Подпольный Баку

XXVIII

6 февраля 1905 года произошло то, к чему давно готовились царские власти и охранка, распуская через своих агентов тревожные слухи по городу о предстоящих кровопролитных столкновениях между азербайджанцами и армянами.

Это трагическое братоубийство началось, казалось бы, с незначительного случая.

И до этого дня в городе часто происходили убийства. Случалось, мусульманин убивал мусульманина, или армянин армянина. Случалось, мусульманин убивал армянина, или армянин мусульманина. Однако никто не видел в этом признаков межнациональной вражды.

Но вот 6 февраля армянин убил азербайджанца по имени Рази Бабаев. В обстановке, когда царская охранка провокационными слухами подготовила почву для межнациональных столкновений, это убийство явилось как бы спичкой, поднесенной к пороховой бочке.

В городе происходили массовые вооруженные столкновения. Провокационный замысел начал осуществляться.

Вечером того же дня было созвано экстренное заседание Бакинского комитета РСДРП. Однако решения, принятые на нем, были бессильны помешать тому, что уже началось. Особые бригады из рабочих-большевиков не могли восстановить порядок в городе, так как у них не было оружия. В городе же шли настоящие уличные бои.

Группа большевиков во главе с Петром Монтиным вышла на улицы Баку. Они требовали от полицейских принятия решительных мер к прекращению кровопролития, но на их гневные заявления никто не обращал внимания. Городовые жандармы получили от властей инструкцию не вмешиваться в события.

Многие районы города стали ареной жестоких кровопролитных схваток. По существу городские власти предоставили полную свободу действий преступным элементам как среди азербайджанцев, так и среди армян. За этими элементами пошла часть горожан, отравленная националистическим ядом.

В городе появились вооруженные отряды солдат, полицейских и конных казаков. Мирные жители, не придавшие вначале большого значения перестрелке в окраинных районах, решили, что городские власти принимают меры к предотвращению межнациональных столкновений и поспешно попрятались по домам.

В действительности же все обстояло иначе. Солдаты, полицейские и казаки патрулировали главным образом по центральным улицам, оставляя без внимания окраины города, где шли настоящие кровопролитные сражения. Не прошло много времени, как бакинцы убедились: власти не принимают никаких мер против братоубийственных столкновений, больше того, поощряют их.

Полицейские и солдаты, встречая на улицах вооруженных людей, проходили мимо, даже не пытаясь задержать их.

Василий и Аскер получили задание пробраться в Балахано-Сабунчинский район. Надо было принимать меры к тому, чтобы начавшиеся в городе межнациональные столкновения не перекинулись в рабочие предместья. Но добраться туда было почти невозможно. Пригородные поезда не ходили с самого утра. Дороги, связывающие город с окраинами, были перегорожены отрядами солдат и полиции. Городская конка еще работала. Ее вагоны были набиты встревоженными людьми, которые боялись идти пешком по городу.

Василий и Аскер также воспользовались конкой. Но ехать им пришлось недолго. На Французской улице кондуктор был убит неизвестным человеком. Пассажиры в панике начали выпрыгивать из вагона на мостовую. Образовалась давка, в результате которой одни пассажиры оказались под ногами других, также стремившихся поскорее покинуть вагон. Кричали женщины и дети.

Выбравшись из вагона на улицу, Василий и Аскер услыхали звуки близкой перестрелки. Впрочем, выстрелы доносились отовсюду. В частности, судя по доносившейся перестрелке, жаркий бой шел на Чадровой улице.

Василий и Аскер, стоя у опустевшего вагона, советовались, как быть, куда идти.

Василий предложил:

— Когда стрельба утихнет, пойдем ко мне, в Крепость. Вдруг они увидели: в вагоне на скамье лежит в бесчувственном состоянии девушка, по виду армянка — смуглолицая, черноволосая.

Прохожие даже не пытались оказать ей помощь, боясь, очевидно, что это повлечет за собой чье-нибудь вооруженное вмешательство.

Василий остановил проезжающий фаэтон.

— Надо помочь бедняге, — сказал он Аскеру. — Думаю, никто не осудит нас за это.

— Не советую, — возразил Аскер. — Ты видишь, девушка — армянка. Завтра нас смогут обвинить, будто мы похитили девушку-армянку. Кто поверит, что мы просто хотели оказать ей помощь?!

— Ты неправ, Аскер. Пусть глупцы говорят что угодно. Наш долг позаботиться о девушке. Мало ли что с ней может случиться! Болтовня обывателей не должна пугать нас. К тому же ведь ты кавказец, а это обязывает тебя быть учтивым по отношению к женщинам. Помоги мне перенести ее в фаэтон. Неужели мы, мужчины, бросим беспомощного человека на произвол судьбы?!

Они осторожно перенесли потерявшую сознание девушку в фаэтон и приказали извозчику доставить их в Крепость. По дороге девушка на мгновение открыла глаза.

— Помогите мне, — прошептала она и снова лишилась чувств.

Аскер недовольно спросил Василия:

— Куда мы ее везем?

— Ко мне домой. Постараемся привести ее в чувство и поможем ей разыскать родителей.

Аскер ничего не ответил. Он вспомнил, что в Крепости живут его знакомые, у которых можно будет переночевать.

Когда фаэтон остановился перед воротами дома, где жил Василий, они на руках внесли девушку во двор. Их тотчас окружили женщины-азербайджанки, соседки Василия.

— Какая красивая! — сказала одна.

— Армянка, добавила другая.

— Бедняжка! Досталась такому голодранцу!

Аскер объяснил Василию, о чем говорят женщины. Тот сообщил соседкам:

— Она лишилась чувств в вагоне конки. Мы пожалели бедняжку, посчитали бесчеловечным оставлять ее одну. Когда девушка придет в себя, мы поможем ей добраться до дома.

