Под тремя коронами

VII

13 января послы слушали обедню в Кремлевском Успенском соборе. Присутствовала вся великокняжеская семья и бояре. Все были одеты краше обычного, всех охватило волнение: здесь в соборе послам будет передана будущая великая княгиня литовская. Служил митрополит. Отслушав литургию, Иоанн подозвал литовских панов к правым боковым дверям собора и со слезами на глазах передал им дочь. В присутствии множества народа, заполнившего площадь перед собором, всего двора, духовенства, всей семьи и самой невесты Иоанн повторил все то, что говорил при приеме послов и вручил дочери текст своей речи: чтоб помнила. Затем великий князь еще раз благословил княжну, и она, поклонившись в последний раз, как распорядилась судьба, московским святыням, могиле святого митрополита Петра — покровителя Москвы и ее княжеского рода, вышла на церковную паперть. В последний раз перед ее взором предстали Кремль, храмы, великокняжеские палаты, в которых прошли ее годы детства и юности.

Елена поцеловала руку отца, пошла к тапкане, но вдруг быстро воротилась назад и подошла к родителю. Грудь ее глубоко волновалась:

— Папенька! Перекрести свою дочь еще раз, — проговорила она задыхающимся голосом и опустилась перед ним на колени.

Все стояли в смущении от неожиданного, слишком искреннего и торжественного ее поступка. Несколько мгновений отец смотрел на нее, совсем потерявшись. Затем поднял ее и крепко обнял. Она судорожно прижалась к его груди и скрыла на его плече свою голову.

Вскоре поезд княжны выехал из Кремля. Сопровождали княжну мать, София Фоминишна, невестка Елена Молдавская и старший брат Василий. Невесту провожали также князь Семен Ряполовский, бояре Михаил Русалка и Прокофий Зиновьевич с женами, дворецкий Дмитрий Пешков, дьяк и казначей Василий Кулешин, несколько окольничих, стольников, конюших и более сорока знатных детей боярских. До границы Елену сопровождали три сотни дворянских детей. У каждой сотни лошадь своего цвета — гнедые, вороные и серые. Одежда воинов — меховые высокие шапки, подбитые мехом, зипуны алого сукна. Оружие украшено серебром и золотом, а у сотников и драгоценными каменьями.

Первая остановка была в Дорогомиловской слободе. Отсюда открывался прекрасный вид на город, Кремль и Москву-реку, которая ровной белой лентой вилась среди живописных заснеженных берегов. Здесь в течение двух дней брат Елены Василий угощал послов обедами. Дважды сюда приезжал великий князь, а мать Елены София ночевала с ней. Иоанн инструктировал сопровождавших Елену бояр, все разъяснял и разъяснял дочери, как вести себя, наказывал, чтобы во всех городах, через которые будет проезжать, посещала соборные церкви и служила молебны. Посоветовал, как поступать если какие-нибудь паньи будут встречать ее; если какой-нибудь пан даст обед в честь Елены, то на обеде быть жене его, но не ему самому. Не забыл великий князь и о своих врагах: князей, отъехавших из Москвы, Шемячича и других, Елена к себе не должна была допускать, в том числе и в Вильно, если они захотят ударить ей челом. Просил передать Александру, чтобы не велел ни им, ни их княгиням подходить к ней.

Предусмотрел Иоанн и церемонию встречи Елены и Александра. Он подозвал к себе дочь и главного из бояр, сопровождавших Елену Семена Ряполовского, и разъяснил: если невесту встретит сам великий князь, то ей из повозки выйти и челом ударить и быть ей в это время в наряде. Если князь позовет ее к руке, то к руке подойти и руку свою дать. Если же велит идти в его повозку, но там не будет его матери, то в нее не ходить, а ехать в своей, — наставлял заботливый отец свою любимую дочь, слушавшую отца с почтением и вниманием.

Не забыл великий князь и о соблюдении своей веры. Он приказал Елене:

— В латинскую божницу не ходи, а только в свою церковь. Но если захочешь посмотреть латинскую божницу или монастырь, то можешь посмотреть один-два раза.

Иоанн отступил от дочери и, любуясь ею, сказал:

— Ну, кажется, ничего не забыл…

Но вмешался боярин Семен, падкий до всякого обличительства:

— А как, государь, нам быть, если Елена встретится в Вильно со своей будущей свекровью, матерью Александра?

