Под свист пуль [litres]

Глава 12

На горы медленно, но верно наступала осень. Заметно пожелтела и малость скукожилась «зеленка», словно ее немного поджарили. Под ногами захрустели опадающие с деревьев желто-коричневые листья. Набухли и осторожно поползли вниз белоснежные шапки далеких гор. Все чаще начал гонять, как в аэродинамической трубе, ветродуй по Аргунскому ущелью. Но еще хуже был мелкий, словно просеянный сквозь сито, холодно-мглистый дождь, сыпавшийся с неба и крутящийся бешеными потоками воздуха над землей. Хорошей летной погоды можно было ждать теперь в Тусхорое лишь иногда. Борты приходили в отряд все реже и реже: везли недостающие продукты, технику, пополнение — необходимое пограничникам для долгой и лютой зимы, когда воздушное сообщение порой прерывается неделями.

В один из редких теперь уже погожих деньков большая грузовая вертушка доставила в отряд вместе с тушенкой и боеприпасами едва ли не последнюю большую партию отпускников. Некоторые возвращались немного пораньше, зная, что на службу будет скоро не так просто и быстро попасть.

Неподалеку от вертолетной площадки было ровное местечко. Здесь Вощагин в тот день готовил свое войско (так он окрестил тщательно подобранную лично им группу разведчиков) к очередному слепому рейду. Они стали проводиться значительно чаще и давали в общем-то положительный результат. Немало мелких банд было уничтожено или рассеяно этой десантно-штурмовой подвижной группой, специально подготовленной Вощагиным. Аналогичные поиски ДШМК практиковались уже и в других отрядах. Так что с легкой руки полковника Агейченкова дело пошло, и неплохо.

Еще раз проверив экипировку группы, начальник разведки заставил солдат попрыгать. Ничто ни у кого не гремело и не звенело. Вощагин остался доволен. Добился он своего. Бесшумность передвижения — первое условие поиска. А вот содержание «сидоров», как называют свои вещмешки солдаты, ему не понравилось. В них продовольствия было больше, чем боеприпасов. Конечно, жрать надо каждый день, объяснял он бойцам, и сколько они пробудут в горах, одному богу известно. Но тушенкой и макаронами не будешь отстреливаться от врага. Кто знает, какой бой, да и сколько их придется выдержать пограничникам на их длинном пути.

Борис Сергеевич так и сказал солдатам:

— Пояски еще можно затянуть в случае нужды, а вот атаку хорошо вооруженных бандитов не отобьешь. Так что запасенное продовольствие придется ополовинить, а освободившееся в рюкзаках место отдать взрывчатке.

В это время приземлился вертолет, и как только прекратились вращаться его лопасти, открылся люк, выскользнула лестничка, и из машины начали выходить пары вернувшихся с родины отпускников. Они шли в обнимку. Смеясь и переговариваясь. Их было не так много. Женщин, постоянно живших в отряде, можно было по пальцам сосчитать, но эта когорта являлась самой надежной. Почти все они начали носить погоны пограничников и были женами офицеров и прапорщиков, служивших здесь, на одном из самых опасных участков российской границы.

Глядя на их оживленные, порозовевшие на свежем ветре лица, Вощагин невольно позавидовал своим товарищам, имевших надежных подруг. По-хорошему, конечно! Счастливые они все-таки мужики! Всегда вместе со своими боевыми подругами. Делят радости и невзгоды. Вдвоем любые трудности легче переносятся. Солдату-то что? Отслужил свои восемь — двенадцать месяцев (больше редко в горячих точках находятся, разве что контрактники) — и по домам. Можно как-то выстоять. Постоянно же вертеться в этом кипевшем котле, жить в ритме взрыва — тяжело. Видеть одни и те же лица, горы, технику; постоянно выполнять опостылевшую порой работу — все это офицеру и прапорщику надо вытерпеть, не сломаться. Приходишь к себе в землянку, — и ты один, как перст божий, — хоть волком вой!

