Подарок на совершеннолетие [СИ]

23 глава

23 глава.

— Оставим автомобиль здесь и дальше пойдем пешком, — говорит облаченная во все черное фрау Риттерсбах, выбираясь на дорогу.

Мы стоим в темном переулке, неосвещенном ничем, кроме желтого лика луны, изредка пробивавшегося сквозь отяжелевшие влагой облака, и молча осматриваемся.

Увидеть нам мало что удается…

— Вы захватили с собой фонарики? — спрашивает все та же маленькая предводительница, и я киваю в темноту. Только Стефани отзывается негромким «да», которое мгновенно выдает уровень ее волнения… В таких случаях должна мигать тревожная кнопка, но девушка лишь кутается в черную толстовку, стискивая неспокойными пальцами завязки у ворота.

А Хайди добавляет:

— В любом случае сейчас их использовать нельзя: семь скачущих по кладбищу огней лишь привлекут к себе ненужное внимание, — и с улыбкой добавляет: — У меня есть потайной фонарь. — После чего открывает багажник и извлекает нечто раритетно-устаревшее, смутно напоминающее фонари из прошлого: — Вот, — демонстрирует нам свое детище. — Нашла на блошином рынке. Как вам? — Ответа не дожидается, запаливая свечку и вставляя ее в фонарь, я же невольно проникаюсь предстоящим событием — кладоискательством — даже сердце совершает отчаянный кульбит и ухает прямо в желудок.

— Вы основательно подготовились, — улыбаюсь я в темноту, и Хайди Риттерсбах направляет едва теплящийся луч света в мое лицо.

— Всегда пытайся делать то, что кажется невозможным, — провозглашает она, как мне кажется, абсолютно ни к месту, — жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее по пустякам.

— Это вы о фонаре? — любопытствую я.

— Нет, это я о возможностях, дорогой Алекс, — и треплет меня за щеку, словно ребенка.

Потом передает фонарь Кристине, а сама вынимает из багажника две новенькие лопаты.

— А вот и наши «девочки», — любовно воркует она, протягивая оба черенка Бастиану. Тот послушно их принимает, однако бурчит себе под нос:

— Так и знал, что этим все кончится… Старина Бас и две лопаты.

— Нет, не так, — улыбается возлюбленному Эрика, — старина Бас и две очаровательные «девочки» теплой французской ночью под звездным небом Лазурного Берега… — И чмокает его в губы: — Согласись, так звучит намного лучше?!

Парень издает довольное урчание, и я прокашливаюсь в кулак.

— Верните старину Баса, чуждого всему кошачьему! — насмешничаю я.

Бастиан вскидывается:

— И я все еще на той же волне, приятель.

— А урчишь почти по-кошачьи, — отзывается Стефани не без улыбки. — Кажется, твои «волны» сбились… — И в сторону девушки: — Извини, Эрика.

Под это шуточное поддразнивание мы и отправляемся в сторону кладбища; идти нам недалеко, но с каждым шагом мы становимся все молчаливее и молчаливее, пока и вовсе не замолкаем, вслушиваясь в тихий шепот наших шагов и негромкое урчание собственной коляски.

Адреналин с новой силой захлестывает кровь, и даже собственное дыхание начинает казаться донельзя оглушительным.

Наконец мы минуем вздымающееся ввысь здание церкви и ступаем на территорию кладбища, направляясь в сторону срубленной липы — ориентиром нам служит высоковольтный электрический столб, черным росчерком пересекающий небо.

— Мы на месте, — произносит фрау Риттерсбах, утверждая ногу на едва виднеющемся пеньке. — Теперь дело за тобой, — кивает она в сторону Бастиана, и тот молча протягивает вторую лопату Эрике.

— Подержи. — После чего примеряется и вонзает железный штык в землю. — Здесь? — интересуется он. — Уверены, что ваши расчеты верны?

— На сто процентов, — уверяет его Кристина Хаубнер самым категоричным голосом.

И Бастиан налегает на лопату сильнее…

— Это же кладбище, — шепчет между тем Стефани, — здесь, должно быть, все вскопано-перекопано… Почему вы решили, что наш клад все еще на месте, в земле?

И фрау Риттерсбах фыркает.

— Потому что он просто обязан там быть! Других вариантов не предусмотрено, не так ли, Мария?

Та шелестит вместе с дуновением ветерка:

— Уверена, papa нас не разочарует.

