Под тремя коронами

XIX

Елена Ивановна находила отдохновение от интриг дворцовой жизни в поездках по своим владениям. Она добивалась, чтобы приставы, сотские следили за своевременным выходом челяди и крестьян на работу, своевременной уплатой податей. Разбирала жалобы населения на своих тиунов. Бывало, ей приходилось месяцами жить в имениях, добиваясь порядка и справедливости. Находясь в своих владениях, Елена старалась, чтобы солнце не заставало ее в постели. Поднималась рано, наблюдала как люди занимались хозяйством, чем могла помогала. Один из дней Успенья Богородицы она встретила в Ездненском дворе на Немане. Праздник выдался солнечным, теплым и, как и предыдущие дни, нежарким. К вечеру Елена вместе с управляющим паном Забродским выехала в повозке на отдаленное поле, где должны были состояться зажинки, или начало уборки урожая.

Обычно началом сбора урожая руководила женщина, как правило, хозяйка дома. Иногда для этого избирали женщину старую, богобоязненную, но в этом случае распоряжалась молодая, удачливая Ульяна. У нее, как считали селяне, в любом деле рука оказывалась легкой… Началась жатва вечером, в «счастливый» день. Поскольку жатва серпом была самой тяжелой из всех работ — весь день жница находилась в наклоненном положении под палящими лучами солнца, Ульяна на зажинки вышла со двора не через ворота, а проползла под забором, касаясь спиной верхней его перекладины. Прикосновение должно было передать боль перекладине либо заимствовать от нее силу и нечувствительность к боли.

Чтобы избежать болей во время страды, Ульяна подпоясалась первым пучком сжатых и свитых в жгут стеблей и, обращаясь к солнцу, произнесла:

— Дай нам, Боже, легко жать, чтоб спина не болела, чтоб руки не слабели, чтобы ноги не немели и голова не горела…

Связав первый зажинный сноп, так называемую бородку, который по обычаю был невелик — в нем было всего три пучка колосьев, — Ульяна украсила его венком из цветов. Затем села на него и, не торопясь, развернула чистую белую тряпицу. В ней были освященные на Пасху хлеб и просфора, соль, кусок сала и громница — восковая свеча. Но громница была освещена в Сретенье, т. е. в начале февраля. Все это Ульяна неторопливо съела. Затем, поставила стоймя первый зажинный сноп, а на окраине поля выложила из колосьев два креста.

Затем состоялся прием в семью молодой снохи. Сжав первый сноп, молодая женщина-сноха покрыла его платком. Подойдя к свекрови, она низко поклонилась:

— Прошу благословить меня и принять этот платок в подарок…

Свекровь благословила, приняла платок и вся семья тут же на поле съела принесенную из дома пищу.

Три следующие зажинные снопы селяне отнесли в церковь, где они должны были храниться до следующих зажинок. Один сноп дали овцам, чтобы они хорошо плодились. Зерно зажинных снопов крестьяне считали хорошим средством при грудных и горловых болезнях. Молодые парни охотно ели суп из него — чтобы девушки их любили.

В своем доме Ульяна угощала всех желающих пряжмом — жареными в масле колосьями нового урожая и крутой кашей из свежего урожая. При этом каждого она ударяла ложкой по лбу, приговаривая:

— Будь сыт одной кашей…

Управляющий, неотступно находившийся при княгине, сказал:

— Примерно через неделю жатва будет завершена и люди будут праздновать дожинки…

— Я хочу посмотреть и этот обряд…

Управляющий низко склонил голову.

День дожинок выдался нежарким, скорее прохладным. По небу то и дело проплывали негустые серебристо-белые облака, дул северо-западный ветер…

Перед окончанием жатвы Василиса, бывшая на этом празднике главной распорядительницей, оставила в среднем загоне небольшой круг несжатой ржи. Все остальные жнеи, работавшие на поле, три раза обошли вокруг несжатого места и, понемногу сжиная его, оставили три-четыре пучка стеблей, которые Василиса перевязала красной лентой. Она выкопала возле них небольшую ямку и положила в нее хлеб с солью, приговаривая:

— Дай же, Боже, чтоб на лето уродило…

Затем она, обернув руку фартуком, так как прикрытая, не голая рука считалась символом богатства и изобилия, выполола вокруг траву, завила стебли так, что колосья свесились до земли, и закопала их вместе с хлебом и солью, приговаривая:

— Дай, Боже, урожая всякому, хоть бедному, хоть богатому…

Затем она полила «бороду» водой, чтобы на будущий год не было засухи. Жницы легли рядом с «бородой» на землю, чтобы тяжелые колосья клонились к земле. Поднявшись с земли, они вымыли руки водой, чтоб хлеба уродились «чистыми». Затем Василиса, сидя рядом с «бородой», стала бросать через голову серпы, чтобы в будущем жницы были здоровы.

