Под свист пуль [litres]

Глава 10

Ночь была лунной и безветренной. Облитые лунным серебром снежные вершины величественно спали на фоне темно-синего неба. Кровавый зубец гор раскалывал всю панораму, лежащую перед заставой, на две половины: верхнюю — мрачновато-одноцветную, с тускло горевшими звездами, и нижнюю — исчерченную извилистыми ребрами скал и местами светло-салатную от спускающихся по склонам полос леса.

Картина была величественной. Настя, вышедшая после дежурства на улицу, залюбовалась ею. До приезда на Кавказ она никогда не видела гор, разве что на картинках. Она родилась и выросла в подмосковной деревушке со старинным названием Горбенко. Ее родной стихией был лес. Она могла бродить по нему часами, собирая грибы и ягоды там, где другие проходили мимо, ничего не замечая. Отца у нее не было; точнее, она его не знала. Соседи же про него со смехом говорили: «Был да сплыл». Мать часто болела, и Насте приходилось помогать ей по хозяйству, а после семилетки пойти работать. Она неплохо готовила и устроилась в столовую пограничного училища сперва посудомойкой, а потом и поварихой.

Тут-то она и повстречала свою судьбу — Гришуню Найденыша. В конце первого курса он сделал ей официальное предложение. Они решили, что как только он закончит учебу, сыграют свадьбу. Но этого срока не выдержали. На последнем курсе стали мужем и женой с благословления матери и замполита Гришуниной роты. По его же совету она пошла на курсы радистов при училище, чтобы быть и на заставе мужу полезной, да и определенный доход в семейный бюджет пополнить. Постепенно Настя так увлеклась радиоделом, что стала первоклассным специалистом, и ей присвоил звание сержанта.

Постояв минут двадцать и полюбовавшись открывавшейся ей панорамой звезд, Настя неторопливо двинулась к землянке, где они жили с Гришуней. Оборудована она была добротно и по их вкусу. Внутри Настя сама все сделала: настелила доски вроде полов, покрыла их старенькими ковриками, добыла атласное покрывало на койку и бархатную скатерть на стол. Жилище приобрело вполне комфортабельный вид.

Настя знала, что за глаза ее, толстушку, зовут «пуговицей», но не обижалась. Когда случайно слышала свое прозвище, смеялась вместе с тем, кто так ее называл, неизменно добавляя: «Назови хоть горшком, только в печь не ставь».

Небо над горизонтом чуть посветлело, и с вершин пополз предутренний туман. Начиналось самое отвратительное для пограничников время. Видимость в этот период быстро и основательно портилась, а чуть позже могла и совсем исчезнуть. Ведь застава стоит более чем в двух тысячах метров над уровнем моря, ее запросто накрывают такие плотные облака, что в двух-трех метрах уже ничего не разглядишь. Настя не любила этих ужасных мутно-молочных туманов. Дело в том, что ими умело пользовались боевики, проскальзывая по тайным, только им известным тропам через границу, и Гришуня всегда нервничал, когда наступали такие моменты. В таких случаях он непременно сам выходил на проверку нарядов, высылал дополнительные поисковые группы. На заставе его трудно было поймать.

В землянке было чисто и уютно. Над кроватью висел коврик с лебедями — наследство матери, которую они похоронили полгода назад. Гришуня очень переживал ее смерть. С горечью говорил: «Был у нас вместо четырех хоть один родитель, а теперь и его нет».

Настя согрела и выпила чаю и начала уже было раздеваться, чтобы опять лечь спать, как вдруг где-то далеко в горах бухнул выстрел. Явно из американской винтовки повышенного калибра. За годы жизни на границе Настя научилась по звуку определять тип оружия. Сердце ее дрогнуло. Выстрел означал одно: что-то случилось! И как бы подтверждая ее опасения, протарахтела короткая автоматная очередь. Теперь уж сомнений не оставалось: произошло что-то серьезное. Надо было бежать на заставу и занимать свое место по боевому расписанию.

Она быстро оделась и выбежала из землянки. Туман стоял по-прежнему плотной стеной. Некоторое время было тихо. Настя успела добежать до заставы, и тут тишину гор снова вспороли выстрелы, теперь уже явно ближе.

