчас не поспешила остановить этого человека, он бы ушёл из её жизни навсегда — не ответив на скопившиеся у неё вопросы.

— Кто вы всё-таки? Мы… мы знакомы?

Бородач закрыл дверь и поставил миску на стол. Потом снова подошёл к кровати, сел на табуретку.

— Кто я? — медленно повторил он, словно пробуя вопрос на вкус. — Я житель города Перелес. Меня зовут Уртан. Я плотник. Мастерю игрушки из дерева. Когда игрушек набирается слишком много, чтобы их выкупили перелесцы, я развожу их по другим городам. Мы сейчас с тобой находимся в доме лавочника, который закупил у меня сразу несколько деревянных лошадок. Это ответ на первый вопрос. Ответ на второй вопрос гораздо короче: нет. Мы не знакомы. Но я знаю тебя, Миена. И не потому что мы с тобой земляки — да, я тоже родился в Приречье, но никогда не встречал тебя там. Я знаю тебя, потому что я был в отряде ловцов, которые пришли в Горкино минувшей зимой — в обмен на эту работу мне когда-то пообещали свободу вместо тюрьмы за контрабанду, а ещё достаточно денег, чтобы я смог построить себе новый дом и жить честно. Я знаю тебя, потому что человек, с которым мы работали вместе, и который до сих пор зачем-то поддерживает со мной связь, передал мне о тебе всю информацию, которую они собрали после твоего исчезновения. Он думал, я захочу отомстить тебе за то, что ты убила мою невесту.

Что-то случилось с Миеной в этот момент. Истина, озвученная им так просто, словно между делом, всколыхнула воспоминание, которое девушка гнала от себя все эти месяцы. Воспоминание, которое она вытесняла более насущными проблемами, заботами, страхами, изо всех сил делая его ненастоящим, неважным.

Пронзительный крик Аряны. Искажённое ненавистью окровавленное лицо женщины-мага, Источником для которой являлся огонь. И тот миг, превративший Миену в убийцу. Один-единственный миг, который раньше, хоть и тайно, принадлежал ей одной, потому что на Аряну он как будто вообще не повлиял — хотя девочка в ту ночь тоже убила человека.

Но сейчас перед некроманткой сидел тот, чью жизнь этот миг тоже изменил до неузнаваемости. Ловец — который теперь делал игрушечных лошадок. Контрабандист, которому обещали денег на новый дом, где он смог бы жить со своей женой. Но несбывшаяся жена погибла, и дом стал не нужен, и всё стало не нужным… И этот человек только что накормил её куриным супом.

Миена закрыла глаза — но веки не смогли удержать хлынувших слёз.

Она сидела и молча плакала, а Уртан так же молча смотрел на неё, подперев рукой подбородок. Говорить теперь стало невозможно. Выражение сожалений, оправдания, заверения в чём-то… Всё это было бы совершенно бессмысленным. Ничего нельзя было исправить, вернуть, отменить. Никакие слова бы здесь не помогли — даже благодарность за помощь, которая именно сейчас показалась бы жалкой, похожей на издевку. Да и выдавить из себя хоть какой-то звук, по правде говоря, Миена не смогла бы.

Она взглянула на бывшего ловца — и наткнулась на внимательный взгляд. Этот взгляд словно изучал некромантку; в нём не было ни капли враждебности или осуждения. Не было и растерянности. Можно было подумать, что с точки зрения Уртана происходит что-то правильное, почти естественное. Никогда прежде Миена не встречала человека, рядом с которым её молчание оказалось бы так к месту.

Он поднялся, забрал миску и вышел из комнаты.

***

К вечеру Миена окрепла достаточно, чтобы пуститься в путь. Помогла ей в этом мышь, пойманная у торговца игрушками. Потом, когда заклинание верной дороги вело её по следу Аряны, некромантка ощущала, как силы прибывают с каждым шагом. Давно она не чувствовала себя так уверенно в колдовстве… возможно, вообще никогда.

