Под солнцем Севера

СЕВЕРНЫЙ ПРЕДЕЛ ЛЕСОВ

Всю ночь мы шли по горам в восточном направлении. К утру солнце сильно пригрело. Усталые олени, пройдя свыше двадцати километров, учащенно дышали, открыв рты и высунув свои розовые языки.

Ранее седые вершины гор теперь потемнели. Только в падях еще местами уцелели залежи тающего снега. Насыщенные водой, они превратились в месиво. Из него мы, опустившись с перевала, еле выбрались, сильно намокнув. Но нас не покидало бодрое настроение; выйдя в долину, мы очутились в верховьях реки Лельвергыргын.

Палатку поставили на опушке редколесья в верхней части правого коренного берега.

Летом здесь почва лучше прогревается. Зимой она защищена снегом, сметаемым ветрами с водораздела. На дне долины нередко застаивается холодный воздух, а на склонах бывает теплее. Поэтому лиственница продвигается вверх по склонам долины, образуя суживающиеся к северу полосы. У самой бровки долины такая полоска подобна своеобразному карнизу.

На даурской лиственнице из почек заметно развивались побеги. Мягкая зеленая хвоя на удлиненных (ростовых) побегах располагалась поодиночке, а на укороченных она росла пучками. При взгляде вверх по склону на вершины «карнизных» деревьев казалось, что светлая зелень крайних, самых верхних, лиственниц как бы сливалась с голубизной неба и словно таяла в прозрачном воздухе.

К северу от нашего стана долинный лес пропадал и дальше простиралась тундра.

После короткого отдыха мне захотелось поближе познакомиться с этим предтундровым редколесьем.

Там, где просторно раскинулись лиственницы, почва почти целиком закрывалась мхами. Тут разрослись коричнево-золотистый камптотеций, зеленый ауля-комний и дикран. На моховом покрове отчетливо выделялись белесоватые вкрапления лишайников (цетрарии, клядония изящная, пельтигера) и кустарники: в большом количестве тощая березка, а чуть поменьше — тальники.

Приземистые кустарники занимали в редколесье освещенные прогалины между деревьями. С кустарниками, казалось, соревновались по обилию мелкие кустарнички: голубика, куропаточья трава, вороника и альпийский арктоус.

Из трав мы увидели лишь костер Ричардсона и осоку, крупку, камнеломку и головчатую валериану.

Росла клядония изящная

Горячий воздух словно насыщен был настоем лиственничной хвои. Мы вдыхали его полной грудью, зная, что с лесом нам скоро придется распрощаться до осени.

Кромка леса привлекала внимание своеобразием перехода от деревьев к травянисто-кустарничковой растительности тундры. Вот растет одиночная лиственница, дальше других шагнувшая вперед. Глядишь на дерево и ломаешь голову: что остановило его на этом рубеже и помешало распространиться еще далее на север, в ныне безлесные просторы тундры? Почему они безлесны?

По этому вопросу ученые высказывают различные мнения.

В тундре суровый климат, крайне жестокие зимы. Сильные ветры сдувают снег. Почва, подстилаемая близко залегающей вечной мерзлотой, глубоко промерзает, корни деревьев вымораживаются. Здесь холодное и короткое лето. Сильное испарение влаги молодыми побегами, вызываемое постоянными ветрами, не восполняется слабым поглощением воды корнями из холодных почв. Древесные всходы не успевают развиться и подготовиться к перезимовке. Известны, помимо названных, и другие мнения.

В нашем районе исследования северный предел распространения лиственницы весьма оригинален.

Здесь Северо-Анюйский хребет отделяет равнинную тундру побережья Восточно-Сибирского моря от лесотундры. Южные склоны хребта и его предгорья заняты безлесной горной тундрой с ее мхами, лишайниками и одиночными цветковыми растениями. Лиственница проникает к предгорьям только по долинам рек, входящих в речную систему правых притоков Малого Анюя. Но она не доходит до хребта и останавливается от него в двух-трех десятках километров.

