По ту сторону Смерти

Глава 15 Узел судьбы

Грозные антрацитовые тучи, делающие утро беспроглядно темным, окунули землю во мрак. Пугливое солнце спряталось за ними, скрылось, боясь вступать в бой с мрачными небесными стражами. И небеса зарыдали горькими слезами. Ветер протяжно застонал, словно зверь, угодивший в ловушку, рванулся вниз, подхватил капли и под острым углом ударил ими по земле. Раскисший, мокрый снег, смешавшись с землей в непонятную, грязную субстанцию, поплыл по покатому склону, который резко, словно отрубленный исполинским топором, заканчивался обрывом. Небеса, утонувшие в черных дождевых тучах, ревели с каждым мигом все яростнее. И могучий Ситх вторил им, бешенея, набираясь сил от талого снега и крупного, стоящего стеной ливня.

В Хельхейм пришла весна. Угрюмая. Унылая. Стылая. Не радующая взор пышным цветением, но окунающая в омерзительный грязный омут таяния.

Человек в черных одеяниях лежал в неглубокой каверне, которая не могла защитить от небесного плача. Он спал. Тревожно. Что-то нечленораздельно выкрикивая. Проклиная кого-то. А затем он затих, будто его кошмар, не дающий покоя, закончился. Вместе с жизнью.

Сандро не мог понять, что с ним происходит. Что не так? Его тело было вялым и непослушным, таким, будто принадлежало другому. Мысли метались в голове, словно зверь в клетке; стонали и ныли, не желая повиноваться рассудку и привыкать к непривычной для них реальности. Казалось, это новое рождение. С муками. С болью. С осознанием того, что жизнь — борьба, и если тебе посчастливилось победить в первой схватке, в первой судороге, значит, ты будешь жить. Сандро привык бороться. С самого первого вздоха, сделанного полумертвым существом. И он дрался, огрызался судьбе, скалил ей безгубый рот в дикой ухмылке, но всегда шел вперед по своей, ведомой лишь ему, стезе. Он часто проигрывал. Но и побеждал нередко. Сегодня темные боги соблаговолили и подарили своему воину силы. Сандро сражался. И была победа.

Он открыл отяжелевшие веки, мутным, затуманенным взглядом осмотрелся и не поверил глазам. Еще вчера он был в компании беженцев, среди тысячи людей, а уже сегодня неведомым образом оказался совершенно один, на границе Хельхейма, у самого Ситха, словно чья-то длань стерла его с полотна мира, а в следующий миг нарисовала заново, в совершенно ином месте. Но ведь ученые маги, все, как один, уверяли в том, что перемещение в пространстве невозможно.

В груди щемило непонятной болью. Мысли метались в голове, огибая события последних… Сколько времени прошло? Часы? Дни? Недели? Последние воспоминания были занесены снегом. А уже весна. Ранняя? Или уже клонящаяся к лету? В Хельхейме времена года перетекают друг в друга, не повинуясь законам природы. Иногда зима длится всю весну, заканчиваясь лишь в середине лета. Иногда…

Он вспомнил. Нет, не вспомнил. Ему показалось, что еще чуть-чуть и память вернется. Скала. Ночь. Тысячи светящихся глаз, взирающий с высока, с черного небесного покрывала. Ветер. Тяжелое дыхание жертв. Удары сердец. Сердца замирают. Жертвы не дышат. Тяжелое дыхание скалы. Земля движется под ногами. Вздрагивает. Рукоять ритуального ножа греет мокрую от пота руку. Нет. Не от пота. Кровь стекает по лезвию. Капает на каменистую, припорошенную снегом почву. Два тела, распластанных на земле в виде звезд. Два трупа — продолжения гектограммы. Ритуал. Ритуал оживления. Скалы? Два змеиных глаза. Узкие прорези зрачков взирают в саму душу. Леденят. «Ты не сможешь повелевать мной». «Ошибаешься». «Ты будешь моим». Кровь жжет руку даже через драконью перчатку. Два тела. И нож в руке чернокнижника. В руке Сандро. «Для чего ты меня призвал?». «Ты подаришь мне свободу». Кровь, молодая и старая, смешиваясь, стекают в разинутую драконью пасть. Две разрезанные нити. Две прерванные жизни. Ритуальный нож в руке некроманта. В его, Сандро, руке.