Но теперь она принесла в жертву медведя. Она расплатилась с миром мёртвых, возвысилась на одну ступень, убив благородное животное, и всё теперь должно было стать по-другому…

Да. Смогла. Сделала. И, пожалуй, это стоило мучений на жертвеннике, а также того, что случилось после — минуты слабости, когда она готова была совершить всё, что угодно, для того, перед кем так остро ощущала свою вину. Ему стоило только попросить… Однако он не стал просить. И это к лучшему. Потому что это означало, что Миена ничего не должна ему. По крайней мере, она ничего не должна ему с его точки зрения. Иначе Уртан вёл бы себя по-другому. Как, например, Роис, который считал всех виновными в травле некромантов — и действовал соответственно. Миена хорошо помнила полный горечи обрывок фразы: «Я мог бы стать…». Роис не стал тем, кем хотел — и теперь мстил миру за это. Уртан тоже не стал тем, кем хотел, но подстроился под изменившиеся обстоятельства — и принялся жить в имевшихся условиях, пусть пока и не в самых радужных. Не ропща на судьбу, не вымещая ни на ком злобу, радуя детей резными деревянными игрушками. И в этом Миена видела проявление настоящей силы — в способности признать, что ничего не вернуть и ничего не изменить, в способности оставаться человеком, даже когда жизнь пытается сделать из тебя зверя.

Миена шла по следу, и дыхание Маромира, пропитавшее заклинание, служило ей попутным ветром. Дорога, ведущая через лес, была ей хорошо знакома. Не так давно она ехала по ней, чтобы предложить выпечку его сиятельству графу Трифу… но Аряна же не могла быть у Трифа! Или могла?..

Некромантка не знала, что и думать. Но, если девочка всё-таки у Трифа, то придётся где-то устраивать привал. Идти по лесу ночью — не самое благоразумное занятие, даже с заклинанием. Да и спать когда-то надо…

Однако, как только она решила, что неплохо бы уже начинать подыскивать место для ночлега, сзади послышался глухой стук копыт и скрип тележных колёс.

Девушка обернулась.

— Не воспользовалась моим советом? — спросил Уртан, осаживая резво бегущую лошадку.

Миена, наполненная маромирской силой, была готова к встрече с любым человеком — но не с этим. Потому что сила мира мёртвых при общении с теми, чьих невест ты убил, не помогает. Девушкой овладело раздражение: откуда опять взялась эта беспомощность?

«Я ничего никому не должна», — вспомнила Миена.

Не должна. Не должна! Так сложились обстоятельства. И вообще, если бы эта магичка не нацелилась на Аряну — осталась бы жива…

— Куда ты идёшь на ночь глядя? — задал Уртан следующий вопрос, не дождавшись ответа на предыдущий. В сумерках его бородатое лицо стало едва различимым пятном, только глаза поблёскивали.

«Голубые», — вспомнила почему-то Миена.

— Вы тоже выехали в темень, — заметила она.

— Засиделся с приятелем. А ты, видимо, отошла от обморока и теперь слишком торопишься. Так куда?

— Я ищу свою подругу, — сказала Миена. И только потом вспомнила, что они с Аряной решили назваться сёстрами, чтобы лишний раз никому ничего не объяснять.

— Понятно, — немного помолчав, ответил плотник, не уточняя, та ли эта подруга, что была с ней в проклятом горкинском лесу. Однако он подумал об этом: Миена могла бы руку дать на отсечение, что подумал. — А что она делает в резиденции графа? Или она прячется в чаще?

— Я не знаю, где она, — сказала Миена. И не сразу добавила, опустив глаза: — Я знаю только направление.

— Кроме особняка Трифа, там на многие мерики нет никакого жилища.

Девушка невольно сглотнула. Она подозревала, что это так, но надеялась, что ошибается. Во-первых, не хотелось связываться с графом, во-вторых…

— Я не уверена, что моя подруга жива, — сказала она.

Уртан понимающе кивнул, не выражая надежду на то, что это не так. Не потому что желал, чтобы это было не так: просто слишком хорошо знал, что может грозить некроманту в Вистании.

— Давай я подвезу тебя, — предложил он. — Я всё равно еду к графу.

