Под прусским орлом над Берлинским пеплом

Запись 21

Представьте себе бескрайнее море, погруженное в непроглядную тьму. В этой темноте, полной неизвестности и потенциальных опасностей, плывут корабли – это наши дети, начинающие свой жизненный путь. И посреди этой тьмы возвышается учитель – настоящий маяк, излучающий яркий свет знаний и мудрости. Его свет – это не просто указатель, это символ надежды, безопасности и верного направления. Он помогает кораблям-ученикам ориентироваться в бушующем море жизни, избегать рифов незнания и подводных течений заблуждений, уверенно держа курс на достижение своих целей.

С первого неуверенного росчерка пера, с маленькой закорючки в прописи, начинается это удивительное плавание. Это не просто освоение грамоты, это первый шаг в большой и очень долгий путь, полный приключений. Каждая новая буква, каждое прочитанное слово, каждое решенное уравнение – это веха на этом пути, приближающая к новым горизонтам знаний. Этот путь не всегда усеян розами, он полон трудностей и испытаний, но именно они закаляют характер, развивают интеллект и формируют личность. И на каждом этапе этого пути рядом с учеником находится учитель, готовый поддержать, направить и вдохновить.

Жизнь образованного человека – это не монотонное существование в рамках привычного и обыденного. Это калейдоскоп событий, впечатлений и открытий. Да, это могут быть и активные авантюры, как у заядлых путешественников, жаждущих исследовать дальние страны и неизведанные уголки планеты. Но чаще всего самые захватывающие приключения разворачиваются в мире литературы, окружающей нас. Будь то простое письмо от друга, содержащее важные новости, свежий выпуск газеты, открывающий окно в мир текущих событий, или целые тома книг, хранящие в себе мудрость веков и истории великих людей – все это становится источником новых знаний, переживаний и открытий. Литература питает наш разум, развивает воображение, учит сопереживать и понимать других людей. Она позволяет нам проживать сотни жизней, не выходя из дома, путешествовать во времени и пространстве, исследовать глубины человеческой души.

Именно поэтому человек учится всю свою жизнь, непрестанно тянется к знаниям. Это естественная потребность развивающегося разума, стремление к самосовершенствованию и пониманию окружающего мира. Окончив школу, юный путешественник не бросает штурвал своего корабля. Он может выбрать путь практического познания, отправившись на работу, где его наставниками станут опытные товарищи, готовые поделиться секретами мастерства и бесценным жизненным опытом. Или же он может продолжить свое плавание в гавани университета, где под руководством профессоров будет углублять свои знания, осваивать новые науки и готовиться к самостоятельной профессиональной деятельности.

Но особенно важно непрерывное обучение для тех, кто сам ведет корабли сквозь тьму – для педагогов. Подобно врачам, спасающим жизни и заботящимся о здоровье людей, учителя несут ответственность за интеллектуальное и духовное развитие своих учеников. И чтобы их знания соответствовали времени, чтобы они могли дать своим подопечным самое лучшее и актуальное, им необходимо постоянно учиться самим. Ведь наука не стоит на месте, она подобна бурной реке, постоянно меняющей свое русло, бурлит и предлагает что-то новое в самых разных областях. Появляются новые технологии, методики обучения, научные открытия, и учитель должен быть в курсе всех этих изменений, чтобы оставаться эффективным проводником в мире знаний. Он должен постоянно совершенствовать свое мастерство, расширять свой кругозор, осваивать новые инструменты, чтобы его свет всегда был ярким и указывал верный путь его ученикам.

В тот день, казалось, само время замерло, когда я переступил порог класса. Не просто класса – целого мира, вместившего в себя тридцать маленьких вселенных, тридцать пар глаз, готовых вот-вот распахнуться навстречу неизведанному. Мой путь учителя начинался именно здесь, с этих шестилеток, доверенных моему попечению, как хрупкие ростки – заботливым рукам садовника.

Мне был выделен просторный класс, залитый мягким светом весеннего солнца. Стены, украшенные детскими рисунками, казалось, дышали ожиданием, а расставленные рядами парты напоминали маленькие кораблики, готовые отправиться в плавание по бескрайнему океану знаний. И вот, я, их новоиспечённый капитан, едва ступил на палубу, как двадцать девять пар глаз, по-совиному больших и круглых, впились в меня с немым вопросом. В них плескалась целая гамма чувств: настороженный испуг первооткрывателей, ступающих на незнакомую землю, робкое недоверие к чужаку, нарушившему их хрупкий мир, и едва уловимое любопытство, присущее всем детям без исключения.

Лишь одна пара сияла иначе. В них не было ни тени страха, только чистая, незамутненная радость и непоколебимая уверенность. Этот взгляд пронзил меня до глубины души, вселяя надежду и предвкушение чего-то необыкновенного.

Слова бессильны передать тот внутренний восторг, что охватил меня в то мгновение. Я смотрел на эти лица, чистые и невинные, как новые листы бумаги, жаждущие быть исписанными мудрыми словами и добрыми напутствиями. В них я видел не просто учеников, а будущих творцов, мыслителей, первооткрывателей. Они тянулись к знаниям, к этой бесценной драгоценности, что испокон веков считалась достоянием богатых мира сего. Но истинное богатство не в золоте и шелках, а в мудрости и просветлении, в способности мыслить, творить, менять мир к лучшему.

И эти дети, доверенные мне судьбой, могли стать по-настоящему богатыми, обретя знания, открыв в себе таланты, о которых, возможно, и не подозревали. Их путь лежал через тернии и испытания, через усердный труд и настойчивость. Их путь отличался от пути тех, кто, имея возможность позволить себе всё, порой не стремился к свету знаний, погрязая в праздности и довольствуясь лишь материальными благами.

В тот момент, стоя перед классом, я осознал, что мой путь учителя – это не просто работа, это призвание. Это миссия – вести эти маленькие кораблики через бури и штили к заветной цели, оберегая их от опасностей и помогая раскрыть свой уникальный потенциал. И я был готов отдать все свои силы, весь свой опыт и знания, чтобы каждый из этих юных путешественников достиг своего берега, обрёл свой истинный достаток – богатство души, ума и сердца. Ведь именно в их руках – будущее, а в моих – возможность сделать это будущее светлым и прекрасным. И эта мысль наполняла меня ощущением невыразимого счастья и ответственности, с которой начинается, пожалуй, каждый учительский путь.

На моём рабочем столе, выстроившись аккуратными стопками, лежали книги, дневники и тетради, приготовленные к уроку. Рядом поблёскивал мел, а в углу замерла новенькая указка. Всё было готово к началу учебного года.

Но первый урок я решил сделать особенным – ознакомительным. Вместо строгих правил и сухих фактов – живое общение. Хотелось показать детям своё человеческое лицо, чтобы они не видели во мне бездушную машину, чтобы не боялись ошибаться и задавать вопросы.