— Как это произошло? — он не поверил собственным воспоминаниям. — Неужели я…

Он попытался умыться слезами дождя, но с удивлением обнаружил на себе шлем-маску с полумертвым лицом. Взглянув на руку, закованную в драконью перчатку, Сандро увидел кровь в перфорированных ямках, еще не смытую дождем.

— Я, — понял он, содрогнувшись.

— В этом нет ничего страшного, — ласково пропел знакомый голос. — Ты уже убивал. Там, в лесу Мертвеца. В этом нет ничего страшного, поверь мне. Со временем ты забудешь. Со временем рана затянется.

— Но это был не я. — Сандро казалось, что он бредит. Мысли ему не принадлежали, были чужими, словно кто-то другой руководил ими. — Не я…

— А кто же? Ты все сделал правильно. И теперь у тебя есть шанс обрести свободу.

— Зачем она мне? Теперь…

Альберт кружился вокруг, говоря и говоря утешительные слова. Его движения были все более плавными, медленными, навевающими сонливый покой. «Ну что ты, в самом деле? Не стоит так убиваться, ведь это же просто люди»… — читалось в его переполненных тоской глазах. И плавные движения. Такие успокаивающие, как шум прибоя. И его голос. Такой нежный, будто голос матери.

— Это не я, — сказал Сандро, вставая. Сказал твердо, без тени сомнений. — Мои руки, но не мое сознание.

Теперь он знал, в чем причина его замешательства. Теперь он понимал, почему его память отказывалась восстанавливать полную картину произошедшего.

— Гипноз… Как я мог не заметить, что попал под магнетические чары. Сам ведь владею этой техникой в совершенстве. Я был под гипнозом. Не я убивал. А тот… тот, кто меня обучал.

От этой мысли Сандро содрогнулся. Его учитель, добрый наставник, три года обучавший магии. Он оказался жестоким и бескомпромиссным… как некромант.

— Да, я воспользовался гипнозом, чтобы совершить ритуал, — голос Трисмегиста прозвучал извиняюще. — Не мог же я сделать все сам. Я дух. Существо бестелесное. А мне нужны были руки. Конечно, я должен был спросить твоего разрешения, но ответ было не трудно угадать. Ты бы отказался. Ты слишком человеколюбив. Так тоже нельзя. Если для дела надо убить, то надо убить. К тому же ты не должен был этого запомнить. Твоя совесть осталась бы чиста.

— Ты моими руками убил двух невинных людей, а я не должен был этого запомнить? Ты не Альберт. Не мой наставник. Но кто ты тогда? Некромант?

Все встало на свои места. Все. Абсолютно. Достаточно было потянуть за нужную нитку, и клубок стал быстро, стремительно распутываться.

Книга, случайно затесавшийся в огромной библиотеке Аргануса. «Все об эликсире Жизни». «Жизни» — перечеркнуто, сверху дописано: «Бессмертия». Филакретия. Альберт не имел ауру. Был невидим как для обычного, так для магического зрения. Астральное тело.

Клубок покатился дальше.

Посох, хранящийся в руинах Храма Сераписа. Змеиный крест. Вторая филакретия. Альберт сумел принимать видимый образ, который полностью дублировал физическую внешность. Эфирное тело.

Драконья перчатка. Третья филакретия. Альберт стал мудрее. Хитрее. И все больше начал напоминать расчетливого, циничного некроманта. Тело ментальное.

Маска полумертвого, которая была заказана у братьев Ивальди еще до появления Сандро на свет. Четвертая филакретия. Альберт получил контроль над сознанием своего ученика. Духовное тело.

— Четыре филакретии. Четыре энергетических тела…

Жизнь дала трещину. Все, что было правдой вот уже три года, оказалось ложью. Тот, кого Сандро называл наставником, оказался кукловодом, дергающим марионетку-ученика за нити и заставляющим плясать под свою дудку. Сандро понятия не имел, как он может защититься от того, кто уже три года методично заменяет его ощущающие тела своими. И можно ли вообще защититься от… самого себя. Но чародей все же закрылся магическими щитами. Попытался заблокировать сознание от постороннего вмешательства, понимая, что все эти действия не скроются от Альберта.