— Да, это важно, — сказал Иоанн, обращаясь к Елене. — Полагаю, что если королева будет идти в свою божницу и позовет тебя с собой, то проводи королеву до божницы, а потом вежливо отпросись в свою церковь.

В тайном наказе Ряполовскому Иоанн велел требовать, чтобы Елена венчалась в православном храме и в русской одежде.

Затем отец пригласил Елену и Ряполовского к столу, где был разостлан чертеж Русско-Литовского государства, земли которого тянулись от Балтийского до Черного моря. Он обвел пальцем Киевские земли, Волынь, Черниговскую и Смоленскую земли, а дальше на северо-запад Витебскую и Полоцкую. Все это — русские земли, пояснил он. А дальше на запад такие же русские Брест, Гродно, Новогрудок, которые ратью защищал Владимир Мономах. И только на севере, вдоль реки Вилия, размещаются земли собственно Литвы, колыбели литовского племени. Отсюда литовцам, объединенным, надо думать, божественным провидением, удалось подчинить себе разоренную и обессиленную татарским нашествием западную и юго-западную Русь. Собственно Литва, составляющая ядро государства, смогла подчинить Черную Русь, Полесье, Брест, Могилев, Минск. Они вошли в состав Трокского и Виленского воеводств. Остальные русские земли, некогда богатые и могущественные — Киев, Волынь, Полоцк, Витебск, Смоленск — слабо ненадежно соединены с Вильно. Показав и рассказав все это, Иоанн сказал:

— Как видишь, большая часть территории Великого княжества Литовского, почти три четверти ее, составляют исконно русские земли. Недаром же это государство называют Великим княжеством Литовским и Русским, а теперь еще и Жемайтским. И поэтому там, в Литве, ты не должна себя чувствовать, как на чужбине. Тем более, что русское начало и вера пустили там глубокие корни, три четверти всей страны населяет православный русский народ, имеющий за собой блестящую историю Киевской Руси, и только четверть занимает Литва с ее вымирающим язычеством. Так что в государстве Александра преобладает русское влияние, и ты в качестве великой княгини сможешь еще больше усилить его.

Наконец великий московский князь еще раз прослезился, нежно обнял дочь и прерывистым голосом сказал:

— Ну, мне пора.

Елена и Ряполовский низко поклонились ему, и через минуту-другую он уехал в Москву. Иоанну казалось, что все он предусмотрел, все организовал. Но вдруг вспомнилось: в Витебске плохой мост, нужно предупредить дочь. Он толкнул в спину возницу: поворачивай назад. Возница натянул вожжи, и четверка лошадей остановилась.

— Нельзя, государь, возвращаться. Не тот случай. Обычай и народные приметы не велят. Можно нарочного послать…

Иоанн натянул выше на ноги медвежье покрывало и махнул рукой.

— Ладно, поезжай…

Вскоре из Кремля вдогонку поезду Елены поскакал посыльный с письмом дочери от Иоанна. Великий князь писал:

— Забыл я, дочь, сказать тебе, что в Витебске мост ветхий: вот-вот рухнет. Поэтому ехать тебе по этому мосту через Двину следует со всей осторожностью.

В четверг Елена простилась с матерью, с родными и… простилась навсегда: ей не суждено было больше увидеть родные места. Тапкана великой княжны в сопровождении громадного поезда тронулась в путь.

Провожая свою дочь, София Фоминишна долго стояла на дороге, махая рукой вслед. Со слезами на глазах она вспомнила свой отъезд из Италии… Думала о схожести и различии их судеб. Мать ехала из-под тяжелой папской опеки на восток в далекую, но единоверную, православную Москву, дочь в обратную сторону, на запад, где римское влияние усиливается и где ей, согласно воле отца, предстояло отстаивать православие.