Бастиан продолжает рыть землю, комковатую, иссушенную знойным солнцем, похожую на прах человеческого бытия, и я — странная закономерность! — вспоминаю Эстер, высвеченную лунным сиянием в окне своей комнаты: ее черные волосы, губы… нежность разгоряченной кожи…

Стефани кладет руку на мое плечо, и я, движимый неосознанным порывом, подношу эту руку к губам и целую… Знаю, что она смотрит на меня, что совсем не ожидала от меня подобного — и я рад, что темнота скрывает мое лицо, лицо парня, не способного разобраться в собственных чувствах.

Кого я сейчас целовал на самом деле?

Эстер

или

Стефани?

А может надо спросить по-другому: сердце или разум?

Сердце

или

разум?

Сглатываю и позволяю летнему дождю, то есть воспоминаниям о поцелуях со Стефани, смыть навязчивые видения Эстер, в полутьме шепчущей мое имя…

Алекс…

буду твоей бабочкой…

поверь, это лучше, чем секс…

хочу, чтобы у тебя было с чем сравнивать…

Хочу…

хочу…

хочу…

— Там что-то есть! — взволнованный голос Бастиана заставляет нас подобраться.

— Что? — вопрошаем мы почти хором, заглядывая в сравнительно неглубокую яму, выкопанную парнем. Тут едва ли глубже полуметра…

— Там что-то твердое, — отвечает он. — Мне показалось, лопата звякнула, как о железо…

— Я знала, что оно должно быть здесь! — взволнованно произносит Мария, прижимая руку к вздымающейся груди.

— Посветите фонариком в яму — хочу увидеть до чего я докопался, — просит Бастиан, и Эрика выполняет его просьбу.

Мы окружаем наши импровизированные раскопки плотным кольцом и все как один глядим в освещенную фонарем неглубокую яму — Бастиан поддевает лопатой нечто на самом дне, нечто, засыпанное землей, и мы одновременно ахаем, когда понимаем, что это… металлическая коробка. В таких обычно хранят рождественское печенье…

Секунда — и Бастиан протягивает ее Марии, бережно, словно новорожденного младенца!

Та прижимает ее к груди…

— Это и есть наш клад? — разочарованным голосом вопрошает Эрика, только ответить никто не успевает: со стороны церкви раздается французская речь…

— Qua es-tu? Que fais-tu ici? — и свет карманного фонарика скачет по кладбищенской дорожке в чьей-то торопливой руке.

— Нас выдал свет фонарика, — констатирует фрау Риттерсбах. — Нужно уходить!

— Si vous ne sortez pas d´ici tout de suite, j`apellerai la police! — кричит уже другой голос.

И сердце в моей груди ускоряет свой и без того нешуточный бег — пульс почти зашкаливает.

Куда мне бежать на моей-то коляске?

Безнадежное дело…

Точка. Баста… Отец будет счастлив узнать, что его сын заделался расхитителем могил!

— Алекс, коляску придется бросить, — слышу взволнованный голос Стефани, и беру себя в руки. — Бастиан поможет тебе.

Парень подставляет мне спину:

— Хватайся за шею, приятель. Пора улепетывать со всех ног!

Окрики на французском все ближе, и уже не один, а два прыгающих в темноте световых зайчика скачут от одной могильной плиты к другой — я обхватываю друга за шею, и тот выдергивает меня из коляски одним скорым, молниеносным рывком.

— А теперь держись! — командует он, и мы устремляемся прочь, вслед за Эрикой и тремя турбобабулями, прокладывающими путь среди кладбищенских дорожек.

Меня швыряет и бьет о спину Бастиана, почти выбивая из легки весь воздух без остатка — хватаю его рывками, словно стокилограммовый кит, исторгнутый океаном на песчаный берег. Почти задыхаюсь. Ребра болят…Ноги кажутся набитыми ватой, в глазах темнеет. Вот-вот разожму пальцы и рухну на вымощенную брусчаткой дорогу…

— Наш автомобиль! — радостно восклицает Стефани. А Мария кратко командует: — Ключи!

Слышу звук разблокировки двери, и мы вваливаемся в салон буквально на бегу.

Я все еще хватаю ртом воздух, а наш «фольксваген» уже срывается с места и несется по крутому серпантину дороги на опасной для жизни скорости…

— Ты нас угробишь, — ворчит на подругу фрау Хаубнер, но та продолжает жать на газ, и проржавевшая старая жестянка стоит у нее на коленях.