Из люка вертолета высунулась угловатая, с твердо очерченными чертами, до боли знакомая физиономия. Ее нельзя было не узнать. Рундуков, не пользуясь лестничкой, спрыгнул на землю и, повернувшись, протянул кому-то руку. Вощагин не поверил своим глазам. Из «вертушки» выглянуло очаровательное курносое существо. Большие светлые глазищи оглядели окрестности с тревожным любопытством. Приняв галантно предложенную комиссаром длань, она легко, белочка, сбежала по лесенке.

Став рядом с Рундуковым, молодая женщина оказалась ему чуть выше плеча. Да и по объему эта пигалица была в два раза тоньше могучего замповоса.

«Кто такая?» — с недоумением подумал Вощагин, зная, что Рудаков был заядлым холостяком и всячески это пропагандировал. «Пограничник не должен жениться, пока он служит у черта на куличках», — часто повторял он. Неужели все-таки нарушил свой обет? Не может быть, да и больно уж юное существо стояло рядом с ним.

Но потому, как комиссар по-хозяйски положил руку на плечи спутнице, а встретившись глазами, они понимающе улыбнулись друг другу, разведчик понял, что он ошибся. Так общаться между собой, нежно переглядываясь, могли только очень близкие люди.

«Неужели женился? — ахнул про себя Вощагин. — Ай да комиссар! И какую прелестную цыпочку выбрал!»

Оставив за себя зама и приказав продолжать тренировки, разведчик заторопился к Рундукову. Тому уже передали из вертолета два пузатых чемодана, очевидно, набитые семейным скарбом. Он подхватил их, как пушинки. Подскочив сзади, Вощагин отобрал один из них.

— Надорваться можно! — засмеялся.

«Комиссар» резко обернулся.

— Ах, это ты! — облегченно сказал он. — Привет!

Они обнялись.

— Знакомься, Борис Сергеевич, это моя жена Лена, — представил супругу Рундуков.

Вощагин бережно взял в руки маленькую теплую ладошку и чувством сказал:

— Приветствую вас сердечно, Леночка, на нашей суровой земле! Пусть она будет благосклонна к вам и станет родным домом! Мы постараемся это сделать. Хотя условия жизни в горах, сами понимаете…

— С милым рай и в шалаше, — хохотнул Рундуков. — Я моей суженой уже объяснил, что жизнь у нас не сахар. Отговаривал даже ехать сюда. А она ни в какую. Куда ты, туда и я, заявила, раз мы теперь семья. А ты знаешь, как трудно переубедить что-либо решившую женщину. Она у меня с характером!

Он посмотрел на жену с нежностью и уважением. А Вощагин снова позавидовал. Они пошли вниз — вертолетные площадки располагались на самой высокой части горного плата, где размещались штаб отряда и его специальные подразделения. Каждый из мужчин нес по чемодану. В руках Леночки оставалась только маленькая сумочка. Вощагин, увидев, что она приотстала, тихо спросил:

— И давно вы познакомились?

— Да вот уже три года как мы знаем друг друга. Но поначалу ничего такого не было.

Рундуков говорил тоже негромко. Жена его, занятая рассматриванием окружающих гор, вряд ли их слышала. Она была восхищена величественной картиной дикой природы, представшей перед ней.

— Леночка работает. Виноват. Работала, конечно, — поправился Рундуков. — в железнодорожной столовой, что рядом с нашим домом. Она сразу после ремесленного, выучившись на кондитера, была распределена туда. Ну а я, приезжая домой, частенько у них обедал, готовят там вкусно. А в доме у нас нет женщины. Отец, брат-школьник и второй, такой же холостой горемыка, как и я. Мать умерла давно. Так мы всей компанией иногда в столовку наведывались.

Лена нагнала их, пошла рядом.

— Какая же здесь у вас красотища! — сказала она восхищенно. — Дух захватило.

— Места тут что надо — Швейцария, — подтвердил с усмешкой Вощагин. — Только вот не очень тихая. Тут, знаете ли, летом стреляют. Вы смелая женщина. Сюда не каждый выпускник погранучилища рвется.

— Так я же казачка, — засмеялась она, озорно тряхнув кудрями, рассыпавшимися у нее по плечам широким ярко-рыжим веером. — Мой дед еще в германскую воевал. Отец всю Отечественную прошел. Брат в Афгане был. Что же я от них отставать буду?

