Победитель получает

ГЛАВА 51. Решение

— Я пойду с вами — в Мёртвый Лес, — сказала вдруг Маша, как о чём-то давно решённом, без тени сомнений.

— По закону гостеприимства мы не должны подвергать тебя опасности, — вздохнул Мудр. — Но я надеялся, что ты это предложишь, — признался он, отводя глаза в сторону.

Ему явно было стыдно, этому доброму чистосердечному созданию, стремление помочь своему народу боролось в нём не только с законом гостеприимства, но и с искренним желанием позаботиться о совершенно незнакомом существе, которое занесло к ним невесть как и откуда.

— Мне уже ничего не страшно, — тихо сказала Маша, решительно вытирая лицо платком, обнаруженном на привычном месте — в кармане.

Слёзы у неё высохли так же быстро и окончательно, как до этого нахлынули — казалось, что и конца им не будет!

— Самое худшее со мной уже случилось, похоже… Может, для меня теперь самое лучшее — свернуть себе шею в этом Мёртвом Лесу… Может, это мой шанс? — она усмехнулась. — Я пойду, — сказала Маша твёрдо. — Только очень вас прошу: позаботьтесь о Кусе. У него больше никого нет… Он… самый лучший на свете — умный и добрый. Обещайте мне, что постараетесь… стать для него семьёй.

Рядом громко встряхнулись и возмущённо, яростно даже, мявкнули.

— Меня ты спросить не забыла? — прошипел кото-мышь, прижав усы и сяжки к голове и гневно сверкая глазами. — Я не яйцо вертихвостки, чтобы меня в разные гнёзда подкидывать! У меня уже есть семья! Моя семья — ты, ну и… он почему-то покосился на Тишку.

— Ты не понимаешь, Кусенька, — жалобно и виновато прошептала Маша.

— Всё я понимаю, — устало вздохнул кото-мышь. — Всё я отлично понял… — он пододвинулся ближе и осторожно тронул "Тишку" лапой.

Перевёртыш смотрел настороженно и не шевелился.

— Вот он — твой выигрыш. Эти гады обещали, что ты сможешь превратиться в кого угодно. Он тоже может. Я всё понял. И ты поняла, потому и расстроилась, да? — он коротко взглянул на Машу и снова пристально уставился на "Тишку".

— Лжецы! — выплюнул Куся. — Шаман говорил, что самая опасная ложь всегда соединяется с правдой. Это еще называют коварством… Я тогда не понял, а теперь понимаю. Вот оно — коварство! Он может превращаться, но не может сам решать — в кого. Не знаю как, но как-то у него и всех остальных отняли способность решать… Вряд ли ему хотелось быть грызуном, и вряд ли тем перевёртышам, о которых говорил Мудр, хотелось становиться пильщиками или чудовищами…

— Когда ты выиграешь, тебя сделают перевёртышем, — Куся с горькой тоской посмотрел на Машу.

— Ты думаешь, что я выигрываю? — тихо спросила она.

— Конечно, — прошептал он. — Иначе зачем им всё это? Им для чего-то нужны перевёртыши, вот они их и получают. Ты отказалась быть собой, когда согласилась играть, — с горечью произнёс он, поднимая глаза. — Я понимаю, ты просто ошиблась и пожалела после, но им всё равно. Назад теперь не повернуть…

— У нас есть такая игра. Награду прячут в дупле Большого Лианника. До него непросто добраться. Тот, кто первым доберётся, выбирает себе награду, потом, когда остальные прилетают, то выбирают из того, что осталось. Потом — праздник, — Куся вздохнул.

— Тебе сказали, что проиграть нельзя, значит, в этой игре награда достаётся всем, кто дойдёт до конца.

— А проиграть в неё… в вашу игру — совсем проиграть — никак нельзя? — тихо спросила Маша.

