Под солнцем Севера

ПОЯВЛЕНИЕ СОЛНЦА

Наш приезд в Пантелеиху совпал с одним из самых величественных событий в жизни заполярной природы: на другой день впервые в новом году появилось солнце.

Около десяти часов утра далекая полоска горизонта зарумянилась и начала расцветать. Яркость зари постепенно усиливалась.

Ровно в полдень вспыхнул край солнечного диска, осветив радостные лица людей. Одни сняли шапки, другие захлопали в ладоши. Полярная ночь миновала.

Горбушка солнца медленно опускалась за линию горизонта и, наконец, скрылась. На небосводе остался лишь огненный столб, но скоро и он потускнел. Мы знали теперь, что солнце будет навещать нас ежедневно.

С появлением светила веселей продолжалась обработка добытых во время омолонского похода коллекций! и разнообразных сведении об оленьих пастбищах и природе края.

Время летело незаметно.

К началу апреля в Пантелеихе, как обычно, намечалась ярмарка. Накануне ее открытия стали собираться чукчи и ламуты, одулы (юкагиры) и другие местные жители. Подъездные пути к нашей заимке гораздо удобнее, чем к Островному.

Нас ожидали приятные новости. Утром четвертого апреля по пути к экспедиционному домику, где помещалась столовая, я увидел пуночку. Она сидела на ветке высокорослого тальника, растущего у берега реки, и весело щебетала. Ее прилет знаменует начало заметного пробуждения природы после зимнего покоя. Это — самый убедительный вестник весны.

Однако самая большая радость была впереди: к нам приехали гости. Обычно мы усаживаем их за стол, и начинается угощение. Так было и нынче.

В столовой я увидел Коравги, моего проводника во время омолонского похода, оказавшего мне тогда большую помощь. Мы крепко обнялись. Он привез на ярмарку пушнину: шкурки белок, лисиц и других обитателей лесов — все, что промышляли зимой он и его давнишний товарищ, с которым они вместе откочевали тогда на оленьи пастбища по склонам Южно-Аиюйского хребта.

Теперь Коравги собирался получить за пушнину огнестрельные припасы и кое-что из снаряжения. После ярмарки он должен был вернуться в окрестности заимки Пятистенное, на левом берегу Большого Ашоя, где его ожидал приятель. Примерно через месяц тот откочует на весенние пастбища (весновки) в истоках Березовой реки (по-чукотски — Вильхвильвеем). В гости ко мне охотник обещал зайти вечером.

Мы помогли Коравги сдать пушнину на факторию и быстро получить все, в чем он нуждался. Прибыл он с двумя оленями, выпасавшимися теперь по склонам Пантелебвской сопки вместе с оленями других участников ярмарки.

За ужином мы, вспоминая наш омолонский поход, долго беседовали. К этому человеку я всегда относился с искренним расположением и глубоко его уважал. Коравги также с удовольствием вспоминал паши зимние скитания по лесным дебрям.

— Если хочешь, дружище, давай-ка и в этом году повторим наш иоход! Теперь я собираюсь в тундру на побережье моря, близ устья Большой Баранихи. Знаешь ли ты туда дорогу?

— Знать-то я знаю, — отвечал охотник, — но мне непременно надо возвращаться обратно, там меня ожидают.

— Вот и возвращайся, если надо. Только потом, когда расстанешься с товарищем, снова приходи сюда налегке. До отправления на север остается еще месяц, и можно подождать. Осенью после похода мы опять поможем тебе приобрести все, что нужно.

Ответ Коравги был предельно кратким: сказывалась привычка охотника не увлекаться многословием.

— Надо думать, — сказал он.

На другой день в Пантелеихе проходили традиционные игры и различные состязания. В соревнованиях по стрельбе Коравги оказался первым, и ему торжественно вручили новенький карабин с патронами.

В местной школе состоялся вечер самодеятельности. Несколько прочитанных мной стихотворений, кажется, понравились присутствующим, а Коравги был явно доволен.

— «Деревню» Пушкина ты нам с Ильей читал в Ушуракчанских горах, — вспомнил он.

Мы окончательно договорились, что он возвратится с оленями и покупками обратно к своему товарищу и условится встретиться с ним в начале зимы в тех же местах.

Сюда Коравги обещал прийти по весеннему насту на лыжах к десятому мая. Ему самому хотелось побывать на морском берегу: в тех краях он давно не был и любил о них вспоминать.

Умея свободно объясняться по-эвенски, он помог мне сговориться с приехавшими ламутами о предоставлении нашему геоботаническому отряду восьми вьючных оленей под присмотром одного из опытных оленеводов Егора Мохнаткина.

