Подарить жизнь

Глава 4 Горы

Лекарь

Солнце стояло высоко, когда мы обнаружили впереди беспорядочную кучу низеньких серых домишек, сложенных из камня. На фоне нависающих гор они смотрелись особенно убого. На карте, специально прихваченной в дорогу и считавшейся очень подробной, ничего подобного не наблюдалось. В принципе, не удивительно. Мелкие поселки никого, кроме местных фемов, не интересовали. Да и те не часто наведывались в гости.

Взять с жителей в виде налогов особо нечего, а значит, и утруждать себя не имеет смысла. Появляется здешний господин пару раз в год, забирает свою скудную долю и исчезает до следующего посещения. Барщина тут не принята, а деньги обычно отсутствуют. Неоткуда им взяться – никакой серьезной торговли. Так что выгребать из карманов и амбаров в качестве налогов особо нечего. Если еще и Храму честную десятину отдавать, жители просто с голоду передохнут.

Да и живут в здешних местах люди, способные за себя постоять в случае излишней наглости приезжих. Скудная жизнь невольно вырабатывает соответствующий характер. Не только в земле копаются, еще и охотятся, а временами не прочь ограбить проезжих или прохожих. И это не сказки жителей низин про горцев. Такое случалось неоднократно.

Тяжело живут. Немного домашнего скота, маленькие личные огороды, где растят картошку, морковь, редиску и петрушку. Смешные по размеру поля на склонах скал, где выращиваются просо, пшеница и ячмень, которых едва хватает для собственного прокорма – вот и все, что производят подобные поселки.

Здесь горы, и живет тут население, оставшееся с древнейших времен и сохранившее традиционные культуры и ремесла. Нашествия народов во времена Холода прокатились мимо, по более приличным дорогам, и мало затронули местных обитателей. Для них жизнь не изменялась столетиями. Что происходит там, вдали, у моря, и ниже, в долинах, их абсолютно не волнует.

Прямо на дороге стояла, разинув рот, девчушка лет пяти-шести в традиционной рубахе до колен. Других одежек для детей тут в теплую погоду не предусмотрено. А теплая она, пока не выпадет снег. Некоторые дети и после этого бегают босиком. Между прочим, болеют горцы достаточно редко. Главное – в детстве не помереть.

Девчушка даже забыла про свои обязанности гнать наглых гусей хворостиной. Видать, последний раз путешественники забредали в деревню еще до ее рождения. Очень тянуло сказать громко «бу» и посмотреть на ее реакцию. Благоразумно воздержался от искушения. Заревет еще с перепугу, прибегут родственники с кольями защищать дитятко. Сложно будет что-то объяснить насчет обычной шутки.

Я проследовал к первому попавшемуся дому. Выбирать особо не из чего. Все они одинаковые: с крышами, покрытыми соломой. Во дворе скамьи и очаг, где женщины готовят пищу под грубо сколоченными навесами. Энергично попинал дверь под злобный собачий лай. Псина была не очень большая, правильно оценила наличие палки в руках и не рискнула идти на сближение. Свой долг по охране хозяйского имущества она решила выполнять на солидном расстоянии.

После недолгого ожидания появился высокий костлявый человек лет шестидесяти в грязной одежде. Оно и понятно, перед праздником ожидается стирка, а пока и так сойдет. Пес при его появлении мгновенно заткнулся и улегся на землю, продолжая наблюдать.

Лицо мужчины было изрезанно глубокими морщинами и носило отпечаток страдания и терпеливого изнеможения. Это уж как водится. Если горец не пьян и не горит жаждой мести, то кислое выражение его физиономии легко способно испортить даже молоко. Вот когда горцы в гневе, связываться с ними опасно. Мозги отключаются, о последствиях не думают, лезут прямо на клинки в надежде добраться до горла обидчика.

В руках мужик держал топор из вполне приличного железа. Не колун. Рукоятка метровой длины, очень удобная для рукопашной, характерная форма лезвия и стойка. Тут не спутаешь.

Сделал сразу два вывода: не такой уж бедный, не дедовский медный, ко всему прочему, имеет боевое оружие. Попробовал бы крестьянин показать нечто такое внизу! Быстро вразумили бы либо солдаты, либо фем. А он из сословия крестьян. На мизинце правильная татуировка, и не боится. Плевать горцы хотели на запреты.

И второй не менее важный вывод – чужаков здесь не любят. Ничего удивительного, они вечно приносят с собой проблемы. Ходят, вынюхивают. Бывает, и болезни заносят.

Светлые глаза настороженно изучили нашу компанию, даже осла, с надеждой глядящего на возможное место отдыха и избавления от тяжелой поклажи, не оставили без внимания. Осел – это хорошо. Не нищие какие-то. Одежда на нас добротная, ножик на поясе серьезный, да и сам я весь представительный.

Ростом и комплекцией до богатыря, о ребра которого непременно появляется желание почесать кулаки, не дотягиваю, но заметно сразу – могу и вломить. Не доходяга городской, лишнего жира нет. Жилистый, и руки, что лопаты. Вот о типе лица, если он о подобных словах слышал, сложно высказаться. И не туда, и не сюда. Черноволосый, но с синими глазами. Скулы подозрительные. Вечно принимают за непонятную помесь разных народов.