В комнате Василия девушку уложили на деревянную кровать. Женщины-азербайджанки положили ей на голову мокрый платок, стали приводить в чувство.

Наконец девушка со вздохом открыла глаза.

Аскер, прощаясь с Василием, сказал:

— Только предупреждаю, будь осторожен. Веди себя с девушкой благородно.

Василий обиделся:

— Ты говоришь, как ребенок, постыдись.

Аскер ушел.

Василию не сиделось дома. Он решил выйти в город, повидать кого-нибудь из товарищей. Поручив девушку заботам соседок-азербайджанок, он ушел.

Стрельба в городе не ослабевала.

Гостиница «Мадрид» и дом богача Маилова были превращены в военный штаб дашнаков.

Гаджи Зейналабдин Тагиев переживал волнующие часы. Прислушиваясь к перестрелке, то и дело вспыхивающей в разных концах города, он думал: выполнит ли губернатор Накашидзе те обещания, которые давал не так давно в этом доме?

С того момента, как в городе начались беспорядки, Гаджи не отходил от телефона.

Вот опять телефонный звонок. Гаджи поспешно схватил трубку,

— Да, да это я, - Он обернулся к присутствующим в кабинете: — Это мой управляющий… Да, да, слушаю тебя, Гаджи Мамед… Все ясно. Как я тебе приказал, выставь у ворот несколько караульных. Если этот ублюдок и смутьян Мир Ага попытается проникнуть во двор фабрики, стреляйте в него!… Передай караульным мой приказ… Что ты бормочешь? Ответственность?! О какой ответственности ты болтаешь? Сейчас не те времена!… Пусть караульные пристрелят подлеца на месте! Ты слышал, что я приказал?… Если что говорю, я отвечаю за свои слова. Все будет в порядке. Стреляйте в негодяя, я отвечаю за все!… Не понял тебя, говори яснее!… Что, что?… Иди поскорей узнай, я подожду у телефона…

Через несколько минут разговор возобновился. Гаджи негодовал:

— Значит, ему удалось проникнуть во двор?!. Так, так… А вы что, подохли?!. Заснули?!. Или вы перепились?!. Зачем же я тогда распорядился выставить у ворот караул!?. Я плачу караульным кучу денег!… Я добился разрешения и вооружил их ружьями. Приказываю вам: во что бы то ни стало схватить этого смутьяна и вышвырнуть со двора фабрики!… Клянусь Меккой, которую я посетил, — если бы я раньше знал, что вы провороните этого подстрекателя и позволите ему митинговать в такой момент на моей фабрике, я бы уже вчера выгнал вас с работы!… Теперь не обижайтесь на меня… Тебе понятно, Гаджи Мамед?! Пойди, узнай, что происходит во дворе!… Что? Видно из окна?… Так, так… Во дворе митинг?… Он выступает?! Да не пойдет вам впрок хлеб, который вы ели!… Ты тоже должен выступить, слышишь, Гаджи Мамед?! Боишься?! Кого?! Слушай меня внимательно, сейчас я скажу тебе, как ты должен выступить. Возьми бумагу и записывай!… Я начинаю, пиши… «Гаджи Зейналабдин Тагиев — отец азербайджанской нации!…» Написал?… Теперь пиши так… «Все помыслы Гаджи…». Да, да… «Все помыслы Гаджи…» Повторяю: «Все помыслы Гаджи…» Ты что, оглох?! «Все помыслы Гаджи и его старания…» Написал?… Да, да, старания… «Все его старания направлены на благо мусульманской нации и мусульманской веры!…» Что?… Повтори!… Ах будь ты неладен, тугоухий болван!… На благо, на благо!… Ясно?! Так, пиши дальше… «До сего времени… эта фабрика…» Что? Какая Америка?!. Фабрика, фабрика!… «До сего времени эта фабрика приносила Гаджи одни убытки…» Ты понял, — одни убытки?!. Пиши!… «Гаджи, будучи честным, заботливым хозяином, старался применять иностранные методы управления фабрикой…» Прочти, что ты написал… Ах, будь ты неладен, глухой ворон! Я говорю ему, что я не был противником иностранных методов управления фабрикой, а этот растяпа пишет: «Гаджи не старался избавить иностранных петухов в правлении фабрики…» О каких петухах ты пишешь?! Ты сам петух! Повторяю… Пиши снова… «Гаджи, будучи, честным, заботливым хозяином, старался применять иностранные методы управления фабрикой». Прочти!… Вот теперь верно. Пиши дальше… «Гаджи, неся большой денежный ущерб, вкладывал доходы от других своих предприятий в эту фабрику…» Прочти, что ты написал… Охота?! О, аллах! Не охота, а доходы… Доходы, понял?! Тьфу, будь ты неладен… Удивляюсь, как это ты, такой несмышленыш, смог благополучно совершить паломничество в Мекку и вернуться назад… Прочисть свои уши и пиши дальше. «Эта фабрика является гордостью мусульманской нации!…» Написал?… Прочти!… Болван!… Ты понимаешь азербайджанский язык или нет?… Я говорю тебе: «Эта фабрика является гордостью мусульманской нации», а ты пишешь: «Фабрика является глупостью мусульманской нации….» Клянусь аллахом, мне стыдно, что у меня такой глупый управляющий!… Хорошо, хорошо, пиши дальше… «Каждый честный, старательный мусульманин, который любит свою нацию, должен охранять фабрику как зеницу ока!…» Нет, нет, не похоронить, а охранять!… Слышишь? ох-ра-нять!… «Должен охранять фабрику как зеницу ока!…» Слава аллаху, вот теперь верно!… Будь внимателен, сейчас я продиктую тебе очень важное место, ответственную мысль. Пиши!… «Те, кто выступает против нашей фабрики, являются иноземными шпионами!…» Прочитай, как ты написал это… Болван, идиот! — Гаджи обернулся к фабриканту Расулову, который стоял рядом, у стола, и раздраженно сказал: — Этот дурак, мой управляющий, написал: «Все, кто вступает во двор нашей фабрики, должны совершать земные поклоны…»