— Только если до дерева не добраться. Но все добираются. Кто раньше, кто позже… Все. Наверное, и эта игра так устроена. Тот, кто дошёл до конца, получает награду.

— Дошёл до конца… — одними губами повторила Маша.

У кубика шесть граней. Перед каждым раундом она видит одну из них: сначала с одной точкой, потом с двумя, с тремя… Сейчас она в четвёртом раунде. Ещё один у неё есть в запасе — пятый. Только один. Потому что вполне возможно, что за шестым броском кубика её и ждёт чудовищный приз, который хуже смерти.

Что-то ей сказал тогда Мастер… Как-то… Что самое страшное — смерть души, гибель личности. Правда, иногда случаются и другие ужасные вещи… — кажется так.

Вот о чём он говорил.

Но, может быть, у неё еще есть надежда? Может быть, не зря она поняла всё это сейчас, а не после последнего броска кубика? Мастер ведь пожелал ей проиграть, значит, это всё-таки возможно? Наверное, возможно.

Но очень трудно. И совершенно непонятно — как. Простой вариант — не бросать кубик чтобы ни случилось — не прокатит. Это Маша уже проходила…

"Они нечестно играют".

Она ведь не собиралась начинать Игру, и тогда сумочку просто выдернули у неё из рук, кубик выпал — просто выпал! Это было нечестно, но кому тут предъявишь претензии? Кроме себя самой — некому. Теперь она точно знает, что рассчитывать на порядочность и тем более на справедливость Игроков — дело глупое и бессмысленное.

Её всё равно вынудят бросить кубик, хоть она и не носит его больше в сумочке, которую можно вырвать или опрокинуть. Вынудят. Найдут способ. Значит, должна быть другая возможность для проигрыша.

Самое простое — смерть. Это точно будет проигрышем, ведь она не доберётся до конца игрового поля — пешка, на последней клеточке обретающая возможность превратиться в любую фигуру… Вот только решать, кем станет пешка, может игрок, но никак не она сама. Пешка в чужой Игре…

Умереть намеренно она не может. Самоубийство — страшный грех. Нельзя отказываться от Дара Жизни — это дедушка ей крепко внушил. Бывают, конечно, отдельные исключения. Самопожертвование ради других, например, — это подвиг уже, а не грех. Или вот как в этой ужасной Пирамидии — умереть, чтобы не стать жертвой на алтаре Зла.

Намеренно искать смерти нельзя — ничего хорошего из этого точно не выйдет… Дедушка сказал: "Наблюдай, запоминай, думай…"

Ей дают подсказки. Вот и в Пирамидии — их так называемые Священные Игры — что как не подсказка!

Проигравшие погибают. А победившие… — мучаются долго-долго, годами! — питая своими мучениями Безликих, и потом тоже погибают. Она сразу должна была понять, что это имеет к ней прямое отношение…

И перевёрнутый счёт, который в этом раунде ей объявили, поменяв цифры местами, — тоже подсказка. Всё не так, как она думала, — всё наоборот — перевёрнуто. Она не проигрывает, каждый новый шаг по игровому полю приближает её к чудовищному выигрышу…

На самом деле, наверное, можно было бы просто бросить кубик шесть раз подряд и готово! Но так игрокам не интересно… Поэтому они и запутывают таких вот дурочек, как она, чтобы развлекаться наблюдая за их метаниями, мучениями, за их борьбой за мнимый выигрыш, который много хуже любого проигрыша… Не к тому стремились… Хотели потерять себя, стать кем-то другим — получите. Вас избавят от себя… — Маша погладила притихшего Тишку, товарища по несчастью.

Кем был он раньше? Или она? Сколько вынес уже и сколько ещё впереди… Но, может быть, теперь можно ему помочь? И лесовикам, замучавшимся с этими непонятными оборотнями, — тоже.

Мудр и Копыш всё это время молча наблюдали за Машиными переживаниями, размышлениями, разговором с Кусей. Они понимали, что ей плохо, они жалели её.