Она чем-то напоминала Вощагину Верку-перчика. Той тоже был сват не брат. И ехать она сюда не хотела вовсе не из-за опасности. Просто привыкла к городской жизни. «У вас даже до ветру нельзя по-человечески сходить, — смеялась она, явно поддразнивая его. — А я люблю комфорт. Вот сделай мне его — тогда пожалуйста!»

Разведчик покосился на Рундукова. С виду увалень, а какую красавицу отхватил. Молодец комиссар!

— У Леночки отличная профессия, — сказал Рундуков. — Повара везде нужны. Я уже заму по тылу удочки закидывал. Возьми, сказал, вакансия всегда найдется. Так что быть моей супружнице тоже пограничницей.

— А жить где будете? — поинтересовался Вощагин.

— Пока у меня в палатке перекантуемся. А там видно будет, — беспечно махнул рукой комиссар.

— Э-э… Так дело не пойдет, — воспротивился Вощагин. — Под твоей парусиной только мышей морозить.

— У меня же классная железная печурка посреди стоит, — хмыкнул Рундуков. — Ее растопишь — такой жар идет!

— Ну, ты даешь, Яков Леонидович. От твоей буржуйки толку, как от козла молока. Пока горит — тепло, а нет — через час вместо холодильника можно использовать.

— Как-нибудь приспособимся. Верно, Леночка? — повернулся он к жене.

— Нам к трудностям не привыкать, — поддакнула она мужу. — У нас в ремесленном батареи тоже еле теплились. Зимой в пальто сидели.

— Чего хорошего? — возмутился Вощагин. — Гнать надо было вашего директора за такие дела!

Он окинул одобрительным взглядом понравившуюся ему пару и безапелляционно заявил:

— Вот что, други мои, как говорит наш командир, поселяйтесь-ка вы в моем блиндаже. Он у меня теплый. Уютный, и в нем есть все, что надо.

— А как же ты? — оторопело проговорил Рундуков.

— А я с солдатиками поживу. У них дневальный всю ночь огонек в печурке поддерживает — Ташкент!

— Нет, так дело не пойдет! — буйно запротестовал «комиссар». — Спасибо, конечно, дорогой! Но мы уж сами…

— Перестань! — перебил его Вощагин и, притянув за грудки к себе, зашептал в ухо: — Ты что же это, замповос, хочешь, чтобы хрупкая женщина оправляться на хлипкие доски над ямой с нечистотами бегала? Там же ветер насквозь продувает. Простудиться — раз плюнуть. А у меня, как ты знаешь…

Ему действительно надоело по ночам носиться в общественную уборную над обрывом, и он решил оборудовать свою персональную. Прямо от блиндажа отвел траншейку, выкопал яму, сделал над ней пол с дыркой. А над ней поставил сиденье, приспособив для этого сломанный стул. Сверху, естественно, сделал перекрытие. Подвел электричество, а на случай его отключения даже повесил «летучую мышь» и спички рядом положил.

Честно говоря, оборудуя отхожее место, Вощагин думал о Верке-перчике. Но даже самому себе в этом не признавался.

— Убедил? — спросил он у Рундукова.

Тот посмотрел на него хмурым взглядом, в котором, однако, проскальзывала и благодарность. И поскольку «комиссар» ошеломленно молчал, разведчик воскликнул:

— Ну вот и договорились! Сворачиваем к моему шалашу. И давайте больше не обсуждать сей деликатной проблемы…

Он схватил поставленный на землю чемодан. Взял его поудобнее и быстро зашагал к своему блиндажу. Рундукову с женой ничего не оставалось делать, как молча последовать за ним. Оба сразу поняли, что решение начальника разведки окончательное и обжалованию не подлежит.

— Вот тут и размещайтесь, — сказал Вощагин, когда они по аккуратно вырезанным прямо в земле и лишь слегка укрепленным досками огромным ступеням спустились в блиндаж. — Свое барахлишко я чуть позже заберу.