На заставе царила суматоха. Заспанные солдаты, на бегу застегивая обмундирование, разбирали автоматы и гранаты из оружейной комнаты и выбегали на улицу строиться. Всем командовал старшина — низенький юркий прапорщик с суровым, изрядно поклеванным оспинами лицом и зычным голосом. Капитана Найденыша, как всегда в это время, на заставе не было: проверял посты. Его заместитель еще догуливал отпуск.

— Старшина! — крикнула Настя прапорщику. — Немедленно передайте в комендатуру, что на участке нашей заставы прорываются боевики. Количество их неизвестно. Но пусть шлют подкрепление на всякий случай.

Пулеметчики, таща на руках нелегкое оружие и коробки с лентами патронов, уже бежали на фланги, где у них были заранее оборудованы позиции для стрельбы.

Настя заскочила в радийную комнату и сразу вызвала комендатуру. К аппарату подошел сам майор Гокошвили, разбуженный очевидно выстрелами, далеко разносившимися в горах.

— Слышу, слышу, что у вас делается, — сказал он и, выслушав ее короткий доклад, спросил, где капитан Найденыш. — Услышав ответ, крякнул: — Не вовремя… Подмога придет. Поднял уже резервную заставу. Но до вас быстро не доберешься. Держитесь! Так и передай старшине заставы, раз он там у вас пока за главного. Появится Найденыш, пусть немедленно свяжется со мной. В отряд я сам доложу. Все! Конец связи.

Оставив напарницу и свою единственную сейчас подчиненную у аппарата (вторая была больна), Настя выбежала из помещения заставы. Она надеялась увидеть своего Гришуню, который должен был бы уже вернуться, но на улице никого не было. Только одинокий часовой сидел у входа в окопе. Раз Найденыш не торопится с началом перестрелки вернуться на заставу, значит, случилась беда. Не исключено, что он первым со своей группой вступил в бой с нарушителями. Ей представилось, что Гришуня ранен, лежит в густой траве, истекая кровью. А помощи нет, и ждать ее пока не имеет смысла…

Настя заметалась по узкому двору заставы, не зная, что делать, куда бежать. Выстрелы слышались уже ближе. Причем как слева, где протекал довольно широкий ручей, становившийся в период таяния снегов даже речушкой, так и справа — там проходило узкое ущелье, заросшее высоким кустарником. Получалось, что нарушители шли по двум направлениям, беря заставу в клещи. Они конечно же хорошо знали ее расположение

«Сколько же их, проклятых?» — лихорадочно подумала Настя. Судя по участившимся выстрелам, через границу рвались не три-пять человек, а намного больше. Не исключено было, что они хотели уничтожить заставу, чтобы преподать пограничникам хороший урок.

Туман слегка поредел. Теперь он густо клубился лишь в низинах, постепенно сползая с гор, обнажая изломы скал по склонам, напоминающим густую сеть глубоких морщин на лице старого человека. Лишь там, где были островки «зеленки», белесая муть еще задерживалась и казалась плотным с изумрудным оттенком лоскутным покрывалом.

«Где же Найденыш?» — в который раз спросила у себя Настя. С появлением мужа, думалось ей, обстановка сразу изменится. Он быстро организует людей, возьмет заставу под свой жестокий контроль и даст сокрушительный отпор бандитам.

Но минуты шли, тянулись, слагались в часы, а капитана все не было. Только справа, куда он, очевидно, ушел со своей группой, бой разгорался все сильнее. К автоматным очередям присоединились разрывы гранат, легко различимые по коротким глухим хлопкам.

Уже давно открыли огонь и автоматчики, засевшие в траншее по периметру заставы. Басовито заговорили крупнокалиберные пулеметы на флангах. Они били короткими злыми очередями. Их боевики (Настя знала это) боялись больше всего. Пули таких мощных «станкачей» пробивали даже легкую броню.

Почти рассвело. Четко прорисовался контур гор. Небо над вершинами на востоке приобрело голубовато-ядовитый с желтизной отсвет. Снежные шапки хребта становились контрастнее, оттеняя непроглядную пока глубину ущелий.

Внезапно за спиной у Насти раздался оглушительный хлопок, и ее чуть не сбило с ног. Она даже не сразу поняла, что ее достала взрывная волна разорвавшейся неподалеку мины. Рвани она чуть поближе — и все: сержанту Найденышу крепко досталось бы на орехи.

— Ступайте в мой окоп! — крикнул ей часовой от входа в казарму. — Они, бисовы души, с минометов палить зачали.