Другие жнеи оборачивали сжатой рожью свои серпы, приговаривая:

— На, ешь, не кусай моих рук. Дай же, Боже, чтоб хватило хлеба, чтоб всего было вдосталь…

Наконец жнеи свили венок из ржи, возложили его на голову самой молодой из них и с песнями направились домой…

Управляющий пан Забродский пояснил Елене:

— Иногда несколько последних стеблей, которые называют здесь бородой, или козой, перевязывают вверху, около колосьев. Получается нечто вроде игрушечной беседки. При этом приговаривается: тебе, поле, красота, красота, а мне легота, легота… О несжатом пучке колосьев обычно говорят, что это борода для пророка Ильи: мы даем тебе, Илья, эту бороду, а ты дай нам кучу зерна… Иногда борода предназначается святому Николаю и даже самому Спасителю. В песнях, однако, эту бороду, медом политую и шелком обвитую, почти всегда предназначают хозяину поля. Поесть свежего зерна было необходимо всем: если это сделает девица — замуж выйдет; если молодец — женится; если женщина — дитя родит; если корова — теленка принесет; если овца — двумя ягнятами обогатит хозяина.

Под конец дожинок Василиса подошла к Елене и, трижды поклонившись до земли, сказала:

— Мы все, княгиня, приглашаем тебя принять участие в трапезе в доме хозяина поля.

Елена вопросительно посмотрела на управляющего. Тот утвердительно кивнул головой. И княгиня согласилась.

В доме хозяина всех ждало обильное угощение. На почетное место, под образами, усадили Елену и пана Забродского. Началась трапеза с того, что хозяину поднесли венок из колосьев, свитый при завивании бороды. Затем он взял буханку хлеба, ножом начертил на ней крест, разрезал ее и ломти раздал всем присутствовавшим. Первый ломоть он, разумеется, поднес Елене. Затем он разделил на части большой, отдельно поданный кусок мяса, и поставил мису с ними на середину стола, сказав при этом: «с кусочками», он тем самым разрешил брать мясо. Основным блюдом была крутая каша из овсяной муки с маслом и салом, которая должна была способствовать плодородию хлебов будущего года. Елену ненавязчиво угостили этим блюдом, а затем пирогами с кашей, яичницей и блинами. Гостей потчевали также пивом, вином и медом. Елена удивилась тому, что меды были разных сортов: абарный, красный, боярский и ягодный. Когда Елена попросила кислой березовицы, заквашенной на горячем ржаном хлебе, ей тотчас подали ее. Хозяйка, подававшая на стол, кланялась в пояс не только княгине, но и всем остальным гостям.

Встав из-за стола, все помолились перед иконами, а затем благодарили хозяев: «Спасибо за хлеб-соль». Точно также поступила и великая княгиня.

Елена ревниво оберегала неприкосновенность своего имущества. И даже судилась с паном Ильиничем, захватившим ее землю и пущу в Контежинском дворе. И бояре, и мещане, и крестьяне обращались к ней с просьбами о льготах, освобождении от податей, о пожаловании за службу. Елена награждала щедрой рукою: почти все ее грамоты были о пожаловании. Она освободила могилевских бояр от всех повинностей, кроме панцырной службы. Другим она дарила в вечное владение земли, дворы; третьим — и земли, и людей…

Любимым наместником Елены был москвич по происхождению, служивший ей с молодых лет князь Матвей Головчинский. Он всегда делал все честно и прямо. Часто любил повторять, что коли ты хочешь, чтоб тебя уважали — уважай сам себя; только этим, только самоуважением ты заставишь и других уважать себя. И Елена была совершенно с ним согласна. Он был наместником в Княжичах, Тетерине, Бирштанах и Могилеве. Пользовался благосклонностью и великого князя Александра. Он был настолько богат, что ссудил королю 200 тысяч коп грошей. Кравчим королевы и великой княгини был Юрий Гольшанский. О нем со временем до Елены дошли слухи, что он, такой приличный и изящный в обществе, на людях, любит иногда по ночам пьянствовать, напиваться в стельку и потаенно, гадко развратничать. Что он является не только грешником, но чудовищем порока и разврата. Но Елена этому не захотела верить.