На грубо сколоченном из плохо отструганных досок негромко пискнул полевой телефон. Разведчик снял трубку. Кому-то он, значит, понадобился. Это хорошо, что хоть кто-то в тебе нуждается.

— Слушаю вас, — сказал он мягко.

— Нет, это я тебя хотел послушать! — рявкнула трубка. По хрипловатому голосу с придыханием Вощагин узнал голос начальника штаба. Звонок начальства, да еще с такими гневными интонациями не предвещал ничего хорошего. — Третий раз звоню, а тебя все нет и нет! — сердито продолжал Ерков. — Где тебя носит?

— Встречал пополнение и груз, товарищ полковник, — ответил разведчик осторожно, но не без легкой иронии. Обычно начштаба разговаривал с ним довольно деликатно и обращался не иначе, как по отчеству. Ни грубости, ни повышенных слов оба никогда не допускали. Значит, случилось что-то, выбившее деликатного Еркова из колеи. — Надо ж было посмотреть, что на сей раз прислали, — добавил он после паузы, как бы оправдываясь. Снабженцы из управления иногда отправляли им такие приборы и снаряжение, что их нужно было сразу чинить. Даже тут сказывалась нехватка средств, отпускаемых погранвойскам.

— Да ты не обижайся, Борис Сергеевич, — почувствовав колючесть его ответа, примирительно сказал начштаба. — Ты мне действительно очень нужен.

— Сейчас буду, Семен Яковлевич, — заверил Вощагин, окончательно утвердившись в мысли, что произошло какое-то довольно неприятное событие, причем не подлежащее широкому разглашению, иначе Ерков по телефону объяснил бы ему, в чем дело. — Одна нога здесь, другая там.

Повернувшись к Рундукову, он показал ему, где лежат хлеб, масло, консервы. Тот было замахал руками — мы-де не голодны, но Вощагин суровым жестом остановил его.

— Ты не хочешь, а слабый пол, — кивнул он на Лену, — подкормить с дороги надо. И потом неудобно. Приехал человек черт те откуда, а ему даже хлеб-соль не предлагают. Пограничники всегда были гостеприимными людьми. Так что корми жену, ешь сам, — хлопнул он «комиссара» по плечу, — а я побежал. Начальство срочно вызывает.

Кабинет Еркова был таким же импровизированным, как и у командира, только чуть поменьше. Зато обстановка в нем была не столь аскетической, как у Агейченкова. Вдоль стены здесь стояли пузатый кожаный диван, малость потертый, полированный широкий стол (тоже чуть пошарпанный) и два широких бархатных кресла неопределенной окраски, а под потолком висел роскошный розовый абажур с бахромой. Все это были трофеи, доставшиеся пограничникам после бегства боевиков из Аргунской долины. С разрешения командира Ерков забрал их себе в «резиденцию», как называли палатку начальника штаба.

Всякий раз, попадая сюда, Вощагин, привыкший к аскетическому образу жизни, чувствовал себя неуютно. Рядом была граница, где постоянно шли стычки с врагом, и окружать себя шикарными вещами, по его мнению, было пижонством. Скромняга Вощагин никогда бы себе этого не позволил, однако он прощал такой ненужный шик Семену Яковлевичу. Тот происходил из дворянской, довольно известной в России династии. Дед его — генерал от инфантерии — геройски сражался еще в Японскую войну, затем в Германскую, будучи одним из заместителей легендарного Брусилова. Одним из первых он перешел на сторону красных и стал у них крупным военспецом, работал одно время даже в Генштабе. В тридцать седьмом, правда, был арестован. Но его миновала трагическая судьба многих сослуживцев, попавших под расстрел. Кто-то из друзей-фронтовиков, занимавший крупный пост в партийной иерархии, вытащил его из Бутырки, за что сам потом поплатился жизнью. Дед же продолжал служить и уже в Отечественную снова стал генералом. Воевал на сей раз вместе с сыном, шедшим по его стопам. Отец Семена Яковлевича был командиром танкового батальона и отличился в битве на Курской дуге, за что был удостоен звания Героя Советского Союза. Ушел в отставку он всего лет семь назад. Сына мечтал видеть художником — у Семенушки была страсть к рисованию с детства, и все прочили ему блестящее будущее на этом поприще. Но «мазилка», как потом говорил сам Семен Яковлевич, из него не вышел. Мог бы, конечно, посредственный. А серость Ерков не любил. Потому тоже по семейной традиции решил стать военным, только не в пехоте, а в погранвойсках. Было тогда у них в школе поветрие: ребята все хотели носить зеленые фуражки и чуть ли не целым классом надумали поступать в Бауманское училище.