Путь до Вильно продолжался почти три недели. Огромный поезд, сопровождавший княжну, иногда останавливался на день-два. Ехала Елена в богато украшенной боярской повозке-тапкане, вмещавшей пять-шесть человек. Ближайшими лицами к княжне были жены главных послов: княгиня Ряполовская, жена боярина Русалки, сверстницы-боярышни. Всего свита составляла две тысячи человек, ехали два окольничих, два конюших, четыре постельничих, более шестидесяти детей боярских. Находился в обозе и священник Фома вместе с диаконом и певчими. Поезд-обоз сопровождала стража — несколько сот всадников. Под особой охраной везли приданое невесты: несколько сундуков с деньгами, серебряную и золоченую посуду, шелковую рухлядь — бархат, камки, атласы и тафту, множество мехов. В особом сундуке находились подарки отца и матери. Великий князь благословил дочь иконой Божией Матери «на сизу, обложена золотом, а в ней восемь червцов и восемь зерен гурмызских». Мать благословила иконой Спасителя «на лале, а в ней четыре лала да два яхонта, да восемь зерен гурмызских». В Дорогомилове отец подарил дочери «рог из новых рогов, окован серебром, позолочен, да горшок серебрян, венец у него писан и золочен». Мать дала ей «жиковину золоту, а в ней яхонт, да восемь зерен гурмызских».

Путь пролегал по ровной лесной местности. Изредка попадались по дороге деревни, в которых поезд останавливался для отдыха. Многочисленная обозная прислуга грелась у костров. Миновав Звенигород и Можайск, и отслужив везде молебны, подъезжали к литовской границе. До нее оставалось совсем немного, как началась невиданная даже для русских людей пурга-буря. Резко похолодало, пронизывающий зимний ветер ревел, швырял колючий снег, забивая дыхание и даже мешая говорить. Гнулись и даже ломались деревья. С трудом поезд втянулся в густой, высокий хвойный лес, где ветер, буйствуя в вершинах деревьев, внизу, казалось, сбавлял свою мощь.

В свисте и вое бури не только не стало слышно даже звона подвешенных к дугам колокольчиков. Но все кругом полнилось какими-то другими, непривычными звуками: то ли отдаленным воем диких зверей, то ли ржанием лошадей, то ли голосами зовущих на помощь людей, то ли жалобным детским плачем…

— Отроду такой бури не видала, — сказала боярыня Ряполовская. И, желая успокоить находившихся в тапкане молодых девушек, добавила:

— Но все проходит… И эта напасть пройдет…

Наступила ночь, и боярин Ряполовский распорядился заночевать здесь, в лесу. Тем более, что измученные лошади шли все медленнее, постоянно норовя остановиться и даже пятиться назад. Кучера вынуждены были брать их под уздцы, чтобы заставить продвигаться вперед.

Прислуга, спешившиеся всадники охраны, все, кто мог, начали готовить место ночлега: из лапника ели делались шатры-укрытия, разжигались костры, которые и согревали, и освещали все вокруг. Возле тапканы Елены разложили несколько костров, а в сам возок постоянно вносили на специальной железной треноге горячие угли. Тепло и шум ветра располагали ко сну…

К утру буря утихла и одновременно потеплело. Снег стал влажным и плотным. Затем опять похолодало, и подул сильный, холодный, как смерть, ветер. Начался обложной ледяной дождь. Падая, твердые прозрачные шарики льда, внутри которых находилась незамерзшая вода, раскалывались, вода выливалась и быстро замерзала. Все покрылось небывалым гололедом. Из сосен и елей стали срываться глыбы обледеневшего снега. Особенно пострадали теснившиеся ближе к дороге березы. Они стояли в невиданно красивом, похожем на хрусталь, наряде. Многие под тяжестью налипшего льда склонились к земле, другие оказались разодранными. Возница тапканы великой княжны, крестясь, приговаривал:

— Такого отродясь не приходилось видывать… Ой, боюсь, что это не добрый знак, предупреждение нашей молодой государыне, да и всем нам…

Не мешкая, обоз осторожно, ведя коней под уздцы, двинулся дальше. Прошло совсем немного времени, и гололед закончился. Сотник Шереметьев, гарцуя на своем иноходце возле тапканы Елены, приоткрыл дверцу:

— Вот и граница, великая княжна… Начинается Литва…

Путешествие от границ Московского государства до Вильно было веселым и торжественным. Повсюду вельможи и духовенство встречали свою будущую великую княгиню дарами. Население — с искренней и шумной радостью. Видно было, что для жителей княжества Литовского, и особенно православных, видевших в Елене залог долговременного счастливого мира, ее приезд был важным событием. Люди радовались, что кровь византийских императоров, а также святого Владимира соединяется с кровью Гедимина. Надеялись, что ставшая сирой и безгласной православная церковь в Литве, теперь найдет ревностную покровительницу на троне. Считали, что этим брачным союзом возобновляется древняя связь между единоплеменными народами.

