Подпольный Баку

VIII

Молодой предатель был на седьмом небе от радости, и не без основания. Представлялась возможность убить одним выстрелом двух зайцев: отдать в руки царской охранки активного подпольного революционера Женю вместе с запрещенной литературой, которую — он не сомневался в этом — девушка должна была доставить в Батум, и, кроме того, выявить главарей рабочего движения Батума и также выдать их жандармскому управлению.

Наступил день их отъезда. Билеты были куплены заранее. Носильщик принес их чемоданы в купе вагона первого класса.

У них оказалось двое попутчиков: первый — мужчина средних лет, представившийся московским купцом и заявивший, что едет в Чакву для закупки большой партии чая; второй — пожилой священник-армянин, который держал путь в Одессу по приглашению сына, праздновавшего свадьбу.

Константин Иванович не спускал глаз с чемодана Жени, который лежал на багажной полке рядом с чемоданом московского купца.

«Как бы этот торговец чаем не перепутал чемоданы!» — тревожился молодой сыщик.

Когда поезд тронулся, московский купец взял в руки толстую книгу в сером кожаном переплете и углубился в чтение.

Константин Иванович верил, что от содержимого чемодана Жени зависит его будущее, его счастье, вся его жизнь. Он был убежден, что поезд везет его не просто в какой-то курортный черноморский городок, но к большой, заслуженной победе, которая откроет перед ним немалые возможности. От всех этих мыслей у него было весело на душе. Он улыбался, напевал, забавлял Женю всевозможными шутками и анекдотами.

Женя в ответ тоже улыбалась, и на его остроты в свою очередь отвечала шутками. Словом, и у него, и у нее настроение было безмятежное, радужное.

Часы дороги промелькнули незаметно.

До Батума осталось уже совсем немного.

В Чакве московский купец распрощался с попутчиками и сошел.

Армянин-священник, как и молодые люди, с нетерпением ждал, когда же, наконец, покажется море.

Женя тихо, почти шепотом, говорила Константину Ивановичу, игриво поблескивая глазами:

— Мой добрый друг, я никогда не забуду вас, никогда не отвергну вашего искреннего чувства. Вы доставили мне необычайную радость, какую я до сих пор еще не испытывала. Я почти не сожалею о своей бедной, неприглядной жизни, которая много лет была моим уделом. Но почему, почему вы не встретились мне раньше?..

Константин Иванович блаженно улыбался.

— Моя близость доставит вам непередаваемое словами наслаждение, сказал он, осмелев. — Только после нашего соединения вы узнаете, что такое подлинное счастье, подлинная жизнь.

Миновав длинный туннель, поезд шел по субтропическому лесу, открывшему взорам путников богатейшую панораму. Начался подъем. Паровоз тяжело задышал, выпуская из трубы широкую темно-серую струю дыма.

Вот наконец и Черное море.

Был ранний час. Солнце поднялось над горизонтом еще невысоко, серебря неоглядные водяные просторы.

Пассажиры поезда приникли к окнам, любуясь неповторимой природой Аджарии.

Женя стояла у окна словно зачарованная.

Справа, в нескольких десятках метров от железнодорожного пути, небольшие прозрачно-голубые волны накатывались на чистую белую гальку; слева — стена вечнозеленых деревьев. Настоящий рай! Девушка смотрела и не могла наглядеться.

Что касается Константина Ивановича, то он, казалось, не мог наглядеться на чемодан Жени.

Вдали из-за поворота открылся Батум, словно окутанный тонким прозрачным покрывалом — светло-розовой утренней дымкой. Высокие магнолиевые деревья, чуть шевеля ветвями, будто приветствовали поезд.

Пароходы, шаланды, лодки в батумском порту походили издали на игрушечные.

Мысли Жени вернулись к товарищам, с которыми она должна была встретиться в этом городе.

Константин Иванович, глядя на девушку, украдкой вздыхал: «Неужели нам предстоит расстаться в этом городе навсегда?.. Жаль! Но, увы, это неминуемо. Попасть в жандармское управление легко, выйти оттуда — сложно, почти невозможно. Успех всегда радует, но сегодня я буду искренне грустить, вспоминая милое девичье лицо и глаза, в которые я так люблю заглядывать».

Женя прервала его размышления:

— Где мы остановимся?

Константин Иванович пристально и грустно смотрел на нее.

— В гостинице.

— У меня есть в Батуме знакомые. Мы могли бы остановиться у них.

— Не советую. У ваших знакомых нам будет, наверное, не так удобно. Что может быть лучше первоклассной гостиницы «Ялта»? Чисто, уютно, красиво.

Женю не пришлось уговаривать.

— Что ж, я согласна! Но видно ли из гостиницы море? Я так хотела бы!…

— В Батуме море видно отовсюду. Отель «Ялта» расположен рядом с приморским бульваром. Отныне море принадлежит только вам, Женечка! Оно — у ваших ног.

Поезд остановился на станции, к которой со всех сторон подступали пышные, развесистые пальмы.

На перроне приехавших встречали не только родные и знакомые, но и жандармские чины. Всех подозрительных они забирали с собой вместе с их чемоданами.

На Женю и Константина Ивановича, равно как и на их чемоданы, никто не обратил внимания.

