Подарить жизнь

Глава 17 Сражение

Сатук

– Конечно они родственники! – воскликнул голос, и Сатук, вырванный из дремоты, невольно вздрогнул. Все-таки устал и сам не заметил, как отключился. А ему понравилось. Не так уж часто навещает его Атина, пусть и во сне. Чем дальше утекают недели и месяцы, тем меньше она появляется в мыслях. Наверное, прав дядя: не может нормальный мужик долго обходиться без женщины. Ну, завернуть к рабыне – не измена. Да и не женаты они.

– Все эти гураге и номмо ничем не отличаются от агробба или беджи с сэраи. Все от одного корня и болтают на едином языке.

– Не скажи, – возразил еще один голос.

Сатук, не глядя, безошибочно определил – Баларс. Он единственный в их взводе позволял себе иногда лишнее и не стеснялся в выражениях, общаясь с сержантом. Все-таки не мальчик, второй год на жалованье. Опытный кавалерист, не раз участвовавший в набегах.

Сержант с восточной границы и имечко, как и желтоватый цвет лица, досталось ему от родителей – бывших жителей Радиса. По происхождению отнюдь не имперец, однако настоящий граничар в третьем поколении. Знающий себе цену и неплохо относящийся к молодым. Приличные командиры отделений на дорогах не валяются. Это все отлично усвоили, сравнивая его с командирами других десятков. Гонял он их страшно, однако повесить на его людей лишние хлопоты еще никому не удавалось. Своих подчиненных десятник тщательно оберегал и не допускал чужаков до хозяйничанья в его отделении.

– Мало ли чо я на твоем языке говорю, мы родственники? Одной крови? Нет! Можно многое усвоить и без общей крови. Культура, письменность. Оружие. Смешанные браки.

– Ты как своих покойников хоронишь? – неожиданно спросил сержант.

– Как принято, – после паузы ответил Баларс. – Сидя, лицом к Родине.

– Как у вас принято, – с торжеством воскликнул сержант, – всегда смотрят на Радису. На юго-восток.

– Ну да.

– И наследование у вас идет от отца к старшему сыну, как у нас. Мы не родственные народы, но живем рядом, и обычаи иногда похожи. А вот у всех гафатов наследство передается от брата матери к сыну сестры. Нигде такого больше нет. Такое не принято даже у живущих на юге. К братьям – да, к младшему сыну – да. Такого не существует больше ни у кого.

В голосе было откровенное торжество. Уел.

– Традиции не отменишь. Язык может измениться, землю пахать тоже начинают иначе и сажают другие злаки. Основные обычаи у людей в крови. – Он подумал. – Конечно, если они в большинстве, и нет рядом кого-то намного культурнее. Но вот еще один обычай встречается только у этих народов, и больше нигде в мире! Главу рода хоронят в сидячем положении, причем его голову оставляют над поверхностью земли. Она, прикрытая кухонным горшком, начисто обгладывается муравьями и высыхает. Потом эту голову забирают и погребают возле хижины. Так делают на границе все, разница только в уровне вождя. Известного и богатого – всегда хоронят так. Традиция уважения. И у тех тоже – бахэр нэгуша – это что-то вроде нашего аристократа, и дамот нэгуша – короля – хоронят обязательно так. Высшим положено. Младшим запрещено. Но считается это очень древним обычаем, заповеданным предками.

– Уговорил, – согласился Баларс, – расскажи лучше, как там было.

– А здесь тебя не волнует? – показывая вниз на поле, спросил сержант.

Издалека казалось, что на поле суетятся игрушечные солдатики. Там, прямо по невысоким кучкам тряпья, разбросанного по всей округе, двигались маленькие синие квадратики Легиона. Требовалось большое воображение или подзорная труба, чтобы разобрать, что это вовсе не мусор. Еще недавно это были здоровые сильные мужчины и лошади. Сейчас они превратились в падаль. За исключением раненых. И хвала Богу, что до них не доносились ни стоны, ни жалобы умирающих.

Там, на поле, сражались многие тысячи. А на его границе игрушечными коробочками виднелись тысячи опрокинутых и разграбленных телег обоза армии Марвана. Там все еще кто-то с кем-то дрался. А может, просто убивал. Во всяком случае, всадники и маленькие пешие человечки толпились внутри и снаружи лагеря, а на солнце изредка мелькали отблески от движущегося железа.

– Вот когда пошлют, тогда и волноваться станем.

– Недолго осталось. Минут двадцать.

– А что потом? – жадно потребовал ответа Тайр. Они с Сатуком состояли в одном десятке. Такой же первый бой для парня, как и для него.

– Известное дело, – солидно объяснил сержант, – Акбар недаром нас так развернул. Все предусмотрено. Деревня – опорный пункт. Живые изгороди и виноградники рядом – укрытие. На одном участке обороны поставили повозки так, чтобы они стали препятствием. В колючках прорубили амбразуры, поставили орудия в засаде. Они подвоха не ждут. Нормальные осадные орудия либо за холмами, где раньше был лагерь Косты, либо их бросили, удирая. А мы их встретим, – он хищно улыбнулся. – Навсегда запомнят. Как дойдут, так и накроем. К четырем полковым пушкам полагается три воза с боеприпасами. На них по штату сто тридцать три выстрела с ядрами и столько же с картечью. И так еще шесть раз.

– Почему?

– Считать надо уметь, – без злости подковырнул сержант. – Двадцать четыре пушки выстрелят с близкого расстояния, – он развел руками, – кто не видел, тому не понять. Они покатятся назад. Тогда и придет наше время, пойдем рубить уцелевших.

