Под свист пуль [litres]

Глава 14

Вертолет шел не просто низко над горами: нет, он летел между ними — в узком ущелье, повторявшем многочисленные извивы речушки, змейкой бежавшей по его дну. Казалось, протяни руку — и пальцами дотянешься до ближайшей скалы, на которой видна каждая трещинка, любая впадинка. Страшно становится, когда крыло или хвост едва не касаются камня. Впечатление такое, что они вот-вот зацепятся за один из гранитных выступов, чуть ли не вплотную подступающих к машине.

Но Улагай не испытывал ни малейшего волнения. И не потому, что он умел держать себя в руках и ничего на свете не боялся. Просто он знал, что именно в таком опасном месте и проявляется высочайше мастерство пилотов, воюющих в Чечне. Они прекрасно знали, что безопасность для них лежит не высоко в небе. А именно внизу, у самой тверди-матушки. Здесь их уже не достанет ни «стингер», ни «Стрела», ни еще какая-нибудь гадость, припасенная для «вертушек» боевиками. Ну а пулеметные очереди вслед не так уж и страшны. В крайнем случае, сделают несколько дырок в фюзеляже. Их потом нетрудно заделать. Зато машина, люди в ней и груз, останутся, скорее всего, в неприкосновенности.

«Молодцы ребята, — подумал Улагай удовлетворенно. — Выучила их кое-чему война. Теперь это опытные асы». Он ни раз летал с ними и очень доверял, но ни разу никого из таких летчиков не сбивали «чехи». Под их удары иногда попадали молодые или утратившие навыки пилоты, месяцами не поднимавшиеся в воздух из-за нехватки горючего. Налет часов у некоторых с гулькин нос, а их послали на передовую. Собирают же авиагруппу с бору по сосенке. А из округов лучших специалистов не отдают, самим нужны. Хотя бы для того, чтобы молодых учить. Те приходят в части совсем зелеными, да и знания не на высоте. Раньше в училищах был какой конкурс — ого-го! А теперь нередко еле нужный контингент наскребают.

Не идет сейчас в армию молодежь. Отбили желание «дедовщиной», разными авантюрами, где сильно пахнет порохом и порой активно стреляют. Многих, особенно при поступлении в училище или наборе в спецназ, отчисляют по состоянию здоровья. Хилые пошли парни, подпорченные. Много наркоманов, алкоголиков, невротиков, какие только хвори не выявляет медкомиссия у призывников. О некоторых прежде и не слышали, а теперь сплошь и рядом.

Улагай и сам бывал прежде в составе приемных комиссий, особенно для отбора в спецподразделения, и знает обо всем этом не понаслышке. Гнилой народ пошел. Призывнику еще и двадцати нет, а он уже и сифилисом, и гонореей переболел, и от невроза лечится, и конечно, зелье не раз пробовал. Черт те что творится на нашей земле! Пора… пора навести здесь порядок! Нужна железная рука, чтобы вычистить эту нечисть, пронизавшую всю нашу жизнь. Уж лучше Иосиф Виссарионович, чем нынешние банды, стоящие у власти и заботящиеся лишь о том, чтобы набить собственную мошну. До страны и народа им нет им никакого дела…

Такие тяжелые думы нередко овладевали старым контрразведчиком, на глазах которого прошла почти полувековая история российской армии. Он служил ей верой и правдой, беспощадно борясь со всякой нечистью и предательством. Когда Улагай припоминал, скольких упырей (так он называл всевозможных выродков: шпионов, дезертиров, казнокрадов) выловил, он чувствовал удовлетворение от проделанной, хоть и грязной, но очень нужной работы.

Вот и сейчас он летел в Итум-Калинский отряд, чтобы окончательно поставить все точки. Разоблачить одного ловкача и пройдоху, имеющего к тому же высоких покровителей даже в Москве. Но Улагай никогда не считался с такими благодетелями, какого бы ранга они ни были. Он был из той породы чекистов, которая служит делу, а не чьим-то интересам, и на начальство никогда не оглядывается. Что бы тебе это не стоило, ты должен докопаться до истины и выявить виновного.