В обещании Коравги прибыть к сроку в Пантелейку можно было не сомневаться. Мне удалось уговорить Коравги погостить у нас еще денек, а потом я проводил его в дорогу. До скорого свидания!

Наутро подул теплый ветер. На ветвях ольховника расположилась прилетевшая стайка снегирей. Приятно смотреть, как снегирь, будто на качелях, качается на ветке, по еще любопытнее наблюдать, как он ест. Схватит своим коротким, словно набухшим, клювом ягоду, хозяйственно разомнет ее и медленно начинает извлекать начинку — семена. Принимаясь за другую, он предварительно ее оглядывает, наклоняя голову то направо, то налево. Наевшись, начинает чистить клюв. Вот он уже напевает свою незатейливую песенку, словно радуясь весенней, капели и голубому небу.

В ночные часы теперь наступали на короткое время бледные сумерки — предвестники рождения дня. Одна заря торопилась навстречу другой, и в белую ночь розовая полоска на горизонте не погасала.

На другой день, несмотря на мороз свыше тридцати градусов (такой стуже в начале апреля тут не удивляются), мы наблюдали воронью свадьбу.

Брачные игры этих птиц весьма своеобразны. Птицы летали попеременно одна над другой. Нижний ворон с разлету поднимался над верхним, а верхний, оказавшись внизу, в свою очередь резко взвивался кверху, стремясь занять прежнее положение. Повторяя наскоки друг на друга, они поднимались все выше и выше над лесом.

Через три дня на южном скате горы, под ледяной коркой, обнаружилась своеобразная природная тепличка. В небольшом свободном подледном пространстве зеленели альпийские травы и, что особенно изумительно, виднелся раскрывшийся бутон растения.

Цветок подо льдом!

Прозрачная ледяная корка, как стекло в оранжерейке, собирала и пропускала в тепличку живительные лучи весеннего солнца, согревая землю и защищая растения от морозов.

Но и сами растения (их зеленые части и цветок), способные к самоизлучению даже в холодной среде, своим теплом согревают окружающий воздух. Вспомним подснежники, которые ранней весной расплавляют над собой снег и пробиваются сквозь него навстречу солнцу.

Вот и теперь растения под ледяной коркой, очевидно, устроили себе тепличку благодаря собственному излучению. Выделялось тепло и при разложении естественного удобрения — остатков отмерших стебельков и листьев, на которых росли и зацветали в тепличке растения.

В то время, когда вокруг лежали «снега белые, пушистые», тут, в уютном затишке, расцветала ранняя жизнь, а снег, постепенно подогреваемый снизу и особенно щедро сверху, превратился в ледяную корку, которая с каждым днем становилась тоньше. Происходила ранняя выгонка тех растений, у которых почки возобновления сформировались еще прошлой осенью.

Вечером появилось полярное сияние. Слабо светясь в зените, оно было одним из последних приветов уходящей зимы. На льду реки образовалась трещина.

На опушке пойменных ивняков, будто снопы рыжей соломы, стояли зажатые снизу в тисках еще мерзлой почвы вейники. Но сильные морозы кончились, и даже ночью температура воздуха ниже десяти-пятнадцати градусов холода не опускалась.

Прошла еще неделя. В природе совершались заметные движения: местами толщи снега расчленялись на причудливо изрезанные глыбки и тут же оседали с еле уловимым шорохом. Словно поступь пробуждающейся природы, этот шорох различался все отчетливее по мере того, как сильнее пригревало солнце.

В лесу над зимующими под снегом зарослями кустарниковой березки заметно расширились темно-коричневые пятна. В развилине отдельно стоявшего дерева оказалось гнездо ворона с пятью яйцами. Раннее устройство гнезд, когда еще не стаял снег, связано с возможностью добычи корма: из-под снега обнажаются кое-какие остатки пиршества крупных хищников.

Впрочем, вороны, живущие обычно парами, выследив во время воздушных разведок затаившегося зайца, не прочь и сами смело напасть на него и задолбить своими крепкими клювами, а потом часть несведенной добычи спрятать впрок. Такие тайники ворон делает скрытно и очень ловко.

Встретив жертву не по силам, он умеет своевременно позвать на помощь своих собратьев, и те охотно слетаются. Совершая зимой в поисках пищи только недалекие кочевки, ворон добывает грызунов, ест ягоды водяники (если они не занесены снегом), не пренебрегает и отбросами, и потому за ним осталась слава главного лесного санитара. Нередко он решается осторожно приблизиться к жилью человека в надежде поживиться пищей.

Вдруг невдалеке от гнезда послышались взмахи сильных крыльев, а вскоре и странные звуки, напоминающие певучее карканье. Вслед за первым, видимо обеспокоенным вороном, появился и второй.