– То есть, когда до изгородей останется половина лиги, надо поднимать людей в седло, – согласился Баларс. – Все одно первой легкая кавалерия поскачет. Минут двадцать еще имеется. Расскажи, где такое видел. Ведь на Великой реке, а?

– Действительно, сержант, – поддержали остальные кирасиры, рассказывай!

– Когда воины нэгуша…

«Почему, собственно, он так странно произносит», – подумал Сатук, его старший брат, а если точнее, средний (первенец, как положено, наследник, все ему досталось, а двум другим пришлось хорошо задуматься, как жить и на что существовать). Честно говоря, никаких претензий у них обоих к старшему брату не имелось. Закон есть закон, и почему запрещено дробить участки, всем понятно без особых пояснений.

Они земаны, и едва-едва способны обеспечить в своем фемстве возможность не ударить во время смотра лицом в грязь хотя бы одному. Где уж на троих рассчитывать! Все честно. Свою долю знаний и умение фехтовать, а также сидеть на лошади и маленько разбираться в тактике, они получили. А уж приобрести второго и третьего строевого коня – не с их доходов. Спасибо и за наличие дедовской сабли. Отцу бы нипочем не приобрести оружие на троих.

Так что Патрик за неимением других предложений подался на границу в надежде на трофеи (их сюзерен фем Коста в его услугах не нуждался, предпочитал наемников, а не безлошадных и безземельных молодых парней). Наивным он не был, да и наставления отца выслушивал внимательно, насколько это в его возрасте возможно. В результате сокровищ прямо за поворотом не ожидал. А вот очень ясную цель – заслужить или заработать на свое поместье – имел. Стать главой собственного рода – дело достойное, однако неплохо бы и обеспечить потомков.

Так вот, брат в письмах называл тамошнего короля негусом. Был он не слишком красноречив и делал массу грамматических ошибок, зато описывал происходящее иногда даже излишне подробно, не приукрашивая жизнь. Конечно, послания доходили не шибко часто, но когда получал, было над чем поразмышлять. Брат отнюдь не глуп и давал точные характеристики людям, а события будто вставали перед глазами.

Как говорил в своей проповеди Взыскующий истины, произведший на Сатука очень приятное впечатление своей искренностью и аскетичностью, молодости свойственны бурлящая энергия, дух бродяжничества, склонность к авантюрам, самонадеянность, отсутствие чувства меры, порывистость, стремление выделиться, тщеславие. И в этом нет ничего дурного. Наоборот. Люди, идущие куда-то в поисках нового, представляют собой цвет империи. Это самые инициативные и предприимчивые. Они стремятся к обновлению, преобразованию. Их жадное желание изменить собственную судьбу неизбежно приводит к преобразованию окружающей реальности. Личный интерес оборачивается общественными деяниями.

Это не хорошо и не плохо, осознал Сатук, все тщательно обмозговав. Это данность. Без изменений нет развития. Конечно, многое зависит от количества идущих в одном направлении, но даже единицы способны повлиять на жизнь окружающих. Поэтому он не должен забивать себе голову высокими интеллектуальными мыслями, лучше следовать своим инстинктам и советам умных людей. Неплохо бы оставить свой след в истории, но тут уж как выйдет. Не у всех получается. А вот ловить шанс необходимо. В этом нет ничего дурного, если честно выполняешь долг и не роняешь чести в своих глазах и глазах окружающих. Такой подход его очень устраивал.

Патрик с самого начала оказался в самой гуще событий и достаточно откровенно ему сообщал обо всем происходящем. К тому времени брат попробовал себя на границе, и хотя особых богатств не заслужил, в качестве кавалериста приобрел солидный опыт реальных боевых действий. Тут присутствовал еще и любопытный момент установленного порядка дележки трофеев. Войско разделялось на три группы по рангам – командиры, всадники, пехотинцы – в зависимости от должности и их доли были различны. Делать карьеру даже в материальном смысле оказывалось выгодным.

Для полной прозрачности каждая группа при дележке добычи выбирала своего наблюдателя. Облеченные доверием опытные ветераны учитывали все, от доли императора и Храма (если все совершалось официально), до утерянного имущества. Погибший в бою конь, к примеру, требовал компенсации, как и ранение или гибель члена отряда. Оставшаяся сумма (если что-то еще оставалось), собственно, и составляла чистую добычу. Иногда из нее выделяли «премиальный фонд» – вознаграждение тем, кто проявил особое мужество.

… взяв Фануэль, – продолжал говорить сержант, – они сделали огромную глупость. Империю мало волнуют торговые фактории и поселения на западном побережье материка.

– И очень зря!

– Не знаю, – сознался сержант, – почему раньше мы ставили города и держали там гарнизоны, а сейчас всем плевать? Ты можешь объяснить?

– Раньше султанские эскадры жгли любые поселения на восточном побережье, и мы искали другой путь в океан. Чтобы получить пряности, шелк, фарфор помимо желтопузых и их таможен, не переплачивая – напрямую. Уже лет восемьдесят как забыли о морских сражениях и запретах. Султанат слаб и раздроблен.

– Это точно!

– Вместо государственной власти множество желающих торговать и пиратов. Зачем строить города на востоке, содержать огромную армию и флот? Сами заинтересованные коммерсанты из бывшего султаната и привезут.

Сержант хмыкнул. Его мысли были высечены большими буквами прямо на лице. А зачем существует государство, как не для того, чтобы расширяться? Куда вторых сыновей девать?