Сами поездки по своим владениям приносили ей радость и удовлетворение. В середине осени, когда леса вовсю разгораются ярким желто-оранжевым багрянцем, Елена ехала в свое имение Стеклишки. Хозяйственные заботы были не только необходимостью, но и приносили в душу успокоение, отвлекали от тяжелых мыслей и тяготившей ее придворной жизни, от которой она все больше и больше отдалялась.

Высоко в небе, поочередно и неторопливо взмахивая крыльями, плыл большой клин журавлей. Елена попросила возницу остановиться и вышла из возка. Подъехал управляющий:

— Журавли уносят лето…

Елену всегда волновал неповторимый, запоминающийся крик этих благородных, крупных птиц. Весной люди радуются, услышав их трубные звуки: весна приходит… Осенью щемяще-тревожное «курлы-курлы, курлы-курлы… куда ваш путь, зачем летите вы?» вселяло в людей тоску и тревогу.

Управляющий, наверное, посчитал своим долгом нарушить молчание:

— Да, другие птицы покидают свои края незаметно, а эти, прощаясь, подают свои тревожащие душу звуки… Наверное, прощаются с родиной и людьми до следующей весны, а может кричат только те, которые чувствуют, что покидают ее навсегда… Кто знает?

Вблизи Елене не приходилось видеть этих птиц. Весной они, разбившись на пары, гнездятся, чтобы вырастить потомство, и в два голоса славят радость жизни. Рядом с собой не терпят никого, даже своих сородичей. От хищников и всех желающих приблизиться их спасают высокий рост, осторожность и крылья. Только осенью, когда вырастает потомство, они собираются в большие стаи, чтобы неутомимо днем и ночью лететь в далекие, неизвестные людям, края.

Великая княгиня сама принимала участие в торговле, что увеличивало ее богатство. Она отдала на хранение монахам-миноритам 14 сундуков с золотом и серебром. В Пречистенском соборе хранились два ее сундука с драгоценностями, которые, правда, были похищены. Занятие торговлей было в обычае того времени: торговали и князь Острожский, и другие знатные паны.

Елена заботилась о строительстве в Вильно, для расширения и украшения которого было много сделано при Александре. К приезду молодой жены он построил новые каменные и деревянные здания в великокняжеском замке. В Верхнем замке стал устраиваться арсенал, где вскоре появилось богатое собрание оружия, мастерские для его производства. Но тогда Елене, выросшей в московском Кремле, не все понравилось в Вильно. Из Нижнего замка не было того прекрасного вида, какой открывался перед взором из окон кремлевского дворца. Наоборот, замковая гора была в развалинах, в самом замке ютились небольшие частные дома. Ей показалось здесь и тесно, и грязно.

Уже в самом начале жизни в Вильно великая княгиня купила у ксендза Филипповича участок земли и построила посольский двор для московских гостей. Вскоре на берегу Вилейки, в Маркуце, ее стараниями был построен дворец, где она проводила летние месяцы.

К началу 1501 г. общественное положение великой княгини изменилось к лучшему. Усилилось и ее значение в делах церкви. К этому времени окончательно утвердился ее авторитет среди верующих, она стала примером, оплотом для православных людей. Все видели дела великой княгини на пользу православия: то она пожалует имение собору, то приобретет для храма крест, то подарит книги, то замолвит слово за обижаемых православных…

После смерти митрополита Иосифа, распространявшего среди верующих мысли об унии, опасность ее проведения в жизнь ослабла. Но это происходило не без участия и влияния Елены. Она понимала необходимость внутреннего переустройства и укрепления церкви, повышения авторитета высшей духовной власти. Первейшей задачей было избрать достойного митрополита. Наиболее подходящим для этого Елене показался архимандрит минского Вознесенского монастыря Иона. Его пастырская деятельность и духовное служение казались безупречными. Покровительствуя монастырю, она часто общалась с ним, считала его первым по своим достоинствам среди православных пастырей: образован, умен, предан православию… К тому же был он человеком благочестивым, простым, весьма набожным. Принадлежал к белому духовенству, был вдов, имел детей. Сын его Семен Кривой участвовал в войне и находился в плену в Москве.

Благодаря ходатайству великой княгини Иона был выбран в митрополиты. Но долгое время он оставался нареченным. Только в 1504 г. последовало его утверждение в этом сане со стороны константинопольского патриарха. Митрополит оправдывал доверие великой княгини. Вскоре католики стали считать, что он погубил дело унии и поворотил церковь к схизме, т. е. к православию, которая при нем подняла голову. Сапега говорил Елене, что сам слышал, как на улицах, в корчмах и на рынках наиболее фанатичные католики не боясь, говорили:

— Беспечен… беспечен наш великий князь…

— Почему же?