— Зачем вам туда? — удивилась Миена.

— Он коллекционер. Собирает всякие интересные вещицы, в том числе, например, крылатых лошадок. Я изготовил для него такую, размером с собаку. — Уртан кивнул на один из мешков в телеге. — Так что нам по пути. И, пожалуйста, давай ты тоже будешь называть меня на ты. Я не намного тебя старше.

Отказываться было глупо, и Миена уселась рядом, хоть и на некотором расстоянии, чтобы не мешать управлять лошадью.

Телега двинулась.

— Как вы тогда ушли от нас? — спросил Уртан негромко.

— Мы были в Оклегоне.

Он усмехнулся:

— Значит, мне не показалось… И как там?

Миена неопределённо пожала плечами. От Путешествующего Мира она осталась не в восторге.

— Мы оказались там невовремя, — сказала она. — В Оклегоне тоже убили короля. И тех, кто пришёл из другого мира, не выпускали…

— Значит, правду говорят, что миры — это зеркала друг друга, — задумчиво произнёс Уртан. — Там тоже всё свалили на некромантов?

Миена вздрогнула. В вопросе ей померещился подвох.

«О чём я вообще думала, соглашаясь на эту поездку! — пронеслось у неё в голове. — Даже не озаботилась тем, чтобы найти жертву, если он вдруг вздумает напасть!».

— Преступника нашли быстро, — сдержанно отозвалась девушка. — И это был не некромант. Там, где мы оказались, вообще не было некромантов.

— Кроме вас двоих, — сказал Уртан. Миена промолчала. — Ты боишься? Правильно. Но если бы я хотел тебя убить, я бы уже это сделал.

— Да, я понимаю. Но о таких вещах и говорить-то опасно.

— Дорога пуста, и вряд ли кто прячется в здешнем лесу — он не слишком для этого удобен. Бояться надо в городах, там всё у всех на виду. И кто-то непременно донесёт. Особенно сейчас, когда вас могут ловить все, кто хочет, и получать за это награду.

— А вам награда разве не нужна?

— Мы же вроде договорились на «ты»? — Уртан дёрнул правый повод, мешая лошади отвлечься на аппетитный куст. — Я могу заработать себе на жизнь, не занимаясь отловом людей. И без меня хватает охотников. Сейчас про меня забыли, стражников не натравили — и на том спасибо.

— Вы… ты говоришь, что тебя арестовали за контрабанду, — припомнила Миена. — И что ты жил в Приречье. Неужели бальт?

— Он, — коротко ответил Уртан. — Если ты помнишь, до ближайшего моста через Вею от Приречья было в среднем семь мериков, везде стояли заставы. Это далеко и неудобно. В Приречье все, у кого была лодка, этим занимались… Так, вот только дождя не хватало.

— Не все! — горячо возразила Миена, не обращая внимания на редкие капли, которые действительно начали падать с неба. — Мой отец, например, был честным человеком, с утра до ночи рыбачил, чтобы обеспечить нам достойную жизнь, спину себе застудил, так, что иной раз разогнуться не мог… он никогда бы до такого не опустился!

Уртан помолчал, слегка удивлённый этим отпором.

— Ты говоришь «был» — значит, он умер?

— Его убили!

— Чего ты кричишь? — не понимал Уртан.

— Да потому что из-за таких, как ты, Приречье и считают краем контрабандистов! «Все, у кого была лодка…», — передразнила Миена. — Вот именно! И разбойники решили, что раз у него есть лодка, и он пропадает на Вее с темна до темна, то у него есть, чем поживиться! Они убили и его, и мою маленькую сестру! И я всё это видела, и…

Она осеклась.

«И ничего не сделала», — подсказал внутренний голос.

Да. И ничего не сделала.

Тот день застрял в её памяти, как заноза. Ни одной детали не уберёшь, ничего не забудешь, как ни старайся.