– Кто боится далеко ходить, всегда может через купцов приобрести любые восточные товары. Чушь, конечно. Закрепляться надо заранее, а не дожидаться, пока узкоглазые опять начнут нападать и запретят торговлю. У нас не власть, а… – Баларс грубо выругался. – Абсолютно не задумываются о будущем, лишь бы сегодня набить карманы. Не удивительно, что все приличные люди уходят в основном на запад. Там не смотрят на происхождение. А на Абалак плавать можно, и не сворачивая на юг. Проще устроиться, и нет этих жутких болезней. Климат практически не отличается. В общем, пропала такая необходимость. Разве что рабов и присылали с юга. Дело хорошее, да малопочтенное.

– Может и так, да ежели глянуть на то дело со стороны поселенцев… Перво-наперво ты герой, и государство тебе дает деньги на обзаведение. А через десяток лет, как дети подросли, сапожищем в лицо, а?

– Ну не так уж и плохо они жили.

– Да нам-то что? Я им в миски не заглядывал, сколько раз в день мясо жуют. Уж в купеческом сословии состояли и по большей части давно имперцами себя не числили. Гражданами вольных городов. Нет, ежели товары, так свои, дабы пошлину не платить.

– Это точно, – с чувством сказал кто-то, явно знакомый с торговыми делами.

Семь Великих черных городов у многих сидели в печенках. Население их давно породнилось с местными жителями, и даже внешне там проживали, скорее, негры, чем нормальные имперцы. Завязанные на дела материка, во многих отношениях ощущающие себя местными и ущемленными империей, они заботились исключительно о собственных интересах.

Тот же Фануэль был вовсе не торговым постом, а достаточно оживленным городом, своими владениями и крепостями перекрывающим выход в море туземным племенам и снимающим на этой почве пенки с торговли. Хуже того, он сделал свое немалое состояние на торговле рабами. Раньше на побережье располагались плантации сахарного тростника, там постоянно требовались работники. Перестав получать заметную прибыль из-за повсеместного распространения свекольного сахара, жители города невольно принялись искать другой источник прибыли. Рабы в империи стоили очень дорого. Решение напрашивалось само собой.

В последние годы Фануэль достаточно оживлено поставлял местным племенам и огнестрельное оружие с порохом. Расплачивались аборигены пленными. Одни туземцы воевали и ловили других, отдавая тысячи людей за бесценок. Ничего удивительного в том, что когда негус подчинил себе наиболее сильные народы у реки, ему подобный сосед не понадобился.

– Короче, пришел указ… Сержант хмыкнул, – как всегда, нормальному человеку без чиновника его не понять, настолько в нем много слов, но купцы люди ушлые. Они сразу сообразили. Суть сводилась к простейшим вещам: «Поскольку нарушены давние договоренности и пострадали мои подданные, я ничего делать не стану, однако вам позволяю идти, куда пожелаете, и делать на землях негуса, что захотите. С любой добычи вы обязаны отдать пятую часть в мою казну, а в остальном вольны в действиях».

Моментально обнаружилась масса народа, вознамерившегося пощипать побережье и обзавестись рабами на продажу. Это было тем более просто, что дамот нэгуш не имел собственного приличного флота. Потом он попытался его построить, однако поздно было. Галеры, поспешно, неумело и небрежно сделанные из сырого леса, плохо снаряжались. Если в первый раз рискнули идти в набег с десяток торговцев, то в дальнейшем каждый год семьдесят-восемьдесят кораблей проходили по побережью и громили все подряд. Суда под завязку грузились рабами, налеты приносили огромные прибыли.

Он замолчал, сделал эффектную паузу и принялся неторопливо раскуривать свою заслуженную трубку.

– А дальше?

– А то вы не в курсе, – ядовито произнес сержант, закатив глаза. – А чего на зов Акбара набежали?

Неизвестно, как остальные, а Сатук мог бы без проблем поделиться своей версией. Причем он был уверен, что она честнее и правдивее ходящих в империи ярких легенд. По всеобщему мнению гениальный полководец шел от победы к победе, окрыленный благословлением императора и его мощной поддержкой. Полчища туземцев поспешно разбегались при одном приближении войска и одаривали пришедших навести истинную справедливость бойцов женщинами, золотом и прочими многочисленными благами. Получили последовавшие за Акбаром немало. Последнее было правдой.

Не удивительно, что когда полководец кинул клич, к нему под знамена моментально набежали сотни и тысячи надеющихся на повторение. Кому не охота разжиться добром под рукой удачливого военачальника? На этой почве тому прощались и муштра, и жесткие требования. Выдержавшие тяготы подготовки убедились в своей правоте. Он их повел в поход, оправдывая надежды.

В конце ожидались дождь наград и возможно неплохое будущее. А что их деяние – это участие в мятеже, не столь уж важно, как и реальный шанс погибнуть. Фем на то и фем, чтобы воевать, однако в конце желательно получить награду за труды. Чем больше, тем лучше. Ради этого можно и на Карунас сходить.

Сатук с самого начала не испытывал иллюзий по поводу прошлого и происходящего сейчас. Спасибо брату с его письмами. Негус, или правильнее нэгуш, не важно, был отнюдь не дикарем и не дураком. Ему не требовались очки, чтобы заметить: племена мбанди и яга находятся в настолько дружественных отношениях с Фануэлем, что их вожди принимают веру чужаков, строят Храмы, приглашают жрецов из империи. Вряд ли они всерьез уверовали, однако требовалась помощь в приближающейся войне с нкуву, все дальше распространяющих свое влияние.

Армии противников негуса получали поддержку и огнестрельное оружие от торговцев Фануэля. В результате им удалось разбить армию дамот нэгуша в сражении. Король нкуву это запомнил и при первой возможности отыгрался, уничтожив торговый город. Справедливо? Это смотря с чей точки зрения. Надо было хорошо думать, кого поддерживаешь.