Наконец, приложив много усилий, Гаджи продиктовал управляющему Гаджи Мамеду следующий текст выступления:

«… Иностранцы добиваются закрытия нашей фабрики и банкротства ее хозяина. Завладев фабрикой, они заставят мусульман работать на себя, выжимая из них все соки. Именно поэтому Гаджи не хочет закрывать фабрику, хотя и несет большие убытки. Ему приходится вести ожесточенную борьбу с властями. На фабрике Гаджи работают почти одни мусульмане. Он не признает рабочих других национальностей, желая дать кусок хлеба именно мусульманам. Неделю тому назад Гаджи вызвал к себе инженера и приказал ему привести в порядок жилища рабочих, очистить их дворы от грязи. По распоряжению Гаджи роется канава, по которой нечистоты из домов рабочих будут стекать в море. Гаджи распорядился предоставлять жилье из двух комнат семьям, которые насчитывают более пяти душ. Гаджи приказал повысить заработную плату всем рабочим. Те, кто получает восемь рублей, теперь будут получать десять; те, кто получал десять рублей, теперь будут получать двенадцать. Бухгалтеры уже получили соответствующие распоряжения. Рабочие-мусульмане должны выступить против тех, кто стремится, чтобы хозяева-мусульмане обанкротились. Такие люди, как Гаджи, являются опорой нации в трудные дни…»

Окончив диктовать по телефону, Гаджи пожаловался Расулову:

— Прямо-таки напасть на мою голову! Не знаю, что надо от меня этому большевистскому агитатору Мир Aге. Что делать?… Куда мне от него деваться? Я приказал караульным стрелять в смутьяна, если он появится у фабрики. Хитрец переоделся носильщиком и пробрался во двор. Ублюдок хочет разорить меня!…

Слова Гаджи были прерваны новым телефонным звонком. Он поднял трубку.

— Да, это я, Гаджи!… Слушаю вас, господин губернатор… Я страшно волнуюсь… Да, у меня есть все основания тревожиться… Разбойники и смутьяны поджигают принадлежащие мне в городе дома?… Что?… Очень благодарен вам за известие, господин губернатор… Но каким образом можно спасти мои дома от огня?… Да, да… Отряд казаков, которых вы прислали для охраны моего дома, прибыл. Казаки ведут себя обходительно и прилично. Вы оказали мне великую услугу… Не знаю, каким образом отблагодарить вас… Я весь к вашим услугам… Всегда, когда вы пожелаете… Что вы изволили сказать, господин губернатор?… О да, я очень беспокоюсь за фабрику. Мне только что звонили оттуда. Во дворе моей фабрики большевики организовали митинг. Я очень боюсь… Они могут поджечь фабрику… Очень благодарен вам!… Теперь я спокоен…

Значит, охрана послана? Чудесно!… Я прямо-таки воспрял духом. У меня к вам большая просьба, господин губернатор. Я слышал, вы издали приказ поджигать дома, из которых стреляют. Вчера я передал вам список, моих домов и адреса, где они находятся. Прошу вас, передайте этот список тем, кто призван осуществлять ваш приказ. Как?! Вы уже сделали соответствующие распоряжения?! Значит, я могу быть спокоен за мои дома?… Благодарю вас, благодарю вас, господин губернатор, вы так любезны!… Благодарю вас от имени всех мусульман! Всего хорошего, господин губернатор. Целуйте руки княгине.

Гаджи положил трубку и, сияя, воскликнул:

— Вот это мужчина!… Настоящий мужчина! Хозяин своего слова! Губернатор передал мне, что среди мусульман сравнительно мало убитых. У армян убито пока что тринадцать человек. Власти сделают все необходимое для защиты нашей нации. Солдаты и полиция на нашей стороне.

Вошел слуга:

— Хозяин, вас желает видеть какой-то офицер.

— Пропустить! — распорядился Гаджи и, обращаясь к присутствующим, добавил: — Это от губернатора, для согласования действий.

К вечеру стрельба в городе не затихла. Горели дома. Над городом стояло зловещее зарево. По улицам стлался едкий дым.

Едва на улицах зажглись фонари, как они были разбиты камнями и пулями тех, кто был заинтересован, чтобы в городе царила тьма, — так было легче грабить и убивать.

На улицы вышли вооруженные «защитники нации». Стоило им, будь то армяне или азербайджанцы, заметить свет в окне какого-нибудь дома, как десятки пуль поражали безобидную цель.

Повидав в городе кое-кого из товарищей, Василий возвращался домой. Он думал о спасенной ими сегодня девушке-армянке.

«Напрасно я оставил ее одну, — размышлял он. — Среди моих соседей много азербайджанцев. Могли обидеть девушку!…»

В окне его комнаты, выходящем во двор, горел свет.

Когда он вошел, девушка сидела у стола. Она поднялась я быстро подошла к нему.

— Вы — мой спаситель?… Это вы привезли меня сюда?

— Вы преувеличиваете мою заслугу. Но вы правы, в этой бедной комнате живу я. Просто я выполнил свой человеческий долг. Или вы недовольны тем, что оказались здесь? Если бы мы знали, где вы живете, мы бы сразу отвезли вас к вашим родителям. Кажется, вам не доставляет удовольствия находиться в этой лачуге?