— Еле ноги унесли, — улыбается Эрика, качая головой. — Вот это я понимаю, приключение!

И Стефани отвечает:

— А драка на дороге и несостоявшееся похищение показались тебе недостаточно авантюрными? — И заключает: — Лично мне приключений хватило на годы вперед.

— Ты скучная! — ворчит Эрика. — Жить надо так, чтобы дух захватывало… Чтобы до мурашек по коже… чтобы до… — пытается подобрать подходящее сравнение, — до…

— До бабочек в животе, — подсказываю я, и Стефани вперивает в меня пристальный взгляд.

— Вот именно, — подхватывает Эрика мои слова, — до бабочек в животе, и никак иначе! — С этим словами она прыгает Бастиану на колени и впивается в его губы смачным поцелуем.

— Бедный мальчик, она съест его с потрохами, — как бы про себя произносит Хайди Риттерсбах, щелкая ненужным теперь фонариком. — Больше никакого умильного вида вязания, только безудержные страсти, как в мексиканском сериале…

— Я думал, все пожилые леди любят мексиканские сериалы, — улыбаюсь в ответ, уходя от сканирующего меня взгляда, и Кристина отзывается активным кивком:

— И чем длиннее, тем лучше.

Ее подруга издает наигранный мученический вздох.

— Я больше не стану пересматривать «Рабыню Изауру» в сотый раз кряду.

И обе хихикают, словно юные школьницы.

В этот момент теплые губы Стефани почти касаются моего уха, и я слышу ее слова:

— Бабочки, Алекс… некоторые бабочки совершают путь в тысячи километров… и все ради чего? — Сглатываю. — Ради того, чтобы обрести самих себя, — сама же и отвечает Стефани. — Думаю, ты тоже должен сделать нечто подобное…

— Что, мигрировать в теплые края?

— Нет, — машет она головой, — обрести себя… и я думаю, ты уже сделал это. Просто расправь крылья и лети!

И я улыбаюсь:

— Именно так я и сделаю, ведь коляски-то у меня больше нет. Все так, как ты и хотела…

— Это то, чего хотел ты сам, не я. — Потом стискивает мои пальцы: — По крайней мере, не только я, верно? Мы оба хотели этого. — А потом добавляет: — Пусть Эстер и была… неидеальным подарком на твое совершеннолетие, но, признай, именно ей удалось заставить тебя поверить в себя.

Я не готов к разговору об Эстер, особенно со Стефани — стискиваю зубы и отвожу взгляд.

«Неидеальный подарок» все еще тревожит мое сердце…

— Не сейчас, — цежу сквозь стиснутые зубы. — Это не тот разговор, который я готов вести в этот момент…

Стефани еще раз стискивает мою ладонь и молча откидывается на спинку своего кресла.

Отель в Ментоне встречает нас умиротворяющим, приглушенным на ночь светом у стойки ресепшена, за которой одинокий администратор провожает нас несколько сонным, но достаточно красноречивым взглядом…

Еще бы, мы шествуем за Марией с заржавленной жестянкой в руках, словно верные паладины — за святым Граалем! И у меня такоечувство, словно администратор за стойкой точно знает, откуда мы этот «Грааль» раздобыли: вот-вот свистнет в свисток и призовет доблестную жандармерию для поимки бессовестных расхитителей могил.

Образно говоря…

Наконец мы оказываемся за толстыми стенами гостиничного номера, обретая тем самым необходимое нам уединение, и Мария Ваккер водружает непритязательную жестянку на стол.

— Быть может, там внутри что-то вроде британского Кохинура, — предполагает Эрика, следя за действиями Марии. Та как раз пытается открыть крышку, однако та не поддается…

— Ржавчина почти спаяла края, — говорит Бастиан. — Здесь надо чем-то подсобить…

— Этим? — фрау Риттерсбах демонстрирует маникюрный набор, и Бас утвердительно кивает, вынимая из него миниатюрные ножнички.

Пока он трудится над жестянкой, мы терпеливо дожидаемся результата…

Уверен, про Кохинур Эрика просто пошутила: никто из нас по-настоящему и не ожидал ничего найти, уже само наличие этой коробки — сюрприз для каждого из нас… по крайней мере, для меня точно.

— Еще чуть-чуть! — взволнованно шепчет Мария, и проржавевшая крышка отлетает, словно выпущенное из пушки ядро.

Замираем, заглядывая в недра нашего «сундука сокровищ» …