Сами по себе отдельные крепости на океанском побережье в осаде продержались достаточно долго. Без флота взять их было сложно. Остатки гарнизонов смогли эвакуироваться и по большей части вернулись потом с Акбаром мстить. Но без своей метрополии – Фануэля – несколько сотен человек ни на что уже влиять не могли. А город был стерт с земли настолько основательно, что не сохранилось ни одного здания. Немногих уцелевших после штурма жителей продали в рабство вглубь материка. С точки зрения новой власти – справедливо.

В замках на берегу реки и на побережье нэгуш поставил гарнизоны и приступил к строительству нескольких мощных крепостей. Это уже становилось опасным, и носящий звание адмирала Ипаос фем Анклесар вышел на Акбара с интересным предложением об экспедиции. В этот момент речь не шла о неких захватах или создании плацдарма. Очередной набег на слегка большую глубину. Нанесение тяжелого удара, вынуждающего нкуву пойти на определенные договоренности. Без серьезных сухопутных сил это не выходило.

Подобные экспедиции, как и операции на границе, всегда снаряжались за чей-то счет. Вариантов имелась масса. От государственного безвозвратного до «за счет человека, подавшего идею», или когда «каждый вкладывал, сколько мог», соответственно, потом делились и трофеи. Для начала вновь обретшие друг друга союзники попытались обратиться в столицу. Ведь если не все, то частичное возмещение расходов можно получить? Император ответил вполне недвусмысленно: «Как раньше было сказано, мне нет дела до ваших действий и ни в каком случае, ни в каком размере мы не будем обязаны возмещать вам траты на экспедицию».

Правда тут же имелась оговорка о получении главой экспедиции поста губернатора над захваченными территориями и наделением его полной властью, соответствующей званию. Это было весомо. Военный губернатор во время объявленных боевых действий имел практически безграничную власть над провинцией, мог наделять имуществом и землей, вершить суд, собирать налоги. Естественно, все это при условии постоянного платежа в государственную казну пятой части добытого. На самом деле сей пункт никого не расстроил, это стандартный параграф в любых взаимоотношениях с властью. Император и его личная канцелярия о своих интересах никогда не забывали.

Будь экспедиция составлена из служащих в армии, официально у каждого, от пехотинца до генерала, имелось бы определенное жалование, а добыча полностью сдавалась бы в казну. Естественно, насколько можно уследить, на мелочи начальство смотрело сквозь пальцы. Простым солдатам тоже требуется стимул. Зато пойманный на краже государственного имущества кончал жизнь на виселице. Умирал даже не от меча, как воин. Это при том, что за растраты еще никого из высокопоставленных чиновников не казнили без политических причин. Возврат украденного, штраф и увольнение со службы – максимальное наказание для бюрократов и чернильных душ.

Пришлось созывать сходку и собирать средства с желающих принять участие в походе. Разумеется, все тщательно фиксировалось на многих страницах. Кто сколько дал, список расходов на закупки оружия, обмундирования, пропитания, фрахт кораблей и жалование матросам. Сумма выходила очень солидная. Вернись они трижды с победой, но без золота, и многие остались бы без заложенного имущества. Поэтому настрой был очень серьезный, да и далеко не все оказались готовы на подобных условиях отправляться в неизвестность. Хуже того, большинство вступающих в отряд Акбара не имели за душой ничего, кроме оружия.

Если бы не настоятельное желание Торгового союза, давшего почти половину необходимых средств в расчете на поставку большой партии рабов, вряд ли экспедиция состоялась бы. Часть суммы покрыли адмирал с генералом. Ипаос за свой счет, Акбар, получив от Джада солидную сумму под очень конкретное обещание – в случае неудачи и отсутствия средств для покрытия ссуды вернуться домой и жениться. Наверное, последнее условие казалось ему веселой шуткой, но не известно, не по данной ли причине произошло то, что произошло. Или известно. Задним числом все страшно умные и не сомневаются в победе.

Когда четыре с половиной тысячи пехоты, считая пушкарей и не учитывая вспомогательный персонал вроде военных целителей (обязательная принадлежность отрядов граничар и свою долю в трофеях имеет) и ремесленников (попробуй найди подходящего специалиста, когда начнутся проблемы с доспехами, упряжью или лошади заболеют), а также и почти пять сотен всадников высадились на берег, никто не мог предугадать результат. Все-таки не с темными туземцами из джунглей собирались бодаться. Эти уже хорошо знакомы с огнестрельным оружием, и нэгуш способен собрать немалую армию.

Имея возможность предварительно отбирать бойцов, Акбар создал небольшое, но профессиональное войско. Практически вынужденно, из-за жары и дороговизны, появился и облегченный вариант защитного доспеха для всадников. Всадник закрывал грудь кирасой, очень редко спину и бедра. Все остальное, вроде наколенников, железных перчаток и кольчуг, не использовалось.

Туземцы были знакомы с лошадьми, однако там они крайне редки и дороги. Животные не столько являлись средством передвижения, сколько содержались для престижа и удовлетворения тщеславия вождей, катающихся на виду у подданных. Именно поэтому всегда неожиданными и смертоносными становились летучие рейды конницы и нападения на фланги или тылы противника. Часто именно кавалерийская атака решала исход сражения.