Дел у него в Тусхорое было два. Прежде всего ему хотелось самому посмотреть найденный в первой комендатуре лаз из «варяг в греки», то бишь в Грузию. Он приказал пока не взрывать его. Авось еще кто-либо из боевиков им воспользуется, хотя надежды на это было мало. Уже дважды по выходе из туннеля пограничники задержали контрабандистов и на том конце его, очевидно, заподозрили неладное. Но чем черт не шутит? Вдруг кто-нибудь еще осмелится полезть? Но дни шли за днями, а в подземном ходе больше никто не появлялся. «Чехи» — народ хитрый, горы знают как свои пять пальцев и пока не проверят, справедливы ли их подозрения, вряд ли сунутся.

Второе дело было посложнее. Третьего дня Улагаю позвонил Ермаш и попросил зайти к нему. Обычно Роман Трофимович сам раз в неделю являлся на доклад к командующему и сообщал ему все сведения, добытые его службой. Неурочный вызов означал: случилось что-то серьезное.

Ермаш ждал его, нервно постукивая костяшками пальцев по столу, что означало одно: генерал нервничает. Улагай обратил внимание и на то, что и без того светлые волосы командующего за последнее время еще больше побелели: значит, прибавилось седины. Конечно, тут сказалась гибель сына, но и других забот было полно.

— Садись, — поздоровавшись, сказал генерал, указывая на одно из кресел, стоящих у столика возле окна. Сам опустился в другое, напротив. Это означало, что разговор пойдет не официальный, а скорее доверительный.

— Ты полковника Метельского знаешь? — неожиданно спросил Ермаш.

— Еще бы, — отозвался с недоумением Улагай. — Он же тут у нас работал, а потом назначен замом к Агейченкову.

— Я не совсем правильно поставил вопрос, — поправился генерал. — Ты его хорошо знаешь?

— Как и всякого другого старшего офицера, — пожал плечами Улагай, все еще не понимая, куда клонит командующий. — Ну, может, чуточку более. У него дядя в верхах — крупная шишка. А мы такими всегда интересуемся. Да в чем все-таки дело? Почему твое внимание привлек этот шаркун? Ведь, если я не ошибаюсь, он практически первый раз попал на серьезную службу в войска, а то все порученцем, адъютантом да в разных штабах штаны протирал. Или я не прав?

— К сожалению, все верно, — поморщился Ермаш и, откинувшись на спинку кресла, задумался. Пауза затянулась. И Улагай, тактично выдержав минуту, осторожно спросил:

— Так что же случилось с этим бравым полковником?

— В том то и дело, что ничего. Но ты помнишь, я тебе рассказывал, как чуть не провалилась Аргунская операция, готовящаяся в страшной тайне?

— Еще бы, ты ведь тогда всех щелкоперов из СМИ собрал и весь день в штабе продержал. Даже обедом покормил за казенный счет. Мне завстоловой потом жаловался: непредвиденный расход, за счет чего списывать?

— Он забыл о нашем пограничном гостеприимстве, — жестко заметил Ермаш. — Его самого надо проверить на вшивость, небось рыльце в пушку.

— Не возводи напраслину, ежели точно не знаешь, — подал Улагай насмешливую реплику.

— Ну да не в этом дело… — снова поморщился командующий.

— А в чем же?

— Понимаешь, я тогда долго голову ломал над тем, как произошла утечка секретнейшей информации.

— Между прочим, мы тоже искали этот источник, — осторожненько вставил Улагай.

— И так же, как я, не нашли. Верно? Не очень, видно, старались.

— Возможно, — покладисто согласился с ним Роман Трофимович. — Да и не до того было. Ты же не забыл, какая эйфория охватила тогда всех после успеха операции. Ведь мы даже потерь практически не понесли, а всю горную Чечню от нечисти освободили.