— Осталось всего одно тело и одна филакретия — кольцо короля мертвых.

— Ты оказался догадливее, чем я думал, — усмехнулся Трисмегист. — Но у тебя нет выбора. Ты должен мне отдать физическое тело, иначе превратишься в лича. Ты не забыл — твоя душа умирает.

— Я считал тебя своим отцом. Ты заменил мне и семью, и друзей. Я подражал тебе. Слушал тебя. Верил тебе. Мне больно осознавать, кем ты оказался на самом деле.

— Не мучай себя понапрасну, — привычным наставническим тоном заговорил Трисмегист, — не истязай. Вскоре твоя душа погибнет, сознание угаснет, и такие банальные мысли перестанут тебя тревожить. Ты станешь полноценным личем, которого не донимают человеческие эмоции и чувства. И только я могу это предотвратить. Спасти тебя.

— Я не ищу спасения. А ты не похож на спасителя. Три года ты мне лгал. Все твои поступки, слова — все было обманом. Какие из твоих советов приносили пользу мне, а не тебе? Что из твоего учения для меня пригодилось, а что толкнуло во мрак?

Небо рыдало навзрыд крупными слезами. Капли ливня разбивались о стальную маску полумертвого, и казалось, что безжизненный металл плачет. Талый снег, преданный дождливый небом, липкой грязью скопился у ног. И сердце Сандро было также безнадежно испачкано предательством.

Что делал он? Что делал его руками наставник? Какие мысли принадлежали ему? Какие — Альберту? Какие поступки совершал он? Какими руководил Трисмегист? Вопросы, на которые нет ответов, покорили мысли и разрушали сознание. Казалось, еще немного и Сандро не выдержит, сойдет с ума.

— Ты был первым некромантом, который побывал в Залах Аменти. Ты узнал будущее задолго до того, как проиграл войну, задолго до того, как умер. Я был частью твоих знаний, твоего плана. И маска полумертвого была создана специально для меня, еще до моего рождения. Нет, не для меня. Ты создал ее для себя. На мое тело у тебя свои планы…

От напряжения у Сандро зазвенело в ушах. Учащенно забилось сердце. И в нарастающем звоне иррационально и нелепо прозвучал голос матери, далекий, словно пришедший из забытых снов.

Когда воскреснет живой и оживет дважды мертвый, когда рабыня станет королевой, а бессмертный король добровольно оставит свой трон… Тогда и только тогда власть над самим собой станет для раба властью над миром.

— Отлично разыгранная многоходовка. Рассчитанная еще пять веков назад, — с трудом собирая воедино разбросанные по сознанию мысли, прошептал полумертвый. — Но пророчество слишком размыто, чтобы именно ты стал тем рабом, который обретет себя и власть над миром.

— Слова твоей матери ничего не значат, — сказал Трисмегист. — Они идеально вплелись в мой план, заставили Аргануса действовать. И не более.

— Все смерти на тебе. Вся боль, все муки — твоих рук дело.

— Ты заигрался. Боли и мук хватало в мире и без меня. Не скрою, ты узнал многое и о многом догадался, но упустил суть. Меня не существует. Я умер. А филакретии — это лишь ключи к моему сознанию, к душе, которая не имеет и не может иметь телесной оболочки. Я лишь голос в твоем разуме.

— Это ложь, — взглянув в темно-зеленые глаза Трисмегиста и увидев в них не глаза духа, а свои собственные, с ужасом заметив сходство своего изуродованного лица со старческим, усеянным морщинами лицом друида, Сандро оторопел. — Ложь! Этого не может быть! А как же уроки магнетизма? Занятие друидизмом?..

— Я не делал ничего. Ты обучался сам.

— А как же Агнес? Она узнала тебя и помогла мне. Как же Диомед, Дайра, братья Ивальди. Они все узнавали тебя.

— Не меня, а посох, который ты держал в руке, слова, которые ты говорил, будучи полностью уверенным в том, что их говорю я.