Украинский выговор, лихие запорожские усы, чуб, клочком смоляных волос вырывавшийся из-под каски, темные, словно надутые, щеки, выдавали его национальность.

Разорвалась еще одна мина неподалеку, потом еще две. Насте ничего не оставалось делать, как прыгнуть к солдату в окоп, который благодаря своей ширине свободно вместил обоих. Не сделай она этого, ее и вправду могло зацепить осколками или контузить взрывной волной.

— Дюже крепко они за нас взялись, товарищ сержант, — сказал солдат, укоризненно качая головой. В его черных глазах стоял не страх, а скорее растерянность. Видно, впервые попал в такую переделку. — Неужели сюды полезут, козьи морды? — после паузы добавил он уже осипшим голосом.

«По всему похоже, что да, — подумала Настя, — иначе бы не вели по заставе такой огонь». Тревога не покидала ее, по-прежнему больше из-за Гришуни.

Обстрел продолжался, хотя и с меньшей интенсивностью, но довольно активно. Одна мина рванула возле самой казармы: со звоном посыпались оконные стекла. Наши тоже отвечали довольно сильным огнем. Но зря не палили: очереди были короткими и экономными. Видимо, солдаты берегли патроны, а возможно хотели подпустить врага поближе, чтобы бить наверняка.

Внезапно один из расположенных слева крупнокалиберных пулеметов замолчал. Настя подумала, что ребята решили сделать паузу, однако прошло пять минут, десять, а огневая точка молчала. Очевидно, там некому было стрелять. И левый фланг, таким образом, оказался обнаженным.

Настя быстро поняла это и громко воскликнула, показывая влево:

— Что-то там наверняка произошло!

— Мабуть, их миной накрыло, — пробормотал часовой, — все может статься!

— Но как же теперь? — еще больше заволновалась Настя. — С того края бандиты могут жимануть. Прикрытия нет!

— А что поделаешь? — уныло заметил солдат. — Я же свой пост бросить не имею права. Да и с пулеметом не очень. Должность у мене — стрелок. Э-эй! Куда ты?

— Куда же вы, товарищ сержант? Дюже опасно! — донеслось до Насти запоздалое предупреждение. Она бежала наискосок по территории заставы прямо к огневой точке. Раза два или три мимо уха свистнули пули, но она не обратила на них внимания. Все ее мысли были там, у пулемета.

Картина, открывшаяся перед Настей, была не из веселых. В окоп, где располагались пулеметчики, пробив легкое перекрытие, ударила мина. Первый номер лежал, скрючившись, справа от оружия, зажимая живот руками. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Второй и вовсе неподвижно привалился к стенке окопа. Глаза его неподвижно смотрели на горы, но уже ничего не видели. Он был явно мертв.

Раздвинув тела, Настя посмотрела в амбразуру. Увидела, что боевики торопятся подползти к трещине, опоясывающей заставу, где засели пограничники.

«Обнаглели, гады!» — подумала она взволнованно. Злость придала ей силы. Лихорадочно проверив пулемет и обрадованно отметив, что все в порядке, Настя придвинулась поближе к коробке с патронами и вставила ленту в затвор. Еще на курсах радистов она училась стрелять из всех видов оружия, да и потом иногда с Гришуней тренировалась на стрельбище. Ее била легкая дрожь.

«Возьми себя в руки, — сказала она себе, — не трусь. Делай спокойно все, как учил Гришуня. И главное — не спеши. Помни, как муж говорил: лучше меньше дай очередь, но поточнее».

Поймав цель в прорезь прицела, Настя навалилась на пулемет всем телом. Когда нажала на спуск, ее затрясло, забило, как в лихорадке. И тут же она увидела, как один из боевиков с желтой повязкой на лбу, явно какой-нибудь наемник из мусульман, подпрыгнув, уткнулся мордой в землю.

«Есть один! — отметила обрадованно. — Давай, Анастасия, бей их, сволочей!

Боевики явно растерялись, видно, никак не думали, что уничтоженная огневая точка вновь оживет.

— Ага! Получили, проклятые! — прошептала Настя, выпуская одну очередь за другой. Стрелять старалась экономно. Лишь уловив какую-либо цель на мушку, нажимала на спуск. В белый свет, как в копеечку, не палила. Но всякий раз, когда ее пулемет начинал стучать и дергаться туда-сюда, Настю обдавало жаром.