— А найти этот канальчик информации все-таки следовало, — с укором сказал Ермаш. — Дело крайне неприятное. Где гарантия, что в следующий раз, случись аналогичная ситуация, мы не окажемся в пиковом положении?

— Согласен с тобой, Сергей Яковлевич, но слишком много воды утекло с тех пор. Если бы сразу, по горячим следам… А сейчас уже надежды мало.

— Зря ты так думаешь. Потому что я уже, кажется, напал на след.

— Любопытно. Уж не Метельский ли тут замешан, раз ты о нем разговор завел? Откуда ветер дует?

— А вот смотри.

Ермаш вынул из кармана в несколько раз сложенную газету и развернул ее. Это оказался «Таймс». На первой полосе красным карандашом была обведена небольшая заметка. Генерал ткнул в нее пальцем и пояснил, что это не что иное, как сообщение о проведении погранвойсками Аргунской операции.

— Ну и что из этого? Все СМИ крупнейших стран мира об этом своих читателей информировали, — заметил Улагай.

— Ты глянь на дату выпуска газеты! — воскликнул генерал. — Видишь? Заметка прошла как раз в тот день, когда проводилась наша Аргунская операция. Значит, передана она была накануне. Теперь соображаешь?

— Да, но при чем тут Метельский?

— А послушай, что рассказал сегодня председатель комитета по печати, давний мой приятель. Он и газету эту принес. В те дни в Ставрополье был как раз корреспондент «Свободы». Он ко мне прорвался, хотел побеседовать. Но тут такая свистопляска в канун операции была, что, сам понимаешь, не до визитеров. Начальник штаба его тоже отфутболил.

— Но к кому-то он все же попал?

— Да, народ это настырный.

— Неужели к Метельскому?

— Точно. Сегодня офицер оперативного отдела, бывший тогда дежурным, сказал мне, что по поручению своего начальства устроил встречу корреспондента «Свободы» именно с Метельским.

— Ну, ладно, а наши-то газетчики откуда об операции заранее узнали?

— Полагаю тоже от него. Ведь, дав информацию иностранцу, он сообщил ее и своим, чтобы как-то размазать сведения.

— Но все это пока только догадки, — с сомнением сказал Улагай.

— Верно. Потому я и позвал тебя. Разберись-ка ты, Роман Трофимович, поосновательней. Если нужно, слетай в Итум-Калинский отряд.

С этим напутствием генерал Улагай и отправился в путь.

Вертолет сделал крутой вираж и пошел на посадку. Отчетливо, до мельчайших подробностей стало видно плато, где размещался штаб и спецподразделения Итум-Калинского отряда. Четкий прямоугольник плаца с марширующими по нему шеренгами солдат: шло, очевидно, занятие по строевой подготовке. Ровные ряды палаток, выросшие как по линейке, стройные колонны различных машин в автопарке, орудия разного калибра, расставленные по периметру. И, наконец, знаменитая полуразрушенная мечеть с могильником. Самое пикантное заключалось в том, что рядом с этим богоугодным заведением соседствовало хозяйство «комиссара», точнее, — замповоса Рундукова. Стояла большая палатка с библиотекой, музыкальными инструментами для самодеятельности и остальным имуществом политотдела.

Встречал Улагая, как и положено, сам командир отряда. Агейченков предложил прежде всего подкрепиться, а уж потом ехать в Кривую балку. Так и сделали.

— Покажите-ка мне нашу героиню. Хочу лично поздравить ее с наградой, — сказал Улагай.

— Вы имеете в виду Антонину Павловну Найденыш?

— А у вас что, есть другая Анка-пулеметчица? — усмехнулся контрразведчик.

Гокошвили сам сходил за радисткой. Пуговка вышла из казармы красная, смущенная. Но к контрразведчику подошла четким строевым шагом и, вскинув руку к головному убору, доложила, что сержант Найденыш прибыла.

Улагай с чувством пожал руку этой смелой женщине и сказал немножко церемонно:

— От всей души поздравляю вас, многоуважаемая Антонина Павловна, с правительственной наградой! Здоровья вам, счастья и удач в жизни! То же просил меня передать вам генерал Ермаш.