— Нет…

— Посуди сам. Если я не твое альтер эго, то кто же еще? Твои мысли, твои переживания, эмоции — они доступны мне, но ни об одном моем чувстве и помысле ты не знаешь. Если наши сознания переплетены, как такое возможно? Все просто: у меня нет ни чувств, ни помыслов, они — твои. Я — это ты, а ты — это я.

— Значит, мне надо уничтожить тебя, чтобы стать самим собой.

— Для того, чтобы это сделать, ты должен убить себя. Но твоя душа уже умирает. Жить тебе осталось недолго. Так пусть же мое сознание поселится в нашем общем теле. Надень кольцо. Благодаря ему, ты сможешь выжить.

— Как же я выживу, если моя душа умрет?

— Выживет не твоя душа, что тут скрывать? — буднично сказал Трисмегист. — Выживет тело, сознание умрет. Но эта смерть позволит стигийцам обрести свободу. Я помогу им покинуть Хельхейм. Без них мне и самому не выбраться. Ты пожертвуешь собой ради тысячи жизней. Разве не этого ты хотел? Стать полезным?

Тогда и только тогда власть над самим собой станет для раба властью над миром.

Сандро с горечью подумал, что время не повернуть назад, воспоминания не вычеркнуть из жизни. И в этот миг ему мучительно захотелось стать камнем — или личем, — который не знает, что такой душевная боль и страдания. Но это не выход. Это бегство. Не попытка все исправить или хотя бы загладить вину, а гнусное, недостойное желание спрятаться в надежную раковину. Но в этом желании все-таки есть что-то теплое, согревающее.

— Значит, я должен надеть кольцо? Это спасет тысячи жизней? Что ж, я тебе верю, наставник. Верю настолько, что исполню твое желание. Будь мной. Но сперва попробуй побороть мои стенания.

И Сандро надел кольцо. И отпустил свои слабости в свободный полет. Дал выход своей боли. Боли утрат и потерь.

— Спи, солнце. Пробуждай месяц, — громче ливня звучал его тонкий, еще не огрубевший голос. — Люби, сердце. Помни светоч.

— Так просто меня не одолеть, — расхохотался Трисмегист, некромант Великий Трижды. — Твоя душа — дырявая тряпка. Такой не смыть всю грязь…

Смех прервался.

— Спи, солнце. Пробуждай месяц. Люби, сердце. Помни светоч. Из огня в воду. Из воды в пламя. Мне бы на свободу. Под твое знамя.

Эти слова ничего не значили. Не были ни заклинанием, ни волшбой. Просто пустые словосочетания. Но была в них такая бездонная тоска, такая мука, такая внутренняя сила, что Трисмегист на мгновение потерял контроль над сознанием мальчишки, был отброшен назад, в книгу, в посох, а быть может — в кольцо? И неведомая сила поволокла его по воспоминаниям Сандро, выворачивая сознание наизнанку, превращая жесткого, циничного некроманта в наивного ребенка, у которого огонь украл родителей, вода — возлюбленную, магия — жизнь, а алхимия — единственного друга.

— Из огня в воду. Из воды в пламя. Мне бы на свободу. Под твое знамя.

— Хорошая попытка, — приходя в себя, улыбнулся Трисмегист. — Вызвать в себе эмоции, которые не дают жить. Но это не сочувствие, а жалость. Жалость к самому себе. Ты показал мне свлю слабость, не более.

— Ты много говоришь, — сказал Сандро, усиливая поток эмоций, придавая ему видимость, делая осязаемым.

Спи, солнце.

Пробуждай месяц.

Люби, сердце.

Помни светоч.

Пусть это будет жалось. Пусть слабость. Ему плевать. Он так долго чувствовал себя клубком нервов, клочком, оторванным от целого, что теперь без сожалений выбросит душу на дно колодца, имя которому — бездна, отдаст тело кому угодно, но прежде выплеснет ему в лицо все пережитые страдания.

Из огня в воду.

Из воды в пламя.

Мне бы на свободу.

Под твое знамя.

Кольцо на пальце некроманта полыхало зеленным огнем, светилось так ярко, что над головой разошлись тучи и дождь перестал барабанить по раскисшему снегу. Кольцо на пальце. Инициация пройдена. Это финал. Конец повести. Но почему тогда Трисмегист не может дотянуться до тела, которое по всем законам мироздания уже должно принадлежать ему? Почему?