Трудно предположить, чтобы семена лиственницы, созревшие в лесотундре, могли быть легко перенесены ветром через такое огромное естественное препятствие, как Северо-Анюйский хребет. Правда, спелые семена выпадают из шишек лиственницы нередко во время сухой морозной погоды, и под действием сильного ветра они могут скользить по предвесеннему насту. Но такое обсеменение нередко совпадает с полным безветрием, и часть семян остается на месте. Другие семена уносятся в глубь лесотундры. Возможно, что некоторые крылатые семена уносятся и к подножию хребта, а затем к гребню и оттуда попадают в тундру, но едва ли таких семян будет много..

Если перенос их совершается по долинам рек, то им дополнительно преграждают дорогу заросли кустарников (весьма обильные в поймах рек) и незанесенное снегом высокотравье (вейники). Значит, занос в тундру многих семян маловероятен. Слишком большие препятствия им надо преодолеть на своем пути, прежде чем попасть в тундру, где они к тому же могут быть унесены в море реками, ручьями и весенними потоками.

Но даже какая-нибудь часть доброкачественных древесных семян, оказавшись в тундре, не останется неприкосновенной. Она-может стать достоянием птиц, насекомых и иных представителей фауны. Большое препятствие для прорастания древесных семян в тундре — моховой (и лишайниковый) покров, устилающий землю и затрудняющий доступ к почве.

Возможно, что некоторым семенам посчастливилось, и где-нибудь на обнаженном мелкоземе появились весной молодые всходы. Но их выживанию и развитию не поможет, как в лесной зоне, близость материнских групп деревьев, задерживающих снег или ослабляющих силу ветра. В тундре о такой защите лесом своего молодого поколения говорить не приходится, и на единичные всходы губительно влияют весенние заморозки. Если всходы не убиты заморозками, их росту помешает заболачивание, весьма обычное для тундры с ее переувлажненными грунтами.

И все же древесный росток, страдающий от недостатка тепла, минеральной пищи и прочего, получая в избытке свет, может приноровиться к невзгодам и случайно уцелеть. Но тогда на него обрушиваются другие беды: то от четвероногих обитателей тундры, то от человека, задумавшего разжечь костер.

Одна из главных причин безлесья тундры, помимо неблагоприятных условий существования, — недостаток всхожих семян для естественного возобновления деревьев, затрудненность прорастания семян и развития молодых всходов.

Эти размышления невольно привязывали нас к переднему краю лесов. Но пришла пора расставания.

Я прошел вдоль неровной лесной кромки. Никаких следов борьбы леса с тундрой здесь по всем видимым признакам не замечалось: ни криволесья, ни сухостоя, ни сбежистости стволов, ни суховершинности.

Лиственница неплохо росла и плодоносила. Лес прекращался сразу, без каких-либо постепенных переходов. О его угнетении и чахлости не могло быть и речи. Правда, высота деревьев на самой границе с тундрой не превышала пяти-шести метров.

В своем продвижении на север лиственница, как мы видели раньше, опередила своего брата — кедровника: тот уже отстал, как бы предоставив своей сестре полную самостоятельность в образовании крайней северной лесной границы.

Да и на высотном пределе своего продвиження, как это мы видели в горах у долины Виринейвеем и в других местах, лиственница внедрялась даже в несвойственный ей альпийский пояс горной тундры. Разве эта особенность не свидетельствовала об исключительной устойчивости дерева? Его здоровый вид, а также поведение в различных местах обитания служили верным признаком того, что лиственнице жилось здесь неплохо.

Если естественные условия существования деревьев тут благоприятны, то напрашивается вывод о необходимости вмешательства человека в природные взаимоотношения леса И тундры. Но человек должен выступать здесь непременно как созидатель леса, а не его противник.

Полвека назад кочевники, перегоняя свои оленьи стада, вырубали; деревья даже на этом крайнем северном пределе естественного их расселения. Сам человек оттеснял к югу лесную границу, выступая как союзник тундры против леса.

В отличие от своих предшественников современный человек может отодвинуть здесь границу леса в обратном направлении, то есть с юга на север. Разве нельзя провести облесение породами, приспособленными к климатическим и иным невзгодам Крайнего Севера, — такими, как даурская лиственница и кедровник на водоразделах и чозенией с душистым тополем в долинах тундровых рек?