Мне было важно, чтобы ученики чувствовали себя комфортно, не страшились проявлять себя. Ведь именно в свободе мысли, в отсутствии страха перед ошибкой рождается истинное знание.

Я стремился создать атмосферу доверия, показать, что я не просто учитель, но и человек, готовый выслушать, понять, помочь. Хотелось верить, что этот необычный первый урок станет ключом к сердцам моих учеников, откроет им дверь в мир знаний, где правят не страх, а любознательность и радость открытий. Ведь именно таким, на мой взгляд, и должен быть урок – живым диалогом, ведущим к взаимопониманию и новым горизонтам.

— Меня зовут Адам Кесслер, - мой голос, усиленный тишиной ожидания, бархатисто разлился по классу, - вы можете обращаться ко мне "учитель" или "господин Кесслер". - Я сделал небольшую паузу, обводя взглядом притихшие лица, - В ближайшие четыре года я буду вашим классным руководителем. Четыре года... - повторил я, словно смакуя это словосочетание, - За это время мы станем с вами не просто классом, а маленькой, дружной семьёй.

Я видел, как в глазах детей загораются искорки любопытства.

— Вместе мы отправимся в увлекательное путешествие, где каждый день будет наполнен новыми открытиями. Мы будем вместе обогащаться знаниями, словно старатели, добывающие крупицы золота из бескрайней сокровищницы мудрости. Знания - это ключ, - проникновенно продолжил я, - ключ, который откроет перед вами любые, даже самые массивные и неприступные замки этого мира. И тогда вы сможете увидеть, как он многогранен, как он удивителен и прекрасен во всех своих проявлениях!

Я сделал ещё один выразительный акцент, чтобы подчеркнуть торжественность момента.

— Да, должен признать, путь познания долог и тернист. - Мой тон стал чуть более приземленным, но не менее теплым. - Кому-то из вас учёба будет даваться играючи, а кому-то потребуется чуть больше времени, чуть больше усердия, чтобы покорить гранит науки. - Я ободряюще улыбнулся. - Но знайте одно: что бы ни случилось, какие бы трудности ни встретились на вашем пути, вы всегда можете подойти ко мне. - В моём голосе зазвучала неподдельная искренность. - Не стесняйтесь спрашивать, делиться сомнениями, искать помощи. Я обещаю, что найду время для каждого из вас, выслушаю, помогу, направлю. Ведь мы теперь одна семья, а в семье принято поддерживать друг друга, не так ли?

Эта речь, обращенная к моим новым ученикам, была выверена до последнего слова. Я долго проговаривал её про себя, снова и снова шлифуя фразы, подбирая интонации, стараясь сделать её максимально понятной и легкой для восприятия этими юными умами. Ведь одно дело – говорить со взрослыми, искушенными в речи, и совсем другое – обратиться к детям, чей жизненный опыт ещё так мал.

Но не только о ясности изложения я беспокоился. В процессе подготовки я невольно возвращался мыслями в собственное детство, в свои первые шаги на тропе знаний. И перед глазами вставали картины учебных будней, порой, увы, навевавших скуку. Я вспоминал, как монотонно и, казалось, бесконечно долго учительница объясняла тему, как трудно было сосредоточиться, когда за окном звенела весенняя капель, а мысли уносились далеко-далеко от опостылевших сочинений и учебников.

И ведь это была моя жизнь – жизнь, наполненная строгим этикетом, выверенными манерами, тем, что принято называть "культурностью". Меня с ранних лет окружали книги, музыка, искусство, меня учили сдержанности и правилам хорошего тона. Но что же тогда говорить об этих деревенских ребятишках, чья жизнь, как мне представлялось, была соткана из совсем иных материй? В ней наверняка было куда больше резвости, непоседливости, озорства, всего того, что в строгом родительском обществе, порой, заклеймят "бескультурьем" и "варварством".

Их мир – это, скорее всего, не чопорные гостиные и строгие гувернантки, а бескрайние поля, звонкие речки, шумные игры и безграничная свобода. Смогут ли они, привыкшие к вольной жизни, усидеть за партами? Поймут ли сухой язык учебников? Не заскучают ли, не отвернутся ли от учёбы, едва начав свой путь?

Эти мысли роем кружились в моей голове, порождая тревогу и чувство огромной ответственности. Я понимал, что если этим детям будет неинтересно, если они не смогут усвоить материал или, что еще хуже, вовсе не захотят учиться, то вина за это ляжет не на них. Нет, это будет моя вина, мой провал как педагога.

Ведь именно я, их учитель, должен создать ту самую благодатную среду для познания, ту атмосферу увлеченности и поиска, которая пробудит в них искренний интерес к учебе. Я должен привить им любовь к обучению, показать, что знания – это не скучные догмы, а увлекательное приключение, полное удивительных открытий. И это задача не из легких. Она требует не только глубокого знания предмета, но и тонкого понимания детской психологии, умения найти подход к каждому ребенку, зажечь в его сердце искру любознательности. И я был полон решимости сделать всё возможное, чтобы справиться с этой задачей, чтобы стать для моих учеников не просто учителем, но мудрым наставником и верным другом на пути к знаниям.

Мысль о том, что скука – злейший враг учёбы, не давала мне покоя. Я понимал: если ребёнку будет невыносимо скучно на уроках, если каждый учебный день будет для него чередой томительных часов, то он никогда в жизни не полюбит учиться. Знания будут ассоциироваться у него лишь с унылой зубрёжкой и бесконечным потоком непонятных правил.

В лучшем случае, его приманит лишь призрак будущей выгоды, смутная перспектива того, что "это неплохой способ заработать денег в дальнейшем". Но и в этом случае учёба превратится в тягостную рутину, в унылую обязанность, которую нужно просто перетерпеть ради призрачного будущего благополучия.

И такой ребёнок, повзрослев, рискует стать человеком, который работает исключительно ради выгоды. Он будет проглатывать горечь нелюбимого дела, не понимая, что её нужно тщательно пережевывать, осмысливать, извлекать из неё уроки. Он будет торопиться добиться результата, гнаться за успехом, не получая удовольствия от самого процесса познания, от радости маленьких и больших открытий.

И нет, это вовсе не путь к успеху, не путь к счастью. Потому что такие люди, как правило, становятся заучками, теми, кто не понимает усвоенный материал, а лишь механически заучивает его, чтобы потом так же быстро забыть. Они, словно попугаи, могут повторять чужие мысли, но не способны рождать свои собственные. Они лишены главного – способности мыслить критически, анализировать, сопоставлять факты, делать собственные выводы.

Моей же сокровенной мечтой было, чтобы каждый из моих тридцати учеников научился смотреть на мир широко открытыми глазами, не просто смотреть, а видеть, не просто слушать, а понимать суть вещей, явлений, процессов. Я хотел, чтобы они научились постигать взаимосвязь между разными предметами, между прошлым, настоящим и будущим, чтобы они научились видеть красоту и гармонию в окружающем мире.