В каждом городе устраивались торжественные встречи. Уже за пять верст от Смоленска поезд встречало множество народа: тут были и бояре, и горожане, и простой люд. Тут же находился и литовский наместник. Бояре и паны, представленные ему князем Ряполовским, били челом. Дети боярские, сойдя с коней, окружили тапкану Елены, а от городского моста ее пешком сопровождали сами бояре. Первым делом Елена направилась к кафедральному собору, где ее встретил смоленский владыка Иосиф Болгаринович и отслужил молебен. Затем на приготовленном для нее специальном дворе она приказала поднести вина сопровождавшим панам и боярам. На следующий день, после обедни, в светлице княжны происходил прием. Явился ударить челом и с подарками в руках владыка, пришли знатные паньи, в том числе и жена наместника. Здесь же находились и многие из свиты княжны. Елена Ивановна усадила паней и владыку на лавку направо от себя и велела принести угощения. Вино в кубки наливала княгиня Ряполовская. Князь Семен поднес кубок владыке, а паньям — сама Елена.

Подобным же образом невесту великого князя встречали в Витебске и Полоцке. Здесь она в благодарность за хлопоты наместника Яна Заберезского по поводу сватовства оказала особенное внимание его жене и дочери. Приняв от них подарки, Елена расцеловалась с ними. Затем они вместе ездили к обедне. Дважды будущая великая княгиня приглашала их к себе на обед, не преминув угостить вином из собственных рук.

От Полоцка до Вильно тянулись дремучие леса, местность становилась холмистой. Поезд ехал медленнее, часто останавливаясь в местечках. От жениха один за другим прибывали послы — править поклоны и передать подарки. Княжна в свою очередь одаривала их. Навстречу выезжали также литовские паны и княжата, для сопровождения высылались войсковые отряды. В Маркове Елену Ивановну встретили знатнейшие и знаменитейшие православные представители Западной Руси: князь Константин Иванович Острожский и князья Глинские. В Сморгони ее ждали жена виленского воеводы Радзивилла и жена Гаштольда. Встречавшие ее паньи любезно приглашались в тапкану.

Сюда же на встречу с будущей великой княгиней, немного припоздав в пути, прибыла и слуцкая княгиня Анастасия, жена Семена Олельковича. Ее ожидала великая честь: дочь московского государя по его наставлению встала при появлении княгини в светлице и пошла к ней навстречу. И эта честь была не случайной. Иоанн знал, конечно, что род Олельковичей играл значительную роль в государственно-политической жизни Великого княжества Литовского и претендовал на великокняжеский престол, но и состоял в родстве с московскими великими князьями. Основатель рода, внук великого литовского князя Ольгерда и правнук Гедимина Олелько Владимирович в свое время женился на Анастасии, дочери сына Дмитрия Донского, великого князя московского Василия Дмитриевича, и внучке Витовта. Их сын Симеон был князем киевским. Всех, даже Елену, поразил роскошно-богатый наряд слуцкой княгини. Анастасия носила как русское, так и польское платье, но на встречу с московской великой княжной надела кортель. Подбитый горностаевым мехом, покрытый камкой, этот наряд отличался от других тем, что был без пуговиц и надевался с головы, то есть не был распашным. Оригинальны были его рукава: длинные, но сшитые только до половины и украшенные вошвами-полотницами, перекинутыми на руку и расширявшимися книзу. Вошвы, как и заплечье, изобиловали жемчужным шитьем.