Не дожидаясь вопросов, я сказал:

– Больные есть? Я лекарь с лицензией Храма Солнца. Исцеление недугов и разных хворей, как серьезных, так и пустяковых. – Расстегнул кожух из овчины, расшитый сверху, как у зажиточного, дорогой тканью, и внушительно постучал по нашитому на рубахе красному кресту. Про этот знак вся империя слышала. А вот видели немногие. По дорогам лекари не часто ходят, им и в городах работы хватает.

Неприветливое лицо слегка просветлело. Что за зверь лицензия, он вряд ли подозревает, но слово «лекарь» всем знакомо. Гонят в таких случаях редко. Всегда найдутся болящие, а для местного знахаря я вряд ли могу представлять конкуренцию. Сегодня здесь, завтра уже уехал.

– Мы в скудости пребываем, – сделав грустную физиономию окончательно тоскливой и опустив топор, сходу пожаловался мужик. – Денег нема. Откеда на взгорках серебро?

– Так есть больные или нет? Мне припасы нужны. По роже понял, что не дошло, уточнил: – еда.

– Как же не быть скорбным, – явно довольный моими низкими запросами, согласился мужик. – А посколь берешь?

– Договоримся, – изучая высунувшуюся из дверей молодую деваху, отмахнулся я.

Если ее отмыть, причесать и прилично одеть, вполне симпатичная будет. Правда, в кости широкая и вся в конопушках, да не мне лезть с собственными стандартами красоты в чужой огород. Самое то для крестьянской работы. Выносливая и крепкая. Другие здесь и не становятся взрослыми. Младенцы мрут, как мухи на холоде. Зато уцелевшие, если не подцепят холеру и не убьются, упав с очередной кручи, живут долго. Не сказать – счастливо. От тяжелой работы годам к сорока женщины превращаются в старух. Точно как мамаша девахи, появившаяся с огорода и явно наработавшая горб за свою нелегкую жизнь. Очень вероятно, в молодости была ого-го, да давно те годы пролетели.

– Принеси господину лекарю молока, – приказал мужик молодухе. – А вы устраивайтесь. В дом проходите.

– Мне свет нужен, так что устроюсь прямо во дворе. Не против?

– Конечно!

Ну, вот и прекрасно, осматривать людей без окон и приличного освещения затруднительно. А в тутошних домах с этим делом туго. Отапливать при отсутствии стекол тяжело, даже в городе это удовольствие дорогое. Поэтому отверстия в стенах практически отсутствуют.

Понять бы еще, с чего такая приветливость. Ой, неспроста. Обычно горцы пускают незнакомцев в дом с большим разбором. Был бы у него в семье кто-то нездоровый, непременно провел бы к нему. Ну не брать же в расчет наступающий Новый год и замечательное радушие хозяина! Далеко не каждый горец читал книги, повествующие об их гостеприимстве. Они все подряд неграмотные. Но раз разрешение получено, надо начинать.

Мы с Бенилой привычно установили ширму для осмотра и скамеечку для ожидающих своей очереди. Наверняка заявится куча народа – посмотреть на лекаря и языками почесать. Развлечение не хуже цирка – полюбоваться на заезжего и обсудить его вид и необычные умения.

Скоро потянулись больные, оповещенные хозяином. Ничего из ряда вон выходящего. Больные с особо сложными случаями меня дожидаться не стали, померли раньше. Все больше травмы либо боли в суставах. У одного загноилась глубоко засевшая в ладони заноза. Пришлось тщательно прочистить разрез под дикие вопли мужика и довольные комментарии наблюдателей. Если оставить частички занозы в ране, нагноение возобновится, тогда придется ампутировать ладонь. Меня-то здесь уже не будет, однако если взялся – делай качественно.

Болеутоляющее у меня имелось, но тратить его в таких случаях не считаю нужным. Мне еще пригодится. Запас не бесконечен, а лабораторию с собой не увезешь. И так нагрузил разнообразным добром несчастное вьючное животное. Местные все равно не способны расплатиться, так что, ничего страшного, если пациент обойдется крепким бренди, производимым по соседству. Эти, к тому же, вполне довольны здешним крепчайшим картофельным самогоном. Научились в свое время от городских гнать. Традиции – не помеха для перенимания столь важной вещи.

Еще одному вскрыл нарыв на боку, потом прочистил уши старому пню, «осчастливив» всю его семью. Обычная серная пробка. Теперь он сможет слышать все гадости по своему адресу от родственников, давать указания и непременно воздействовать палкой на непослушных в случае нужды. Старикам перечить не положено.

Больной зуб, выдранный с корнем, язвы, простуды, ревматизм. Часа три ушло, и, хотя серебра действительно ни у кого не имелось (или его не желали показывать), в целом продуктов должно было хватить на дальнейшую дорогу до перевала. Причем качественных. Для себя делали, на совесть. Простых, да мне важнее сейчас питательность, а не тонкий вкус. Поиздержались мы в пути, да и населенные места старались миновать побыстрее.