В этом, на мой взгляд, и заключается истинная гениальность – не в сухом накоплении знаний, а в умении их осмысливать, применять, творить. Гениальность – это не бездумное следование правилам, а способность видеть суть вещей, находить нестандартные решения, создавать нечто новое, обогащая мир своим уникальным видением. И я верил, что в каждом из моих учеников дремлет этот потенциал, и искра гениальности, которую я, как учитель, должен помочь им разжечь. Ведь моя задача – не просто передать им сумму знаний, а научить их мыслить, чувствовать, понимать и любить этот удивительный и многогранный мир.

Я решил пройтись по домам всех своих учеников, чтобы по-настоящему окунуться в их привычную атмосферу, обсудить их интересы и увлечения. Это путешествие позволило бы мне лучше понять их мир и таким образом выработать индивидуальный подход к каждому ребенку, учитывая особенности их характера и восприятия.

Вот, например, Рой. Он уверенно занимает место на первой парте, и его глаза светятся интересом, когда я

рассказываю очередную историю. Рой совершенно восхищен солдатами. У него есть две оловянные фигурки солдатиков, которые он бережно хранит на полке в своей комнате. Но, несмотря на их яркие формы и игрушечный вид, Рой не играет с ними. Он деликатно размещает их на своем письменном столе, как настоящие реликвии, и только иногда нежно касается их, словно опасаясь, что его прикосновение может привести к их разрушению. Он не хочет потерять ту магию, которую они представляют — храбрость, приключения и мир великих дел.

Я часто рассказываю ему увлекательные истории о воинах, их подвигах и приключениях, использую это не только для развлекательного момента, но и как мощный инструмент для обучения. Каждая история становится отправной точкой для нашего занятия, в процессе которого я могу обучать его основам счёта: мы вместе подсчитываем, сколько шагов солдаты сделали к своей победе, сколько раз они победили врагов. Эти занятия открывают перед Роем новые горизонты познания, и во время таких рассказов он, само собой, начинает задавать вопросы: «А как они узнали, сколько врагов на поле боя?» или «А сколько всего солдат в одной команде?». Эти вопросы неизменно приводят нас к математическим задачам, которые он решает с огромным удовольствием.

Не менее важным аспектом становится и развитие навыков чтения и письма. Он начинает проявлять интерес к буквам и словам, погружаясь в мир, о котором ранее только мечтал. Его восхищение солдатами становится идеальной основой для того, чтобы мы вместе могли раскатывать алфавит, составлять простые фразы, а затем и целые предложения.

Во время этих занятий я также стараюсь объяснять Рою дни своей жизни, используя образы из его любимых сказок. Помогая понять ему, что чувства и переживания, которые он испытывает, аналогичны тем, что испытывают герои его историй. Мы разговариваем о страхах и надеждах, проводя параллели между его жизнью и приключениями солдат.

Теперь позвольте мне вернуться к продолжению своей мысли и обратить внимание на важный аспект, который я не упомянул ранее. Учитель не должен высмеивать своих учеников, превращая их в объект насмешек, подавая пример остальным. Это, к сожалению, распространённая практика, которая не находит себе места в здоровой образовательной среде, и её последствия могут быть крайне разрушительными.

Когда учитель позволяет себе шутить над учеником или демонстрировать его недостатки перед классом, это создает атмосферу страха и стыда. Дети начинают ощущать себя уязвимыми, и такая агрессия может привести к тому, что они начнут проявлять ненависть к учебному процессу и вообще к школе. В этом контексте обучение превращается в пытку, а предметом их ненависти становится не только сам процесс, но и учителя, которые должны были бы быть поддержкой и наставниками.

Как следствие, многие дети, осознавая, что их родные и близкие строго убедят их в необходимости учёбы и хороших оценок, начинают тонуть в этом внутреннем конфликте. Они понимают, что плохие оценки повлекут за собой разочарование и упреки со стороны родителей. Но вместо того, чтобы увидеть конструктивный подход, который мог бы побудить их к самостоятельной работе над собой, они ощущают, что у них нет выхода. Ненависть к учебе, вызванная насмешками и унижениями, перерастает в агрессивные поведения и выпад против системы, которая их помимо их желания заставляет учиться.

Так происходит жуткий парадокс: дети, вместо того чтобы сосредоточиться на понимании предмета и желании учиться, перенаправляют свой гнев на тех, кто кажется им более уязвимым — на своих одноклассников. Они выбирают себе жертву, на которой срывают накопившуюся злобу и напряжение. Легко убедить себя, что именно этот ребенок заслуживает презрения, в то время как подлинная угроза кроется в том, что сам процесс обучения становится жертвой чьей-то злобы.

Это замкнутый круг, в котором страдают все: ученики, страдающие от неуверенности и агрессии, учителя, терпящие недовольство и напряжение, и в конце концов, родители, переживающие за успехи своих детей. Чтобы разорвать его, учителя должны осознать, что их задача — поддерживать и вдохновлять. И в момент, когда мы начнем искренне заботиться о наших учениках и проявлять уважение к их индивидуальности, мы откроем двери к пониманию, сотрудничеству и, прежде всего, любви к знаниям.

Итак, я осознаю, что этот дневник — не просто сборник записей, но и рефлексия моих мыслей, моих переживаний, моя совесть, которая будет неотъемлемой частью моего пути как учителя. Я даю себе строгую клятву следовать намеченному пути, избегая соблазнов, которые могут отвлечь меня от этой цели. Независимо от трудностей, которые могут возникнуть на этом пути, я решительно настроен оставить класс с тем багажом знаний, который я планировал передать им с самого начала.

Это не просто слова, это мой внутренний обет, который не позволяет мне отступить, когда я сталкиваюсь с трудностями. Я понимаю, что данный процесс может быть сложным и даже порой изнурительным. Но я твёрдо верю, что настойчивость и терпение — мои незаменимые союзники в этой благородной миссии. Я буду искать пути, как донести до детей важные для их будущего знания, и открою для них новые горизонты.

Я также даю себе обещание не обижать детей. Я понимаю, что каждое слово, произнесённое в классе, и каждое действие имеют значение. Я стремлюсь стать для них не только источником знаний, но и опорой, и вдохновением. Моя цель заключается в том, чтобы создать атмосферу доверия и поддержки, где каждый ученик будет чувствовать себя в безопасности и сможет открыто выражать свои мысли и чувства.

Я ни в коем случае не стану дурным примером для своих учеников. Я стремлюсь быть тем человеком, который вдохновляет их на лучшее, а не отвлекает от цели. Важно понимать, что уважение невозможно заслужить с помощью страха или подавления. Я клянусь добиться его через собственный пример, показывая, что истинная сила заключается в понимании, поддержке и активном слушании.

