Под удельною властью

XXIX

Названые братья бились отчаянно, спастись удалось только одному Василько.

Фока был окружен новгородцами. Дюжие руки Кузьмы, работника Акинфия, схватили дружинника.

Несмотря на отчаянное сопротивление молодого суздальца, коренастый силач работник связал его, отвел в дом Акинфия и посадил в боковушку. А сам снова бросился в битву. Горько было Фоке чувствовать себя в плену. Он видел, что их рать бежала, что новгородцы торжествуют победу.

«Продадут меня либо болгарам, либо угонят в далекие леса на работу. И неведомо будет князю, что его верный слуга пропадает в неволе!» — думалось ему.

Молодой человек знал хорошо, что выбраться из подобного плена нелегко, но все-таки пытался освободиться от связывавших его веревок. Все усилия его были тщетны. Тонкие веревки впились в тело и причиняли ему немалую боль.

В доме, куда его привели, по-видимому, никого не было: все ушли на защиту города. Совсем уже стемнело, надвинулся вечер. Фока почувствовал голод и жажду, но никто не приходил.

«Пожалуй, хозяина этого дома убили в битве, а про меня никто и не вспомнит: придется мне, верно, погибнуть!» — снова пришло в голову дружинника.

Но точно в опровержение его думы застучал тяжелый запор, дверь распахнулась, и в боковуше затрепетал слабый огонек щипца.

— Ты где здесь? — услышал Фока женский голос.

Он поднял опущенную низко голову и взглянул. Перед ним стояла молодая девушка.

— Поди, ты, бедняга, изголодался? — сострадательно спросила она, и на ее больших голубых глазах показались слезы.

Не дожидаясь ответа, она положила рядом с пленником на лавку большой кусок черного хлеба, посыпанного солью, и поставила жбан квасу. Фока благодарно взглянул на нежданную посетительницу.

— Спасибо, госпожа, за доброту твою! Только как же я буду пить и есть? Руки-то у меня связаны.

— Пожалуй, я тебя развяжу! — нерешительно проговорила девушка. — Только поклянись мне, что ты не убежишь!

— Куда уж тут бежать! — грустно проговорил Фока. — Изволь, поклянусь!

Девушка робко подошла к пленнику и принялась распутывать туго впившиеся в тело веревки.

— Ну, спасибо! — радостно проговорил молодой человек, с наслаждением разминая затекшие руки: — А есть-то хочется! — добродушно продолжал он и жадно набросился на еду.

— Ах ты, бедняга! — участливо заметила незнакомка.

— У кого я сейчас нахожусь? — с любопытством спросил Фока, несколько утолив свой голод.

— Ты в доме моего деда, Акинфия Щиковата, богатого гостя новгородского!..

— Эх, угонит меня твой дед на своих ладьях в заморские края! — тяжело вздохнув, проговорил суздалец.

— Этого не бойся! Дедушка уж давно торг прекратил.

— Ну, еще того хуже… Пошлет в леса на работы… Аль продаст куда в еще горшую неволю!

— Не горюй, паренек! Упрошу я деденьку, чтобы тебя здесь оставил. А там, придет время, и на волю отпустим! Чай, тебя матушка родная заждалася?

Печально улыбнулся пленник.

— Аль ты сирота? — продолжала расспрашивать девушка.

Ее ласковые расспросы заставили молодого дружинника рассказать ей все, с ним случившееся.

— Ах ты, бедный, бедный! — сочувственно произнесла Евфимия. — Матушку и сестрицу потерял. Вот получишь свободу и ступай их отыскивать.

Молодой девушке сильно пришелся по сердцу статный дружинник: она не задумалась бы отпустить его сейчас, если бы имела свою волю. Долго беседовали между собою молодые люди. Кругом царила полнейшая тишина, никто не мешал их разговору. Отчаяние, овладевшее суздальцем, сменилось покоем; ему казалось, что он вместо плена находится в родном доме.