Потом нас проводили к старухе, но здесь я уже ничего сделать не мог. Задавал бесконечные вопросы о привычках больной и ее питании, о детстве, о родителях, дедушках и бабушках, спрашивал, от каких причин те умерли. Пощупал пульс на запястье и на шее, приложил ухо к груди, послушал. За дверью сокрушенно развел руками.

Старость не лечится, жить женщине совсем немного. Одни кости остались, и это при вполне ясном уме. Бабка все прекрасно знала и была готова к смерти. Благостная такая. Родственники, собственно, ничего другого и не ожидали. Выслушали диагноз с пониманием.

Вечером в доме мы чинно уселись за стол. Внутри дом оказался обычным для здешних мест – одна комната с земляным полом и лавками рядом с очагом. Зимой тут суровые холода. Ветер с гор, снег валит, температура резко падает, и все спят чуть ли не вповалку – для тепла. Дрова не то что бы совсем редкость, лес рядом, однако рубят лишь сухостой и вынужденно топят очаг сухим пометом.

Мать отправила молодую в холодный погреб. Та подожгла от очага две тонкие длинные лучины, взяла их в зубы с незажженного конца и полезла в подпол. Оказывается, хозяин решил меня еще и пивом собственного производства угостить. Ближе к морю пьют в основном вино, да здесь ведь виноградники не растут.

На самом деле я как раз вино не люблю. Так и не привык к местным его разновидностям и странным вкусам. То смолу добавят, то перец, то из груш сделают вместо нормального винограда. Вечно чересчур сладкое, с добавками, приходится разбавлять. И пиво тут, откровенно говоря, паршивое. Не фильтруют, излишне густое. Ну да ничего. Чем пить обычную воду, лучше такое пиво. Хоть не из речки, в которую невесть что швыряют.

Старуха, не жадничая, положила в котелок толсто нарезанные куски копченой свинины. Затем слила вытопленный шкворчащий жир, нарезала в него картошку, несколько луковиц, добавила щепотку трав для вкуса. Еще угощали щедро сдобренной салом гороховой кашей прямо с огня и ячменными лепешками. С пшеницей здесь туго, почти не выращивают, но в целом совсем не плохо живут. Хорошая кормежка – щедрая. Что-то ему от меня надо. Надеюсь, не яд для надоевшей жены.

После обязательного благословления Солнца, огня и пищи мы в чинном молчании приступили к обильной трапезе. Между прочим, в отличие от привычных мне семейных обычаев Серкана, каждый тут ел из своей глиняной тарелки. Очередность от старшего к младшему при залезании в общий горшок не соблюдалась. Разложили еду по отдельным тарелкам почти поровну. Мужчинам чуть больше. Нет, решительно, здешний народ нетипичен. Даже в мелочах заметно.

Еще до ужина заметил: молодая вынесла на улицу крынку с молоком и налила в блюдечко. В Серкане такого не увидишь, это остатки древних верований. Фаргадов подкармливают. Любой жрец Солнца при виде этакого непотребства непременно впал бы в истерику. В лучшем случае. А то послал бы донос по инстанциям, и пришли бы сюда солдаты искоренять вредные суеверия.

Фаргады – это духи предков, а иногда просто прославившиеся добрыми деяниями соплеменники. Считается, что они помогают людям добывать воду, пищу, повышать плодородие почвы и получать хорошие урожаи, способствуют продолжению рода и благосостоянию семьи. Они приходят на помощь человеку в трудную минуту. Нельзя забывать их кормить – могут обидеться и лишить достатка.

Ну, если не фаргады, так кошка или собака съедят. Им тоже понравится.

Я лежал, по-хозяйски лаская прижавшуюся ко мне девушку и чувствуя, как ее тело откликается, а грудь затвердела и стала торчком. Она по-прежнему молчала, только тяжело дышала и блестела большими глазами. Когда ублаженная женщина, только что впервые пережив удивительные для нее ощущения, готова с энтузиазмом продолжить, я тоже получаю нешуточное удовольствие. А она очень даже не прочь. Взяла мою руку и потянула к груди, осторожно направляя и указывая, как и где ласкать. Просто и ясно.

Ночевать нас с Бенилой устроили в сарае. На сене приятнее, чем проверять наличие насекомых в доме. Да и подальше от глаз хозяев. Я ведь совсем не удивился, когда молодуха пришла ночью и, молча раздевшись, полезла под одеяло. Изумило скорее то, что раньше она была с мужчиной в лучшем случае раз или два. Совершенно не представляла, как себя вести.

Для горцев это странно. Незамужние девицы гуляют достаточно свободно. Пуще всего жителей низин изумлял обычай, когда охотнее всего брали в жены молодуху, уже имеющую ребенка. А по мне, так ничего удивительного – проверка на здоровье. Жителей в поселке мало, и брать в супруги бесплодную не хочется. А то еще женишься на не способной забеременеть, мучайся с ней потом до самой смерти!

А получить свежую кровь от заезжего молодца совсем не вредно при малой численности народа. Это даже не гостеприимство, а обычная практичность. Ребенок останется в горах, дополнительные руки семье не помешают.

Появление младенца до брака не позор. Не повезло, видимо, девице. Первый опыт телесного общения с мужчиной вышел не слишком приятным. Требовалось реабилитировать сильную половину человечества. Может, в будущем ничего хорошего ее и не ждет, но это не значит, что я должен вести себя как скотина.