Когда командир однажды не без удивления спросил Вощагина, откуда ему известны все эти нюансы из жизни начальника штаба, — сам-то тот никогда не откровенничал, — Борис Сергеевич хитровато улыбнулся и не без иронии сказал:

— Плохим бы я был разведчиком, товарищ полковник, не зная подноготной людей из моего окружения. Глаза и уши на что имеются? Да и народ все замечает. Узнает, а узнавши что-нибудь интимное, поделиться им с кем-нибудь стремится. Нужно только уметь слушать и сопоставлять.

Он, конечно, не сказал, что ему известно и многое другое о том же начальнике штаба Еркове. О том, что тот, например, хлебнув пограничного лиха, был потом не очень-то доволен службой. Ну, какая может быть роскошь или даже изыски цивилизации, к которым он привык сызмальства, на заставе, расположенной где-нибудь у черта на куличках? Тут хотя бы поиметь элементарный житейский быт с минимальными удобствами. Чтобы хоть до ветру не бегать по пояс в снегу. Однако и к этому Ерков в конце концов приноровился, сделавшись, правда, немного угрюмоватым и малообщительным. Приходилось ему все время ломать себя, сдерживать, наступая на горло собственной песне. Только тяга к красивым и удобным, нестандартным вещам осталась. Тут уж он с собой ничего не мог поделать. Потому и обставил свой кабинет такой необычной для окопного быта обстановкой.

Ерков встал из-за стола при виде входящего к нему Вощагина и хотел пойти к нему навстречу. Это был у начштаба знак высокого уважения. А к умному, находчивому разведчику он относился с большим пиететом. Поздоровавшись за руку, Ерков указал Вощагину на одно из широких кресел, сам уселся в такое же напротив.

— И зачем моя особа столь быстро понадобилась начальнику штаба? — с легкой насмешкой спросил Вощагин. Они были друзьями и позволяли себе вольности в разговоре. — Кажись, на разводе такой срочности и в помине не было. А прошло-то часа три не более.

— Верно, Борис Сергеевич, — подтвердил Ерков. На лице его тоже появилось что-то вроде усмешки, но глаза остались строгими и настороженными. — Но ты знаешь, где мы находимся. А на переднем крае обстановка может измениться в один миг.

— Что-нибудь случилось? — посерьезнел Вощагин.

— Ничего сверхъестественного, но одна деталь примечательна. Наряд, проверявший утром Кривую балку, обнаружил свежий лежак, где недавно ночевал боевик. И это при самом тщательном нашем контроле за тем районом.

— Ума не приложу, как он мог туда попасть, — признался огорченно Вощагин. — Мы же там все перевернули, тайные ходы и тропки проверили! Сам Даймагулов чуть ли не на пузе всю эту чертову долину пролазил. И если уж он сказал: «Чисто»…

— Да, он человек дотошный. Ему верить можно. Но если лежак появился снова, значит, курьер пришел ночью.

— Сквозь такой надежный заслон?

— И тем не менее это факт, — жестковато сказал начальник штаба. — Так что посылай-ка ты, Борис Сергеевич, туда сегодня своих ребят, пусть все еще раз тщательно проверят.

— Будет сделано, Семен Яковлевич. Организуем по всем правилам слепой разведывательный поиск в ночное время. Разрешите мне его лично возглавить?