Пуговка смутилась еще больше. Она еще больше покраснела и вместо уставного «Благодарю за поздравления!» — пунцовые губки бантиком прошептали:

— Спасибо, товарищ полковник! И генералу спасибо! Но я право же, ничего особенного…

— Скромность, конечно, украшает человека, — засмеялся Улагай, — но ваш подвиг, да-да, именно подвиг, оценен, по-моему, по достоинству. Носите свой орден Мужества с честью!

Он еще раз пожал руку радистке и тепло с ней попрощался.

В Кривой балке стояла удивительная тишина. Ветра не было, листья на деревьях замерли и не шелестели, как обычно. Осмотрев найденный пограничниками лаз и все подходы к нему, Улагай спросил коменданта:

— Значит, никто сюда с грузинской стороны уже не наведывается?

— Так точно, товарищ полковник! — отчеканил Гокошвили. — Почуяла кошка, чье мясо съела.

— Вероятно, боевики заподозрили неладное, — добавил Найденыш. — Мы почти по всему туннелю прошли. Дальше уже сопредельная сторона. И никого!

— Ничего удивительного. Они же не дураки, — поддержал своих подчиненных Агейченков. — Мы двух гонцов взяли, а раз те не возвращаются, значит, вывод напрашивается сам собой: лаз обнаружен и утратил свое значение.

— Разрешите взорвать этот чертов ход, товарищ полковник, — попросил Гокошвили. — Морозим тут, понимаешь, людей ночью

— Не будем торопиться, майор, — остановил расходившегося коменданта Улагай. — Подождем еще недельку. Разрушить всегда успеем. Терпение может принести свои плоды.

Вернувшись в отряд уже поздно вечером, Улагай спросил, где Метельский.

— Я его в третью комендатуру сегодня посылал, — сообщил Агейченков. — Там у нас резко увеличился расход патронов. Надо было разобраться, почему так много стреляют.

— Так не где-нибудь в тьмутаракани стоите или в Заполярье, где только белого медведя и встретишь, а на переднем крае. Уж лучше пусть пуль сами пограничники не жалеют, чем получают их от противника. Значит, Метельский на правом фланге?

— Наверное, уже вернулся. А он что, нужен вам? Вызвать?

— Нет, погоди, — остановил командира Улагай. — Пожалуй, мы с ним завтра побеседуем, сразу после завтрака. — Он задумался и, выдержав длинную паузу, неожиданно добавил: — Но вы, Николай Иванович, сегодня его как-нибудь предупредите, что ровно в девять его вызывает к себе полковник Улагай.

Агейченков вскинул на него удивленный взгляд, но ничего не сказал. Излишнее любопытство было не в его характере. Улагай же не стал ничего объяснять, решив, что полковнику Метельскому надо дать время подумать над тем, почему его вызывает начальник контрразведки. Пусть прокрутит в голове все свои грехи. Авось поймет что-нибудь и посговорчивей будет…

Однако утром Улагаю не удалось побеседовать с Метельским. Еще до подъема личного состава его разбудил посыльный из штаба.

— Прошу прощения, товарищ полковник! — извиняющимся тоном сказал солдат. — Меня командир послал. Он уже и машину вызвал. Вы поедете с ним?

— А что случилось?

— В Кривой балке бой идет! — выпалил посыльный. — Полковник туда едет.

— Передай, что я сейчас буду, только оденусь.

Через минуту они с Агейченковым уже мчались по серпантину в сопровождении бронетранспортера с охраной.

— Ну, расскажите поподробнее, что стряслось, — повернулся к командиру отряда, сидевшему сзади, Улагай.

— Деталей не сообщали, — ответил тот. — На месте уточним. Пока что доложили одно: из известного нам лаза вывалились сразу три бандита. Напоровшись на пограничников, открыли шквальный огонь. Капитан Найденыш поднял заставу «в ружье» и с тревожной группой сразу же выехал к месту происшествия.