Вокруг нее усиленно щелкали пули. Недалеко хлопнулась одна мина, потом другая. Видно, кому-то очень хотелось нащупать меткого пулеметчика.

Сколько это продолжалось, она не помнила. Счет времени был потерян. Но патронов в коробке оставалось все меньше. И она с ужасом вдруг подумала: а что будет, если они кончатся? Боевики не станут смотреть, что она женщина!

Сзади послышался шум, вернее, топот многих ног, а потом удивленное восклицание:

— Никак Пуговица? Вот кто тут, понимаешь, атаку басурманов отбивает!

Она обернулась и чуть не заплакала. Позади с несколькими пограничниками не их заставы стоял майор Гокошвили.

— Вы? — прошептала она. — Вы все-таки пришли?

Все плыло у нее перед глазами. Она уже не слышала, как комендант приказал сменить сержанта у пулемета двум солдатам. Не видела они и как поднялась в контратаку густая цепь пограничников, пришедших на помощь. В небе закружились краснозвездные вертолеты. Снизу со своих огневых позиций у ворот комендатуры ударили пушки. Дальности у них хватало.

Через полчаса все было кончено. Боевики бежали, бросая оружие и даже раненых, что было не в их обычае. Но тут было не до церемоний. Дай бог унести ноги.

После боя помимо мин, автоматов и пулеметов пограничники нашли в лесу десять трупов и троих перевязанных окровавленными бинтами живых бандитов, брошенных вместе с импровизированными носилками.

Как и предполагала Настя, капитан Найденыш со своей группой сражался на правом фланге заставы, в ущелье. Заняв оборону, он с солдатами отбил несколько нахрапистых наскоков боевиков., жаждавших во что бы то ни стало прорваться в Чечню. Хорошим укрытием для пограничников послужили окопы, отрытые здесь по приказу Даймагулова. Найденыш еще ворчал про себя, получая такое указание, зряшная, мол, затея, кому они могут тут понадобиться? А людей и так не хватает: работы на заставе выше головы…. Но теперь он был благодарен инженеру, дивясь его предусмотрительности. Если бы не укрытия, они, пожалуй, могли и не сдержать напора бандитов, во всяком случае, наверняка понесли бы большие потери. А так в группе из десяти человек оказались четыре раненых и лишь один из них тяжело. Самого Найденыша пуля чиркнула по плечу, вспоров кожу. Ему, конечно, перевязали рану, чтобы остановить кровь, но сам он считал ее царапиной.

К обеду на заставу прибыли Агейченков и Вощагин. Вместе с Гокошвили и Найденышем они осмотрели поле боя. Командир спустился даже в ущелье, прошел вдоль линии окопов. Зам, поднявшись наверх, обошел траншею по периметру заставы и долго стоял у развороченного пулеметного гнезда, где погибли два пограничника и их заменила жена начальника заставы. Гокошвили подробно рассказал ему, как все происходило.

— Составьте подробный список всех, кто отличился, — сказал Агейченков коменданту. — Будем представлять их к правительственным наградам. Сержанта Найденыша не забудьте. Геройски вела себя женщина.

— Так, может, к Герою России и представим? — воскликнул Гокошвили.

— Это будет решать начальство, а не мы, — усмехнулся командир.

— Но писать-то представления все равно нас заставят, — не унимался комендант.

— Ладно. Там видно будет. Вот командующий скоро прилетит. Доложим ему все подробно. Он и распорядится, что и как сделать, дорогой Арсен Зурабович.

Вощагин сразу же занялся ранеными боевиками. Один, правда, был без сознания, и его сразу же передали в руки госпитальных врачей, приехавших на своей машине со спецоборудованием вслед за начальством. Второй пленный отказался отвечать на какие-либо вопросы. Он угрюмо молчал, глядя на подполковника исподлобья ненавидящими глазами. Но он был явно не чеченец. Смахивал на араба.

Зато третий оказался более разговорчивым. На вид ему было лет двадцать, и он заявил, что является жителем Грозного. Ранен был в ногу, идти не смог. Тамара Федоровна сменила ему грязную повязку. Сделала обезболивающий укол и сказала: «Плясать будешь».