Мать с братом уехали в село по соседству, оставив двенадцатилетнюю Миену на хозяйстве. Отец мастерил какие-то снасти в комнате, да приглядывал за годовалой Малкой. Малышку не разбудил внезапный шум, когда в дом ворвались трое. А Миена насторожилась, вышла из подсобки и спряталась за наполовину отодвинутой занавеской у входа в комнату, которая была и рабочим кабинетом, и кухней.

Грубый голос невысокого человека с длинными, до плеч, волосами до сих пор стоял в ушах:

«Либо камни, либо деньги».

И голос отца — непривычно тонкий, лепечущий:

«У меня нет… честное слово, нет…»

Когда они стали угрожать ребёнку, мужчина достал откуда-то горшочек со своими сбережениями, надеясь умаслить разбойников.

«Издеваешься, тварь?»

Треск разбившегося горшка, звон монет по полу…

Девочка, наконец, проснулась, начала плакать.

Миена, которая по-прежнему стояла за занавеской, боялась даже пошевелиться. Не говоря уже о том, чтобы забрать ребёнка. Об этом своём малодушии она будет жалеть всю жизнь.

Плач Малки оборвался с ударом ножа одного из разбойников. Отец закричал, повалился на колени. Двое стали его избивать. Длинноволосый тип и другой, повыше. Третий разбойник стоял рядом.

Миена отмерла и, не помня себя, с криком ринулась на помощь. Но толку было от хлипкой девчонки? Жёсткие руки перехватили её поперёк живота, оставив ноги беспомощно колотить воздух.

Те, кто избивал её отца, прервались. Длинноволосый разбойник с нехорошей ухмылкой подошёл к тому, кто держал брыкающуюся Миену. Достал нож, подцепил пуговицу на домотканном платье. Нитка лопнула, пуговица отлетела.

Он снова повернулся к окровавленному, еле шевелящемуся на полу мужчине.

«Ну, будем говорить?»

Миена извивалась, отбивалась, мычала в зажимавшую рот ладонь. Отец попытался что-то сказать; на губах вздулся кровавый пузырь — но звука не получилось.

«Ты нормальный? — спросил тот, кто держал Миену. — Он сейчас окочурится, и плакали наши денежки. Как он говорить-то будет, если ты ему челюсть сломал?».

«Ничего. Покажет. Ты же покажешь?».

По полу застучала вторая пуговица.

Рука отца шевельнулась, потянулась куда-то и замерла. То ли он и правда хотел что-то показать, то ли просто пытался подняться…

Разбойники предусмотрительно заперли дверь и задвинули занавески на окнах, но местный мельник именно в этот момент решил зайти в гости. Подёргал за ручку, постучал в дверь, потом в окно. Миена, собрав остатки сил, изогнулась и ногами умудрилась столкнуть с припёка чугунок со щами.

«Ах ты козявка…»

«Что там у вас? Всё в порядке?»

Услышав знакомый голос, Миена замычала ещё громче. Мельник любил заглянуть вечерком, выпить с отцом пива или чего покрепче. Если бы не это, никто бы ничего не узнал. Только по утру бы трупы обнаружили.

«Проклятье…»

Разбойники поняли, что внезапный гость может поднять тревогу. Миену отшвырнули, и она, отлетев в стене, сквозь звон в голове услышала топот.

Злоумышленники выбрались через окно, а к тому моменту, как Миена смогла доковылять до двери и впустить мельника, их и след простыл.

Отец умер на следующий день. Врач говорил потом что-то о «повреждении внутренних органов, не совместимом с жизнью»…

— Как его звали? — спросил Уртан, выдернув девушку из воспоминаний, которые, хоть и продлились пару мгновений, успели её затянуть, как в болото. Как обычно.

— Гронс, — глухо ответила Миена. Она и сама не была рада своей вспышке. Но что поделать, существовали для неё темы, касаться которых по-прежнему было болезненно.

— Гронс-рыбак, — произнёс Уртан. — Я знал его.

— Да?!

Миена резко развернулась к нему. Ловец смотрел на дорогу, и его глаза поблёскивали в свете взошедшего месяца.

— Да. Мне жаль, Миена, но ты ошибаешься. Твой отец возил бальт из Логоры так же, как и все.