— Напрасно вы это говорите. Не обстановка украшает жилье, а люди, которые в нем обитают. Действительно, ваша комната выглядит более, чем скромно. Но я чувствую, у ее хозяина — богатое сердце. Вы богаты своим благородством. Знали бы вы, как я благодарна вам за то, что вы позаботились обо мне!… Скажите, как я могу вернуться домой? Ведь мои домашние не знают, где я. Они волнуются, думают, что меня нет уже в живых.

— Если ваш дом недалеко, я провожу вас.

— В том-то и дело, что далеко. Мы живем в районе Сабунчей. Я слышу: в городе не утихает перестрелка. Боюсь, сегодня мне не удастся попасть домой. Иногда, приезжая в город, я остаюсь ночевать у знакомых. Но сегодня я не предупредила домашних. Мама, наверное, сходит с ума!

Девушка задумалась. Молчал и Василий, понимая, как ей тяжело. Он не знал, как помочь девушке.

— У меня много знакомых в Балахано-Сабунчинском районе, — сказал он наконец. — Как ваша фамилия?

Девушка подняла на него большие грустные глаза. Казалось этот вопрос смутил ее. Она потупила взор.

В комнате опять воцарилось молчание.

— Я из довольно известной семьи, — сказала она.

— Назовите вашу фамилию.

— Шендрикова.

— Шендрикова?!.

— Да, Шендрикова. Илья и Лев — мои братья. Василий был настолько удивлен, что не мог скрыть этого от девушки.

Она подошла к нему, протянула руку.

— Итак, будем знакомы. Меня зовут Сусанной. Как вас?

— Василием.

Он не мог оправиться от растерянности.

«Сестра Шендриковых!… Что она за человек? Сестра меньшевистских главарей!… Однако какое значение это имеет сейчас?… Девушке надо поскорее попасть домой. Это не так-то просто. Кто знает, что сейчас творится в районе Сабунчей?»

Пока Василий предавался своим размышлениям, девушка пытливо изучала его лицо. Затем опять оглядела комнату.

Да, ее убранство не было пышным. Пол давно не подметался. Углы затянуты паутиной… Стены и потолок неопределенно-грязного цвета, от времени, да, пожалуй, и от махорочного дыма.

Это была комната бедняка, добавим: холостого бедняка.

Единственной вещью, которая приятно радовала глаз, была кровать чистенькая, аккуратная.

Две-три тарелки на полке, несколько стаканов, ложки, вилки, ножи также были аккуратно вымыты.

Сусанна подумала, что хозяин дома, наверное, чистоплотный человек.

Василий разложил на столе принесенную из города еду, сходил к соседям за кипятком для чая.

Девушка была голодна и не стала отказываться от скромного ужина.

За едой они почти не разговаривали. Ужин закончили чаем. Василия свернул цигарку и вышел из комнаты. Сусанна догадалась: «Покурить». Когда он вернулся, она сказала:

— Курите в комнате, я не боюсь дыма. У нас в доме почти все курят. Я привыкла.

— Ну, раз так, — улыбнулся Василий, — сверну еще одну. После еды грех не покурить…

Он молча курил. Молчала и Сусанна. Каждый был занят своими мыслями.

— Судя по вашей одежде, вы рабочий, — сказала наконец Сусанна. Нельзя ли узнать, где работаете?

— По-моему, для вас это не имеет значения, — уклончиво ответил Василий. — Вы отгадали, я рабочий. Этим сказано многое. Рабочий где-нибудь да работает, пока может…

Сусанна усмехнулась.

— Вы не открыли для меня Америки. Действительно, рабочий где-то должен работать. Но это еще не все. Для рабочего важны условия труда.

Василий тоже не сдержал улыбки, догадываясь, что девушка ищет повода для разговора.

«Сусанна из семьи, где живут идеями меньшевиков. Надо думать, и у нее мировоззрение такое же. А вдруг нет?…»

— Вы говорите — условия труда, — сказал он. — Но ведь они зависят не от нас, рабочих. Мы — сами по себе, а те, кто создает условия труда, — сами по себе. Впрочем, возможно, кто-нибудь когда-нибудь позаботится о нас.

Неопределенный ответ собеседника не пришелся Сусанне по душе.

— Это верно. Кто-нибудь когда-нибудь позаботится о рабочем. Но когда?… Когда его понесут на кладбище?… Разве сами рабочие не должны стремиться улучшить условия своего труда?… Без деятельного участия самих рабочих их вожди не смогут добиться успеха в деле облегчения условий труда и жизни рабочего. Вождь, за которым не идут рабочие, — что полководец без войска.

Василий подумал, что разговор принял такое направление, когда будет нетрудно выяснить мировоззрение девушки.

— Вопрос о том, кто должен руководить рабочим движением, очень сложный и важный. Я убежден, фракционная борьба в рядах социал-демократической партии на этой основе и возникла. Да, все дело в том, кто призван возглавить рабочие массы. Каждая группа старается говорить от имени трудящихся. Но, честное слово, еще неясно: кто же окажется победителем в этой борьбе, за кем пойдут рабочие, на чьей стороне будет большинство.