Разведчик думал, что Ерков станет возражать. Начальник штаба долгое время был противником всяческих новомодных способов. Он считал, что границу надо охранять старыми, десятилетиями проверенными способами. Вероятно, Ерков и до сих пор думал, что все ущелья и промоины, везде, где можно пройти, следует пересечь традиционными контрольно-следовыми полосами, сделанными по всем правилам науки и техники. Любое нарушение можно тогда отслеживать. Ну а на наиболее опасных направлениях в горах выставить посты наблюдения с соответствующими приборами. Они прикроют тайные тропы… Но Агейченков все делал по-своему. Он полагал, что необходимо организовать постоянные поисковые группы в разное, преимущественно ночное время, на склонах гор поставить передвижные посты, чтобы боевики не могли их засечь и обойти, с очень точными современными приборами, способными уловить движение человека на дальней дистанции.

Однако Ерков ни словом не возразил против предложения Вощагина — тот даже немного удивился. Неужели начальник штаба стал, если не во всем, то во многом соглашаться с командиром?

— Да-да, — пробормотал Ерков, словно очнувшись после долгого раздумья. — Конечно, ты должен быть там. Надо… Надо, дорогой Борис Сергеевич, найти, каким же образом проникают террористы в Кривую балку.

Он снова сделал длинную паузу и, наклонив свою лысеющую голову, пристально посмотрел из-под лохматых бровей.

— У твоих людей есть какие-либо контакты с местным населением? — спросил неожиданно. — Ну, неформальные, что ли?

— А в чем, собственно, дело?

— Нужно узнать: не велись ли в этом районе какие-нибудь археологические или геологоразведочные работы в давние времена. Можно это сделать?

— Попробуем. Но вы же знаете, товарищ полковник, как трудно устанавливать контакты с так называемым, мирным населением. Трудно здесь доверять людям.

— Да знаю я, — поморщился Ерков. — И все же попытаться надо. Есть у меня одна мыслишка. Необходимо ее проверить… У меня имеются сведения, правда, не очень точные, что бывали здесь в послевоенное времена и археологи, и бурильщики. Но где и что делали — толку не смог добиться. Молчат. В лучшем случае говорят: моя не знает. А ведь наверняка старикам-то все известно!

Вощагин покосился на начштаба с недоумением. И зачем все это былое, поросшее травой забвения, ему понадобилось? Каким боком пограничников могут интересовать такие вещи? Нет, он отказывался понимать начштаба! Вощагин так и сказал откровенно Еркову: не вижу, мол, чтобы данный вопрос влезал в какие-нибудь ворота.

— Я пока тоже, — честно признался тот. — Но вот бродит одна идейка в башке несуразная, и не могу ее отбросить. Интуиция подсказывает, что где-то тут близко лежит разгадка всей шарады… — Он почесал затылок и вдруг улыбнулся. Лицо сразу разгладилось и подобрело. — Ну, да бог с ним! — сказал примирительно. — Давай-ка пока нашими дедовскими способами искать разгадку. Отправляйтесь в Кривую балку и буквально каждый метр там обшарьте.

Выйдя от начальника штаба, Вощагин сразу же направился к своим солдатам. Надо было прежде всего из своего блиндажа личные вещи перетащить в канцелярию, чтобы не мешали Рундукову и его милой Леночке. Молодец все-таки комиссар! Такую жену отхватил! Да и она героиня — поехала в тяжелейшее в Чечне место. Просто позавидовать можно. Его Верчик-перчик никогда бы не согласилась. А как она ему тут нужна! Но об этом не стоит и мечтать.

Вощагин поглядел на часы. Он рассчитывал, что у него есть еще четыре-пять часов светлого времени, чтобы добраться до Кривой балки.

Оказалось, что времени осталось с гулькин нос. Надо было срочно кормить бойцов обедом и отправляться к месту назначения. И он, плюнув на свои вещички (в конце концов, они не будут для новых жильцов такой уж обузой), поспешил в столовую, чтобы подзаправиться самому.

Пока Вощагин уплетал наваристый борщ, в «офицерскую едальню» вошел Даймагулов. Сбросив плащ-накидку (на улице начал накрапывать мелкий дождь), он подсел к разведчику.

— Как дела, Борис Сергеевич?

— Если говорить по-комиссарски: как сажа бела.

— Что так? Опять труба зовет?

— Вот именно.

Инженеру принесли борщ, и он стал уплетать его за обе щеки. Видно, тоже проголодался. Быстро расправившись с первым, офицеры с таким же аппетитом принялись за гороховое пюре с тушенкой.