До Вильно оставалось уже несколько верст. Переночевать остановились в господарском дворе Немеж. Сюда Александр прислал роскошно убранный возок. Обитый красным сукном и зеленым аксамитом, запряженный восьмеркой серых, убранных в золото и бархат, жеребцов, он был еще более красив, чем тапкана Елены. Между тем, русские и литовские послы были озабочены: где будет происходить венчание? В костеле или в православном соборе? Для переговоров с Александром об этом из Немежа в Вильно уехал Ян Заберезский. Тревожное ожидание русских бояр закончилось с его возвращением. На встрече с ними Заберезский торжественно сказал:

— Я привез окончательный ответ великого князя: по приезде в Вильно княжна будет слушать молебен в Пречистенском православном соборе, а венчаться поедет в костел святого Станислава. Кроме того, — неспешно добавил пан Ян, — наш государь выедет для встречи невесты за город.

И хотя Иван Васильевич приказал боярам соглашаться даже на то, чтобы княжна ехала прямо в костел, чтобы в случае требования Александра она надела польское платье, послы долго противились и спорили с панами. И только исчерпав все свои, как им казалось, красноречивые доводы, согласились с требованиями литовского государя.

Волновала эта проблема и католическое духовенство Вильно. Накануне приезда невесты к Александру почти вбежал епископ Войтех Табор и панически, прямо с порога начал:

— Государь, сын мой, я ушам своим не верю: в венчании будет принимать участие, более того, читать молитвы православный священник, некий схизматик Фома, а венец будет держать над головой невесты княгиня Марья Ряполовская, такая же схизматичка. Нужно немедля изменить это.

— Согласен, владыко. Но ума не приложу, как это можно сделать… Нарушить пожелание Иоанна в данных условиях нельзя… Разве что с Семеном Ряполовским поговорить…

Но Ряполовский и слышать об этом не хотел: только так, как государь положил…

Рано — по утру февральского, свежего, но теплого дня Елена Ивановна снова тронулась в путь. Паны уговаривали ее сесть в присланный женихом экипаж, но княжна наотрез отказалась и предпочла ехать в собственной московской тапкане. С ней сели боярыни Ряполовская и Русалка, а также молодые боярышни.

Александр встретил будущую жену в трех верстах от Вильно. Стояла почти теплая весенняя погода. Трава начинала зеленеть, на деревьях тронулись почки. Великий князь был в богатой литовской одежде. На голове — меховая шапка с бархатным верхом, шитым золотом, к тому же украшенная дорогим пером и драгоценным аграфом. Он был на богато разукрашенной лошади, несколько позади сверкая оружием, одеждой, сбруей, весь двор и думные паны на таких же лошадях. Здесь была вся элита Великого княжества, представители самых знатных и богатых родов: не только Радзивиллы и Острожские, славившиеся своими богатствами. Большим значением при дворе и вообще в Великом княжестве пользовались князья Олельковичи-Слуцкие, Четвертинские, Чарторыйские, Огинские, Пузины, Гедройцы, Сапеги, Сангушки, Соломорецкие, Полубенские, Друцкие-Любецкие, Соколинские, Горские, Подберезские. Богатством и влиянием с ними соперничали вельможи, не имевшие княжеских титулов. Увидев приближавшийся поезд Елены, свита стала горячить лошадей, в воздух полетели нарядные шляхетские шапки, затрещали выстрелы из мушкетов. Раздались крики: слава Господу Богу за такой дар! За то, что даровал дочь московского князя нам в государыни!

Но среди встречавших не было ни одного из европейских государей, отсутствовали братья Александра. Не выехала навстречу Елене и старая королева-вдова Елизавета австрийская. По этому поводу князь Ряполовский заметил находившемуся рядом боярину Русалке:

— По всему видно, что брак литовского государя с московской православной княжной, столь выгодный Литве, все же не по душе как родне Александра Казимировича, так и католическому западу…

Но вот поезд остановился. Быстро, проворно слуги постлали от коня великого князя до тапканы Елены дорожку красного сукна, а у возка поверх сукна еще и камку с золотом. Елена вышла из тапканы, ступая на камку. Вслед за ней вышли боярыни и боярышни. Одежда Елены, как и всех русских великих княгинь и княжен, была сшита с учетом византийских традиций. Особенно это относилось к широкому покрою платья с откидными рукавами. Своим великолепием бросался в глаза головной убор княжны, который составлял главную красоту женского наряда. На Елене была меховая шапка, богато украшенная золотом и жемчугом по бархату, с собольей опушкой. Верхней одеждой Елене служил опашень, шитый из золотой шелковой ткани, с тафтяной подкладкой, на меху. Покрой его был широкий, узкие рукава доходили до подола. Полы опашня, как и подол, были украшены золотым кружевом. Ворот был широким, скашивавшимся к полам. Круглые пуговицы из дорогих камней и узорчатые петли служили для застежки. На шею был надет отдельно высокий воротник, украшенный дорогим шитьем и драгоценными камнями. Одновременно спешился и Александр. Он подошел к Елене, заглянул в глаза, подал ей руку и обнял.