Я отказываюсь от оружия насилия и любой другой формы агрессии. Я верю, что могу наладить дисциплину и уважение, используя только силу духа и доброту. Каждое взаимодействие с детьми должно основываться на взаимопонимании и уважении, и я намерен создать такую классную атмосферу, где каждый ученик будет стремиться к знанию, а не к страху. Это мой путь, и я готов идти по нему с открытым сердцем и полным осознанием своего назначения.

И снова я вернулся к тому моменту, когда стоял перед своим классом, завершая длинную, но искреннюю речь. Словно в замедленном мире, я ощущал, как каждое произнесённое мной слово отзывается в умах моих учеников. Внимательные, хотя и слегка недоуменные взгляды преподавались мне в ответ, и среди них я заметил Роя, который слегка кивнул, подавая знак поддержки. Эта мелочь, этот жест, придавал мне уверенности и вдохновения.

— Сейчас Рой раздаст вам всем тетради, — произнёс я, указывая на стопку тетрадей, аккуратно сложенных на столе. Рой, словно стрела, мгновенно направился к стопке, и я продолжил свою мысль. — Перед тем, как научиться читать, мы с вами овладеем основами письменности, счета и рисования. Каждому из вас будет выдана тетрадь: зелёная — для письма, жёлтая — для счета, а по рисованию вы будете получать специальные листочки.

Я, тем временем, бродил по классу, словно фотограф, запечатлевающий каждый момент в своей памяти. Смотрел на лица детей, стараясь "сфотографировать" их эмоции, запомнить выражения их лиц, связывая каждое лицо с именем, с которым они представились. Это было важно для меня; я хотел, чтобы каждый из них знал, что я вижу их, чувствую и готов разделить с ними этот путь обучения.

Рой, проявляя расторопность, ловко раздавал тетради, обегая класс широкими шагами. Его лёгкие движения привносили в атмосферу урока нотку динамики. Наконец он вернулся на своё место, довольный выполненной задачей. В классе воцарилась тишина, но она была не напряжённой, а наоборот, чем-то волнующей, что давало ощущение ожидания. Иногда тихий шёпот пробивался сквозь это молчание, но я намеренно не обращал на него внимания, понимая, что это естественная реакция детей, у которых нервозность и любопытство переплетались в одно целое.

В этот момент я ощутил, как важно создать для них безопасное пространство, где они могли бы не только учиться, но и чувствовать себя свободными, смелыми в выражении своих мыслей и чувств. Этот день стал началом нашего совместного путешествия, где каждый из нас будет расти и развиваться, преодолевая преграды и открывая новые горизонты. С этим ощущением я готовился перейти к следующим урокам, полным надежд и ожиданий, что каждая новая тетрадь принесёт им знания, вдохновение и, возможно, даже радость.

— Начнем мы с того, что все мы являемся жителями Пруссии, и, следовательно, нам всем знаком немецкий язык. Этот факт становится нашей общей основой для общения и обучения. Я говорю с вами по-немецки, и вы понимаете меня; ваши родители также используют этот язык, и вы без труда воспринимаете их слова. Это удивительное согласие, которое связывает нас, ведь каждый из нас имеет возможность передавать мысли, чувства и идеи с помощью одного и того же инструмента — языка.

Важно осознать, что каждое слово, которое вы слышите или произносите, представляет собой определённый набор букв, аккуратно расставленных в строго заданном порядке. Каждая буква — это кирпичик, из которого мы строим слова, предложения и целые истории. Итак, основа всего языка — это буква, с ней мы и начнем наше путешествие.

Задумайтесь: буквы не существуют по отдельности; они объединяются, образуя алфавит. Алфавит — это структура, где каждая буква занимает своё особое и неповторимое место. В нем всего двадцать шесть букв, каждая из которых уникальна и важна, но порядок их расположения не всегда образует слово. За каждой буквой стоит своя история, своё звучание, и именно эти звучания позволяют нам формировать звуки, которые наделяют наши мысли смыслом.

Мы с вами начнем с самой первой буквы немецкого алфавита, которая как будто является воротами в удивительный мир языка. Откройте, пожалуйста, свои тетради на первой странице. Убедитесь, что у вас есть перед глазами пространство, куда вы сможете записывать свои мысли и открытия. Теперь возьмите в руку карандаш; он не просто инструмент, он ваш проводник в мир буквы, слова и языка. Давайте вместе погрузимся в это увлекательное путешествие, начиная с основной единицы нашего общения — первой буквы, той, которая станет началом всего, что мы будем изучать.

Я не стану подробно описывать весь урок, ведь он был полон мелочей и нюансов, которые трудно передать словом. Тем не менее, отметим, что это был действительно интересный опыт. Например, объяснять, как правильно держать карандаш — это как делиться с кем-то своим секретом, тем, что давно стало для меня привычным и обыденным, но для них, для этих детей, это было чем-то совершенно новым.

Когда я начал демонстрировать, как аккуратно и уверенно взять в руки этот простой инструмент, я оказался удивлён состоянием, в котором находились мои ученики. Они смотрели на меня с таким сосредоточенным вниманием, словно я открывал для них целый мир. Я заметил, что в классе царила почти полная тишина: единственным звуком был скрип бумаги и шорох карандаша по столу. Это было настоящим чудом — они слушали меня, не перебивая и не отвлекаясь, хотя для них это занятие могло показаться обыденным.

Задумавшись об этом, я осознал, что, возможно, я оказался заложником своего собственного восприятия мира. Я привык к тому, что многие аспекты обучения кажутся мне понятными и логичными, и, как результат, я иногда забываю, что для детей это может быть совершенно иной опыт. Деревенские дети, как правило, воспитываются в строгих рамках, где дисциплина и уважение к старшим являются непременным условием. Я понимал, что их уважительное отношение ко мне, как к учителю, не просто формальное. Они действительно воспринимают каждое моё слово, каждое объяснение как важный урок, значение которого выходит за рамки простой передачи знаний.

В то время как я стараюсь быть мягким и отзывчивым, наверное, для них это тоже является своего рода новизной в общении с взрослыми. Я стал понимать, что моя роль в их жизни — гораздо более многослойна, чем просто преподавание предмета. Я являюсь связующим звеном между их миром и тем, что они могут узнать и понять благодаря знаниям. И если моя мягкость и открытость предоставят им новое понимание общения с взрослыми, я чувствую, что двигаюсь в правильном направлении.

Во время этого урока я не просто обучал их основам письма, я, возможно, открывал для них новые горизонты, показывая, что учиться можно не только в строгих рамках, но и через понимание, поддержку и уважение. Этот процесс стал для меня не только работой, но и своеобразным хранилищем вдохновения, собирая воедино опыт наших совместных взаимодействий.

Но шульц уверен, что они могут увидеть слабость в моей мягкости и "сесть на шею, свесив ножки", мой ответ "по себе людей не судят", останется лишь на этих страницах.