Улагай задумался. Что могла означать сия вылазка террористов? Вернее всего, это разведка. Не дождавшись возвращения своих «гонцов», боевики решили все-таки проверить безопасность туннеля: уж больно удобен был тайный путь из Грузии в Чечню. Не хотелось им терять его.

Своими соображениями Роман Трофимович поделился с Агейченковым. Тот согласился с ним. По-видимому, так и есть. Тем более что если «гонцов» посылали по одному, то сейчас боевиков оказалось трое, ежели не больше. Не исключено, что в туннеле спряталось еще несколько человек, чтобы в случае нужды поддержать своих.

— Я тоже так думаю, — заметил Улагай. — Это проверка лаза на чистоту.

Кривая балка встретила их глубокой тишиной. Но когда офицеры вылезли из машины, то сразу почувствовали запах порохового дыма. Погода стояла тихая: ни малейшего дуновения ветерка, и едкая гарь еще не рассеялась.

Увидев прибывшее начальство, к ним сразу же поспешил капитан Найденыш. Он доложил, что бой уже окончился. Один боевик убит, два других скрылись в туннеле. Преследовать их не стали, боясь напороться на мину или фугас. Боевики всегда стараются сделать для пограничников какую-нибудь пакость.

— Это вы правильно решили, капитан, — одобрил Улагай действия начальника заставы. — рисковать зря людьми никогда не стоит. Боевиков вы в туннели вряд ли догнали бы. А выйти на том конце из лаза, значит, вступить на территорию сопредельного суверенного государства, что уже противозаконно.

— Потери есть? — спросил Агейченков у Найденыша.

— Двое ранены. Один легко в руку, другой потяжелее— в грудь, — четко отрапортовал начальник заставы. — Медицинская помощь на месте уже оказана. Сейчас отправим их в лазарет.

Улагай с Агейченковым осмотрели поле недавнего боя. Тем временем солдаты под руководством капитана Найденыша тщательно обыскивали труп. Никаких документов, удостоверяющих личность, разумеется, не нашли. При убитом бандите вообще не было ничего лишнего. Даже обычного НЗ продовольствия не оказалось. В рюкзаке имелся только изрядный запас патронов и гранат.

— Это еще раз подтверждает нашу с вами догадку, Николай Иванович, — сказал Улагай Агейченкову, когда обыск трупа был закончен и, повернувшись к начальнику заставы, добавил: — Ну а лаз, капитан, теперь можете взорвать. Вызывайте саперов. И пост отсюда снимите. Будем считать, что туннель отныне закрыт и, по всей вероятности, навсегда!

— Будем возвращаться в отряд, товарищ полковник? — спросил Агейченков.

— Да, нам здесь больше делать нечего. Поехали, — сказал Улагай и первым шагнул к машине…

Разговор контрразведчика с Метельским состоялся уже после обеда. Сначала он был совершенно спокойным. Покурив свою завитулистую трубку, Улагай расспрашивал первого зама Агейченкова об особенностях службы в Итум-Калинском отряде, о его наблюдениях за людьми, находящихся в столь экстремальных условиях. Он не торопился переходить к главному вопросу, который его интересовал. И Метельский, очевидно, это чувствовал. Плечистый, осанистый, он сидел против контрразведчика настороженный, сосредоточенный. Маленькие хитрые глазки его сверлили собеседника, как буравчики; словно вопрошая: что вы от меня хотите? И Улагай понимал его состояние. Недаром же еще вчера он позволил Метельскому узнать о предстоящем разговоре. Тот, очевидно, уже все обдумал и был настороже. Однако Улагай все же не спешил, давая полковнику время успокоиться, и своего в какой-то мере добился. Метельский стал отвечать на вопросы не столь односложно, как вначале, давать более подробные комментарии к своим выводам. Вот тогда-то Улагай и спросил его эдак спокойненько, знаком ли Максим Юрьевич с неким господином Густавом Порклендом. У председателя краевого комитета по печати он заранее узнал все данные о корреспонденте радио «Свобода», давшем информацию в «Таймс» об Аргунской операции.