— Нет! — Девушка собралась было вскочить, однако, инстинкт самосохранения её удержал. — Ты врёшь! Ты всё это говоришь, чтобы… чтобы отомстить мне!

— Гронс-рыбак и его жена Рельгина. Трое детей. Так?

Кровь отхлынула от лица Миены. Ей показалось, она всё-таки свалится на дорогу — от внезапно охватившей её слабости.

Уртан скосил глаза.

— Мне правда жаль, — повторил он и натянул поводья.

Телега остановилась. Вокруг шумел усилившийся дождь.

***

Она не хотела пережидать ливень. Сказала, что и так потеряла много времени. Сказала, что какое-то заклинание сидит в ней, побуждая продолжать путь. Что ей не страшны ни темнота, ни плохая погода — ей главное, спасти своих друзей: ту девочку и кого-то ещё.

Миена по-прежнему опасалась его, недоговаривала, была всё время настороже.

«В этом ничего удивительного», — думал Уртан, но всё же чувствовал досаду. Несмотря на всё, плотнику почему-то хотелось, чтобы некромантка доверяла ему.

Теперь, огорошенная известием о собственной семье, девушка замкнулась ещё больше. Но, уставшая, сбитая с толку, она всё равно рвалась вперёд. Уртан не отступал от затеи уговорить её сделать хотя бы небольшой перерыв. Пусть ненастье хоть чуть-чуть угомонится. А если идти пешком, до полуночи всё равно не дойдёшь.

— Я не собираюсь заваливаться к нему в гости. — Миена поморщилась. — Если… моя подруга там, я найду способ туда проникнуть, не оповещая о своём визите ни слуг, ни графа.

«Не оповещая о своём визите…». И где она таких выражений понабралась? В Тиугаре, видимо.

А подругу по имени по-прежнему не называет. Молодец.

— Тогда тем более надо экономить силы, — заметил Уртан, слезая с очередного дерева. Растянутая на ветках ткань образовывала достаточно большой навес, чтобы туда поместилась и повозка, и двое путников у костра. Трава под разросшимися деревьями не успела сильно намокнуть, и место показалось плотнику подходящим для привала.

Некоторое время спустя ему всё-таки удалось немного сломить упрямство девушки.

— Я останусь на четверть часа, — наконец решила она. — Если дождь не станет слабее — всё равно пойду.

Уртан промолчал, потому что если все эти четверть часа ливень будет идти с той же силой, дорогу развезёт так, что проехать по ней в любом случае станет почти невозможно. Пройти, впрочем, тоже.

— Где-то у меня оставался сухой хворост… — Уртан повернулся было к телеге.

— Лучше прибереги на будущее, — тихо сказала Миена. — Я смогу разжечь костёр и из сырых дров. Если ты, конечно, не возражаешь против того, чтобы я применила магию. Свою магию.

— Я понимаю… Нет, конечно, с чего бы мне возражать.

«Даже любопытно посмотреть», — про себя сказал Уртан.

Он быстро, не покидая убежища, собрал небольшую кучку веток и положил перед девушкой. Однако увиденное дальше его почти разочаровало: в пальцах некромантки хрустнул панцирь какого-то жука, шевельнулись тонкие губы — и пламя, сердито фыркнув, начало разгораться. Всё произошло слишком быстро и не очень понятно.

Только отрешённое выражение на бледном лице спутницы заставило Уртана ощутить холодок. На этом лице появилось что-то чужеродное, нездешнее. Почти мёртвое.

Однако и это тоже вскоре кончилось.

Пламя разгорелось, и Уртан, отвлёкшись от некромантки, засмотрелся на пляшущие оранжевые языки.

Когда он смотрел на огонь — особенно такой, дикий, не стиснутый стенками печи — он всегда вспоминал Кантею. Вот и сейчас тоже, хотя что-то подсказывало ему, что это кощунство: ведь костёр развела убийца его невесты.