Перед отправлением в путь мы еще раз взглянули на край леса, на цветущую альпийскую толокнянку, на дриаду, лаготис и другие местные виды. Сильно пахло багульником. Коравги утверждает, что местное население знает толк в лечебных свойствах этого растения, и настой его пьют от кашля и болезни горла.

Невесть откуда прилетевший ворон сел на ветку отдельно стоявшей лиственницы. На фоне нежной зелени дерева крупная птица выделялась своей однообразно черной окраской оперения. Впрочем, приглядевшись в бинокль, нетрудно заметить, что чернота имеет оттенки: фиолетовый на голове, шее и крыльях и синеватый — на нижней стороне тела. Только ноги и клюв безукоризненно черного цвета.

Сидя на ветке, ворон словно разговаривал сам с собой: в его голосе различалось семь своеобразных «колен». Увидев нас, он молча взлетел и вскоре скрылся за тундровым холмом.

Коравги заметил, что ворон как чисто лесная птица в тундре встречается редко.

В истоках реки круто поднималась высокая стена гор, словно огромная, поставленная на ребро ладонь руки с полусогнутыми пальцами. В «ладони» когда-то вмещался древний ледник, сползавший в долину. Очертания поверхности стен и днища естественной выемки еще не утратили своей свежести, и, казалось, былые ледниковые скопления существовали здесь совсем недавно.

Перед нами возвышался поистине оригинальный памятник природы. Сохранность следов оледенения в этом крае не везде одинакова и зависит от устойчивости горных пород против выветривания.

Северная природа как бы раскрывала перед нами страницы летописи своей жизни (вместилище древнего ледника, корытообразные долины, обточенные ледниками бараньи лбы, курчавые скалы и пр.), а мы с неослабным вниманием перелистывали эти страницы, вникая в их глубокий смысл.

По гребню хребта росла приземистая соссюрея. Ее корзинки розово-фиолетовых цветков оказались плотно сомкнутыми в верхушечный головчатый щиток, а сильно опушенные цветоносы были одеты густой серой паутиной, подоплека темно-зеленых листьев белела тонким войлоком.

Растение подготовилось к встрече с нередкими в горах возвратными похолоданиями.

Северный предел лесов в долине реки Лельвеургин, (Лельвергыргын) находился в двадцати километрах ниже ее истоков. По сравнению с Омолоном, Анюями и иными таежными реками, тут, как и в долинах других лесотундровых рек, изменился не только внешний облик поймы, но и состав растительности — она стала более низкорослой. Вовсе не встречались чозения и русская ива, тополь и береза Каяндера — их сменили карликовая тощая березка, ива сизая и другие приземистые тальники. Вместо строевых лиственничников здесь остались редколесья, покинувшие пойму и переместившиеся на верхушку склона коренного берега реки. Такие полоски лесов, проникающие по долинам рек на север, — и образуют лесотундру. На междуречьях она, как мы видели ранее, уже не существовала, полностью уступив свое место горной тундре.

Впрочем, в этом надо было окончательно убедиться. Мы оставили Егора с оленями на привале и вдвоем с. Коравги двинулись к югу. Нам хотелось дойти до рубежа, где лес выходит из долины на водораздел, и мы увидели его и поработали в этом месте.

Перед нами раскинулись редкостойные леса из даурской лиственницы, образующие светлую северную тайгу паркового типа. Невысокие (до семи-восьми метров) деревья, удаленные один от другого на двадцать-тридцать шагов, почти не закрывали своими кронами напочвенного ковра, из мхов. Со мхами дружно уживались лишайники: обильные цетрарии (кукушечья, снежная, Ричардсона), а местами клядония клювовидная, пепельник и дактилина.