— Как доехала княгиня и в добром ли здравии пребываешь?

— Да, мой государь, — ответила Елена, не смея поднять глаз на будущего мужа.

— Садись, княгиня, обратно в тапкану. Как видишь у нас еще довольно-таки холодно, хотя весна, кажется, и жалует к нам. Затем Александр, дав руку боярыням, молодцевато, почти не касаясь стремени, взлетел на коня. Глядя, как боярышни усаживаются в тапкану, подумал: а будущая моя женушка не совсем похожа на ту, что изображена художником на портрете. Там — чуть ли не Юнона, волоокая, с выражением на лице томной неги… И в успокоение себе продолжил: но, похоже, в действительности Елена еще лучше, чем на портрете. В замужестве у нее прибавится и женской силы, и полноты, и красоты… Главное, в конце концов, чтобы жена не оказалась интриганкой, клеветницей и лукавой кокеткой, происками своими способной отравить жизнь и себе, и мужу. А с другой стороны, нужна ли великая княжна тихая, кроткая, во всем покорная воле мужа?

Боярышни веселой стайкой, и вмиг разрумянившись, впорхнули вслед за Еленой в просторный возок и замерли, ожидая, что скажет княжна. Но она, потупив голову, молчала. Елена успела заметить, что портрет Александра, который она видела в Москве, не вполне соответствовал оригиналу. В действительности оказалось, что он выглядел на свои тридцать четыре года, был скорее среднего, чем высокого роста, плечистый и сильный. Темно-русые волосы, более светлые в бороде и усах, оттеняли его довольно пасмурное лицо. Выражение глаз у будущего мужа, как заметила Елена, было не то печальным, не то вялым. Первой осмелилась Евдокия, дочь боярина Ромадановского:

— Гордый…

Но никакой реакции Елены не последовало. Второй вступила в разговор боярышня Теплова:

— Высокомерный…

После этой оценки посыпалось:

— Скрытный, с ясным и дельным умом, науками умудренный…

Но и это не вызвало никакого ответа Елены. Тогда самая смелая из всех девушек, боярышня Клишина, своим распевным голосом проговорила:

— А какой красивый, статный и стройный…

Все девушки уставились на Елену, ожидая ее ответа. И будущая великая княгиня литовская, так и не успевшая хорошо рассмотреть суженого, широко и радостно улыбнулась.

Вскоре тапкана Елены, рядом с которой танцевал застоявшийся конь великого князя, подъехала к городу. Над Вильно и окрестностями открылась весенняя синева неба и установилась ясная погода. Казалось, что сама природа приветствует въезд в столицу великой княгини, как бы предчувствуя, что она будет во многом содействовать процветанию города, умиротворять невзгоды, покровительствовать русским, как знатным вельможам, приезжавшим ко двору из Москвы, так и купцам из Новгорода, Твери и других городов.

Столица Великого княжества Литовского расположилась в одном из живописных уголков на берегах Вилии, несущей свои воды в Неман и далее, в Балтийское море. Окрестности города представляли собой ряд высоких холмов. Густо поросшие лесом, кое-где порезанные лощинами и оврагами, где шумели-звенели ручьи и родники, они живописно теснились по берегам Вилии. С восточной стороны города, в долине, серебристой лентой вилась Вилейка, двумя рукавами впадавшая в Вилию и образовывавшая небольшой остров. Некогда на этот остров с крутыми, точно срезанными, склонами обратил внимание Гедимин и, построив временное жилье для великого князя, положил начало столице. Позже на песчаной горе, получившей название Замковой, был построен замок, а у подошвы горы в знаменитой долине Свенторога когда-то находились святыни языческой Литвы — жертвенник священного огня, жилища жрецов и башня для священных ужей.