Полководец сделал ставку на мушкетеров и артиллерию. Громоздкие пушки Акбара не устраивали, требовались быстрые переходы, поэтому на границе давно использовались более легкие и удобные орудия, позволяющие повысить мобильность войск. Для увеличения дальности и точности стрельбы обычный пушечный порох в зарядах заменили мелкозернистым мушкетным. Улучшая боевые характеристики орудий, он попутно сделал более дорогим каждый залп. Но в иных случаях без этого не обойтись. Жизнь дороже железа.

Солдаты в случае попадания в плен были в курсе ожидавшей их участи. Если женщины и дети могли рассчитывать на статус рабов, воинов приносили в жертву богам, как быков в империи. Поэтому никто никогда не возмущался против железной дисциплины. Любого, независимо от должности, ждала смертная казнь, если он обращался в бегство. Тот же приговор его ожидал и в случае, когда он без указаний бросался в атаку или же по приказу не начинал отступления. Войско было единым организмом, все органы которого действовали слаженно, подчиняясь воле генерала.

Не так вели себя противостоящие им нкуву. Будучи по физическим данным ничуть не хуже, они подчинялись свои вождям до определенного предела. Как и у каждого из племен гафатов, культ личного мужества превалировал надо всем. Только победой в единоборстве можно заслужить почести и уважение товарищей. Они нередко сознательно не приходили на помощь в бою соседям или даже целым подразделениям, опасаясь обвинений в попытке отнять кусок славы и не дать совершить подвиг. В таких условиях грех было не разгромить даже пятикратно превышающие армии противника.

В числе вспомогательных подразделений присутствовали почти полторы сотни человек из бывших граждан Фануэля. Не все из них были полезными людьми, часть – обычные солдаты, однако несколько человек сыграли серьезную роль в произошедшем. Зная местные условия, представляя политические дрязги внутри племен и владея языками, они смогли наладить связи с разбитыми ранее мбанди и яга и перетянуть их на свою сторону. Акбар извлек максимум выгод из споров местных народов и их аристократов. После первой же победы, привлеченные успехом, к нему начали прибывать отряды туземцев и предлагать союз. Под конец вспомогательные войска из аборигенов уже насчитывали десятки тысяч.

Обычно Акбар прекрасно обходился без такого не слишком устойчивого в обороне и не умеющего взаимодействовать с остальными подразделениями контингента. Час черных союзников наступал, когда разбитая вражеская армия пускалась в бегство. Вот в этот момент их спускали с поводка – преследовать и добивать побежденных. Очень скоро многие поселения и города были готовы проявить покорность и выплатить любую контрибуцию, лишь бы лично имперцам, а не своим же собственным соседям, оставляющим за собой пепелища и груды трупов.

Кто, собственно, сказал, что Акбар просто полководец, и кроме как воевать, ничего не умеет? Он прекрасно использовал древнюю как сама империя идею: «Разделяй и властвуй». Все о ней слышали, однако далеко не каждый был способен претворить в жизнь. Военачальник и в дальнейшем повел себя исключительно правильно.

Добыча вроде бы вышла огромной – две с лишним тонны одного золота. Да вот беда, после возврата всех вложений в экспедицию, положенных отчислений в казну и пострадавшим, на долю рядовых пехотинцев за два с лишним года боев пришлось по шесть-семь золотых империалов, если считать по весу. Кавалеристам чуток больше. Конечно, были и рабы, но ты же не станешь таскать за собой на цепи целую толпу, если завтра очередной бой. Многие спускали их за бесценок и тут же пропивали.

Генерал Акбар и его капитаны-заместители пользовались непререкаемым доверием и авторитетом, их приказы выполнялись беспрекословно, однако для подчиненных они оставались людьми. Недовольные могли и спросить: а как это, мы кровь проливали, а получили всего ничего? Сидя в гарнизоне без риска для жизни, больше заработаешь.

Фем Годрас не стал дожидаться бурления в рядах. Пользуясь должностью губернатора, он сделал то, чего ему никто не позволял официально. Но ведь права у него по Указу императора были!

Фактически он принялся раздавать поместья, приравнивая боевых соратников к фемам. На основании звания, должности, а также подтвержденных свидетелями заслуг определялся размер пожалованной земли вместе с проживающими на ней туземцами. Отныне вместо прежних аборигены получали нового господина. Для многих ничего особо не изменилось. Даже налоги частенько сохранились в прежнем виде. Земли было достаточно, и никто не обиделся всерьез.

Любой солдат и вспомогательный персонал заслужили поместье огромного размера. Тут даже не требовались злоупотребления. Раздавали по жребию, предварительно разделив земли на карте – на пять с небольшим тысяч человек, учитывая и дважды подвозимые подкрепления, поделили королевство с населением более трех миллионов подданных.

Солдату определяли место его нового фемства, размер и количество аборигенов в услужение, и он, довольный, отбывал по назначению. Было единственное дополнительное условие: его подданные не рабы – арендаторы. Их нельзя обменивать и продавать. Разве вместе с землей. А еще он был обязан в течение двух лет построить каменный дом, а если не сделает этого, будет лишен заслуженной награды. Губернатору требовались постоянно проживающие на земле хозяева для контроля над населением.

Захватчиков было мало, очень мало, и Акбар звал всех, готовых переехать на новые земли, соблазняя землей, отсутствием налогов во время длительного этапа обустройства и возможностью подняться над своим сословием, выйдя на новый уровень. Ехали не очень охотно. Тяжелый климат, незнакомые болезни, беспокойная жизнь. В первые два-три месяца умер каждый третий, в течение полугода каждый второй переселенец.