Вместо ожидаемого ею нетерпеливого соития на манер ослов я долго и нежно гладил женское тело. Ладони и ступни у девушки жесткие, мозолистые, а вот внутренняя сторона бедер и остальное тело очень даже ничего. Кожа нежная, гладкая. И фигура, на мой вкус, неплохая. Сначала она никак не реагировала, но настойчивость дала результаты.

Приласкав сначала напрягшиеся, а потом послушно раздвинувшиеся бедра, рука пошла к животу и начала поглаживать. Я уловил, что ее немного трясет, и принялся целовать грудь, шею, плечи. От неожиданности она дернулась и затихла, дыхание участилось. Я стал на колени и локти, навис над ней и, наклонившись вперед, нежно поцеловал в губы. Она обняла меня руками за плечи, обхватила ногами бедра, потянула на себя, вжимаясь всем телом. Ну, вот и почувствовала, зачем существуют мужчины.

Согласно общепринятому обычаю, горцы, как правило, женятся достаточно поздно, в двадцать пять-тридцать лет. Вот женщины вступают в брак гораздо раньше. В восемнадцать редко встретишь незамужнюю. Этой, как я выяснил в степенном разговоре после обильного ужина, уже стукнуло семнадцать. Конечно, случалось, что и пятнадцатилетние мальчики женились на девочках, едва достигших двенадцати; бывало, что и шестидесятилетние вдовцы брали в жены пятнадцатилетних девочек, но все-таки столь странные браки встречались редко.

А! Да она совсем не прочь продолжить, проявила изумительный энтузиазм. Ни капли былой зажатости, очень по-крестьянски, основательно, желает продолжения, настойчиво пристает. Ну, давай, девочка, покажи, чего хочешь. Нет, повторять не станем. Урок номер два.

Во мне снова волной поднялось желание, я захотел услышать ее голос и добиться не просто покорности, а чтобы она все сделала сама. Мы перекатились одновременно, не обращая внимания на сползшее одеяло, и она оказалась сверху.

– Двигайся вот так, – прошептал я и потянул ее на себя. Потом от себя. Повторил для наглядности. Неизвестно, насколько она вообще понимала хоть что-то, кроме местного диалекта. За все время я еще не слышал от нее двух связных слов. Зато язык тела она постигала замечательно.

Откинув голову назад, девушка уперлась руками в мою грудь и требовательно задвигала бедрами. Я сделал попытку замедлить движения, но сейчас она слушала только себя, двигалась все быстрее и резче. Ага, совсем даже не немая, что-то забормотала, уже не особо соображая. Замерла на секунду, выгнувшись, и, охнув, опустилась на меня.

Мы лежали, обнявшись, и молчали. Ее тело мелко вздрагивало и истомлено прижималось ко мне. Она подняла голову и благодарно улыбнулась. Лучшая награда для любого мужчины.

– Послезавтра день равноденствия, – очень тихо сказала девушка с жутким акцентом, но вполне разборчиво, – по-вашему Новый год. Опасно в эти дни ходить по дорогам. Чужаков не любят и могут… – она замолчала, явно подыскивая слова. Прямо такие вещи незнакомцам не говорят. Больше обходятся иносказаниями.

– Я понимаю, – пытаясь подтолкнуть к дальнейшей откровенности, согласился с ней.

Пяток столетий назад и в более просвещенных и цивилизованных местах незнакомого человека или, хуже того, иностранца, могли запросто принять за воплощение болезни или смерти, изгнанное из другого селения и шляющееся по дорогам в поисках, к кому бы прицепиться и погубить. В новогоднюю ночь активизируются всевозможные демоны, стремящиеся сбить людей с пути праведного. Поэтому к незнакомцам относятся с серьезным подозрением.

Обходятся с чужаками иногда очень неласково. Если просто убивают – это им еще повезло. Бывает гораздо хуже. Вроде в империи давно избавились от этого обычая, но люди до сих пор как-то очень не любят гулять в предновогоднюю ночь где-то не собственных поселениях. Никто не станет расследовать убийство, если отсутствуют заявители. А местным жителям нет никакого резона волноваться за пропавшего или зарезанного темной ночью незнакомца. Жизнь постороннего для общины ничего не стоит. И это касается не только гор. На равнинах ничуть не лучше.

Ходят упорные слухи, что и там не совсем забыли древние традиции. Правда, насколько их помнят, неизвестно. Может, это и обычные байки, но вот в дальних глухих местах предпочтительно слухи на себе не проверять. Тем более что девушка почти прямо предупреждает.

– Лучше переждать. День, два. Завтра запрягут волов в плуг, и вся процессия отправится в поле еще до восхода солнца. Уйдете сразу – могут принять это за оскорбление.

Знакомое дело. Следом за проведением первой борозды следует ритуальный сев. Выбранный на общем собрании сеятель, одетый в шубу наизнанку, бросает семена. Участников обряда, возвращающихся домой, обязательно стараются обрызгать водой, желают им хорошей погоды и обильного урожая. Потом в непременном порядке, пришедшем из неведомой древности, проводится общая трапеза, заканчивающаяся новым выбором пахаря и того, кто будет руководить обрядом в следующем году. На второй день праздника пахоты устраиваются скачки и различные состязания.