Как вы уже могли понять, достопочтенная фрау Ланге, скрепя сердце, все же дала свое высочайшее соизволение на переезд Роя ко мне, как только в моем полном распоряжении оказался небольшой, но весьма уютный домик. Сам господин Фонхоф, будучи крайне впечатлён моим искренним желанием (ну и, разумеется, не в последнюю очередь, финансовыми возможностями моих уважаемых родителей), не только любезно выделил мне этот дом, но и даже, проявив недюжинную щедрость, приставил ко мне экономку, молоденькую вдову по имени Фредерика Ленке, особу весьма миловидную и, судя по всему, весьма расторопную.

Со своей стороны, я дал твёрдое, как гранит, обещание фрау Ланге, что Рой будет всегда сыт, одет, обут и обласкан, а также будет регулярно, а именно каждую субботу и каждое воскресенье, когда я, собственно, буду иметь возможность наведываться домой, демонстрировать ей свои новоприобретенные знания и умения. Что же касается девочек, то их, увы, фрау Ланге отпускать наотрез отказалась, мотивируя это тем, что по дому всегда найдется уйма работы, требующей женских рук, а разлучать неразлучных двойняшек ей, по ее собственным словам, совершенно не хотелось, да и, признаться, было бы несколько жестоко с ее стороны. Так что девочки остались под ее неусыпным контролем, а Рой, к моей несказанной радости, перебрался жить ко мне.

Рой, как и подобает любознательному ребенку его возраста, буквально засыпал меня бесчисленными разговорами и вопросами. Обо всем на свете! Стоило мне лишь обронить какое-нибудь слово, как за ним немедленно следовал целый поток, нескончаемый водопад вопросов, чему я, признаться, был несказанно рад. Ибо, если ребенок задает вопросы, значит, им движет живой интерес, значит, он действительно стремится постичь суть вещей, а не просто бездумно кивает головой, как болванчик, втайне желая поскорее избавиться от утомительного диалога и вернуться к своим забавам.

Часто, как и в этот самый вечер, мы уютно располагались у камина, наслаждаясь теплом потрескивающих поленьев и мягким, танцующим светом пламени. Рой усердно корпел над своими уроками, то и дело старательно выводя в тетради еще совсем новую для него, витиеватую букву "А". Его маленькая ручка, еще не привыкшая к перу, то и дело выводила неровные, забавные закорючки, но он не сдавался, снова и снова выводя заветную литеру, пока она не начинала походить на свой прекрасный, каллиграфический прообраз. Я же, сидя напротив, с удовольствием наблюдал за его стараниями, мысленно радуясь, что мой юный подопечный столь усерден и любознателен, ибо, как известно, именно в этом и кроется залог будущего успеха.

— Когда же я, наконец, научусь писать так же быстро и ловко, как ты, Адам? – с нетерпением в голосе спросил Рой, отрываясь от своего занятия и устремляя на меня свой полный надежды взгляд.

— Скорость письма, мой дорогой друг, приходит лишь с опытом, с неустанной практикой, – ответил я, ласково улыбаясь. – Если ты будешь лениться и пренебрегать упражнениями в письме, то твоя рука быстро утомится, станет непослушной, и ты совсем разлюбишь писать. А ведь письмо – это великий дар, позволяющий запечатлеть свои мысли и чувства на бумаге, передать их другим людям, сохранить для потомков.

— Когда-нибудь, – с мечтательной интонацией произнес Рой, – я стану самым грамотным человеком на свете, и ты будешь мной безмерно гордиться, Адам!

— Конечно, Рой, – с нежностью ответил я, – я всегда буду тобой гордиться, что бы ни случилось. Да я и сейчас уже горжусь тобой, твоим усердием, твоим стремлением к знаниям.

— Правда? – недоверчиво переспросил он, и в его глазах зажегся робкий огонек надежды.

— Чистая правда, – заверил я его. – Но, вот послушай меня, Рой, – мой голос стал серьезнее, – может статься, что жизнь когда-нибудь нас разлучит, таковы, увы, превратности судьбы, и хоть мне совсем не хочется об этом думать, но мы должны быть готовы ко всему. Так вот, я прошу тебя, пообещай мне, что ни при каких обстоятельствах ты не бросишь учиться… Пообещай мне, что всегда будешь стремиться к новым знаниям, будешь читать книги, изучать науки, совершенствовать свой ум. Ибо знание – это свет, который осветит твой путь даже в самые темные времена.

— Ты хочешь уйти от меня? – грустно спросил Рой, и в его голосе прозвучала неподдельная тревога, а в глазах застыли непрошенные слезы.

— Я не знаю, мой дорогой друг, как сложится моя судьба, и уж тем более не ведаю, что уготовано тебе, – ответил я, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности и спокойствия. – Но пока у нас есть время, пока мы вместе, я прошу тебя, умоляю, не бросай учиться. Это самое важное, что я могу тебе дать.

— А что, если у меня не будет учителя? – с еще большей грустью спросил Рой, не сводя с меня полных надежды глаз. – Кто же тогда направит меня на путь истинный?

— Я дам тебе все необходимые основы, заложу крепкий фундамент знаний, – твердо пообещал я. – Ты знаешь, что всё в этом мире неразрывно взаимосвязано? Как и знания, мой милый Рой. Все начинается с азов, с простого и понятного, а затем, постепенно, ты постигаешь все более сложные и глубокие материи. Просвещаясь, накапливая знания, ты будешь неизбежно понимать, что кое-что из окружающего мира остается для тебя темным, непонятным, и, возможно, тебе даже будет казаться, что оно ниже и недостойно твоего внимания, – я сделал многозначительную паузу. – Но никогда, слышишь, никогда не задирай нос, не превозносись над другими и не осуждай то, чего бы ты ни увидел, с чем бы тебе ни пришлось столкнуться в жизни. Ибо не всё и не всегда зависит от наших желаний, от нашей воли. Есть еще и непреодолимые обстоятельства, превратностей судьбы, из-за которых жизнь может внезапно свернуть совсем на другую дорогу, не ту, которую мы для себя наметили. И вот тогда, мой дорогой Рой, именно знания, острый ум и накопленный опыт помогут тебе либо вовсе не оступиться и не встать на скользкую дорожку, либо, если уж это неизбежно, дадут тебе в руки те самые заветные коньки, благодаря которым ты сможешь проехать этот опасный и непредсказуемый путь максимально безболезненно и с минимальными потерями.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, Адам, – голос Роя дрогнул, выдавая его волнение, и он, отложив в сторону свой карандаш, торопливо подошел ко мне. Тут же маленькие, но на удивление сильные ручки крепко обвили мою шею, прижимаясь всем своим хрупким тельцем. – Ты навсегда останешься для меня самой первой, самой главной буквой алфавита. Потому что, как только я буду выводить ее в своей тетради или увижу ее где-то еще, на вывеске магазина, в книге, на страницах газеты, я всегда, слышишь, всегда буду думать о тебе, вспоминать тебя, Адам.