Уртан снова покосился на некромантку. Та, обхватив колени, сидела на дерюжке, которую он разложил на земле для них обоих. Из широких рукавов куртки выглядывали маленькие руки с худыми запястьями. Остриженные до плеч волосы намокли, потемнели и курчавились ещё больше обычного. Серые глаза невидяще уставились на огонь. Поза была напряжённой, и Уртану пришло в голову, что девушке, наверное, холодно… Но он знал, что Миена не просто так отодвинулась к самому краю подстилки, оставив между ними небольшое расстояние, и что стоит ему сделать попытку сесть поближе — сожмётся, как ёжик, а то и вообще уйдёт.

— Почему ты считаешь, что Лекир Литесский не убивал Лиуса? — вдруг спросила девушка.

— С чего ты взяла, что я так считаю? — ушёл от прямого ответа Уртан, отметив про себя, что теперь Миена безбоязенно говорит об этом.

— Ты спросил про Оклегон, не свалили ли там убийство короля на некромантов — тоже. Значит, думаешь, что так поступили здесь. Ты не боишься моей магии. И относишься ко мне не как к хладнокровной убийце, несмотря на то, что… сам знаешь.

— Да, — сказал Уртан.

— Так почему?

Плотник вздохнул.

— Арбес Белый всегда боялся некромантов. На его стороне были северные маги, которым не доверял Лиус — я это знаю, потому что Кантея, моя невеста, была из семьи таких магов. Но, в отличие от них, придворные интриги её не интересовали, как и власть в Рикване. Несколько магов смогли победить одного некроманта. Казнь была тайной, редким свидетелям сказали, что говорить… убедили… А обычные вистанцы, которые, как и наш нынешний король, всегда боялись и не доверяли некромантам, только того и ждали: когда их спустят, как цепных псов. В итоге Арбес стал королём, и народ любит его, потому что он един с ними в ненависти к некромантам, он фактически разрешил вершить над вами расправу; клан северных магов занял при дворе тёплое местечко, получив влияние на магов столицы, а там и всей страны. Они убили сразу несколько зайцев. Все довольны… кроме, собственно, вас. Мне всё это не нравится, но я всегда заботился, в первую очередь, о себе. А в тюрьме мне сидеть не хотелось. Но идти дальше против своей совести… это оказалось сложнее, чем я думал. Тем более, ситуация становилась всё тяжелее. Взять одну только Землю Зги…

— Что такое Земля Зги?

Миена непонимающе посмотрела на него, и Уртан чуть не присвистнул.

— Как давно ты вылезла из Оклегона? Я не думал, что в Вистании есть хотя бы один человек, который не знает о Земле Зги.

— Я не знаю, — холодно отозвалась она.

— Несколько некромантов из «Марги»… про «Маргу»-то ты знаешь?

— Да, — коротко отозвалась Миена. Слишком быстро, как бы надеясь, что тема не получит своего продолжения.

— Так вот, несколько некромантов думали устроить что-то вроде штаба в Лесе Зги.

— Это где?

— Если смотреть по карте, то отсюда получится мериков тридцать к востоку.

— Ясно. И?

Некромантка слушала его с неослабевающим вниманием. Учитывая, что она только что узнала неприглядную правду о своих родителях, её любопытство немного походило на сумасшествие. Казалось, она запрятала куда-то в себя неприятную правду, и боится дотрагиваться до неё даже мысленно, не говоря уже о том, чтобы вести об этом разговор.

— Их рассекретили, и отправили в погоню несколько десятков первоклассных магов. Вышел страшный бой, лес был стёрт с лица земли полностью, осталось одно пепелище… Это случилось в середине зимы, но там до сих пор какие-то магические аномалии, и говорят даже, что человек не может продержаться на этой земле дольше нескольких часов — силы его очень быстро иссякнут, и он свалится замертво. Растения там тоже не растут, животные не забредают — даже птицы облетают проклятое место стороной…

— А некроманты? — спросила Миена. — Они выжили?