– Спешки нет, – согласился я.

Это в теории календарь один для всей империи. Тщательно выверенный и достаточно точный. Триста шестьдесят дней, делится на двенадцать месяцев, по тридцать дней в каждом. К последнему, двенадцатому месяцу, всегда прибавляется пять дней, которые считаются преддверием Нового года, а раз в четыре года приплюсовывается еще один день. В реальном исчислении есть еще дополнительные минуты, и они тоже прибавляются в виде дополнительного дня раз в десятилетие или даже столетие. Такой дополнительный день считается очень несчастливым. Я подозреваю, что причина в дополнительных работах. Никому не хочется проводить лишнее время вне дома. Люди твердо знают одно – время от времени появляется дополнительный рабочий день, а денег не прибавляется.

А тонкости движения по небу Солнца, Луны и остальных звезд простому люду ничего не говорят. На то существуют жрецы. Поэтому где-то в глубинке могут и слегка ошибиться с датой, а объяснять азы науки о движении светил рвущей тебя на куски в гневном возбуждении толпе достаточно сложно.

– А проводника здесь найти можно?

– В посевную? – в голосе девушки послышалось искренне удивление.

Пшеницу, ячмень и овес сеяли в конце апреля, а кукурузу – в середине мая. Сидеть, дожидаясь, пока закончатся работы, меня не устраивало.

– Даже за деньги никто не согласится. Зимой их кушать не станешь. Да и показывать, – она хихикнула, – небезопасно. Мы потомки солдат Первой империи и людей, живших в горах с незапамятных времен, а они не стеснялись грабить людей из низин. Вот тут уже в голосе прозвучало четкое превосходство и пренебрежение мягкотелыми из долин. – Если у тебя есть что-то, не вынимай. Целее будешь. Иди по дороге, и все. Придешь к перевалу.

Это тропа, рассчитанная максимум на одну телегу, понял я. И упремся мы точно в крепость. Надеюсь, всерьез меня еще не ловят, и описание личности во все горные избушки, где торчит неполный десяток замученных скукой солдат, не разослали. А глядишь, и вовсе зря испугался. Никому я не нужен. Нет, береженого бог бережет. Не люблю проявления внимания со стороны столицы к провинциальным делам. Даже Выраю не сказал, куда пойду. А уж заворачивать к фему Токсону с самого начала не собирался. Уйти за горы и отсидеться у северян – идея гораздо более интересная. Не в первый раз.

Деваха полезла изучать меня более детально. На удивление бережно и крайне настойчиво. Никакого смущения, все надо потрогать и проверить. Нет, я совсем не прочь продолжить, но не так же быстро.

– А папаша твой не нагрянет?

– Э, – небрежно отмахнулась она, – папаша знает. Я еще два года назад замуж должна была выйти, – продолжая тереться об меня и прерываясь на жадные поцелуи, повествовала она все с тем же диким произношением, – давно родители договорились. В соседней деревне был хороший парень.

– Был?

– Он ногу поранил и за три дня сгорел от горячки. Вот и осталась я одна. Ни оглашения не было, ни свадьбы официальной, но все же знают… – она запнулась и замолчала.

Ага, теперь понятно. И гостеприимство отца, и сам приход девушки в сарай. У горцев считается, если немужняя осталась – подозрительно. А не идет ли за ней несчастье? Хоть три ухажера имей, свадьбе не бывать. Только родители имеют право выбирать для своих детей женихов и невест, а дети не могут без согласия родителей или опекунов жениться и выходить замуж. Вся округа в курсе произошедшего, и желающих взять в свой дом такую невесту не отыщется.

А вот после меня – другое дело. Унесу в дальние края горе-несчастье на своих плечах, а если еще и забеременеет – все. От желающих не будет отбоя. Фаргады благословили. Вот чего я не боюсь, так здешних суеверных глупостей. Мою судьбу никому не переломить, я давно живу слишком странной жизнью, чтобы опасаться подозрительной незамужней жены. Сколько у меня таких было!

Не жалко сделать еще одно доброе дело. И мне хорошо, и ей неплохо. А уж обучить правильно себя вести в постели я постараюсь. Все сорок шесть поз из «Трактата о любви» нам за две-три ночи не освоить, однако научить азам и дать почувствовать, каково это – получать удовольствие, а не просто терпеть навалившегося сверху мужика, думающего исключительно о своих потребностях, сумею. Применит правильно новые познания, и не будет в дальнейшем отбоя от парней, желающих жениться.

Бенила

Почти три сотни жителей деревни в своих лучших одеяниях собрались на холме в ожидании. Дома не оставили даже младенцев и парализованную старуху. Всех приволокли. Обязаны присутствовать при священнодействии.

Место выбрали не вчера, глубоко вкопанные бревна почернели от времени. И ворота, символизирующие насест, с которого кукарекает петух, возвещающий наступление восхода и нового дня, поставлены давно. Два огромных камня и еще один специально вырубленный блок, накрывающий их, притащили наверняка с немалыми трудами.