— Вы говорите очень неопределенно, Вася. Но, должна признаться, в общем рассуждаете верно. Плохо, что рабочие лидеры повели между собой борьбу в связи с тактическими разногласиями, и повели в тот момент, когда реакционные силы объединились и эксплуататоры используют любой благоприятный случай для еще большего закабаления рабочего класса. Я считаю внутрипартийную борьбу неуместной и вредной, ибо фракционная грызня порождает в умах рабочих сумятицу, колебания. Многие рабочие начинают думать, что их лидеры борются между собой исключительно за руководство рабочим движением, но в результате становятся на путь, выгодный буржуазии. Как бы внутрипартийная борьба по идеологическим и тактическим вопросам ни была справедлива и уместна, в настоящий момент, я считаю, она может привести только к отрицательным результатам. Опыт истории учит, что успех борьбы всегда предрешают условия, благоприятная ситуация. События последних недель показывают, что лидеры обеих группировок, борющихся за влияние среди рабочих, за свою тактику в рабочем движении, пренебрегают самой прописной истиной — не желают считаться с фактическими, жизненными условиями. Кто повинен в том, что царскому правительству удалось спровоцировать это кровавое столкновение между двумя братскими нациями?… Сегодняшние события могли бы и не произойти, если бы вожди революционного движения не были увлечены фракционной борьбой, если бы они были дальновиднее и мудрее. Надо было заранее принимать меры против затеваемой властями провокации.

Василий, слушая девушку, едва верил своим ушам. Вопросы, о которых она говорила, были сложны, а ее суждения о них — разумны и поражали своей категоричностью. Тем не менее он все еще не мог отгадать, на стороне какой фракции в социал-демократическом движении ее симпатии. Кто она, большевик или меньшевик?

— Как вы считаете, Сусанна, кто порождает фракционные разногласия? спросил он.

— Ясно кто. Сами меньшевики и большевики.

— Вы хотите сказать, что если бы большевики и меньшевики смогли объединиться, мы бы не стали свидетелями сегодняшних кровопролитий и рабочее движение было бы спасено от большой беды?

Сусанна кивнула.

— Я убеждена в этом. Если бы большевики и меньшевики заранее позаботились о мерах против этой межнациональной бойни, если бы силы социал-демократов не были ослаблены расколом, бакинцам не пришлось бы страдать сегодня.

— Несомненно, одна из сторон несет ответственность за случившееся.

— Главное, надо решить, какая из сторон виновна. А чтобы разобраться в этом, требуется время.

— Согласен с вами, Сусанна. Но стоит ли тратить время на подобные разговоры?

— Почему бы и нет?… Коль скоро мы живем в данных социальных условиях, мы не должны уклоняться от поисков истины.

Василий закурил.

— Хочу задать вам один вопрос, — сказал он.

— Спрашивайте! — живо отозвалась Сусанна.

— Может ли рабочий, отрицающий необходимость политической борьбы, улучшить свое экономическое положение?

Сусанна рассмеялась, догадавшись, чего ее собеседник добивается этим вопросом.

— Общественная жизнь так устроена, что политика неотделима от экономики. Эти два фактора тесно связаны между собой, и один не может существовать и развиваться без другого. Человек, отрицающий политическую борьбу, не может выйти победителем в жизни.

Василий заметил, что девушка невольно или умышленно уводит разговор в сторону.

— По-моему, мы не до конца разобрали очень важный для пролетариата вопрос — о виновных в расколе социал-демократического движения, — сказал он.

— Ошибаетесь, Василий, — парировала удар Сусанна. — Я довольно ясно высказалась по вопросу о том, кто повинен в расколе. И вы, мне кажется, одобрили мою точку зрения.

Он сделал удивленное лицо.

— Я? Одобрил?! Когда?!

— Когда вы не возразили на мои слова о том, что политика неотделима от экономики и что эти два фактора тесно связаны между собой, настолько, что один не может развиваться без другого. Можно ли сказать более определенно? Иными словами, в расколе виновны те, кто искусственно хочет отделить политику от экономики.

Василий был сбит с толку. Его поразило то, что девушка, сестра меньшевистских лидеров, мыслит иначе, чем ее братья. «Может, она прощупывает меня, старается выяснить мою точку зрения?.. Говорит она очень разумно, из ее слов можно заключить, что она на стороне большевиков. И все-таки что-то в ее словах настораживает. Ее рассуждения напоминают лекцию профессора, который рассказывает о тонкостях философии, сторонником которой он не является и которая чужда его собственной философии».

Время было далеко за полночь.

— Я получил большое удовольствие, разговаривая с вами, милая барышня, — сказал Василий. — Но пора подумать и о сне. Есть два варианта: или вы пойдете к моим соседям, — я лягу здесь, или вы воспользуетесь моей кроватью, а я переночую у соседей.

Сусанна строго посмотрела на него.

— Во-первых, не называйте меня милой барышней, — попросила она. — Вам известно мое имя. Во-вторых, предлагаю говорить друг другу «ты», это более по-товарищески. В-третьих, для меня нет большой разницы, лягу ли я здесь или у ваших соседей. Мне не очень приятно видеть, что я доставляю вам хлопоты. Но коль скоро это уже совершившийся факт, позвольте мне воспользоваться вашей кроватью.

Василий забрал свое пальто и вышел из комнаты, пожелав девушке спокойной ночи.

Сусанна заперла дверь на задвижку, погасила лампу и легла.

Командир Сальянского полка Кузьминский получил приказ командующего воинскими частями Бакинской губернии генерала Фадеева направить в распоряжение Гаджи Зейналабдина Тагиева отряд конных казаков для охраны его дома.

В полдень Женя предприняла попытку выйти из дома. Но внизу, в прихожей, ей встретился хозяин.

— Куда собралась, девушка? — спросил Гаджи,

Женя не ожидала этой встречи.

— Сейчас в городе относительно спокойно, — сказала она. — Тихо, не стреляют. Я хотела навестить Заринтач-ханум, жену генерала Алиханова.

Гаджи недовольно заговорил:

— Ступай наверх, дочь моя. Тишина в городе, о которой ты говоришь, обманчива. Сейчас опять начнется перестрелка. Сегодня ни один разумный человек не должен выходить из дома на улицу.