— Знаете, — сказала Маша с внезапно обретённой решимостью, — я думаю, что вам нужно поступить с ними, как я — с ним, — она снова провела по бархатной голове мнимого кота, который был совсем неотличим от настоящего.

Она сейчас ясно чувствовала, что именно таким он и хотел бы остаться, хотел бы, чтобы ему позволили наконец остановиться, не меняться больше, нащупать нечто определённое, обжиться, стать наконец кем-то конкретным!

— Как ты с ним… — задумчиво, полувопросительно протянул Мудр. — Позволить им…

— Позволить им стать кем-то! — горячо подхватила Маша. — Кем-то, кто вам не помешает. Представить и поверить — точно, определённо. Вот вы говорили, что раньше они не ели, а Тишка уже и есть начал. Он уже совсем стал котом. Ну… почти совсем. Я спала, но он остался котом, не изменился! Превратите их в каких-нибудь маленьких безобидных зверюшек… Конечно, тут есть опасность… — Маша снова опечалилась, вспомнив, как оборотень превратился в чудовище… Стоит кому-нибудь что-нибудь не то представить…

— Я думаю, это возможно, — оживился Мудр. — Как, ты говоришь, называется этот зверь? — он ткнул лапой в сторону Тишки.

— Это кот, — осторожно ответила Маша.

— Он не опасен?

— Нет, конечно, нет. Разве что поцарапать может, если испугается или разозлится… — она с сомнением посмотрела на лесовиков — их толстым шкурам, покрытым густым мехом, вряд ли были опасны несерьёзные кошачьи когти.

— А что они едят? Где живут? — увлечённо спросил Мудр.

— Они у нас на мелких грызунов охотятся, ну и так — едят, что дадут, хотя больше мясо, конечно… Но наверное можно представить, что они едят что-нибудь… ну что-то, чего у вас много… что не так жалко. Они не много едят! — встревожилась Маша.

— А живут у людей, у нас, в домах живут. Мы с ними играем… гладим, они хорошие, мы их любим… Они умные, ласковые, — Маша решила, что может слегка погрешить против истины и не вспоминать сейчас, что назвать дедушкиного Тишку ласковым было бы, прямо скажем, преувеличением…

Но многие кошки ведь ласковые! Почему бы и этому "Тишке" не быть таким? И всем остальным! Пусть они тут хоть листьями питаются и будут ласковыми поголовно. Это же лучше, чем мучиться в жуткой яме! Даже и сравнивать невозможно…

— В домах живут? Вы с ними играете? — Мудр, казалось, был и удивлён, и обрадован. — Надо попробовать… Обязательно надо попробовать! Если мы как следует представим… Если мы поверим, что они именно такие, то… они такими и останутся! Это самое лучшее… — бормотал он уже себе под нос, продолжая напряжённо размышлять.

— Не такие, как наши животные, которых мы знаем… Другие. Хорошие, ласковые, дети смогут с ними играть… Потом, когда мы их как следует представим и убедимся, что они остаются такими… Сначала разберём их по старшим… Умудрённые, познающие… Они должны справиться.

— Копыш, — вдруг сказал он решительно, — возьми его. — Мудр указал на Тишку.

Копыш поколебался секунду, приблизился, нерешительно протянул лапы. Тишка молча на него косился, но не пытался убежать. Маша демонстративно погладила перевёртыша по голове, почесала за ухом — показала пример. Копыш понял.

Осторожно погладил между серыми ушами, посмотрел внимательно — изучающе, запоминая, принимая именно такой вид, такой образ.

Тишка вдруг довольно прижмурил глаза и сам потёрся об его лапу. Копыш бережно взял его на руки, приложил к широкой груди, погладил и "страшный оборотень" прижался к нему, потираясь головой, и благодарно замурчал.

В растерянных глазах лесовика плеснулась нежность.

— Тишка, — сказал он тихо, — кот.