Выжившие и не удравшие назад в империю превратились в железных людей, окрепших телом и духом. Они уже не искали золота, их богатство заключалось в их землях, и требовалось обустраиваться и защищать имения от любых врагов. На территории провинции огромное количество плодородных земель, орошаемых водами Великой реки и ее притоками. А при желании совсем не обязательно селиться в районе малярийных болот побережья. Места для расселения больше, чем достаточно.

За десять лет, не считая прибывших подразделений Легиона, в новую провинцию перебралось около пятидесяти тысяч человек. Вместе с жившими там раньше число имперцев достигло двадцати пяти тысяч. Остальные умерли или уехали. У них было немного женщин. Одна на восемь-десять мужчин, и частенько не самого примерного поведения, чтобы не сказать хуже.

Очень скоро запустился тот самый процесс, который шел и в вольных городах на восточном побережье Черного материка. Смешанные браки и дети-мулаты, законные и незаконные, стали обычным делом. Уж где-где, а в империи никогда не волновались насчет цвета кожи подданных, включая и весьма родовитых. Да и болели такие дети намного реже, а хорошие отношения с соседними племенами или вождями никому, в принципе, не помешают.

Все бы хорошо, но через некоторое время в Карунасе визирь Марван обеспокоился, что заметный ручеек финансов протекает мимо государственной казны, а точнее, не попадает в его карман. Начались всевозможные проверки, придирки, последовали новые указы, ограничивающие власть Акбара. С большим трудом ему удалось удержать своих бывших солдат от прямого бунта. Идти против империи в этой ситуации крайне опасно. Слишком мала их численность, и прикрыть любые связи с оставшимися дома, начисто отрезав от родичей и притока переселенцев, для правительства империи невеликая сложность.

Вот если бы хотя бы через пару поколений! Но пришлось уступить и уйти с поста губернатора, даже удалиться в добровольное изгнание. Оставь его власти в покое, всем зажиревшим начальникам наверняка было бы гораздо лучше. Акбару хватало дел и на родине. Зато теперь шанс изменить жизнь и империю под его началом получило новое поколение вторых фемских сыновей.

– Все, – сказал сержант, выбивая трубку и прерывая спор между подчиненным о преимуществах вороной масти перед рыжей и гнедой. В полку каждая сотня восседала на специально отобранных скакунах одного цвета. В обычное время это способствовало полезной конкуренции и красивому виду.

Слова прозвучали буквально за минуту до команды, поднимающей полк с бивака. Опыт давно сделал его специалистом похлестче любого капитана.

– Приготовились, парни. Скоро начнется.

Наметанным взглядом он давно вычислил, как вынужден будет двигаться противник. За счет деревни и холма Акбар намеренно удлиннил фронт. Пустить конницу вперед – и пришлось бы нестись по огородам с высоким риском переломать ноги коням и не имея возможности реализовать преимущество маневренности.

Сейчас очень логично идти в бой Легиону. Снизу им не были видны резервные кавалерийские полки мятежников, расположенные за холмами. На виду болтались в основном согнанные сюда с поля боя немногочисленные беглецы, остановленные на дорогах патрулями, и люди Джада.

Легион шел молча. Вот южане всегда предварительно поднимали жуткий шум. Иногда при сближении останавливались, норовя запугать перед боем. Так и сыпали угрозами, оскорблениями и насмешками. А вой труб, стук барабанов и обычные громкие вопли и отсюда были бы слышны.

Южане очень обижались, когда вместо правильного ритуала встречи на поле боя их внезапно атаковали или принимались расстреливать в упор. Якобы не по правилам воюют имперцы. Ну да правила хорошо соблюдать, когда вы в равном положении. Это на поединке можно и позубоскалить, издевательски излагая родословную соперника и стремясь вывести его из себя, чтобы потерял голову от ярости. Тоже своего рода искусство. Сражение – дело иное. Здесь цель – уничтожить врага, а не доказать товарищам храбрость и умение болтать.

– Садись! – послышалась команда. – Марш! – Привычно выстроившись по четыре, кирасиры тронулись за командиром, занявшим место впереди. Дорога была короткой. Сотня молча стала рядом с остальными воинами полка. Тишину нарушали лишь звон оружия и движение коней.

Впереди торчали полки легкой кавалерии, уже готовые к бою. Сейчас в дело пойдут Акбаровы люди. Собранных со всей округи беглецов и союзников Джада намеренно поставили в качестве резерва. Пустить их вперед было бы не очень умно. Весь кураж прошел. Устали и люди, и лошади. В данный момент они должны были убедиться, что еще не все потеряно, и не имеет смысла, удирая, нахлестывать коней.

Глыба под Сатуком нетерпеливо дернул головой и переступил с ноги на ногу. Он очень плохо выносил вынужденные простои. Больше всего на свете конь любил мчаться, обгоняя всех остальных. Всаднику постоянно приходилось одергивать жеребца. Война – не скачки на ипподроме. Здесь положено четко выполнять указания и находиться в строю, а не скакать наперегонки.

Все кирасиры восседали на жеребцах, строгих, злых и строптивых, как требовал старый обычай. Кобылиц в полку не держали. Они нужны лишь для приплода. Ездить на них не позор, но дурное воспитание. Откуда взялось такое поверье, не смог бы вспомнить и самый древний дедушка – такова традиция.

Морстены, конечно, не аскрийцы, классом чуть пониже, не такие резвые и приспособленные к тяжеловооруженным всадникам. Их специально вывели для войны, и вроде бы даже в здешних местах. Лошади, как и любые травоядные, пугливы и ищут при опасности спасения в бегстве. Морстены изначально отважны и сообразительны. Им не требуется объяснять, когда удирать, а когда можно и укусить или заехать копытом. Тем более что эта порода злопамятна. Не сумеешь подружиться с конем, он тебе всенепременно устроит цирк с прыжками и кучей гадостей при первой же возможности. А удастся запасть в сердце, будет верным, как собака, и никогда не бросит в беде.