Встречалась клядония клювовидная

Здесь столпились кустарнички и мелкие кустарники: вечнозеленая луазелеурия, кассиопёя, альпийская толокнянка и простертый багульник, дриада и вороника, тощая березка и приземистый сибирский можжевельник. Плотно прижалась к земле сетчатая ива. Ее многоцветковые сережки на длинных ножках уже подсыхали, а темно-зеленые листья с резко вдавленной сетью жилок, напоминавших морщины, снизу оказались пепельно-белыми, хотя выпуклая сеть нервов чуть розовела.

Кое-где встречались и травы. Среди них выделялись красные грушанки, ястребинколистная камнеломка с красноватыми цветками и голостебельная паррия с ее прикорневыми листьями. Привлекали внимание трехкрылоплодный горец — своими красноватыми стеблями и узкометельчатым соцветием и прилистниковая лапчатка— желтыми цветками на длинных и тонких цветоножках. И горец, и лапчатка относятся к эндемикам, ограниченным в своем распространении небольшой областью.

Верхним пределом расселения лиственничной тайги здесь, как и на водоразделе рек Виринейвеем и Ленлувеем, оказались кедровниковые лиственничники. Правда, кусты кедрового стланика так и не дотянулись до переднего края этих водораздельных лесов. Они виднелись на соседних, более южных сопках.

Отдельные деревья вклинивались даже в альпийский пояс горной тундры. И тут ярко проявлялась выносливость даурской лиственницы, самого северного дерева на нашей планете, проникающей на Таймырском полуострове до 72°30′ северной широты.

Местами лежали каменные глыбы, покрытые листовидной, зазубренной по краям гирофорой. Ее серовато-черные, чуть припудренные сверху беловатым налетом слоевища снизу светлели и имели едва заметный розоватый оттенок.

Свыше двух суток, почти не смыкая глаз, затратили мы на этот поход. Окончательно выяснилось, что лесотундра представлена лишь долинными редколесьями, которые как бы осаждаются безлесной тундрой и болотами.

Нас задержало одно из водораздельных болот. Оно выделялось своей выпуклой серединой из сфагновых мхов. Словно огромный шлем, возвышалась над уровнем окрестных низин белесоватая с розоватым оттенком выпуклина. Мхи эти не любят минеральных солей и, потеряв связь с почвой и грунтовыми водами, нарастают в середине быстрее, чем по краям, пользуясь только дождевой и иной атмосферной влагой. За свою центральную выпуклину такое болото по справедливости оправдывает название верхового.

О минеральном, особенно азотном, голодании живущих на этом болоте растений могла бы свидетельствовать насекомоядная росянка. Правда, она, как и всякое зеленое растение, извлекает основное питание из воздуха при содействии солнечного луча (фотосинтез). Насекомые, за которыми росянка охотится, служат ей дополнительной подкормкой. Ее небольшие листья усажены липкими волосками с красной головкой. Волоски выделяют прозрачную жидкость, капли которой блестят на солнце, подобно росе.

Комар (или иное насекомое), привлеченный ее росой, садится на лист и прилипает. В этот момент усиливается движение листовой пластинки и волосков-железок, которые сгибаются в сторону комара. Быстрее выделяется сок, обладающий пищеварительными свойствами. Почти все насекомое как бы переваривается и усваивается растением. Примерно через сутки лист и волоски расправляются, и растение готово к новой внекорневой подкормке.

На сфагновом покрове мхов уживаются немногие растения. У них в отличие от других выработалась в течение длительного времени способность не отставать от нарастающей поверхности сфагнума и непрестанно следовать за ней. Тем самым они избегают опасности быть погребенными во мху. Корневища травянистых растений таких болот располагаются почти вертикально и дают прирост, обеспечивающий жизнь растения на поверхности сфагнума.

Росянка образует ежегодно новый вертикальный побег корневища. Побег дорастает до поднятого за год сфагнового ковра и развивает на его поверхности новую розетку листьев. На таком корневище видны (как своеобразные этажи) отмершие розетки листьев. Измерив расстояние между розетками, можно определить величину годичного прироста сфагнума.

По окраине болота росла Кассандра (болотный вереск) с белыми колокольчатыми цветками. Она уже отцвела, так же как и андромеда (или подбел) с поникающими розовыми цветками. Коравги собрал зеленые с беловатой подкладкой листья андромеды: в настое они хорошо помогают ему от ломоты в костях — средство, давно проверенное местными жителями.