Сходство со входом в Храм самое отдаленное, но попробуй намекнуть на это – всерьез обидятся и начнут многословно поучать, бесконечно просвещая на тему завещанных предками обычаев. Запросто докажут преимущество своего дверного косяка перед жреческим.

В домах внизу погашены огни и очаги вычищены. Все в напряженной тишине дожидаются появления молодого огня. Способ, старый, как мир. Пожилой седобородый мужик, видимо, из наиболее авторитетных, за неимением жрецов сам старательно вращает лучковое веретено. Гораздо проще постучать кремнем, да за такие штучки непременно пришибут. Нельзя изменять традиции. Есть единственно верный способ добывания огня, иначе Солнце всерьез обидится и спрячет свой лик от святотатцев.

Рядом с трудившимся в поте лица мужиком стоят ритуальный сосуд, наполненный особой пищей из смеси злаков, и кувшин с родниковой водой. Зерно кинут в огонь, а водой вымоют руки. Все действие расписано очень подробно и детально. Каждый замечательно знает свое место и свою роль. Напоминать не требуется.

А что в городских Храмах огонь возникает при прохождении Солнца через определенную точку неба, попадая сквозь стеклянный потолок внутрь помещения, так местным до этого и дела нет. Учитель как-то показал увеличительное стекло и рассказал, как его изготавливают. Странно было бы пользоваться микроскопом и не выяснить, как он устроен.

Вот рассчитывать время религиозных церемоний – совсем другое дело. Учитель объяснял однажды, но в голове особо не задержалось. Астрономия и движение звезд имеют очень мало отношения к лекарской деятельности. Кому нужен гороскоп, пусть в другом месте спрашивают, не у нее. А о праздниках пусть интересуются у жрецов. Это их прямая обязанность – знать такие вещи. …Если уж календарь приобрести не способны…

Есть в Храме соответствующие таблицы, неизвестно еще, с каких времен сохранились. И типографский станок есть, изобретенный Богом-Врачом. Конечно, об этом вслух не говорят, но образованные все в курсе. Так что в чудеса чудесатые Храма Солнца, возжигающего огонь непорочный, она давно не верит и предпочитает общаться с Богиней. Та хоть нагло не обманывает верующих. Что за дикость – разделение на более и менее важные Храмы! Или ты общаешься с Богом, или нет. Лучше уж так – руками добывать огонь. Честнее.

Бенила поспешно подавила зевоту. Запросто примут за дурной знак. Взгляд уперся в стоящего впереди учителя. Она, даже не видя его лица, точно знала про торжественное выражение и глубокое почтение к происходящему, написанное на нем большими разборчивыми буквами. Если потребуется, он разразится подобающей случаю речью, и в зависимости от состава слушателей выдаст пару притч. Верующие будут в восторге. Независимо от веры.

Как он умудряется каждого встречного убедить в своем глубочайшем почтении и найти общий язык с любым фанатиком – в голове не укладывалось. Даже вечно угрюмые горцы за два дня стали относиться к нему почти по-свойски. Лечение – лечением, но местные все охотнее сползаются под вечер послушать рассказы про старину, уважительно качают головами. Откуда он знает все эти подробности про здешних великих воителей? Совершенно точно не было в книгах ничего подобного.

Учитель под настроение способен заморочить голову даже белке, и она добровольно принесет ему орехи из запасов на зиму. А уж пчелы сами отведут его к дуплу и станут умолять взять мед.

«А верит ли он сам хоть во что-то?» – задумалась Бенила. Конечно. В свои собственные истины. «Не навреди больному». «Никто не знает всего». «Подвергай сомнению любые рекомендации, пока не проверишь их практически». «Что бы ни случилось в результате лечения, делай вид, что так оно и было задумано». И еще куча подобных правил. А вот Богов о помощи не просит. Никаких и никогда. Если при этом нет чужих ушей.

Тут она почувствовала гордость. Уж она точно не посторонняя. Хоть кого спроси. Не просто ученица. Он к ней относится не хуже, чем к близкой родственнице. Не часто такое бывает, уже насмотрелась на других. И дело не в ее готовности перенимать знания, хоть это и немаловажно. Он и к малявке Бениле, способной разве что пол в комнате помыть, да и то не лучшим образом, относился, как когда-то ее собственный отец к родной дочке.

Бенила осмотрела с головы до ног очередную временную подружку учителя. И чего хорошего в этой девке, с видом собственницы уцепившейся за его руку? Радостная морда горянки страшно раздражает. Подумаешь, великое дело – огулял очередную. Не она первая, не она последняя.

Сжала зубы, пытаясь скрыть зевок. Ну не выспалась она ночью. Страшно мешала милующаяся по соседству парочка. Их шепот, смешки и женские стоны. Раньше ее не раздражали похождения учителя. Но почему этой тупой деревенщине должна достаться его ласка? Почему не ей? Она не красавица, сама отлично знает, но ведь и не уродина. Сколько раз к ней подкатывали с предложениями! А она всех прогоняла. Не нужны ей другие.