Вечером снова на реке трещал лед. Несмотря на светлую ночь, полярное сияние заметно опоясывало небосклон гигантскими дугами.

Десятого мая спозаранку прибыл в Пантелеиху Коравги. В последнее время солнце уже пригревало сильнее. Осевший снег пропитывался талой водой, а его поверхность затвердела от ночных холодов, превратившись в мерзлую корку. Корка наста при таком ночном морозе, как нынче — около десяти градусов, — превосходно выдержала тяжесть человека на лыжах с походной котомкой за плечами. Правда, охотник был одет налегке: в брюках из оленьей замши (ровдуги), заправленных в мягкие торбаза, а на плечах — потертая кухлянка с накинутой на ней бязевой камлейкой (от чукотского слова кэмлилюн — одежда вроде короткого плаща).

После завтрака Коравги прилег отдохнуть, а мне захотелось сделать вылазку к Пантелеевской сопке. Теперь по насту можно проникнуть далеко в лес, но оставаться там долго нельзя даже на собачьей упряжке. К полудню, когда пригреет солнце, снег превратится в рассыпчатый фирн — множество крупных ледяных кристаллов с острыми, как стекло, краями. При езде по такой «терке» собаки за три-четыре часа останутся без ног — изрежут себе лапы.

Вечером Коравги рассказал об удачной охоте на сохатого. Нас заинтересовала расшифровка следов, сделанная охотником.

… Дело было в январе, когда солнце уже стало показываться над горизонтом. На снегу лесного болота, близ Чаячьей протоки (низкий водораздел между низовьями Ашоев) охотник обнаружил следы лосей. Видимо, они утром паслись, объедая кору и концы ветвей тальников. Некоторые древовидные ивняки были сломаны на высоте роста человека. Вероятно, лоси наклоняли их, объедая верхушки 18 и стволы, менее гибкие на морозе. Широко расставленные следы задних ног свидетельствовали, что среди животных были и лосихи.

После восхода солнца сохатые пошли на лежку. Они высоко поднимали ноги, шагая след в след в глубоком снегу и почти не делая борозд. Проваливаясь иногда до замерзшей поверхности болота, они брели так около километра. По тропе встречались обкусанные тонкие ветви тальников.

Лосиная тропа привела охотника к небольшой поляне, от нее веером расходились следы к трем лежкам. После ночной кормежки сохатые брели на дневной отдых при южном ветре: лоси обычно идут на лежку с подветренной стороны, да и лежали они спинами против ветра.

Проследив повадки сохатых, Коравги с товарищем спозаранку засел в укромном месте на пути от лесного болота к лежкам и уложил из карабина крупного старого лося. Судя по уцелевшим рогам, как короной покрывавшим его могучую голову, ему было свыше тридцати лет (ежегодно на рогах лося прибавляется новый отросток).

Морозный день одиннадцатого мая был настолько ярким, что снежинки переливались искрами словно трепетавшего света.

Только теперь весна начинала взбираться по склонам гор. Это было заметно на южных склонах Пантелеевской сопки по черневшим перегибам уступов, по обнаженным полоскам отдельных скал, по одиночным темным пятнам на местах каменных россыпей.

Полные грез короткие белые ночи подходили к концу. Близился длинный полярный день.

Выход в маршрут мы наметили ранней весной. Но как установить ее сроки в Заполярье? Каждый день мы присматривались и прислушивались к жизни природы. Наконец дождались появления на водоразделах первых проталин, хотя на северных склонах Пантелеевской сопки еще лежали снежные забои.

Вечером двенадцатого мая прибыл с оленями Егор Мохнаткин. Умудренный сорокалетним жизненным опытом, он превосходно знает местность и оленьи кормовища вплоть до морского побережья.

Казалось, что наполнить вьючные сумы нетрудно. Но далекий, нелегкий путь к морю по тайге и лесотундре, через горные хребты и тундру требовал соблюдения предельной равномерности загрузки. При недосмотре олень мог получить в походе потертости кожи и выйти преждевременно из строя. Самый тяжелый и ответственный груз навьючили на смирных животных. Два оленя при навьючке проявили беспокойство. Егор успокоил их какими-то странными шипящими звуками, переходящими как бы в хрипловатое покашливание.

Наконец вьючка оленей закончена. Животных выстроили цугом: к седельной луке переднего привязали ремень следующего за ним оленя, который в свою очередь был соединен с третьим оленем — и так далее, до восьмого оленя включительно. Егор поставил своего (девятого) оленя в голову каравана, привязав к седлу повод цепочки соединенных оленей.