— Что-нибудь сегодняшний борт из Владикавказа привез? — поинтересовался Даймагулов. — Ты, кажется, был при его посадке.

— Все, как обычно: почта, боеприпасы, оружие, немного пополнения. Да, самое главное! — воскликнул Вощагин. — Рундуков молодую жену привез.

— Не может быть! — страшно удивился инженер. — Выходит, спекся старый холостяк. И куда же он ее потащил? В свою палатку?

— Обижаешь. А мы на что? Я им свой блиндаж уступил.

Даймагулов посмотрел на него с легкой укоризной.

— Я ведь для тебя его специально строил.

— Ничего, поживу с солдатами. Молодой семье нужен хотя бы минимальный уют.

— Кто против? Молодец, что так сделал. Одобряю! — Он на секунду задумался. — Ты вот что, Борис Сергеевич, перебирайся ко мне. У меня помещение довольно обширное. Поставим еще один топчанчик. Тесно не будет.

— Зачем я буду вас стеснять, Николай Николаевич?

— Ерунда. Говорят: в тесноте, да не в обиде. Вдвоем веселее. К тому же и уеду я, наверное, скоро. Сватают в инженерную академию старшим преподавателем.

— И ты согласился? Там же оклады, как у бедного Иакова. Да и квартиру в Москве получить трудно.

— Но, сам понимаешь, надо! Кто еще будет учить молодежь, если не мы, старики, прошедшие уже три войны? Так что, перебирайся-ка сегодня ко мне, вечерком отметим новоселье.

— Не выйдет. Я сейчас с группой ухожу в горы. Так Ерков распорядился.

— И куда?

— По твоим стопам, опять в Кривую балку.

— Но мы же обследовали ее с саперами самым тщательным образом.

— Там сегодня свежий лежак наряд нашел. Значит, кто-то снова прошел через границу. И пост, что выставили у самой границы с прекрасным обзором, не помог.

— Что за чертовщина? — всплеснул руками Даймагулов. — Где же они, сволочи, просачиваются? Как тараканы, сквозь щели лезут.

— Вот и Ерков в недоумении. Ставит мне практически невыполнимую задачу: лопни, но найди потайную тропу контрабандистов.

Они вышли из «офицерской едальни» и пошли через плац к блиндажу Даймагулова. Инженер таки затащил Вощагина к себе, сказав: «Ты хоть на минуточку загляни, где жить будешь. Пока твои солдаты собираются, — ты им дал команду! — мы вмиг смотаемся».

Жилище инженера оказалось действительно просторным, состоящим из трех секций: спальной, хозяйственной и кабинета с неизменным полевым телефоном на столе. Помещение Вощагину очень понравилось, и он искренне похвалил работу саперов. Все было сделано на совесть и красиво.

— А мой блиндаж и должен быть лучше всех, — засмеялся Даймагулов. — Теперь ты будешь владеть им. Дарю!

— Спасибо! Для меня это слишком шикарно. Пусть уж ваш сменщик занимает.

— Он себе сам должен выстроить. Чтобы показать свое умение.

Вощагин намеревался уже уйти, но, припомнив разговор с начштаба, все же спросил, нет ли у Даймагулова среди местных какого-нибудь своего в доску человека.

— Для чего он тебе понадобился?

— Очень нужен.

— Ну, с главой администрации нашего района мы на короткой ноге. Мужик он хороший, нашенский. Я ему крепко помогаю. Материалы иногда кой-какие строительные подбрасываю в порядке шефской помощи.

— А ты можешь спросить его, велись ли в давние времена в районе какие-нибудь археологические или разведочно-геологические работы?

— Зачем и кому это понадобилось?

— Ерков просил узнать. Какая-то идейка у него появилась.

Даймагулов нахмурился и долго молчал. Потом с сомнением пробормотал:

— Разведочно-геологические работы… — И еще через минуту: — А ведь все может быть! Как мне это раньше в голову не пришло? Есть тут, видно, что-то, надо подумать. Не исключено, что как раз тут, как говорите вы, русские, собака зарыта.