«Ой, – изумленно ахнула Бенила и обрадовалась, что в темноте не заметно, как ее бросило в краску. – Ну, я и дура! Это ж надо, до чего додумалась! Недаром по ночам стали сниться такие сны, аж кровь закипает. Это мне захотелось, чтобы учитель и со мной проделал то же, что он вытворяет с другими девками. Ха! Вот оно в чем дело – я ревную! Значит, уже не ребенок. И дело не в крови, которую роняют при превращении из девочки в девушку. Мысли интересные в голове завелись. Надо хорошо все это обдумать».

Лезть к учителю с откровениями и кидаться на шею не тянуло. Прекрасно знала, что он относится к ней именно как к ученице, и не замечает выросшей девушки. Раньше это радовало. Не часто женщина в ремесле достигала звания Мастера. Про каждый случай в Серкане легенды складывали, вся округа об этом знала. Так что ее всерьез уважали. Всего один ученик был до нее у учителя, сейчас он живет в столице, в собственном роскошном особняке. Не стал бы лекарь учить дуру и неумеху. Очень разборчив. И не удивительно – при столь неортодоксальных взглядах! Доносчик под боком ему совсем ни к чему.

Хвала Богине, мужик добыл огонь быстро и без проблем, с облегчением отметила Бенила, когда тот принялся раздувать искру, и маленькое пламя поднялось на глазах собравшихся. В подобных случаях любые задержки и неудачи обрастают множеством суеверных разговоров.

Усердно подкармливаемый костер принялся пожирать заботливо приготовленные сухие дрова. Красный колеблющийся свет осветил лица крестьян, с неподдельным вниманием наблюдающих за происходящим. Каждый этап обряда важен. Сбой в процедуре отразится на всех жителях деревни.

Ни один праздник, церемония или обряд в честь Солнца не обходится без огня – символа Бога. Культ огня является воплощением Солнца. Огонь очищает, сжигает старое и рождает новое. Огонь несет тепло и возрождение. Нет ничего важнее огня. Даже мир родился в нем и вечно возникает снова и снова. Ведь Солнце шлет огонь на Землю.

Огонь бывает разный. Небесный, сходящий в виде молнии, ударяющей с неба, дающий тепло и жизнь, горящий в очаге, и самый важный – добытый на Новый год. Он зажигается в храмах, и от него возгораются остальные огни. Проявить неуважение в такой момент – самоубийство.

Бенила поспешно запела литанию, присоединившись к общему хору:

«Проклинаю чужих Богов, исповедую поклонение Солнцу, разгоняющему мрак и холод! С упоением молюсь, простирая к Солнцу руки, чтобы добрый Бог принял все, что ему приготовили! Пусть возрадуется Душа Быка!»

Сквозь расступившуюся толпу провели удивленно косящего глазом быка, украшенного цветными ленточками. В Храме обычно животное отбирали по множеству признаков. Вес, рост, цвет, поведение. Здесь подошли к церемонии проще. Здоровый? Трехлеток? Подойдет. А что черный с белыми пятнами, так откуда взять одноцветного? Вся порода такая. Не первый век приносят жертву, и городские глупости тут никого не волнуют. Солнцу нужен бык, а какой-то правильный вид выдумали уже позднее городские умники, горцам они не указ.

«О, Солнце, Мудрый Властелин, сотворивший мир вещей и мир души! За служение даруй праведному свою милость!»

Люди еще не закончили фразу, а нож в руке возжегшего огонь уже сверкнул, рассекая воздух. Одним отточенным взмахом мужчина перерезал быку глотку от уха до уха, вскрыв сонную артерию. Ударила струя крови, сознание тут же покинуло животное: кровь больше не поступала в его мозг. Большие глаза закатились и перестали с туповатым удивлением взирать на окружающий мир. Бык упал на колени, а через мгновение был мертв.

Толпа восторженно взвыла. Неудачная жертва, как-то плохой удар, мечущийся от боли или упирающийся бык могли быть знаком недовольства Солнца. А сейчас всем видно – год будет хорошим. Жертва принята.

«Обязуюсь вершить добрую мысль, клятвой обязуюсь вершить доброе слово, клятвой обязуюсь вершить доброе деяние на благо всем», – зазвучали слова, когда первые лучи восходящего светила коснулись неба.

Крестьяне были страшно довольны. Нарушения порядка, предписанного в незапамятные времена, не случилось. Все вышло удачно. Солнце даст щедрый урожай, новых детей, обильный приплод стад.

Женщины одна за другой приближались и зажигали факелы от общего костра, унося новорожденный огонь в очаги. Бенила не стала подходить. Потом возьмет в очаге. Сунешься, нарушишь очередность, могут неправильно понять и резко отреагировать. Тут не город. Порядок установлен на века. Каждый знает свое место. Возраст, поведение, начиная с детства, количество детей, достаток, предки и их заслуги – все важно и идет в общедеревенский зачет.

Мужчины приступили к разделке туши. На самом деле сотне с лишним взрослых мужиков там делать нечего. Работали особо доверенные и уважаемые, заранее отобранные общим собранием. Шкуру позднее продадут, а вырученные за нее деньги обязательно пропьют. Святая обязанность. А вот голову насадят на кол. Весь холм опоясан рядами рогатых черепов. При желании можно точно выяснить, когда основано поселение. Один год – один бык. Второго, на осеннее равноденствие, приносят в жертву в другом месте. Почти наверняка в противоположном конце деревни, на точно таком же холме.