Парень повеселел и охотно рассказал, как попал в банду Гелаева. Приехал недавно в горную Ичкерию к родственникам. А тут боевики. Ты, мол, здоровый, сильный мужик, а не хочешь становиться под знамена ислама и вести священную войну — газават. Какой же ты мусульманин? И знаешь, как мы с такими поступаем? Пришлось согласиться. А то еще бы и расстреляли.

— И ты. конечно, испугался? — насмешливо спросил Вощагин. — Добровольно не пошел бы, да?

— Ага, — закивал головой чеченец. — Клянусь Аллахом, не согласился бы.

— А что? Все так могло и быть, — заметила Тамара Федоровна, собирая бинты и инструменты в свой медицинский чемоданчик.

— И вы верите ему? — усмехнулся Вощагин.

— Но загоняют же людей в банды силой оружия. Есть такие факты, Борис Сергеевич. Не можете вы этого отрицать.

— Есть — не спорю. Но тут не тот случай, Тамара Федоровна. — Вощагин повернулся к пленному и приказал: — А ну, снимай свой лапсердак и рубаху!

Он заставил парня обнажиться до пояса и показал врачу натертый рубец на правом плече чеченца.

— Знаете, отчего это бывает? Парень долго носил автомат на плече. Нет-нет в банде он давненько. Пусть мне байки не рассказывает. Никто его не вербовал под страхом смерти, сам пошел свой газават исполнять. Ведь они, по крайней мере большинство, и делать-то ничего не умеют. Нигде не работают. Разбоем промышляют, денежки за это получая.

Он снова повернулся к парню.

— Так ты говоришь в Грозном жил. А где работал? Чем питался.

Чеченец отвел глаза и тихо проговорил:

— Мешки таскал. На базар ходил и таскал.

— Каждый день?

— Ну, не каждый, — сморщился пленный. — Часто, один-второй день в неделю.

— Вот видите, Тамара Федоровна, какая картина выстраивается. За пару рабочих дней, даже таская грузы по десять часов, не то что семью, самого себя не прокормишь. Бандит он самый настоящий.

— Неправда ваша… — запротестовал чеченец.

— Ах, неправда? — возмутился Вощагин. — Тогда вот что я тебе скажу, мирный грузчик. Отправим-ка мы тебя в чеченский ОМОН. Там ваши служат. Быстренько что к чему разберутся.

— Не надо чеченский ОМОН! — со страхом воскликнул парень. — Совсем не надо! Я лучше все говорить буду…

— Чего это он так испугался? — спросила Тамара Федоровна, собираясь покинуть комнату допроса. Делать ей здесь было больше нечего.

— Так свои, что у нас служат, могут так бока намять, — усмехнулся разведчик. — Хотя и наши в лагерях фильтрации тоже не особенно церемонятся. Но теперь он мне все выложит. Разговор пойдет серьезный. И вы уж извините, Тамара Федоровна.

— Поняла вас, Борис Сергеевич, убегаю.

Она тихонько прикрыла за собой дверь. А Вощагин придвинул стул к топчанчику, на котором лежал пленный, сел на него верхом, как любил садиться командир, и строго сказал:

— Ну что, начнем! Только без дураков. Все твои сведения я перепроверю по другим источникам. И если соврешь…

Он выразительно поглядел на чеченца. Тот покорно закивал:

— Нет-нет, моя врать не будет!

Парень явно боялся попасть в руки своих. За ним, видимо, имелись какие-то грешки, и немалые. А чеченские омоновцы, и это он прекрасно знал, за такие вещи на расправу круты.

Позже Вощагин перепроверил сообщенные пленным сведения по иным каналам и установил, что тот не врал. Конечно, он рядовой банды, не знал, да и не мог знать всех тонкостей предстоящей операции, задуманной, не исключено, самим Гелаевым. Но в общих чертах картина им была нарисована довольно верно.

Банда, напавшая на заставу, состояла из ста пятидесяти человек. Получив хорошее оружие, снаряжение и деньги — по пять тысяч «зеленых» на нос, они, покурив анаши для храбрости, вышли на дело. Задача их состояла в том, чтобы внезапным налетом захватить заставу капитана Найденыша и, уничтожив пограничников, дать второй подготовленной заранее группе беспрепятственно пройти здесь в Чечню.

Когда Вощагин доложил о результатах допроса Агейченкову, тот сказал:

— Судя по ходу боя, все сходится. — И усмехнувшись добавил: — Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…