Но взору Елены предстал город, познавший военные набеги и пожары, разрушавшие старое Вильно и замки Гедимина. «Богатырь Литвы» Витовт постоянно отстраивал столицу, но его преемники мало заботились об этом.

Александр пояснил Елене:

— Город сильно пострадал во время пожара двадцать лет тому назад. Тогда сгорело 400 дворов. Отец мой, король Казимир, со всем двором и казною вынужден был спешно искать спасения в поле. Но Русский конец и русские церкви остались целы.

И князь рукой показал на эту часть города.

— Да, пожары — большая беда, — поделилась своими впечатлениями Елена. — Полтора года назад, весною, московский Кремль также почти весь выгорел. А летом прошлого года в страшном пожаре в центре и на посаде сгорело двести человек…

Александр обратил внимание Елены на Замковую гору, где высились три башни — это и был Верхний замок, окруженный стенами и валом. Две галереи спускались по западному склону горы и вели к ее подножию, соединяя Верхний замок с Нижним, занимавшим долину Свенторога. Широкий земляной вал опоясывал его. Главным зданием в замке был великокняжеский дворец, состоявший из множества как каменных, так и деревянных зданий, кое-где увенчанных башнями. Помещения самого дворца Александр к приезду невесты обновил и по-новому обустроил. Здесь же были обширный двор и большой сад. Обилие воды и влажный воздух способствовали роскошной зелени, а пирамидальные тополя, стоявшие высокими свечами, придавали ландшафту южный колорит. Вдоль набережной Вилейки тянулись добротные, красивые конюшни, построенные при Ольгерде. Тогда поговаривали, что великий князь, подпав под влияние то ли звездочетов, то ли каких-то хиромантов, полагал, что в следующей жизни будет лошадью, поэтому и строит такие роскошные конюшни…

К западу от дворца находилась главная святыня католического Вильно — собор святого Станислава, построенный на месте языческого капища. Главный алтарь собора был сооружен на месте неугасавшего огня. Возле него возвышалась колокольня. На месте жилищ древних жрецов стояли дома епископа и духовенства. Трое ворот вели из замка к Вилейке, а три моста соединяли замок с остальным городом и его предместьями.

Любуясь городом, Елена подумала, что в отличие от Москвы, которая широким полукругом опоясывала Кремль, Вильно вытянулся длинной полосой, беспорядочно расширяясь то к югу, то к западу.

Во всю длину города тянулась главная улица — Большая. От нее в обе стороны, переплетаясь и пересекая друг друга, разбегались узкие улицы и переулки. К востоку от главной улицы, по направлению к Вилейке блестели кресты шестнадцати православных церквей — то была русская часть города, центр русского населения. Почти у самого берега Вилейки возвышался Пречистенский собор, построенный киевским мастерами еще при Ольгерде. Каменный, с четырехскатной кровлей, с большим куполом посредине, с полукружием алтарного места, он напоминал храм святой Софии в Киеве и Полоцке. Ближе других к Нижнему замку, на Покровской улице стоял храм Покрова Богородицы — будущая дворцовая церковь Елены Ивановны.

На северо-западе города и к югу располагалась литовская часть города. Здесь возвышались католические храмы и монастыри. Выделялся костел святой Анны. Верхушки его башен, золото крестов особенно живописно выступали из роскошной зелени. Построенная женой Витовта, бывшей смоленской княжной Анной Святославовной, святыня эта, как сами мысли и устремления царственной женщины, отличалась необыкновенной красотой, воздушной стройностью и изяществом.

С запада к литовской части города примыкала его польская часть. Названия же улиц Жидовская, Немецкая сами за себя говорили об их населении. Еще далее на запад, за польской частью, в Лукишках, приютились татары. Они также воздвигли для себя мечеть.

Защитных стен у города не было. Междоусобная война Ягайло с Кейстутом, происки любимца Ягайло Войдылы, вмешательство крестоносцев и их нападения, борьба Ягайло с Витовтом, опустошения, причиненные великим магистром Валенродом, наконец, страшный пожар 1399 г., истребивший значительную часть города — довели Вильно до бедственного положения. Прежняя каменная стена лежала в развалинах, частью была разобрана жителями на постройки. В ее сохранившихся кое-где башнях обитали совы и ютились разные бродяги и темные личности. От деревянной же ограды или тына не осталось и следа.