Народ, толпясь у бочонка с сомой, старательно отмечал удачное начало года. Выпив и получив свой кусок жертвенного быка согласно заработанному уважению и вкладу в общее дело, они отправлялись домой. Там праздник продолжится уже в семейной обстановке. Мясо обязательно сварят в медном котле, и вкушать его можно будет только с наступлением темноты.

– Идем, – позвал проходящий мимо учитель.

Бенила послушно двинулась следом, размышляя, сколько им здесь еще оставаться. Разговор она слышала, да лекарь ее и раньше предупреждал. После Нового года желательно переждать, пока все вокруг не справят обряды. Не нужно сердить людей и надоедать им без веской причины. Они потому и заехали в деревню, а не стали, как обычно, обходить ее стороной. Лучшее время для посещения поселения сложно себе представить. На праздник все щедры, и главное, гости появились вовремя.

Вот буквально сейчас крестьяне повторяли три основных правилазаповеди: добрая мысль, доброе слово, доброе деяние. А попробуй выделиться из толпы хоть на секунду, и моментально наружу полезет жестокость. Хуже всего, что они ее не замечают и не придают значения собственному поведению. Так воспитаны. И разве исключительно одни горцы? Достаточно посмотреть на отношение к нижестоящим. Если не на ком отыграться, так надо хотя бы женщину или раба ударить.

Правильно учитель говорит: «Мир опасен».

Он называет это полушутя «заповедями хорошего лекаря»: «Будь бдительной и не доверяй людям. Сегодня они готовы ноги тебе мыть, завтра при неудаче обвинят в неправильном лечении и будут поносить на всех углах. Если ножом не ударят. Нет в этом их вины. Люди несовершенны, но ты будь готова не только к пряникам, но и к проклятиям. Причем любовь и ненависть будут исходить от одних и тех же людей. Не удивляйся. Прошлого добра не помнят и не ценят. Сегодняшнее горе во сто крат важнее вчерашнего счастья. Научись равнодушно принимать обе стороны профессии. Мы не можем спасти всех и не должны отказываться от платы за труд. Не обязательно заламывать цену, но нельзя и забывать о себе».

А ведь он не злой, и подлости в учителе нет. Не станет плевать на обратившегося за помощью, если тому нечем заплатить, сколько бы ни рассуждал вслух о человеческой неблагодарности, бесчестности и гнусности. Готов лечить богатого фема и нищего оборванца. Бедняка даже охотнее. У того нет возможности заплатить в Храме за услуги специалиста, а для лекаря все одинаковы. Помочь страдающему – нормальное поведение. Никто не заставлял его посещать больных холерой в прошлом году, когда жители Серкана разбегались в панике, и каждый пятый умирал. А он ходил и лечил!

Умели в древние времена защищаться от болезни или нет, пойди, проверь. В реальной жизни необходимо сначала выделить чистую культуру холеры. Знали бы в Храме, чем они занимаются, костром бы не отделались. Попробуй, докажи, что ты не травить, а лечить собираешься, выводя носителей смертельной болезни в стеклянной баночке. И ведь надо правильно рассчитать дозу вакцины, иначе не излечишь, а убьешь человека. Вот пусть ее выпорют, но не в первый раз Учитель этим занимался. Ерунда все – про старые записи и древних лекарей. Есть у него навык.

Среди тех, кому он вводил под кожу вакцину, никто не умер. Предохраняющее действие лекарства установлено опытом окончательно. Вакцина не представляет опасности для здоровья человека. Через шесть дней после второй прививки больной приобретает стойкую невосприимчивость к холерной заразе. Не удивительно, что Вырай так уважал учителя. Жуткая болезнь пришла не в первый раз, и до этого она всегда уносила огромное количество жизней.

Бенила недаром помогала учителю. Все запомнила и сумеет повторить с самого начала. Вакцина может производиться без малейшего риска. Но чтобы полностью изгнать или хотя бы блокировать болезнь в масштабах страны, нужно привить миллионы людей. На это способна только империя. Ее государственные органы. Слишком дорого обойдется подобное мероприятие. Зато можно убить холеру навсегда!

Нет. Когда она станет полноправным лекарем, обязательно опубликует рассказ о методе борьбы с этой болезнью. Ведь если возможно выработать иммунитет против одного заболевания, почему не попробовать бороться с другим? Теория происхождения болезней от болезнетворных микроорганизмов даже Храмом не отрицается. Какая разница, бесами они называются или микробами. А такие знания – это ведь не только слава, это еще и огромные деньги! Почему учитель не хочет обнародовать величайшее открытие? Надо с ним серьезно поговорить! Может, она чего-то важного не понимает?

Уважения достойны многие. Искренней преданности – единственный. Потому что нет у лекарю корысти учить и защищать Бенилу. Спрашивать ее мнение, советоваться. Конечно, чаще он просто проверяет собственную мысль, однако не отдает приказ, а дает почувствовать, что она ему необходима. И достаточно взрослая, чтобы понимать. Пусть благословит и сбережет Богиня единственного настоящего человека. Пусть сбережет только для нее, но на всех ведь никого не хватит!

Она кивнула своим мыслям и спокойно направилась к дому.