Наше сфагновое болото не настолько обширно, как те, которые встречались на пути, начиная с Пантелеихи. Чем дальше к северу, тем такие болота попадались реже, а в тундре, как потом выяснилось, они окончательно сменились низинными болотами.

Подойдя к палатке, установленной Егором в наше отсутствие, мы нашли все наше хозяйство с оленями в полном порядке. Сразу же я занялся разборкой собранных во время похода растений. К моему удивлению, Коравги тоже взял с собой «гербарий»: он вытащил пучок сфагнового мха и сказал, что это драгоценное старинное средство для заживления гнойных ран и нарывов.

Охотнику приходилось на себе испытывать целебное свойство этого мха. Сфагновые подушечки легко прилегают к любым частям тела, равномерно впитывают гной всей поверхностью повязки и удерживают его, способствуя сухости, чистоте и заживанию раны.

После короткого отдыха мы двинулись далее на восток.

На южном склоне горного отрога, близ скалистого выступа, цвела мохнатая, как бы одетая в шубу, новосиверсия (из семейства розоцветных). Она принадлежит к арктическим растениям, обладающим способностью зацветать рано, когда вокруг еще лежит сплошной снег и бывают заморозки. Отсюда, по-видимому, и ее видовое название — ледяная. Глядя на ее золотистые цветки, казалось неправдоподобным, что взрастила их такая скудная, щебнистая почва.

Рано зацвела новосиверсия ледяная

Выкапывая для гербария подземный стебель (корневище), я обнаружил оставшиеся на нем ромбовидные углубления — следы когда-то прикрепленных к нему листьев. По этим следам и по остаткам отмерших листьев можно определить возраст растения, разделив количество ромбовидных пометок на среднее количество листьев, образующихся на растении в одно лето.

Невдалеке в расщелине приютилась барбарисолистная ива — невысокий кустарничек с полуподземным стеблем. На щебнистом покате склона заметны были «длани» листьев змееголовника с его фиолетовыми, собранными в кисть цветками.

Между тем погода хмурилась. Со стороны Малого Анюя надвигалась широким фронтом темная туча. Она быстро неслась в нашу сторону в сопровождении отдельных облаков, которые словно стремились ее обогнать. Белесовато-серый передний край тучи как бы клубился.

Вдруг сверкнула молния и ударил гром. Весенний ливень обрушился на нас внезапно. Словно из огромной лейки, он щедро поливал землю, косо хлестал в наши спины, как бы подталкивая в тундру. Горное эхо повторяло и разносило громовые удары. Они раздавались с очень короткими промежутками: не успевали заглохнуть одни раскаты, как уже появлялись новые, сопровождаемые сильными вспышками молнии.

На крайних пределах Заполярья грозы весьма редки, но теперь гроза разыгралась не на шутку. Нам ничего не оставалось, как продолжать путь: укрыться на горном перевале негде. Лишь кое-где возвышались отвесные скалы да завывал ветер. Ливень не ослабевал. Его сильные струи барабанили по нашим покоробившимся, насквозь промокшим брезентовым плащам, а мы продолжали шагать по лужам на север.

На иловатом берегу горного озерка оказались редкие растения оксиграфйсы (из семейства лютиковых) с крупными пурпурными цветками. Если до сих пор они не встречались, то, возможно, и в будущем не попадутся и не войдут в коллекцию. Пришлось остановиться и осторожно выкопать, стараясь не повредить мочковидные пучки-корни.

В горной тундре, между пятнами обнаженной и размытой ливнем почвы, по соседству с карликовой ивой цвели бесстебельная смолевка и лапчатка, паррия и остролодочник, Кассиопея и другие растения.

Рядом с приземистой ивой цвела смолевка бесстебельная

Через хребет, словно дымовая завеса, переползали облака, обложившие со всех сторон сумрачное небо.

На северном склоне хребта рождались новые ручьи и потоки. Вода стремительно стекала вниз, перескакивая через встречные препятствия и низвергаясь с каменных уступов водопадами.