Женя поняла: сегодня ей не удастся рассказать товарищам обо всем том, что она узнала в доме Гаджи. Она поднялась наверх, в свою комнату, сняла пальто, и тут до ее ушей донеслись звуки выстрелов.

События второго дня армяно-мусульманской кровавой стычки принесли горожанам мало утешительного. Вооруженные столкновения на улицах между армянами и азербайджанцами продолжались. Бои шли на Сураханской и Красноводской улицах, в районе армянской церкви. Перестрелка не утихала и в других районах города. Групповая дуэль у Молоканского сада длилась в течение двух часов.

Обитатели дома Гаджи, друзья, гостившие у него, с тревогой прислушивались к выстрелам. Никто не знал, на чью сторону клонится победа.

Гаджи переживал тревожные минуты. Он прислушивался к перестрелке. Взгляд его был устремлен на телефонный аппарат.

Друзья Гаджи, «вожди мусульманской нации», сидевшие в гостиной, разделяли тревогу хозяина. Они, как и их глава, затаив дыхание, прислушивались к пальбе. Никому из них и в голову не приходило, что именно они являются организаторами кровавой бойни, отнявшей жизнь уже у многих горожан.

Ага Бала Кулиев и другие выразили Гаджи свое беспокойство по поводу того, что в город введены войска, которые, по слухам, хотят помешать кровопролитию.

— Городским властям нельзя доверять, — ворчал Ага Бала Кулиев.

Это сообщение встревожило Гаджи. Он хорошо помнил обещания губернатора Накашидзе и генерала Фадеева не препятствовать кровопролитию.

Наконец раздался долгожданный телефонный звонок. Гаджи сорвал с аппарата трубку.

Присутствующие, можно сказать, пожирали его глазами. Каждому не терпелось поскорее узнать, кто звонит и о чем говорит.

Промелькнувшая на лице Гаджи мгновенная радость заставила загореться восторженным блеском не одну пару глаз,

Гаджи долго слушал, потом заговорил сам.

— Господин губернатор, до меня дошли слухи, будто введенные в город войска сковывают действия мусульман. Если его так, я весьма опечален. Вспомните о вашем обещании. Кроме того, мае совершенно неизвестно, что происходит в городе. Зачем таиться, скрывать от нас обстановку? Это нецелесообразно…

Гаджи умолк, слушая ответ губернатора. Прошла минута, другая. Устав держать трубку в правой руке, он переложил ее в левую. На лице у миллионера появилось мрачное выражение, которое тотчас передалось окружающим. Гости Гаджи зашептались. Но тотчас же в гостиной снова наступила гробовая тишина.

Окончив разговаривать с губернатором, Гаджи не положил, а прямо-таки бросил трубку на телефонный аппарат.

— Вам известно, я почти неграмотный человек, — начал он. — Но моя необразованность с лихвой восполняется жизненным опытом. Яркое доказательство тому — мое положение в обществе. Назовите еще второго такого малограмотного человека, который бы поднялся до вершин, которых достиг я, Гаджи Зейналабдин Тагиев! Я прожил долгую и сложную жизнь. Жизненный опыт служил мне неизменным посохом на этом трудном пути. Да, я хорошо знаю жизнь и людей. В частности, я лучше всех знаю, что представляют собой мусульмане. Всякий раз, когда я по-отечески ругаю свой народ, наши священнослужители заявляют, будто я не терплю мусульман, что я безбожник. Другие говорят, что я черню свою веру, дабы угодить русским. Я всегда, всегда говорил о никчемности мусульман, и мои слова еще раз подтвердились событиями этих двух дней. Вооруженные столкновения между азербайджанцами и армянами доказывают мою правоту. Эти нерадивые мусульмане, забыв про свою веру, переходят на сторону большевиков. Они не могут отличить друзей от недругов. Слепцы!.. И я еще решил возглавить мусульман!.. Непростительная ошибка. Глупо было думать, что этими ослами можно руководить. Иметь с ними дело значит обесчестить себя. Я говорил главе нашего духовенства, Шейхульисламу, и нашему казию Мир Мухаммед-Кериму и сейчас повторяю: от этих мусульман проку не будет, ибо это — сброд, состоящий из различных наций. Они потомки тех, кто не раз по различным причинам отрекался от своей веры и приобщался к другой. Глупец и невежда тот, кто попытается искать в мусульманах единомыслия. Они вообще лишены каких-либо убеждений. Современные мусульмане — это потомки тех, кто однажды, поддавшись соблазну заполучить много денег, а в дальнейшем избавить себя от ада и блаженствовать в раю, — принял ислам. Вот почему на этих людей нельзя положиться. Предательство растворено в их крови, предательством отравлены их мысли и взгляды на жизнь!

Друзьям Гаджи часто приходилось слышать от него подобные нападки на мусульман. Поэтому сейчас эти гневные слова не произвели ни на кого большого впечатления. Каждый думал только об одном: в чем причина гнева Гаджи? Ошарашенные его вспышкой ярости, они ждали объяснения, не смея, однако, задавать вопросы.

— Мерзавцы!.. — закричал вдруг Гаджи, обернувшись к присутствующим. Безмозглые твари! Бездарные, глупые людишки! — Сброд!

Так как взгляд его был устремлен на Алимардан-бека, присутствующие решили, что брань Гаджи относится именно к нему. Это поразило всех.

Сам Алимардая-бек уже готов был подумать, что ярость Гаджи нацелена именно на него. Однако последующие слова хозяина дома внесли в вопрос полную ясность.