Сатук в детстве даже не представлял, что будет владеть таким сокровищем. У них в доме имелся единственный строевой конь. Как они всей семьей покупали его, навечно врезалось в память. Старый отцовский жеребец уже позабыл времена юности и резвостью не отличался. Для вхождения в ранг наследника требовалось приехать на очередной сбор не на дряхлом мерине, а на приличном жеребце. Их сюзерен фем Коста запросто мог, оставшись недовольным, отобрать надел, Жаловаться в таких случаях некому. Ты обязан служить. Да и перед соседями неудобно. Брату требовался свой конь.

Искали они долго, тщательно. И не зря. Как минимум дважды купцы пытались всучить товар с изъяном. У одного коня трещина в копыте, у другого небольшая опухоль на колене. Избавиться от нее, прикладывая горячие отруби, не так уж и сложно, но зачем брать сомнительную лошадь и переплачивать? Хромые лошади никому не нужны. Отец щупал бабки и копыта, заглядывал в зубы. Суетился вокруг жеребца, проверяя все подряд, от шерсти до поведения. Это тебе не просто приобретение, от правильного коня зависит жизнь наездника.

Потом долго торговались, уходили, возвращались, и, наконец, ударив по рукам, купили гнедого с белой звездочкой на левой передней ноге. Отец не ошибся. Не слишком приглядный с виду и потому не чрезмерно дорогой конь оказался легким, прыгучим и выносливым. Не особо резвый, он бесстрашно шел на любое препятствие, повинуясь воле всадника. А сейчас это важнее всего. Сатук искренне надеялся, что благодаря жеребцу брат уцелел в сегодняшнем сражении. Выяснить, что с родственниками, многие были не прочь, да некогда. Пусть ему сопутствует удача.

Глыба оказался совсем иным, но Сатук жеребца и не отбирал. Ну, почти. В табуне сразу присмотрел, и сержант не стал спорить с выбором. Коней закупили для полка оптом и выдали на три года по договору. Каждый пятый в сотне был с границы и повоевал, но граничары в подавляющем большинстве оказались столь же нищими, как и Сатук с остальными земанами. Сержант утверждал, что ветераны всегда несут меньше потерь, иногда и в десять раз. Очень возможно, что впервые попавшему в переделку проще растеряться и сложнее оценить обстановку.

А чего тогда всех ветеранов не наняли? Разницы в оплате у рядовых нет. Лично он, считай, знал ответ, да вот поделиться им с остальными не хотел. В нем не присутствовали долг, честь и желание славы. Зато имелся откровенный расчет с цинизмом пополам.

Таких, как Сатук, вассалов Косты или других владельцев, у Акбара было подавляющее большинство. А вот из владений Годраса в полку присутствовал хорошо если с десяток воинов. Два-три на сотню максимально. Это не могло быть простым совпадением. Людей явно отбирали заранее. Так или иначе, все обязаны служить сюзерену, и поэтому выгоднее нанимать чужаков. Подписав договор, такой солдат уже не бросит свое подразделение. В результате потенциальный противник лишится бойца, а тот будет сражаться на стороне Акбара. Двойная выгода. Даже тройная, если земаны с территории Годрасов по призыву владельца все равно выйдут биться за него.

В общем, плевать. Все получили равные шансы, давай, крутись, доказывая, что не хуже остальных. А загубишь коня, мало никому не покажется. В лучшем случае отправят в пехоту. Второй шанс не дается даром. Умей ловить удачу и не упускать подходящий случай. Если при этом будешь излишне беречь коня, тоже плохо. Во всем необходима мера. Станешь держаться в стороне от опасности, примут за труса.

Лошади – изумительные создания. Огромные, сильные, гордые и при этом хрупкие. Не выносят сырости и сквозняков. Неумелый наездник легко может наградить их потертыми боками, хромотой или разорванным ртом. В их подразделении в принципе не могло быть новичков, все не просто знали лошадей, а имели дело со строевыми, иначе отправили бы в пехоту. Пахать на таком скакуне как Глыба, конечно, реально, но сначала придется коня сломать и практически закопать золото в землю. Он и смотрит не так – порода. Проще уж сразу прикончить, чтобы не мучился.

В сотне Сатука все дружно выполняли положенные процедуры, и не столько по обязанности, сколько из-за понимания. Всегда надо почистить жеребца, даже если не осталось сил. Постоянно требуется осматривать сбрую, седло и копыта, проверять, все ли в порядке с подковами – это никому не требовалось объяснять лишний раз. Кто не ходил галопом, тот ничего не понимает в лошадях. Ты несешься, слившись со сплошным сгустком энергии под собой, и вы превращаетесь в единое живое существо. Наверное это сродни полету, но о тех ощущениях знают одни птицы.

Он так и не уловил момента, когда легкая кавалерия двинулась вниз. Ничего не удавалось разобрать толком. Все затянуло дымом, только попеременно рявкали батареи. Сатук достаточно ясно представлял себе происходящее. Их тренировали и для такого. Сначала ядра прошибут в плотном строю полковых колон целые просеки, уничтожая людей и разрывая их на части.

Затем, если хватит стойкости, тебя встретят картечью, стрелять будут в упор. Даже Легион не сумеет выдержать. Можно идти прямо на огнедышащие жерла пушек, но никого не хватит надолго. Если сразу не ворвался на батарею и не уничтожил врага, кроме смерти на изгородях или в завалах, ничего не получишь.