Вопрос был для Метельского столь неожиданным, что он даже поперхнулся на полуслове и не смог скрыть своего волнения. Глаза его метнулись в одну сторону, в другую. Ведь дело-то было давнее, и полковник наверняка надеялся, что все быльем поросло. Но надо отдать ему должное: собой он владел неплохо и быстро оправился.

— А какое это имеет значение? — спросил нагловато. Голос, правда, слегка дрожал.

Улагай не вспылил. Не стукнул кулаком по столу, как, наверное, ждал Метельский. Он выдержал длинную паузу и насмешливо сказал:

— Не будем играть в кошки-мышки, уважаемый Максим Юрьевич, вы же знаете, кто я такой. Мне точно известно, что именно вы принимали два года назад корреспондента «Свободы» господина Поркленда и отвечали на его вопросы.

— Да вроде бы, — выдавил из себя Метельский. — Признаться, я уже и забыл об этом эпизоде. Слишком много воды утекло с тех пор. Даже имя этого господина выскочило из памяти.

— А о чем у вас шла речь?

— Точно теперь уже и не скажу. Так, об общих делах наших на Кавказе.

— Значит, забыли… — все с той же насмешливой интонацией констатировал Улагай. — Позвольте тогда напомнить. Разговор у вас шел о готовящейся Аргунской операции. И вы, милейший, рассказали о ней Поркленду.

— Разве, что в общих чертах, — пожал плечами Метельский. — Все же знали, что готовится какая-то операция в недалеком будущем. Не мог же я назвать конкретные сроки или привлекаемые силы в самом деле!

Он вполне уже овладел собой, прекрасно понимая, что отказываться от встречи с иностранцем вообще глупо. Тем более, что это было поручение начальника штаба.

Улагай посмотрел на него скептически и подумал: а этот полковник не так прост, как кажется, и держится подобающе. Теперь он был уверен, что именно Метельский ввел корреспондента «Свободы» в курс тогдашних дел пограничников и не исключено, что получил за секретную информацию солидный куш. Иначе зачем бы ему было болтать? Однако сам он не признается в этом. Но Улагай был слишком опытным контрразведчиком, чтобы отступать. Тем более, что в запасе у него была козырная карта. Пора было пускать ее в дело. Он, не торопясь, достал из кармана взятую у Ермаша газету «Таймс», развернул ее и разгладил на столе.

— Тогда скажите мне, уважаемый, почему здесь, — контрразведчик ткнул пальцем в обведенную красным карандашом заметку, — господин Поркленд сообщает читателям все подробности Аргунской операции. А газета вышла в день ее начала. Корреспондент больше ни с кем, кроме вас, не беседовал.

Лицо Метельского побагровело. Пухлые щеки взволнованно заколыхались. Он не издал ни звука. И Улагай, выдержав паузу, вынужден был напомнить ему, что ждет объяснений. Но офицер продолжал молчать, потупив глаза.

— Вы поставили под угрозу Аргунскую операцию, — отчеканил Улагай. — Если бы на другой день командующий не принял превентивных мер, это вполне могло бы случиться. Боевики были бы предупреждены, и мы наверняка понесли бы большие потери.

— Но я ничего… — начал было Метельский.

Улагай перебил его:

— Перестаньте, полковник! Имейте мужество сказать правду. Сколько вы получили за данную информацию?

— Я? Я… — вскочил Метельский. — Я ничего… Ей-богу!

Улагай тоже поднялся и неторопливо выбил трубку.

— Ну, с этим наши товарищи разберутся… — сказал спокойненько.

— Вы не верите? — воскликнул Метельский.

Но контрразведчик пропустил его вопрос мимо ушей и уже иным — суровым тоном проговорил:

— А пока от имени командующего я отстраняю вас от занимаемой должности. Поедете сегодня вместе со мной в Ставрополь. Там дадите все объяснения. Генерал Ермаш очень хочет их послушать.