— Он не должен был допускать к управлению православной церковью подобного владыку, москвича, кроткого, как овечка, но коварного.

Все усилия Елены по укреплению православной церкви в Литве в ряде случаев находили понимание и поддержку Александра. Елена настояла, чтобы муж обратился к новому Папе Римскому Юлию II с просьбой снять запреты, связанные с их браком, наложенные его предшественником папой Александром VI. В обращении к папе король польский и великий князь литовский ссылаясь на исходившую от Москвы опасность, обосновал невозможность продолжить попытки вынудить Елену сменить вероисповедание.

Папа отнесся снисходительно к просьбе короля. И наступил день, когда радостный Александр почти вбежал в покои жены:

— Наконец-то, — чуть не прокричал он, высоко поднимая в руке пергаментный свиток. — Папа разрешает мне жить с тобой как с супругою и не принуждать тебя переходить в мою веру…

Он протянул буллу Елене и, немного успокоившись, добавил:

— Правда, если ты будешь соблюдать установления Флорентийской унии.

Елена долго упрашивала мужа проинформировать константинопольского патриарха Иоакима об основании Супрасльского монастыря. Она понимала, что этот факт будет иметь огромное значение, благотворно скажется на религиозных чувствах православного населения. Кроме того, этим обращением великий князь косвенно признал бы влияние патриарха на дела западнорусской церкви, его право награждать за деятельность на пользу православию. И Александр внял ее неоднократным просьбам. Король похвально о благотворительности своего маршалка, православного Ходкевича, подчеркнул его «правоверность». А сам монастырь назвал «славным».

Патриарх прислал свое благословение Ходкевичу и епископу смоленскому Иосифу Солтану за их пожертвования, давал ряд наставлений монастырской братии и повелел, чтобы имена благотворителей были вечно поминаемы в монастыре. И братия записала их в свой субботник.

Елена видела, что высшее духовенство далеко не всегда было на высоте своего призвания, что большинство владык не заботилось об интересах веры и церкви, а только о личных и имущественных благах. Это обостряло проблему привлечения светских людей к церковным делам, об участии в них самой паствы. Великая княгиня понимала и то, что участие населения в делах церкви было средством обоюдоострым: с одной стороны, оно сдерживало недостойных пастырей и поддерживало ревность к вере; а с другой — имело иногда вредные последствия.

Митрополит Иона допускал участие в церковных делах светских лиц. При нем патроном Супрасльского монастыря стал Ходкевич, Коложского — Богуш Боговитинович. Причем митрополит отказался от всех доходов с этого монастыря и даровал его ктитору право избирать игумена. Такую позицию митрополита полностью поддерживала и Елена. Она взяла в патронатство минский Вознесенский монастырь.

Великая княгиня способствовала повышению духовного авторитета владык не только тем, что влияла на избрание епископами достойных лиц, но и защитой, ограждением от всякого рода посягательств их власти и имущественных прав. В 1503 г. она добилась возвращения полоцкому епископу Луке отнятых у него четыре года назад вотчин.

Благотворительность в пользу церквей и монастырей была не только важной душевной потребностью великой княгини, но она считала ее своей обязанностью. Пречистенскому собору она пожертвовала свое имение Жагоры. Многое сделала для обновления и убранства Покровской церкви, которая была сооружена на месте одной из башен стены, окружавшей кривой замок. При Елене эта церковь стала дворцовой. В честь нерукотворного образа Спасителя ею была построена Спасская церковь. Образ Спасителя, выставленный ею в этом храме, был некогда привезен в Москву Софьей Палеолог вместе с чудотворной иконой Божьей Матери. Эти иконы, вывезенные из Византии, сопровождали Елену по пути в Литву. Стараниями великой княгини был устроен Свято-Духовский монастырь на месте деревянной церкви, построенной первой супругой Ольгерда Марией Ярославовной. Ею же была восстановлена деревянная Свято-Духовская церковь. Не оставила без внимания княгиня и Свято-Троицкую обитель, где находился образ Корсунской Божьей Матери. Когда при строительстве стены были воздвигнуты Медникские ворота, эта икона по желанию Елены была размещена над ними, что было в обычае Руси. Охрана города, таким образом, поручалась Божьей Матери.