Конница пошла вниз легкой рысью. Отползающие остатки Легиона собирались вместе, на манер шариков ртути. Они были побиты, но не раздавлены, и готовились встретить еще одну атаку. Плотный квадрат, и на углах жалкие остатки вооруженных огнестрельным оружием. Сержанты орали, подгоняя замешкавшихся. Мушкетеры должны были сейчас упереть стволы ружей о подставки и дать залп по кавалерии. Правильная стандартная тактика, много раз проверенная на практике и ни разу не подводившая. Копейщики не подпустят всадников, мушкетеры из-за их спин расстреляют сгрудившихся конников.

– Марш! – надсаживаясь, заорал сотник. – Марш! – повторили за ним сержанты.

Кирасиры пошли вниз под гору, невольно переходя с рыси на галоп. Мчались быстрее и быстрее, так, что скоро земля под копытами слилась в одну полосу, а в глазах невольно появились слезы от ветра. Сейчас Сатук даже не пытался вмешиваться в действия жеребца. Глыба сам все сделает, важно ему не мешать. Кирасир извлек палаш из ножен, приготовился к отработанному маневру.

Впереди, на подходе к ощетинившемуся копьями прямоугольнику Легиона, кавалеристы резко повернули, расходясь на фланги и паля из пистолетов по мушкетерам. Сюрприз! Они и не собирались кидаться на строй и гибнуть. У каждого, кроме неизменной сабли, по три пистолета, выданных начальством.

Выстрелив в не ожидавших такого легионеров, тут же достали из-за голенища или пояса новый пистолет, и, расстреляв, повернули коней, давая возможность следующей шеренге проделать тот же фокус. Новый колесцовый замок позволял идти в атаку уже с заряженным пистолетом. При этом не попасть в стоящую в нескольких десятках шагов стену легионеров сложно было даже слепому. Таких среди них не водилось.

Конечно, сделать нечто подобное без длительной и тщательной подготовки никому не под силу. Их предварительно муштровали, заставляя забыть о личных устремлениях и желании прославиться и превращая в единую, спаянную дисциплиной тактическую единицу. Они умели это делать в составе десятков, сотен, полков, не мешая друг другу, а взаимодействуя.

Сейчас это давало огромное преимущество. В развалившийся за короткие мгновения растерянности строй врубились кирасиры на мощных жеребцах. Промедли они несколько минут, и легионеры могли бы опомниться. Теперь поздно. Перезарядить мушкеты после неудачного залпа они не успеют, а в рядах копейщиков дыры.

Сатук ударил наотмашь, буквально развалил голову противника с копьем и врезался в следующего. Еще удар. Рядом умело рубился сержант, крича нечто невразумительно-ругательное. Устоять пехота могла, только держа их на расстоянии. Теперь они находились в самой гуще рассыпавшегося строя, работать длинными копьями противники не могли.

Мушкетеры, разрядившие свои ружья и отстрелявшиеся по легкой коннице, в эти мгновенья и вовсе являлись легкой добычей. Повстанцы буквально прорезали ряды легионеров насквозь, разорвав их колонну на две части. Повинуясь ведущим за собой сержантам, принялись охватывать со всех сторон еще сопротивляющийся правый фланг.

Сатук шел за своей сотней, пытаясь вспомнить, в какой момент исчез его сержант. Кажется, он слышал дикое ржание его коня в самом начале боя. Может, жеребец пострадал, а человек нет. Было бы жаль потерять хорошего товарища и умелого бойца. Впрочем, особых мыслей в голове не имелось. Так, общие ощущения. Он еще не отошел от произошедшего. Впервые в жизни убивал в бою, и делал это не так уж плохо. Не растерялся, что вообще замечательно. Он был счастлив и доволен своими действиями. Пусть теперь кто-то посмеет заявить: «Я – ветеран». Он не хуже.

Зажатые со всех сторон и фактически не имеющие возможности ответить, как подобает, остатки легионеров сгрудились вокруг старшего офицера, неподвижно стоящего у штандарта. Кирасиры навалились со всех концов, без жалости рубя врага. Тот поднял руку с пистолетом и выпалил в надвигающихся всадников. Сотник без звука свалился прямо перед ними.

Озверевшие подчиненные набросились на легионера, и он наверняка получил не менее десятка ран, прежде чем упал. К удивлению Сатука воин оказался одноруким. Неважно – умер он геройской смертью. Сегодня для него настал хороший день. Долг исполнен до последней капли крови.

– Отходим! – заорала в лицо некая подозрительно знакомая физиономия. Если грязь и кровь оттереть – это кто же будет? Кто-то из его десятка, с трудом ворочалось в голове Сатука. Он осматривался, выискивая, кого бы еще приложить, и не находил. Кругом одни трупы и кирасиры.

– Ты понял?

– Да! – подтвердил он, возвращаясь в нормальное состояние. Руки налились тяжестью, легкость куда-то внезапно испарилась. Теперь и он услышал. На холме пели трубы: «Отбой!» А теперь: «Собраться!»

«Почему? Самое время преследовать недобитых», – недоуменно озираясь, подумал он. Через несколько секунд дошло. Несколько тысяч разномастных кавалеристов торопились на подмогу недобитой части левого крыла легионеров. Он принялся разворачивать Глыбу. Тот уже не проявлял недовольства и шел достаточно спокойною. Жеребец устал, и устраивать скачки желание у него пропало. Хорошо, что эти тоже не проявляли горячего желания схлестнуться. Появись они раньше, было бы намного сложнее. Неважно. Вряд ли последует повторение, солнце уже садится.