— Я и раньше знал, что за сброд эти мусульмане, — продолжал он. Подумать только, эти болваны оберегают от кровопролития своих же врагов, гостеприимно распахивают перед армянами двери своих домов, укрывают их от расправы! Вы представляете, до чего дошло дело?! Даже господин губернатор разгневан тем, что происходит. Сам господин губернатор недоумевает, глядя на дела нашей нации!_

— Что это значит? — спросил кто-то из присутствующих. — Неужели мусульмане защищают армян?

Гаджи сдвинул папаху набок, поскреб пальцем висок и продолжая хмуриться, ответил:

— Как вы догадались, я разговаривал по телефону с губернатором Накашидзе. Он пожаловался мне на мусульман, которые впускают в свои дома армян и не дают их в обиду. Сейчас сюда приедет командир Сальянского полка полковнин Кузьминский и доложит обстановку. Вы сами убедитесь в безмозглости наших мусульман, сами признаете, что эта нация обречена на вымирание. Наши мусульмане не в состояния понять, что мы переживаем ответственные дни, когда решаются жизненно важные вопросы, затрагивающие интересы не только Баку, но и всего Кавказа. Тот, кто победит в сегодняшних боях, станет хозяином положения в Баку. Я не желаю, чтобы армяне проглотили Баку так, как она проглотили Тифлис! Я не желаю, чтобы они захватили главенствующие позиции в городе! Я не желаю, чтобы девяносто пять процентов бакинских зданий принадлежало армянам! Наши мусульмане, на которых мы пытаемся опереться, оказались глупыми ослами.

Они не в состоянии понять самых простых вещей. Им нет ни до чего дела.

Слуга доложил о приходе командира Сальянского полка.

Гаджи учтиво принял полковника Кузьминского. Пригласил сесть.

— Господин Гаджи, — начал Кузьминский, — я не буду докладывать вам о событиях вчерашнего дня. Вам известны все подробности. Если господин Гаджи позволит, я вкратце изложу события этого дня. Сегодня обстановка в городе сильно отличается от той, какая была вчера. Нынешние события никак нельзя назвать продолжением вчерашних. Вчера, как вы знаете, в городе произошли сравнительно пустяковые столкновения, заставившие обе враждующие стороны принять соответствующие меры. Нейтральная позиция, которую власти заняли в этих стычках между двумя нациями, невмешательство войск и полиции в уличные бои заставили и мусульман, и армян активизироваться. Сегодня военные действия армянских националистов выглядят более организованными и слаженными. Учтя это обстоятельство, а также всю серьезность обстановки, я направил в город отряды солдат, каждый из которых состоит примерно из десяти человек. Генерал Фадеев дал мне на это особое разрешение. Я и господин генерал пришли к убеждению, что солдаты должны обстрелять армянские дома, из которых ведется пальба. Они не будут препятствовать действиям ваших людей на улицах города. Более того, наши солдаты получили строгую инструкцию помогать мусульманам. Тем не менее хочу сказать, что в результате перестрелки убито и немало мусульман. На улицах города подобрано около пятидесяти трупов армян. В это число не входят убитые, подобранные родственниками. Трупы многих мусульман также подобраны их близкими. Однако не огорчайтесь, убитых среди мусульман не так уж много. Мы ожидали, что армяне в этих столкновениях понесут гораздо больше потерь. Мы ошиблись в своих расчетах. И причиной тому — сами мусульмане. Можно сказать, что девяносто процентов армян, проживающих в тех районах города, где нами ожидались наибольшие потери среди них; нашли себе убежище в мусульманских домах. А ведь мусульмане имели возможность полностью очистить эти районы от армянского населения. Женщины-мусульманки впускали в свои дома группы армян и не позволяли никому притронуться к ним. Должен отметить, что принадлежащие мусульманам магазины в армянских кварталах разграблены все до единого. Когда же мусульмане грабили магазины Минаса Симонянца, Мугдуси Оганесяна и братьев Айрапетян, некоторые городовые допустили оплошность, пытаясь помешать вашим людям. Проезжавший мимо офицер казачьего отряда указал полицейским на их оплошность, и те поспешили исправить допущенные промахи. Мусульманам не удалось одержать полной победы лишь благодаря их собственному недомыслию и глупости. Лично я, проезжая по Красноводской улице, наблюдал, как полицейский пристав препятствует ограблению лавки купца-армянина. Полицеймейстеру города заранее были даны соответствующие указания, поэтому я приказал приставу убраться ко всем чертям. Уважаемый Гаджи не должен ни о чем волноваться и беспокоиться. Но у меня, господин Гаджи, есть к вам большая просьба: надо положить конец необузданным, вредным действиям мусульман. Если вы не примите мер, можете считать: вы своими же руками спасли армян от кары, которую они заслужили. Должен с прискорбием заметить, господа, что армяне, проживающие на Красноводской и Сураханской улицах, не получили даже пустячных синяков. Если так будет продолжаться, я не гарантирую вам успеха. В доме под номером 195 по Красноводской улице произошел случай, который достоин большого сожаления. Мусульмане Ага Киши Алиев и Гусейнкулу Кебла Абдулла-оглы укрыли в своих семьях заклятого врага мусульман Акима Исаакяна. Имена этих лиц внесены в особый список, который будет передан вам. Благодаря предательским действиям Ага Дадаша Велиева, проживающего у Молоканского сада, кары избежали Михаил Артемян, Бабаджанов, Саркис Минаевич Оганесов, Аршак Дурниян и другие. Я не могу сейчас перечислить вам имена тех, кто укрыл в своих домах студентов-армян. Весьма досадно также, что семья небезызвестного вам Арзуманова нашла приют и спасение также в мусульманском доме. Отмечен случай, когда четыре мусульманки укрыли в своих домах пятьдесят армян, и среди них — Караханянца, которого нужно было убрать любой ценой. Должен заметить, что и многие мусульмане пытались укрыться в домах армян, однако все они были убиты дашнаками. Вот и получается: мусульмане не дают армян в обиду, укрывают их в своих домах, кормят, поят, а армяне платят им за это вероломством.