В этот самый миг я почувствовал, как мое сердце, словно споткнувшись, пропустило удар, болезненно сжавшись в маленький, твердый комочек, а затем, будто, испугавшись собственной остановки, ухнуло вниз и забилось снова, но уже в каком-то беспорядочном, рваном ритме. В горле встал предательский ком, дышать стало тяжело, и меня охватило доселе неведомое, почти животное чувство тревоги, от осознания того, что однажды, волею судьбы, наши пути с Роем могут разойтись навсегда.

Рой стал для меня звездой, единственной, чей яркий, теплый свет способен осветить мой путь даже в самую страшную, самую непроглядную бурю, разогнать тьму и указать верное направление. Еще никогда и ни к кому я не испытывал столь тонкой, столь глубокой, почти кровной привязанности, такого неразрывного душевного родства. Он стал для меня всем: смыслом моего существования, моим светом, моим воздухом, моей надеждой. И мысль о том, что когда-нибудь я могу его потерять, была для меня невыносима.

— Позови, пожалуйста, экономку, Рой, а сам пока выпей чаю, – прошептал я, изо всех сил стараясь скрыть предательскую дрожь, появившуюся в моем голосе. Мне нужно было срочно взять себя в руки, собраться с мыслями и принять хоть какое-то решение, пока меня окончательно не захлестнула волна отчаяния.

Фредерика Ленке не заставила себя долго ждать и появилась в комнате почти сразу же, как только Рой, послушно выполнив мою просьбу, позвал ее. Она торопливо опустила рукава своего платья, которые были закатаны, вероятно, из-за стирки, и платком вытерла со лба мелкие капельки испарины, выдававшие ее недавнее усердие. Видимо, день у нее выдался хлопотный.

— Звали, сударь? – спросила Фредерика, почтительно склонив голову.

— Могу ли я всецело Вам доверять? – в свою очередь, спросил я, внимательно вглядываясь в ее лицо, пытаясь разглядеть в ее чертах хоть малейший намек на неискренность.

— Конечно, господин, можете быть уверены в моей преданности, – твердо ответила она, и в ее голосе не было ни тени сомнения.

— В таком случае, – я сделал глубокий вдох, собираясь с духом, – пообещайте мне, что если вдруг, по воле злого рока, случится такая крайняя необходимость, что я не смогу вернуться в деревню, вы, не мешкая ни минуты, отведете Роя по адресу, который я Вам заблаговременно сообщу, и вернете его родной матери? Обещайте мне, что сделаете все возможное, чтобы он оказался в безопасности, под крылом своей семьи. Это крайне важно для меня, Фредерика, возможно, это самое важное, о чем я когда-либо Вас просил.

— Хорошо, господин, будьте покойны, я исполню вашу просьбу в точности, – без колебаний ответила Фике, и ее твердый, уверенный тон не оставлял сомнений в искренности ее слов. – Можете на меня положиться.

Я же, в свою очередь, с самого первого дня, как Рой переступил порог моего дома, готовился к худшему, к тому, что однажды в мою дверь может постучать полиция, привлеченная, например, досужим любопытством соседей или же доносом недоброжелателей, и тогда я буду бессилен что-либо изменить, не смогу сам вернуть Роя в родные края, к его матери. Именно поэтому я и продумал все до мелочей, предусмотрел запасной план, заручившись поддержкой верной Фредерики.

И вот сейчас, получив ее твердое, нерушимое заверение, я почувствовал, как тяжелый камень, давивший все это время мне на грудь, немного ослабил свою хватку. Тревога, терзавшая меня, чуть отступила, сменившись робкой надеждой на то, что, возможно, не все еще потеряно, и даже если судьба распорядится самым жестоким образом, Рой не останется один, не пропадет в этом огромном, безжалостном мире. У него будет шанс вернуться домой, под защиту своей семьи, туда, где его любят и ждут. И эта мысль, словно луч света в кромешной тьме, согревала мою душу и давала силы жить дальше.

Знакомство с моим собственным классом, с вверенными мне людьми, растянулось почти на два долгих месяца, наполненных бесконечной чередой встреч и разговоров. Разумеется, все вышло бы гораздо быстрее, если бы не присущая местным жителям обстоятельность и радушие. Каждый, буквально каждый житель деревень, от мала до велика, от последнего батрака до почтенного шульца, считал своим непременным долгом пригласить меня к себе в гости, приветить как самую важную, самую почетную персону.

И вот, я, словно знатный вельможа, совершающий путешествие по своим владениям, переходил из дома в дом, из одной деревни в другую, где меня уже ждали, встречали с распростертыми объятиями, усаживали за стол, угощали лучшими яствами. От скромных жилищ простых крестьян до добротных домов зажиточных шульцев, от уютных, пахнущих свежим хлебом кухонь до торжественных, наполненных тихим благоговением залов, где собирались деревенские советы – везде меня принимали с неизменным радушием. И каждый с нескрываемым нетерпением делился со мной не только щедрыми угощениями, но и своими мыслями, заботами, последними новостями, слухами и сплетнями, что было для меня особенно ценно, ибо позволяло лучше узнать свой народ, понять его чаяния и нужды.

Сами же деревни, разбросанные там и сям по холмистой местности, покрытой, роскошным изумрудным бархатом густых лесов, будто сошли со страниц старинных немецких сказок, настолько живописным и идиллическим был их вид. Дома, издали похожие на искусно сделанные игрушки, с их характерными фахверковыми стенами, выкрашенными в белый цвет и пересеченными темными деревянными балками, с островерхими, крытыми красной черепицей крышами, с маленькими окошками, украшенными яркими, пылающими на солнце цветами герани, – все это отчетливо передавало не только местный колорит, но и богатую культуру всей страны, ее самобытность и неповторимый дух.

А в центре каждой деревни, словно сердце, бьющееся в такт жизни, возвышалась кирха, чей тонкий, устремленный в самое небо шпиль, казалось, пронзал небесную твердь, соединяя земной мир с небесным . И часто, нарушая деревенскую тишину, раздавался мелодичный колокольный звон, то созывая верующих на службу, то оповещая округу о тех или иных важных событиях – рождении или смерти, свадьбе или празднике, радости или горе. И в эти минуты, казалось, сама душа деревни, ее сокровенная суть, изливалась в этом чистом, серебряном звоне, разносясь далеко окрест, напоминая людям о вечном, о Боге, о скоротечности бытия и незыблемости "истинных" ценностей.

Местность эта, конечно, не столь оживленная, как шумные, полные суеты города, и на первый взгляд может даже показаться, что жизнь здесь совсем замерла, погрузившись в тихую, сонную дремоту. Однако, чем дольше живешь здесь, чем больше глаз привыкает к неспешному течению дней, тем яснее и понятнее становится тебе нехитрый уклад здешнего быта, его простые радости и печали.