Сандро говорил, не умолкая. Его нелепая с первого взгляда догадка принесла плоды. Теперь он знал, что делать дальше. Он и Трисмегист — одно целое. И если Альберт мог проникнуть в его тело, значит, Сандро может проникнуть в сознание духа. А, проникнув, подчинить себе.

— Будь мной, — сказал некромант и открыл Трисмегисту себя, позволил духу захватить тело. — Будь мной, но учти: я буду властвовать над нами. Не ты.

Альберт вернулся в тело юноши, вновь поселился в его сознании, но не обрел контроль, а попал в узилище, из которого не вырваться.

— Это невозможно! — возмутился Трисмегист. — Филакретии — залог моей власти.

— Спасибо, — сказал Сандро, отбрасывая в сторону змеиный крест, снимая шлем полумертвого, драконью перчатку и заплечную сумку с книгой духа. — Кольцо — твое физическое тело. Кольцо на мне, но ты разрознен. Я убью тебя по частям.

— Не-ет! — выкрикнул Альберт, осознав, что угодил в ловушку. — Будь благоразумен! Ты умрешь. Твоя душа — дырявая… Ты неминуемо станешь личем. Представь, какими бедами обернется твое перевоплощение? Уймись. Дай мне спасти мир. Дай!..

Сандро не слушал. Он поочередно брал каждую из филакретий. Надевал на себя и надеялся, что не ошибся в догадках насчет того, за какое тело отвечает каждый из артефактов. Сандро никогда прежде не работал с тонкой магией, все его опыты сводились лишь к определению своих тонких тел. Теперь пришло время научиться влиять и на чужие. Выискивая в филакретиях энергетические сгустки, Сандро расплетал их, как тугие узлы, выпрямлял, а затем сжигал в своем сознании, как сжигают заразу.

Альберт сопротивлялся. Пытался помешать ученику, но тот настолько углубился в свое занятие, абстрагировавшись от внешнего мира, что Трисмегист оказался бессилен. Если бы ему удалось хоть на миг завладеть сознанием полумертвого, он бы уже не упустил шанса и уничтожил чужие тонкие тела, заменив их своими. Но Сандро оказался упорен.

— Ты не сможешь меня убить! — громовым раскатом прозвучал в голове некроманта голос Трисмегиста. — Мы с тобой едины. Если попробуешь уничтожить меня, погибнешь сам.

— Так тому и быть, — подумал Сандро, беря в руки змеиный крест — предпоследнюю необработанную филакретию.

Покончив с посохом, некромант перешел к драупниру, к кольцу короля мертвых; и только теперь понял, о чем именно говорил Трисмегист. Чтобы уничтожить наставника, он должен убить свое физические тело.

— Не делай этого, — украдкой попросил Трисмегист. — Это же мы. Наше тело. Не убивай его.

Сандро на миг замешкался и тут же почувствовал, как его сознания касается чужая, инородная сила, которую он уже несколько лет наивно считал дружественной. Она пыталась подмять под себя знания, смешать их, спутать хорошо заученные формулы, но Сандро уже научился разделять свои мысли и мысли наставника.

Тогда и только тогда власть над самим собой станет для раба властью над миром.

— Мои мысли чисты, — сказал некромант и прочитал заклинание идеального упокоения, направляя всю его разрушительную мощь на самого себя, на свое полумертвое тело. И тьма поглотила сознание, выжгла его, убивая неживую сущность мага. И мир погас. И пришла смерть. И была победа.

Создание мира требует много времени и жертв. Мир вытекает из тьмы, из безграничной бездны, когда творцу удается взрастить в себе свет и осветить им мрак. На великий подвиг способен не каждый. Ведь проще окунуться во тьму, чем разрушить ее. Но не свет создал мир. Сперва было слово.

— Повелевай, Трисмегист… — сказал кто-то.

— Повелевай, Трисмегист… Повелевай… — эхом завибрировало в голове.

Неизвестный голос потревожил и привел в движение миллионы светящихся точек. Они засуетились, заплясали, закружились в хороводе, сливаясь воедино и формируя твердый, пульсирующий поток света.