— Я точно не знаю… — Уртан немного смутился. По правде говоря, он мало интересовался всем, что происходило за пределами Перелеса. — Но вроде перебили всех. Хотя и со стороны магов-противников были большие потери…

— Это невозможно, — сказала она. — Перебили всех? Даже если их мало, а противников — сколько-то там десятков…

— Ловцы и те, кто за ними стоят, очень продвинулись в своём деле, — просто объяснил Уртан.

Миена отвернулась.

— Значит, всё ещё хуже, чем я думала, — сказала она. — Пока я прохлаждалась, пока занималась своими делами, умирали мои товарищи по несчастью… Прав был мой однокурсник — это война, а на войне никого не щадят.

— Да, но в эту войну необязательно ввязываться всем, — заметил Уртан, с интересом разглядывая девушку. В ней чувствовался стержень, целеустремлённость, которая всегда необъяснимо привлекала его в людях. Особенно в женщинах… Собственно, Кантея была такой же. Только её стихией во всех смыслах был огонь. А этой — холод.

— Почему из всех магических искусств ты выбрала именно некромантию? — спросил Уртан. — Я ведь знаю, как это происходит: дар даётся магу с рождения, а Источник он уже потом выбирает сам.

— Нет, склонность к Источнику тоже по большей части определяется врождёнными способностями, — возразила Миена. — Маг выбирает только Маромир.

— Так почему ты выбрала именно Маромир?

— Некроманты — самые сильные маги, — ответила Миена. Её голос звучал негромко, и слова с трудом различались в шелесте дождя и треске веток в костре. — Я хотела быть самой сильной.

— Зачем?

— Потому что нет ничего страшнее беспомощности.

Она полезла в сумку, которую не снимала с плеча даже сейчас, сидя у костра, и достала два странных предмета, размером и формой напоминавших детские кулачки. Уртан пригляделся: это оказались вырезанные из дерева цветочные бутоны. Светлые, покрытые лаком, они поблёскивали в свете костра и, казалось, сами излучали тепло.

Помедлив, девушка протянула их Уртану на раскрытой ладони.

— Что это?

— Я заколдовала эти бутоны так, чтобы знать, угрожает ли опасность моей маме и брату, — объяснила Миена. — Видишь, они светлые и даже слегка светятся. Это значит, что с моими близкими всё в порядке. Там, в Оклегоне, чары ослабли, и я чуть с ума не сошла. Думала, что-то случилось… Мне всегда казалось, что если бутоны почернеют, я быстро доберусь до Приречья и спасу свою семью. Потому что могу это сделать. Теперь — могу. Даже если мне противостоят маги — я всё равно сильнее… Поэтому я и стала некроманткой. Это было наперекор материнской воле. Я просто знала, что должна так поступить, и мне плевать было, отлучат меня от дома, или нет…

— Отлучили? — спросил Уртан.

Миена пожала плечами.

— Нет… Но после того, как я отправилась в Порог, я была там всего пару раз. И встречи наши проходили отнюдь не тепло… Мне было плевать. — Она резко сомкнула пальцы, и деревянные бутоны брякнули в её ладони. — Я привыкла за те несколько месяцев, что провела дома после смерти папы, до начала учёбы… Они винили меня в том, что случилось. Не в лицо, но… я чувствовала: никто не рад, что выжила именно я, а не Малка или отец. Мама срывалась по любому пустяку. Однажды бросила в меня полено, когда я не уследила за курицами: одну из них съела лиса. У меня потом голова кружилась, я вообще работать не могла. Позже я выяснила, что это называется сотрясением мозга… Думаешь, она сожалела о том, что сделала? Нет. Только продолжала говорить о моей бесполезности… И тогда я решила, что пойду в некромантки. И никто больше не сможет у меня на глазах убить тех, кто мне дорог.

Уртан вздрогнул после этих слов, и девушка, испуганно взглянув на него, замолчала.

— Ты, когда была без сознания, один раз почти очнулась и позвала кого-то по имени, — сказал он. — Какого-то Роиса. Это твой брат?

Она ответила не сразу:

— Нет. Неважно, кто это.

Уртан с удивлением увидел, что румянец от жара костра на её щеках стал ещё ярче и понял, что в тему лучше не вдаваться.