Вся атмосфера в целом была какая-то особенная, приземленная, и эта удивительная приземленность в настоящем моменте, удивительным образом наблюдалась как у взрослых, так и у детей. Не было у них, в отличие от городских жителей, несбыточных грез, смелых, дерзновенных мечтаний о чем-то большем, о какой-то иной, лучшей доле. У девочек, например, все помыслы сводились к тому, чтобы удачно выйти замуж за справного, работящего парня, нарожать побольше здоровых, крепких детишек, да молить Бога, чтобы никто из домочадцев не хворал, не умер раньше времени, а дальше – будь что будет, как судьба распорядится.

У мальчиков же мечты были чуть более разнообразны, но все равно просты и понятны: построить свой дом, крепкий, добротный, чтобы было где жить с семьей, ну а если повезет, то, может быть, и выбиться в солдаты, повидать мир, послужить на благо своей земли. Вечерами, после тяжелого трудового дня, наполненного заботами и хлопотами, ребятишки собирались все вместе на улице и затевали незамысловатые игры – в салки, в прятки, благо места для этого было предостаточно. А девочки, как маленькие хозяюшки, нянчились со своими самодельными куклами, с любовью сшитыми из луба, набитыми соломой и одетыми в разноцветные лоскутки.

Некоторые дети, те, что постарше, уже вовсю помогали взрослым по хозяйству: ухаживали за домашним скотом, кормили кур, доили коров, а то и наравне с родителями работали в полях, под палящим солнцем, не зная усталости. Но в основном, конечно, из моего класса все больше заботились о младших братьях и сестрах, присматривали за ними, пока родители заняты делами, топили камин в доме, чтобы было тепло и уютно, да занимались уборкой, поддерживая порядок в своих скромных жилищах. И во всем этом чувствовалась какая-то особая, трогательная простота, безыскусная мудрость, присущая людям, живущим в гармонии с природой, с землей, которая их кормит и одевает.

Выходит, что моя задача не сводится лишь к тому, чтобы просто узнать об увлечениях моих подопечных, об их скромных, незатейливых радостях. Нет, мой долг гораздо глубже и более ответственен – я должен с помощью тщательно продуманных уроков, помочь им самим найти, раскрыть свои истинные увлечения, те самые искорки таланта, что, возможно, дремлют в их душах, ожидая своего часа. Я должен стать для них тем самым проводником, который, взяв за руку, поведет их по дороге познания, открывая перед ними новые горизонты, пробуждая в них жажду знаний, стремление к чему-то большему, чем простое, обыденное существование.

А это значит, что в нашу и без того насыщенную программу необходимо добавить еще один, чрезвычайно важный элемент – чтение сказок. Именно сказок, этих волшебных историй, полных чудес, приключений и глубокого смысла, которые способны не только увлечь, развлечь ребенка, но и зажечь в его сердце огонек мечты, разбудить воображение, научить сопереживать, отличать добро от зла, верить в справедливость и торжество добра.

Ведь именно в сказках, передаваемых из поколения в поколение, хранится мудрость народа, его душа, его представления о мире, о добре и зле, о красоте и уродстве, о любви и ненависти. И я верю, что именно через сказки, через эти волшебные, чарующие истории, я смогу достучаться до сердец моих учеников, помочь им раскрыть свои таланты, найти свое призвание в жизни, чтобы они не просто прожили свои дни, а оставили после себя добрый след, сделали этот мир хоть чуточку лучше, светлее и добрее.

В один из редких выходных дней, когда я, собрав все свои усердие и прилежание в кулак, отправился в Берлин, дабы сдать достопочтенной фрау Ирме выполненные задания и получить от нее новые, не менее сложные и заковыристые, я решил, пользуясь случаем, зайти в кондитерскую лавку, чтобы купить моим дорогим ученикам, какое-нибудь вкусное угощение. Выбор мой пал на разноцветные, манящие своим видом конфеты и леденцы, похожие на драгоценные камешки. Я с неподдельным воодушевлением, почти как ребенок, предвкушающий лакомство, наблюдал за кондитером, ловко набиравшим холщовые мешочки своими сладкими, ароматными творениями. Чаша весов под увесистой грудой конфет стремительно тяжелела, предвещая мне немалые траты.

— А-адам, – раздался вдруг за моей спиной знакомый, мелодичный голос, и в тот же миг маленькая, но цепкая ручка Агнешки, легла на мое плечо. В нос ударил резкий, дурманящий запах ее дорогих духов, столь любимых всеми столичными модницами. – Наконец-то я тебя нашла, свиделась с тобой, любовь моя! – последние слова, «любовь моя», она произнесла с явной, нескрываемой насмешкой, словно желая уколоть меня, напомнить о том злополучном дне, когда я по неосторожности так опростоволосился перед родителями.

Я же, в свою очередь, выдавил из себя какую-то неловкую, натянутую улыбку, похожую скорее на гримасу, но руки ее, тем не менее, не убрал, оставив лежать на своем плече.

— Я уехал из поместья, живу теперь в деревне, работаю, – будничным тоном ответил я, стараясь скрыть за показным равнодушием свое внутреннее волнение. – Есть ли у тебя какие-нибудь известия от Майи или Юстаса? Может быть, Юзеф и Маркус уже уехали? – посыпались с моей стороны вопросы.

— Уехали, да, все по своим делам, – невозмутимо ответила Агнешка. – Но новостей пока, увы, нет. Тебе лично писем тоже нет ни от кого, извини. А вот Майя мне недавно писала, – тут ее голос оживился, – сообщила, что ведет сейчас активную работу в Швейцарии, что у них там большие планы…

— Ваши конфеты, господин, – прервал наши пересуды кондитер, протягивая мне увесистые свертки со сладостями. Я машинально, не глядя, расплатился с ним, взял мешочки и, подхватив Агнешку, которую я, кстати, по привычке все еще продолжал называть Шварц, под локоть, вывел ее на улицу, подальше от любопытных ушей.

— Так вот, – продолжила она, как ни в чем не бывало, – планируют побег Юстасу. Дело, сам понимаешь, серьезное, рискованное.

— Так он все-таки дал сигнал? – невольно вырвалось у меня. В голосе моем прозвучало нескрываемое огорчение, вызванное тем, что меня, как оказалось, держали в неведении, не посвящали в столь важные дела, не сочли нужным сообщить о готовящемся побеге. Впрочем, я тут же постарался взять себя в руки и скрыть обуревавшие меня чувства.