Повелевай, Трисмегист…

Мысль появилась мгновением позже. Он проиграл. Трисмегист жив.

Повелевай…

Мысль принесла покой. Победа или проигрыш уже ничего не значили. Смирение. Слабая, обессиленная душа смирилась со своей участью.

Повелевай…

Мысль заставила встрепенуться. «Я сознанию себя». Значит, душа жива. Значит, еще можно бороться.

— Трисмегист? — то ли удивленно, то ли взволнованно спросил все тот же неизвестный голос.

— Его… нет…

Сандро сел, обхватил голову руками и вдруг ни с того, ни сего рассмеялся, словно умалишенный.

«Хватит истерик! Хватит!» — убеждал себя некромант и не мог остановиться.

Он победил. Он сел. Он обхватил голову руками. Своими руками свою голову. Трисмегиста нет. И как все оказалось просто: нельзя упокоить лича, для этого требуется куда более могущественная волшба, чем обычное заклинание упокоение, но это же заклинание способно развоплотить духа. Какой просчет со стороны Трисмегиста. Пять веков подготовки и…

«А быть может не все так просто? — закралась отрезвляющая мысль. — Быть может, и это он предусмотрел?»

— Трисмегист! — вновь напомнил о себе чей-то требовательный голос.

Сандро понял, что так и не открыл глаза. Сидит, зажмурившись, будто опасаясь чего-то. Переборов сиюминутный страх, юноша поднял непослушные веки.

Высоко в небе застыло солнце. Оно еще не напиталось весенним теплом и не грело, но светило ярко. Над головой не было ни единой тучи, все они, черные небесные стражи Хельхейма, ведомые сильным настырным ветром, уползли на запад. Там били молнии, бушевал ветер. Оттуда доносились гулкие раскаты грома. А над головой не было ни облачка. Лишь веселое солнце, застывшее в зените.

С обрыва открывался великолепный вид. Внизу гремела вода неугомонного Ситха, а впереди, насколько хватало взгляда, постелился вечнозеленый, могучий лес, который походил на недвижимое, упрямое море. Изредка, потревоженные то ли зверем, то ли человеком, высоко над кронами перелетали с одного дерева на другое стаи черных птиц. Там, за обрывом, за широкой полосой ревущего Ситха, ширился другой мир. Цветущий. Пышущий жизнью.

Залюбовавшись, Сандро не сразу припомнил, что именно заставило его открыть глаза. Голос. Чей-то голос. Некромант обернулся и, отскочив в сторону, чуть не рухнул с обрыва. Перед ним сидел дракон. Самый что ни на есть настоящий.

— Ты не он, — сказало существо, хоть пасть его и не открывалась. — Хоть у вас идентичные ауры, ты не Трисмегист.

— Я не он, — подтвердил Сандро, с трудом беря себя в руки. — Да, я не он! — повторил полумертвый уже увереннее. — Я справился с ним. Теперь я буду твоим повелителем!

Дракон молча преклонил голову.

— Я знаю, зачем Трисмегист оживил тебя, — возбужденно продолжал Сандро. — Хотел с твоей помощью перебраться через Ситх. А еще говорил мне, что проведет людей по Великому мосту, спасет их. Вот истинная цена трисмегистовых слов. Ложь. Сплошь и рядом — ложь. Ты поможешь мне! — весело выкрикнул Сандро, и ему показалось, что в глазах дракона мелькнула грусть. Ах, да, конечно! Ведь это свободолюбивые существа. Им неприятно, когда ими кто-то повелевает. Сандро решил сгладить оплошность и заговорил скороговоркой: — Поможешь мне перебраться на ту сторону, а потом лети, куда пожелаешь. В новом мире мне будет трудно присматривать за драконом. Да и не нужен ты мне. Только помоги перебраться…

— Слушаюсь, повелитель…

Величественный исполин опустил голову ниже, приглашая занять место на длинной, чешуйчатое шее. Сандро не заставил себя ждать и, справившись с секундной неуверенностью, взобрался на дракона.

— И не называй меня повелителем… — Сандро запнулся. — Как тебя зовут?

— Можешь звать меня Айрон.