— Я слышал, что Гронс взял чужой заказ, — сказал он. — А потом он просто исчез… Ходили слухи, что его убили, но я не вдавался в детали. Мне самому тогда было около двадцати, я только-только начал вникать в азы ремесла. Мы с твоим отцом пересекались всего несколько раз. Он всё хотел уехать к морю… Говорил, мол, жду, когда дети вырастут… Я знал, что он что-то отдаёт семье, но часть откладывает для себя. На мечту… Не могу сказать, что такой подход мне нравился, но в остальном Гронс был неплох.

Миена покачала головой.

— Мы ни в чём не нуждались. После того, что ты мне рассказал, я стала вспоминать… У нас ведь всегда были деньги. Мы могли позволить себе больше, чем простая рыбацкая семья с тремя детьми. Мама, правда, ездила продавать какую-то одежду в Тиугар, которую она шила… Но ведь я ни разу не видела обрезки ткани, нитки… я только сейчас это поняла. Я почти никогда не видела её за работой. Только когда она что-то подшивала для нас… Она всё знала и покрывала его, — с внезапным ожесточением проговорила девушка. — Может, и об его отъезде знала. Может, хотела уехать вместе с ним… А я всё испортила. Тем, что не легла сверху, когда он упал на пол, не защитила собой.

— В этом деле суровые законы, — сказал Уртан. — Расплата за то, что взял не своё, может быть очень жестокой. Твой отец не мог об этом не знать.

Миена не ответила. Но вдруг подняла руку, и деревянные бутоны, один за другим, полетели в костёр.

— Ты думаешь, это правильное решение — отвернуться от своей семьи? — нахмурившись, спросил Уртан, который с детства был сиротой. — Хочешь сказать, что тебе теперь всё равно будет, если с ними что-то случится?

Миена взглянула на него так, что плотник едва не отпрянул: в глазах девушки стояли слёзы, но сквозь них проглядывала ярость.

— За всё это время с ними не случилось ничего, — дрожащим голосом проговорила некромантка. — А я несколько раз чуть не погибла, я сидела в оклегонской тюрьме и в любую минуту могу оказаться в тюрьме явомирской. Было ли им до этого какое-то дело? Нет. Они знают, где я живу, они знают, что происходит в стране.

— Ты ведь ушла из Горкино!

— Я знаю их. Они уже отреклись от меня один раз — когда я всё-таки пошла в Порог. Высмеивали меня вместе с соседями. Когда я шла по родному селу в последний раз, меня закидывали огрызками от яблок! А они делали вид, будто так и надо… Нет, я не удивлюсь, если мои родные отреклись от меня снова. А я… я теперь буду помогать тем, кто этого действительно заслуживает, быть с теми, кто хочет быть со мной, держаться за тех, кто держится за меня. За тех, кому нужна на самом деле… Поэтому — спасибо за помощь, но мне пора идти.

Она решительно встала на ноги. Потом опустила голову и быстрым, почти танцующим шагом обошла несколько ближайших деревьев, проводя ладонью по стволам. Замерла, словно прислушиваясь к каждой капле дождя, которые по-прежнему — миллионами! — сыпались из туч. Уртан смотрел на неё весь этот миг, долгий и холодный: на застывшую, заледеневшую тень возле дерева в ночном лесу.

И вдруг оказалось, что у дерева есть дупло.

Из дупла вылезла ещё одна тень. Маленькая, живая, подвижная. Безбоязненно перешла в подставленную ладонь некромантки.

Безбоязненно — потому что не смогла противиться заклинанию.

Уртан отвернулся к огню, чтобы не видеть смерти белки — и ухода той, которую он сломал сам. Которая никогда не убила бы ни в чём не повинную белку — раньше.

Она приблизилась сама. Застыла возле костра, не касаясь ногами земли.

— Спасибо, Уртан. Спасибо за всё. И удачи.

Жаль, что она не промолчала — как тогда, в Громе.

Силуэт некромантки, подпитанный гибелью преждевременно погибшего зверька, полетел сквозь дождь над дорогой.