— Давай будем честны друг с другом, Адам, – Катрина, вдруг осеклась и, опустив глаза, как провинившаяся школьница, заговорила тише, – Ты же прекрасно понимаешь, что ты, хоть и близок партии, но все же из другой семьи, совсем из другого круга. Твои родители, как тебе наверняка известно, весьма приближены к самому Бисмарку, к его свите, – она сделала многозначительную паузу, – а это, сам понимаешь, накладывает определенный отпечаток, создает, так сказать, некоторые сложности.

— Они с ним не общаются вовсе… – начал было я, пытаясь оправдаться, но тут же осекся, пораженный внезапной, ужасной догадкой. – Постой, постой, – голос мой дрогнул, – ты что же, считаешь, что это я сдал Юстаса? Ты думаешь, что это я виноват в его аресте?

— Нет, ну что ты, Адам, конечно же, нет! – поспешно, даже с каким-то испугом в голосе, заверила меня Агнешка. – Мы так не думаем, не думаем!

— Говори как есть, Кэтрин! – не выдержал я, и голос мой сорвался на крик. Ярость, обида, жгучее чувство несправедливости – все это всколыхнулось во мне, закипело, поднялось огромной, мутной волной, грозя затопить, захлестнуть с головой. Перед глазами, словно в тумане, пронеслись долгие, мучительные бессонные ночи, когда я, не зная отдыха, стирая пальцы в кровь, яростно стучал по клавишам печатной машинки, выводя бесконечные строки листовок и газет, призывающих к свободе, к справедливости, к борьбе. Неужели все это было зря? Неужели мои товарищи считают меня предателем? Меня?! – от этой мысли сердце сжалось от невыносимой боли.

Я был настолько поглощен своими горькими мыслями, что даже не сразу заметил, как Агнешка, пытаясь, видимо, хоть как-то меня успокоить, принялась поправлять платок на моей шее, своими ловкими пальчиками расправляя непослушные складки ткани. Ее заботливые прикосновения, легкий, дурманящий аромат духов, исходящий от нее, – все это на мгновение вернуло меня в реальность, заставило хоть немного унять бушевавшую внутри бурю.

— Не повышай, пожалуйста, голос, Адам, – так тихо сказала Агнешка, что ее слова прозвучали почти как шепот, – умоляю тебя, не кричи. – И добавила еще тише, почти неслышно: – Пойми, под подозрением не только ты. Всех подозревают, такова суровая реальность, в которой мы живем.

— Не бери свои слова назад, Агнешка, не пытайся меня успокоить, думая, что можешь этим меня обидеть, – голос мой, хоть я и старался говорить спокойно, все еще дрожал от сдерживаемого гнева. – Скажи мне прямо, без утайки, кто именно думает, что я предатель? Кто посмел бросить на меня тень подозрения?

— Юстас и Майя, – неохотно призналась Агнешка, потупив взор.

— Они что, пишут тебе? – изумленно воскликнул я. – Так, значит, он все-таки поддерживает связь с партией, несмотря на заключение?

— Да, он пишет, – подтвердила она, – насколько это возможно в его положении.

— И что же он пишет? – с нетерпением спросил я, жадно вслушиваясь в каждое ее слово.

— Писал, что ни в чем не нуждается, что держится молодцом, – ответила Агнешка.

— А когда он подал сигнал? Когда дал знать, что готов к побегу? – не унимался я.

— На прошлой неделе, – тихо проговорила она, – совсем недавно.

— Постой, постой, – я лихорадочно пытался осмыслить услышанное, – они что же, считают меня предателем только из-за того, что Юстаса арестовали? Но ведь уже доподлинно известно, что его подставил кто-то из тех, кто находился с ним в санатории, кто-то из своих. Это же очевидно!

— Дело не только в аресте Юстаса, – с грустью в голосе проговорила Шварц, – они думают, что ты причастен и к истории с Майей. Ведь только ты и Писатель знали, кто на самом деле живет в том доме, под чьим именем она скрывается.

— Но почему же тогда они не считают виновным Писателя? – недоуменно воскликнул я. – Почему все подозрения пали именно на меня?

— Его убили при задержании, – глухо ответила Агнешка, и в ее голосе прозвучала неприкрытая боль. – Так, по крайней мере, говорят.

— Когда? Когда его пытались задержать? – я был потрясен этой новостью.

— В январе, – еще тише ответила она.

Я почувствовал, как по всему телу пробежала мелкая, нервная дрожь. Меня будто ударили чем-то тяжелым по затылку, а затем, не дав опомниться, с размаху толкнули в ледяную прорубь. Мир вокруг пошатнулся, в глазах потемнело.

— Адам... – Кэтрин, заметив мое состояние, положила свои руки мне на плечи и слегка сжала их, словно пытаясь привести меня в чувства. – Послушай, – ее голос звучал мягко, но в то же время твердо, – если за тобой действительно ничего нет, то рано или поздно все выяснится, правда выйдет наружу, и с тебя снимут все подозрения. Я уверена в этом. Нужно только немного подождать.

Я убрал её руки, ощутив их холод и дрожь. Пальцы, которые еще недавно ласкали, теперь казались чужими, словно ледяные щупальца.

— Так бывает, Адам, — голос звучал глухо, как из-под толщи воды. — Ты прекрасно знаешь, чем мы занимаемся. Это игра, где правила меняются каждую секунду, где нет друзей и врагов, а только временные союзники и мишени. Рано или поздно все оказываются под подозрением. Все, без исключения. И я, и ты.

Внутри закипала ярость, обжигая изнутри, но я сумел сохранить внешнее спокойствие.

— Я передам тебе письмо для них... — слова давались с трудом, горло пересохло.

— Нет! — она резко оборвала меня, в ее глазах блеснул стальной огонек. — Никто не должен знать, что ты знаешь. Ни одна живая душа. Юстас сбежит, это несомненно. И он будет проверять тебя. Исподтишка, как крыса, рыскающая в поисках сыра. Вытерпи его проверку. Выдержи, как выдерживал все до этого.

— Проверку? Отлично, пусть заглянет в Тифенбах, как отстреляется, — бросил я, голос дрогнул, выдавая бурю внутри. Я развернулся и ушёл прочь, не оборачиваясь, не желая видеть ее лица.

Спину прожигал взгляд, но я не замедлил шаг. Кто-то подставил меня. Кто-то цинично и хладнокровно развязал войну внутри партии, и мишенью стал я. Кто-то очень хотел, чтобы я ушёл. Чтобы я исчез, растворился в тумане. Но как искать предателя, когда у меня под ответственностью целый класс? Когда на моих плечах судьбы этих мальчишек и девчонок, которые верят мне, которые смотрят на меня с надеждой? Никак. Это невозможно. Я сделаю то, что делал всегда, что умею лучше всего — затаюсь и буду наблюдать из-за камыша. Как охотник, выслеживающий добычу. Как змея, замершая в траве. Я буду ждать, терпеливо и безмолвно, пока предатель не выдаст себя, пока не совершит роковую ошибку. И тогда я нанесу удар.