— Так вот, Айрон, нам на ту сторону…

Дракон взмахнул крыльями, и резкий поток воздуха чуть не сбросил Сандро наземь. Юноша с трудом удержался, крепко прижавшись к шее исполина и намертво вцепившись в его чешуйчатую кожу.

Далеко не сразу Сандро оторвался от холодной, как лед, шеи дракона. Далеко не сразу увидел чарующие пейзажи, которые с высоты птичьего полета выглядели просто умопомрачительно. Чародей с восхищением взирал вниз, улавливал каждую мельчайшую точку, освещенную ярким полуденным солнцем.

Сердце билось учащенно. К вискам приливала кровь. В ушах гулкими ударами звенел колокол. Из глаз катились слезы. Руки дрожали.

Сандро не сразу сообразил, что происходит. Сперва лишь что-то щемило в груди, словно легкая тревога коснулась сердца, но с каждым мгновением это чувство нарастало, крепло, обволакивая все тело. Вскоре нестерпимая боль ударила в голову протяжным воем сирены, разорвала сознание на мириады осколков, выжигая организм изнутри. Перебарывая головокружение и тошноту, Сандро увидел стремительно приближающийся противоположный берег и сразу понял причину необъяснимых мук. Купол уничтожал его, сдавливал исполинским прессом, разрушая мертвую часть его сущности.

— Назад, Айрон! Назад!

Дракон совершил немыслимое отвесное пике, развернулся вокруг оси, а затем, когда до водной полосы оставался лишь волос, резко выровнялся и уже спокойно полетел в обратную сторону.

— Спасибо, — выдохнул Сандро, с трудом разжимая пальцы, намертво вцепившиеся в чешуйчатую кожу. У него носом пошла кровь, но тяжесть понемногу спадал, а звон в ушах — затихал.

— Я помню тебя, — вместо ответа сказал Айрон. — Тебя и рыжеволосую девушку. Ты часто приходил на крышу Бленхайма и смотрел на меня. Я чувствовал твой восторженный взгляд. Он придавал мне сил. Вселял в меня надежду. В знак признательности, я помогу тебе, укажу верный путь. Здесь невозможно пройти через магическую преграду, она слишком крепка. Но на западе она слабее.

— Там Великий мост, — припомнил Сандро.

Конечно, множество людей, которые пытались пройти той дорогой, человеческие жертвы, жесткие убийства, эпидемия чумы — вся эта тьма, прародительница черной магии, ослабила купол. Но Сандро не хотел приближаться к людям. В его душе поселилась к ним такая злоба, будто он уже стал некромантом и рассматривал человечество исключительно как рабов. Юноша попытался отогнать от себя это чувство, эту бесконтрольную ненависть, но понял, что не может этого сделать. Трисмегист. Неужели он?

Любовь живет в нас, она не приходит извне. Любовь есть в каждой травнике, в каждом лепестке, в каждой мельчайшей клеточке мира. Она щедро разлита вокруг. Мы просто не умеем ее разглядеть. К ней прикоснуться. Но достаточно открыть глаза шире, и ты увидишь. Перед тобой будет не пожухлая трава, а крупица счастья, которая перегорела в огне страсти, чтобы вновь возродиться. Жалящий ливень и талая вода, превращающие почву в липкую грязь, станут живительной влагой, которая помогает этому счастью в нелегком пути возрождения. Яростный ветер, продувающий насквозь, окажется сеяльщиком, разносящим счастье во все концы света. Достаточно открыть глаза шире, чтобы увидеть, насколько мир вокруг тебя прекрасен. И тогда твоему сердцу откроется любовь.

Сандро не услышал ни слова. Мысли Айрона пришли к нему в коротких картинках-видениях. Он не слышал, но ощущал каждое слово. Жил в мире дракона. В мире светлой магии и любви. И чем дольше там находился, в чужом для себя мире, тем яснее и отчетливее понимал, что он — некромант. Без любви. Без души. Без счастья. Но пребывание в светлом мире подарило надежду, ярким светом выжгло ненависть.

— Лети к людям, — приказал Сандро, подумав о том, как все же невообразима судьба. Он обещал королю Стигии помочь его людям. И надо же… выполнит обещание.