— Какова обстановка в районах нефтяных промыслов и заводов? — спросил Гаджи.

— Вчера события еще не охватили промышленных районов. Только в районе Балаханов и Сабунчей был отмечен ряд убийств. Из других промышленных районов сведения пока не поступили.

Гаджи нахмурился.

— Кто возглавляет наших людей в Балахано-Сабунчинском районе?

— Там действуют ваши ребята: Борец-Пехлеван из Маштагов, буровой мастер Мешади Шабан из Ирана и житель Калакенда Гаджибала. Им противостоят вооруженные дашнаки. Нефтяные промыслы, принадлежащие армянам, охраняются вооруженными отрядами. Дороги, соединяющие город с нефтяными промыслами, находятся в руках моих солдат. Нам помогают казачьи отряды. Разумеется, все работы на нефтепромыслах полностью приостановлены. Заводы и фабрики также бездействуют. Мой доклад вам составлен на основании сведений, которые я получил сегодня до двенадцати часов. О последующих событиях будет доложено господину Гаджи особо.

Закончив разговор с хозяином дома, полковник Кузьминский удалился в комнату, предоставленную специально офицерам Сальянского полка. В комнате этой был телефон, пользуясь которым Кузьминский то и дело вел переговоры со своими подчиненными. На столе лежали исписанные листы бумаги — рапорты офицеров полка командиру и самого полковника Кузьминского — в вышестоящие инстанции.

Женя поняла, откуда надвигается угроза на Баку. Она внимательно вслушивалась в слова окружающих. Но у нее не было никакой возможности передать товарищам из Бакинского комитета все то, что ей удавалось узнавать. Живя в доме миллионера Тагиева и получая благодаря этому одностороннюю информацию, она решила, будто представители власти и в самом деле поддерживают мусульман, являются их искренними друзьями. Под влиянием всего увиденного и услышанного за эти несколько часов в доме Гаджи она начала думать примерно так: «Армяне считаются цивилизованным, талантливым народом в Закавказье. Они постоянно выступают против правительства, известны своей непокорностью. Поэтому их хотят истребить с помощью мусульман…»

Однако представившийся вскоре случай и находчивость девушки помогли ей избавиться от этих заблуждений.

До вчерашнего дня комната, отведенная для офицеров Сальянского полка, была кабинетом хозяина. Женя знала, что в спальне Соны-ханум имеется параллельный телефон, позволявший взбалмошной хозяйке контролировать все разговоры своего мужа. Вначале Гаджи протестовал против такого контроля, но в конце концов ему пришлось смириться. Сона-ханум желала быть в курсе всех дел мужа, знать, кто звонит ему и кому звонит он.

Женя вошла в спальню Соны-ханум и принялась разбирать ее одежду. Затем, улучив момент, подошла к столику, на котором стоял телефон, сняла трубку и начала подслушивать.

Полковник Кузьминский говорил кому-то:

— … Я сделал все так, как мне приказал генерал Фадеев, Ваш «Пассаж» охраняется вооруженными казаками, а ваши магазины на Николаевской улице находятся под охраной солдат. Группа моих солдат содействует отрядам вооруженных армян на Станиславской улице. В столкновениях, которые произошли на Большой Морской и Телефонной улицах, мои солдаты вели себя очень мудро. Однако я никак не ожидал, что многие армяне будут укрывать в своих домах мусульман. Это непростительно такому мудрому и цивилизованному народу, как ваш. Обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство: мусульмане приглашают армян в свои дома якобы для укрывания, а на самом деле зверски убивают их. Мусульмане, проживающие на Сураханской улице и в районе Молоканского сада, обманным путем заманили в свои дома десятки доверчивых армян и убили всех до единого. Согласно полученным мною распоряжениям, я делаю все возможное для того, чтобы невежественные мусульмане не вышли победителями из этих событий. Однако и вы, со своей стороны, должны воздействовать на своих людей и призывать к ответу тех, кто, поддавшись сентиментальным чувствам добрососедства, предоставляет убежище мусульманам. Как бы там ни было, господин Лалаев, можете быть уверены в моей искренней преданности вам. У меня нет возможности приехать к вам, поэтому я пришлю вам письменное донесение относительно событий, которые произошли сегодня до полудня…

Разговор оборвался.

«Что же получается? — думала Женя. — Кузьминский говорит Лалаеву то же самое, что он полчаса назад говорил Гаджи?! Разница лишь в том, что слова „мусульмане“ и „армяне“ поменялись местами. Каков подлец! Вернее, не подлец, а подлецы!.. Сами спровоцировали бойню, а теперь всеми средствами стараются еще больше осложнить положение в городе. Кому это на руку? Во-первых, царизму. Во-вторых, верхушке армянской и азербайджанской буржуазии, которая строит свое благополучие на трупах простых людей. Да, да царизм решил использовать противоречия, разделяющие армянскую и азербайджанскую буржуазию, и с ее помощью столкнуть лбами две нации. Вызвав кровавые столкновения, власти рассчитывают с их помощью нанести удар по рабочему единству. Кровопийцы!…»

В спальню вошла Сона-ханум и велела Жене идти в столовую прислуживать обедающим офицерам.

Хозяин дома, при всяком удобном случае называвший себя отцом мусульманской нации, а в действительности бывший одним из главных виновников кровавой бойни на улицах Баку, изъявил желание пообедать в обществе господ офицеров.

В конце обеда полковнику Кузьминскому передали телефонограмму от генерала Фадеева: