Подчиняя вселенные

Глава 4

— Помните, — отозвался Затворник, когда на мостике воцарилась непроницаемая тишина, колеблемая лишь только несмелым дыханием. — Спруты чувствуют человеческий страх и тепло, исходящее из наших дюз. В сумме из теплоты и страха получается адская смесь, действующая на тварей, будто хороший наркотик. Потому предлагаю перестать дрожать и, выключив двигатели, лететь по инерции.

— Ты предлагаешь не бояться? — спросил динамик голосом Катти. — Это невозможно!

— В этом мире вероятно все! — возразил монах, пододвигаясь к докторше и прислоняя свои руки к ее груди, будто желая их помассировать.

Та прикрыла глаза и застонала, как от оргазма. В уголке ее пухленьких губ показалась тонкая паутинка слюны. Это продолжалось несколько секунд.

— Господи, — выдохнула Швай, подаваясь необъятной грудью вслед за нежными, но умеющими убивать, руками, которые уже убирал Стигней. — Мне теперь совсем не страшно!

— Я могу проделать такое с каждым, — отметил послушник Ордена.

Обалдевший экипаж молчал.

— Можно я следующая? — спросила радистка.

Первый помощник ревниво заскрипел зубами, но от реплики воздержался. Зачем лишние фразы посреди боевой обстановки.

Капитан благодарно кивнул ему головой, не каждый раз бывший сержант имперского десанта мог сдержать себя в бездеятельной форме.

— По-очереди, дорогие, — провозгласил монах, когда честной народ толпою кинулся к нему в объятия. Конечно, кроме Антона, который не боялся ничего после смерти любимой, душа задыхалась под бесконечной местью, никаких больше чувств, кроме легких опасений. Не за себя — за своих людей! Одна лишь месть влекла его вперед, а там где месть, там страха быть не может, припомнились ему древние стихи.

Одна лишь месть влекла его вперед,

Один лишь вздох, один удар по гарде,

И пусть заглохнет старый пулемет,

Он принесет огонь в своей кокарде.

Не будет боли, страсти и любви,

Ведь там, где месть, там страха быть не может,

Хоть не отмоешь руки от крови,

Врагам ни бог, ни дьявол не поможет.

И ты вперед идешь сквозь боль и мрак,

Бросая трупы в бездну пепелища,

Ты отомстишь, падет последний враг,

И на чужих руинах ветер лишь засвищет.

Затворник понимающе смотрел на Клипарда, даже не делая попытки подойти, когда последний из успокоенного экипажа очутился на своем месте и занялся привычной работой.

— Теперь мне предстоит самое сложное, — констатировал монах, весь его вид просто таки дышал решимостью и отвагой.

Все уставились на него, будто на мессию.

— Я хочу выйти в открытое субпространство, — провозгласил Паладин.

В рубке повисла мертвецкая тишина. Никто не осмеливался даже дыхнуть.

— Не городи чепухи, — попробовал осадить Стигнея Антон. — В подпространстве человек выжить не может!

Затворник с немым укором посмотрел пилоту в глаза. Некоторое время они буравили друг друга взглядами. Наконец, коричневые очи Клипарда сдались перед черными, как обсидиан зрачками монаха.

— Я ведь говорил, — победно провозгласил Затворник, что являюсь не совсем человеком! Скорее, его до невозможности улучшенной копией. Выжить в субе не настолько сложно, и ты скоро сам в этом убедишься, — обратился он к Антону.

— Мы организуем тебе самый лучший скафандр, — вскочил со своего места командир корабля. — Боцман!

— Ай, сер, — ответил вояка, также приподнимаясь со своего места. Он сегодня, видимо, старался доказать, насколько является дисциплинированным бойцом. — Чем могу…?

— Не надо, — прервал его монах. — В скафандре я не смогу проделать и трети необходимых движений. Дайте мне только шлем и запас воздуха на два часа. Несмотря на обильное использование кислорода, поскольку буду дышать раз в пять быстрее, чем обычно, думаю, что справлюсь за двадцать минут. На всякий случай можно подбросить также дополнительную капсулу для верности.

Ува почти бесшумно бросился к резервному шкафу для аварийного выхода в открытый космос и протянул выуженные оттуда серебряный гермошлем и две капсулы с химическим составом, на котором красовались черные «3,5 часа».

— Спасибо, — поблагодарил боцмана монах, осторожно, чтобы не зацепить свой опять появившийся в момент опасности зеленеющий ореол, напяливая шлем на голову и подсоединяя к нему воздушную капсулу.

Только соприкоснувшись с гибкой тубой из металлического шлема, баллон сразу же поменял цвет. В нем начались химические реакции, соединялись полезные составы, сам сосуд немного раздулся и, будто подкачивая полезный состав ко рту новоиспеченного Паладина, едва слышно задышал, сокращаясь и расширяясь своим флаконом.

— То-то же, — довольно прошипел Стигней, направляясь в сторону центрального шлюза и вытаскивая на ходу своего смертоносного спутника.

— С богом, — ритуально послал его вдогонку Бибул.

— С чертом, — откликнулись другие члены экипажа, наблюдая, как из шлюзовой камеры выходит игрушечная копия монаха и, ритмично взмахивая конечностями, приближается-подплывает к спрутам.

Подпространство вскоре закипело, вздыбленное сотнями щупалец. Они, переплетаясь друг с другом, сталкивались и разлетались в разные стороны. Живая плоть постоянно ускользала от них, находя бреши во вражеской защите и норовя ударить пекущим жалом. Мелкие зеленые всполохи зачастили тут и там. Казалось, Стигней одновременно находится во множестве мест, то с одной, то с других сторон плавно отлетали вдаль отрубленные извивающиеся отростки.

— Первый ушел! — радостно заорал Джумас, подпрыгивая на стуле и забыв, видимо, о своей прошлой ревности.

Действительно, монаху удалось приблизиться к противной, покрытой роговыми наростами и толстыми бородавками роже одного из чудовищ. Тотчас же ослепительно зеленый свет раскромсал субпространственному животному оба глаза.

Из образовавшихся ран хлынул дым, служивший твари кровью. Она бессильно опустила свои щупальца и медленно отлетела от места схватки. Товарки павшего исчадия радостно запели что-то, их громогласное, очень приятное на слух пение прошло даже сквозь непроницаемые звуковые фильтры и люди забились в экстазе.

— Записывай, — охнул компьютеру Антон, откидываясь на сидение и почти сползая на пол.

— На женщин такое не действует, — хмыкнула в динамиках Катти. — Не зря некоторые ученые называют этих созданий космоса сиренами. Вам бы, товарищи, уши воском залепить!

Но ее никто не слышал.

А в подпространстве тем временем разыгрывалась драма. Для монстров, конечно! Почти все уцелевшие спруты рвались в попытках отпотчевать за тремя уже павшими собратьями.

Затворник, упорно вился вокруг них, разя по сторонам своим смертоносным побратимом.

Божественное пение почти утихло, и мужской экипаж смог отдышаться. В просторе витали только три уцелевших твари. И одна из них на всех парах неслась к их кораблю. Вслед за нею летел, размахивая крутящимся, словно пропеллер, мечом, Стигней. Но он катастрофически не успевал.

— Нам пиз… — констатировал боцман, но резкий окрик капитана заставил его заткнуться.

— Приготовить орудия! — Антон старался проигнорировать вздувшиеся от возбуждения криком созданий субпространства штаны. — Наводчик и артиллеристы — на готовь!

— Ай, сер, — дружное трио громогласно рыкнуло в свои микрофоны.

— Что же его сюда влечет? — спросил Клипард. Затем, вспомнив что-то, он стремглав бросился из рубки.

— Куда? — первый помощник был явно ошеломлен. Такого быть не может, чтобы в боевой обстановке капитан плевал на все инструкции.

— На камбуз, — последовал ответ.

Летчик изо всех сил бежал на кухню, размахивая расчехленным иглометом. На коротком стволе мерцала лампочка, показывая полную боевую готовность пистолета. Но Клипард не мог успеть, вскоре корабль погибнет, монах задохнется, а неведомый портал в маленький неизвестный мир так и останется закрытым.

Так он и знал.

Посреди ошметков кольраби и патиссонов, бессильно разбросав руки среди разлившихся смесей и рассыпанных специй, лежал кок. Вытаращенными от страха глазами, он беспорядочно елозил по полу, словно ища в нем спасения. Под ним увеличивалась огромная лужа остро пахнущих экскрементов.

Более полтора центнера весу, думал капитан, поднимая оружие. Гора мышц и самовлюбленности, море любви к мужчинам и ненависти к женщинам. Дуло игломета неумолимо нацеливалось на потный лоб повара.

Это не месть, думал капитан. И даже не убийство. Это необходимость — спасение целого экипажа!

— Капитан, — простонал бедный испуганный мальчик, которому не исполнилось еще и двадцати лет. — Простите, сер…

Он не виноват, что голубой. Он не виновен, что боится, ведь добрый волшебник не потрогал его за грудь. Этот ребенок не виноват. Но он должен умереть. Во имя спасения и жизни для других!

Титановый осколок почти неслышно вонзился в надбровную дугу кока. Антон знал, куда стрелять.

Так, чтобы наверняка. Без боли, без совести.

Вбежавшая в камбуз Эвелина с визгом поскользнулась в смеси соусов и крови, которой натекло не так уж и много. Подоспевший боцман поддержал доктора под локоть. Они стояли у двери, наблюдая невиданную раньше картину.

Возле тела сидел никогда не плачущий, казавшийся бесчувственной машиной, капитан. Он упирался одной рукой в грудь парня, а другой, прижимая нагретый после выстрела игломет. Антон читал молитву над безвинно погибшим. И рыдал. Так, как никогда.

Клипард не плакал никогда, даже в детдоме, сжимая двумя руками разбитый нос. Даже когда приют сожгли республиканские солдаты. Даже, когда его обидчики и немногочисленные друзья лопались под залпами плазмы и напалма. В тот час, когда безвозвратно ушла Мишель, он похоронил слезы в груди.

Но соленая жидкость сейчас рвалась из его глаз и он, не в силах сдержать ее, ревел во весь голос, отмаливая перед господом все свои прегрешения. Тяжелые кандалы сковывали грудную клетку, окровавленное сердце рвалось куда-то, и хотело убежать от содеянного.

Ведь когда погибла его единственная, несомненно, любовь, он, запасшись тройным боекомплектом, расстрелял два мирных города повстанцев. И тогда невинные обыватели горели под пламенем его пушек. Эти грехи невозможно замолить, один только бог может простить, но никто не забудет, его — покрытого заслуженными медалями майора уволили со службы, едва успев отмазать его от трибунала.

— Капитан, — осторожно потрясла Клипарда Катти, вошедшая в кубрик. — Чудовище уже обхватило наш фюзеляж. Жить нам осталось не более трех минут.

— Эх, была, не была, — крикнула доктор, срывая с себя одежду и крепко обнимая оцепеневшего от неожиданности Бибула ногами.

— Стрелять нет возможности, сер, — отрапортовал первый артиллерист. — Мы взорвемся вместе с ним.

— По моей команде дадите залп. Лучше умрем в плазменном огне, чем безмозгло будем переварены в утробе этого чудища, — нервно процедил сквозь зубы Антон, утирая слезы и бросаясь к выходу из корабля.

Уже находясь в шлюзе, он беспорядочно натянул на себя скафандр и на ходу, вылетая из лайнера, расчехлил плазменное ружье. Только бы успеть до того, как бездушный спрут закроет глаза в предвкушении обеда.

Вокруг клубились волны пыли, разноцветные радуги пробегали перед прозрачным щитком шлема. Видимо, он слишком сильно включил подачу воздуха, спеша на бой.

— Ох, — капитан ударился обо что-то твердое, но податливое.

Поздно, с ужасом увидел он, как цветное веко уже прикрыло желтый заинтересованный глаз. Неужели мы умрем?

— Да не бывать этого, пока я существую! — сквозь пластичную ткань рукавицы в ладонь Антона уперлась знакомая рукоять. — Приветствую тебя, тай-цзин!

— Кислотник, — почти выкрикнул капитан.

— Заткнись, каптайн, — ментально рявкнул меч. — И не мешай мне работать. Ведь ты даже не прошел обряд инициации, что априори запрещает тебе пользоваться таким благородным клинком! Подайся назад, а то мне ничего не видно!

Клипард отодвинулся от чудовища, тогда как его рука, будто обретя самостоятельность, рванулась вперед, во много раз удлиненная острым кислотным стержнем. Убийственный клинок разорвал сверхпрочное веко, как переспелый арбузный ошметок, во всю длину, по локоть уходя в око твари.

Та завизжала, вся божественность прекрасной мелодии утратила свою магию, наполнившись какофонией древнего ужаса и боли. Из развороченной дыры хлынул настоящий торнадо переливающегося всеми цветами радуги дыма. Он прошел сквозь тело капитана, намертво пришпилив его к поверхности фюзеляжа. Человек закричал, преисполненный космической болью издыхающего монстра. Остатки дыма всосались в него сквозь скафандр и кожу, да там и остались, хоронясь и сохраняясь до какого-то момента.

Чьи-то руки бережно уложили его на койку. Скрутившись в клубок от мировой боли, Антон рассмотрел сквозь кровавую пелену знакомую гору на огромной, в полстены, картине с далекой планеты. Дальше, слева, возле закрытого шторой иллюминатора стояла старая небьющаяся ваза с давно завядшей розой. Он подарил когда-то эту розу Мишель. А под кроватью всегда находился небольшой сундучок, набитый всяческим хламом, припасенным еще с детдома.

Капитан отрешенно откинулся на маленькую подушку и отключился.

— Что будем делать, Старший Паладин? — спросил у невидимого собеседника знакомый голос.

В коммуникаторе шумело, видимо обладатель другого передатчика раздумывал.

— Ты уверен, — зашуршало в динамике, — что к нему не приходят сновидения?

— Нет, господин! — ответил монах.

— Для Ордена будет большим ударом узнать, что избранный субъект изменился и не исполнит пророчество.

— Я знаю, Старший Паладин! — в голосе Стигнея сквозили тревожные нотки.

— Говоришь, кислотный побратим бросился ему на помощь, когда ты не успевал? — человек из Ордена отлично скрывал свою озадаченность. — Никогда еще меч не менял своего господина, кхм, прости, побратима. Хотя, твой кислотник еще достаточно молод. С другой стороны, не хватало нам еще профессионала, способного владеть любым нашим орудием мести.

— Знаю, мой господин.

— Возможно, — размышлял Старший Паладин, — что оружие слышит предназначение капитана? Он точно не сможет вступить в Орден?

— Вроде бы, возраст не позволяет, — задумчиво протянул Затворник. — Но кто знает, что может сделать с ним божественное начало!

— Инквизиция догадывается? — спросил невидимый собеседник.

— Несомненно, они знают о нем, хотя, возможно, не ориентируются в истинной роли этого получеловека.

— Ты должен инициировать его! — решил Старший Паладин. — Если он начал каяться, то может быть потерян для основного предназначения. А монахов нам и так хватает.

— Прямо сейчас заняться этим? — ужаснулся Стигней. — Ведь его психика еще не окрепла для такого влияния извне!

— Вот поэтому ты должен сделать это прямо сейчас. Боги его знают, что являют из себя дымки из субпространственных тварей! Говоришь, они к тебе не тянулись?

— Нет, высочайший Иона Лястер, все дымы из умерших чудищ стремились к кораблю, пока не растворялись в вакууме.

— Ясно, значит, предназначение сулит ему еще какую-то роль. Как я понимаю, в субе. Инициализируй его, возможно, божественные сновидения после этого и проснутся! До следующего сеанса!

— Конец связи, мастер, — ответил монах и, тяжело вздохнув, простер, возвышаясь над лежащим, зажатые в руках ладони. — Прости меня, Антон, если сможешь. Жалко ломать жизнь такому человеку. Ты, вроде, неплохой парень, готовый отдать свою и чужую жизнь за экипаж. Так отдашь ли ты существование человечества за становление нового порядка?

Из рук Затворника полился мягкий изумрудный свет, окутывающий голову спящему капитану.

— Я хочу умереть, сказала Мишель.

— Не надо, — этот крик будет преследовать его всю жизнь. — Ты не должна!

— Прости, если сможешь!

— Не смогу! Не прощу! Измену не смыть даже кровью.

Вечность мести. Неотступная расплата надвигалась на него, словно зеленый боевой радхи. С противными фиолетовыми жабами на носовом фюзеляже. Месть росла, закрывая собой целое небо. Скоро горизонт уже наполнился угольно черной пеленой. Уже не маленькая отплата одного человека. Одна большая Месть с заглавной буквы. Расплата от начала миров, Ответ всего человечества. Она стремилась войти в его душу, вытеснить ту малую толику расплаты за смерть любимой. Наполнить его до бесконечности, испепелить душу. Уничтожить грешное человечество. Как будто отомстить за мучительную смерть Христа много тысячелетий назад ушедшего из этого мира, за каждого бога. Ведь не любовь правит миром. Месть устремилась в него.

Он закричал и попытался проснуться.

Вокруг посветлело, словно приоткрыли небольшой ломтик черного полотна, закрывшего небо от горизонта к горизонту. Несколько солнечных лучиков упали на маленькую, не больше трех квадратных метров, полянку.

На невысоком пеньке сидело красное рогатое существо и выпуклыми покрасневшими глазенками разглядывало капитана.

— Чей-то ты ко мне слишком рано заявился, — простецки выразилось оно.

— Дьявол? — спросил Клипард, разглядывая короткие рожки и обвивающий кусок древесины львиный хвост.

— До сего момента я был богом. Но, если тебе нравится такая постановка вопроса, могу для тебя сделаться личным демоном, — улыбнулось оно острыми клыками.

Антон отметил, что белоснежных зубов, блестящих своей остротой в его рту не менее чем три ряда. Не хотел бы засунуть ему руку в пасть, подумал капитан.

— Будем знакомы? — спросило существо, протягивая Клипарду тонкую красную ручку с розовой, как у младенца ладошкой, увенчанной длинными коготками.

— Антон Клипард, капитан боевого звездолета, бывший майор войск летных империи, в том числе десантных, — представился летчик, пожимая влажную, но прохладную ладонь.

— Бог, — в свою очередь познакомился чертик. — Ну, оч-чень приятно!

— А мне не слишком, — честно признался Антон.

— Ну не надо так грубо, — притворно обиделся бог, — могу надуться и всерьез. Вот тогда иди и сам воюй со своей Местью.

— А, так ты мой союзник, — догадался, Клипард. — По борьбе с этой гадостью!

— Скорее уже, это ты мой, — отметило существо. — Я с этой, как ты выразился дрянью, борюсь уже немало вечностей. И как всегда, стоит только вдохнуть в живое частичку интеллекта, выползает эта черная гадина. И так и норовит выбросить меня из очередного мира! А я ведь кто, по-твоему? Я — Любовь! Так и запомни, с какой буквы я пишусь! Понял?

Антон согласно кивнул, ни черта не понимая.

— Знаешь, как легко убить Любовь ревностью, самой страшной помощницей Ненависти, которая и влечет за собой темные думы и Месть?

Капитан промолчал.

— То-то же, — отметил бог. — Если хоть что-то понял, иди уже, просыпайся! Ты во много стал сейчас сильнее, инициированный.

— Какой, — переспросил Антон.

— Включили тебя, избранный, — хохотнул чертик. — Иди уже, мне тут малость прибраться надо. В душе твоей. Надеюсь, хоть здесь мне удастся одержать победу.

Он щелкнул пальцами, и на полянке стремительно выросло небольшое почти высохшее деревцо. Вместо плодов на его скукожившихся неизвестно от чего ветвях искрились прозрачные ведерки с яркими красками. Весь спектр белоснежных и светлых тонов. На каждом сосуде было написано «сожаление», «печаль», «состраданье», «понимание», «вспоминай почаще», «сердечная боль».

— Придумаешь еще слова, — донеслось до просыпающегося капитана, — приходи, вместе порисуем!

Бог вытащил из кармана огромной длины художественную кисточку и, макая ее поочередно в каждое ведерко, начал разрисовывать тошнотворно черный небосвод.

— А ведь чего только не добавляй к черному, черным оно и останется, — с сожалением протянуло создание, высунув набок язык и тыкая испачканным ворсом в сторону горизонта. — Только светловатые разводы остаются!

Антон окончательно проснулся, прислушиваясь к болезненным ощущениям в ноющей груди и голове. Так он и перекрестил свой взгляд со взором монаха.

Тот казался совершенно растерянным.

— Тут такое дело, — несмело кашлянул Стигней. — Тебе что сейчас снилось?

— Да ерунда всякая, — капитан попытался подняться, но резкая боль в области легких заставила его бессильно откинуться на подушку. — Бог мне снился. С рогами! — Он попытался улыбнуться сквозь плотную занавесь боли.

— Дела! — протянул Затворник. — С рогами говоришь? А чего он тебе сообщил?

— Да ничего, рисовать меня хотел научить, — Клипарду удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки. И разговаривали мы о любви и мести.

Он сильно удивился, когда при слове «месть» всегда непрошибаемый монах дернулся, словно от удара палкой. И позеленел, став похожим на личный, сейчас невидимый ореол Паладина.

— Ты, это, — прочистил горло Стигней. — Если попадешь в лапы Инквизиции, ни о каких рогатых богах не вспоминай. А то сожгут еще, чтоб неповадно было богохульствовать.

Ему также удалось улыбнуться.

— Ладно, выйду пока, — сказал служитель Ордена. — А ты пока с мечом моим пообщайся, он тебе силы прибавит. Да и боль он обучен принимать на свое лезвие.

Антон едва видимо кивнул подбородком, когда монах исчез за порогом. Сзади его плечи выглядели немного поникшими, будто он долгое время не спал, занимаясь каким-то делом. И сейчас он расстраивался, что работа не удалась.

— Я готов выслушать тебя, дорогой тай-цзин, — мифическое оружие медленно приподнялось над ободком ножен и, ослепительно сияя, бережно опустилось на кровать рядом с головой Клипарда. — Хочешь, я помогу снять тебе эту боль?

Капитан согласно махнул веками.

Тотчас кислотник несколько раз быстро моргнул, как от перебоев в электрической сети и почти погас, став совсем тусклым. Внезапная волна успокаивающего облегчения проникла Антону в больную грудь и пошла дальше, растекаясь по каждой клеточке тела.

— Теперь, — шепнул меч, — тебе будет значительно легче общаться со мной в подсознании. А мне потребуется большая концентрация твоего и моего духа, чтобы нас никто не смог подслушать.

— Разве, — Клипарду показалось, что он ослышался, — может кто-либо подслушать мысли без Считчика?

Меч заерзал на постели, поудобнее устраиваясь. Волна безболезненного тепла, почти жары, накатывала ровными интервалами, Антон почувствовал, что опять погружается в царство Морфея.

— Боги могут все! — вздохнул кислотник. — Или силы, называющее себя богами. Мы, тай-цзин, оказались в очень опасном переплетении войн между всемогущими силами.

Капитан уснул, убаюканный медленным речитативом оружия.