Женя подумала: «Очевидно, батумской полиции уже известно, что этим поездом из Баку прибыли молодой шпик и с ним „жирная добыча“, какой считают меня».

Выйдя из вокзала, молодые люди сели в фаэтон и скоро добрались до гостиницы «Ялта».

Им отвели просторный номер из двух комнат, на втором этаже, с видом на море.

Женя и Константин Иванович были в приподнятом настроении. Но каждый радовался своему: она — что перехитрила охранку и благополучно добралась до Батума, он — что все складывается так, как он того хотел.

«Спустя час, — думал он, — этот чемодан, наверное до отказа набитый крамольной литературой, окажется в полиции».

Будучи не в состоянии сдержать своего восторга, он привлек Женю к себе, пытаясь поцеловать в губы.

Девушка отпрянула, отступила к окну и, кокетливо улыбаясь, сказала:

— Сначала — свадьба!

Константин Иванович, любуясь ее стройной фигурой, ответил:

— Свадьба?! Ну, конечно же, сначала — свадьба! Да, да, как можно без свадьбы?… — Затем, изменив голос, добавил: — Но до свадьбы у нас есть еще время, Женя…

— Я хочу умыться с дороги, — перебила его девушка. — Нам сказали, туалет в конце коридора. Как странно! Почему не в номере? Я сейчас вернусь.

Едва спутница вышла, Константин Иванович бросился к ее чемодану, дрожащими руками открыл его и… остолбенел. В нем не было ничего похожего на то, что он ожидал. Он увидел всякие женские вещи и два романа из тех, которые сам же рекомендовал Жене прочесть.

Чувства, охватившие Константина Ивановича, можно было передать словами: отчаяние и растерянность.

«Что же теперь будет?… Все мои труды, все мои надежды оказались тщетными. Я растратил столько служебных денег, ввел в заблуждение ответственных лиц, а девушка, оказывается, вовсе не революционерка. Она просто водила меня за нос. Захотела легкой жизни, прогулок, дорогостоящих путешествий и поэтому сблизилась со мной. От самого Баку до Батума я не спускал с нее глаз… Выходит, напрасно! Самое запретное, что есть в этом чемодане, — ее ночная рубашка! Что делать? Как оправдаться перед жандармским управлением, которое затратило на нашу поездку столько денег?!»

В номер вернулась Женя. От нее не ускользнула мгновенная перемена в настроении спутника.

— Вы чем-то огорчены, мой друг? — спросила она. — Что случилось? Не скрывайте от меня. Вам нездоровится?

Константин Иванович удрученно пробормотал:

— Да, да, мне нездоровится. Вы угадали, Женечка. Очевидно, батумский климат противопоказан мне. Говорят, здесь повышенная влажность воздуха.

Лицо Жени выразило сочувствие.

— Если так, мы не должны долго задерживаться в Батуме. Давайте вернемся назад!

Он кивнул.

— Да, пожалуй, надо возвращаться. Подождите меня здесь. Я схожу, посоветуюсь с доктором.

Константин Иванович надел пальто и направился к двери. Женя окликнула его:

— Дорогой мой, ты можешь еще простудиться…

Ему послышалась в словах девушки насмешка. Он обернулся, глаза его светились нескрываемой злобой. Он рванул на себя дверь, вышел и с силой захлопнул ее.

Женя, не удержавшись, рассмеялась. Затем вызвала горничную и попросила принести стакан чаю с бутербродом. Выпив, заказала еще один.

В этот момент дверь в номер неожиданно распахнулась.

— Кто там? — испуганно крикнула Женя.

Вошли Константин Иванович, за ним — два жандарма. Глаза у Жени изумленно округлились.

— Ах, дорогой мой, с тобой приключилась беда?!

Бледный от волнения Константин Иванович, ничего не ответив, отвернулся к окну.

Один из жандармов с холодной учтивостью обратился к девушке:

— С вашего разрешения, сударыня, мы обыщем ваш номер.

Женя пожала плечами.

— Извольте. Можете делать все, что вам угодно. Но что произошло?

Обыск в номере оказался безрезультатным. Женю и Константина Ивановича отвезли на фаэтоне в городское жандармское управление, где они неожиданно для себя увидели армянина-священника, с которым ехали в одном купе. Из глаз священнослужителя обильно текли слезы. Он то и дело крестился. По-видимому, изрядно перетрусил.

В просторном кабинете жандармский полковник спросил Женю:

— Говори правду, кто этот молодой человек?

— Константин Иванович Малышев.

— Кто он тебе?

— Жених.

— Вы давно знакомы?

— Полгода.

— Зачем приехали в Батум?

— Посмотреть город, развлечься.

— В вашем купе были еще пассажиры?

— Да, двое; армянян-священник и какой-то русский коммерсант.

— Ты революционерка?

— Боже упаси!

— А где книжки?… Где запрещенная литература?

— Все осталось в чемодане. Но почему запрещенная?!. Мои книги видел и Константин Иванович и ваши жандармы, которые обыскивали наш номер.

— А где торговец чаем?

— Не знаю. Он сошел в Чакве.

— Был ли ваш Константин Иванович прежде знаком с этим купцом?

— Не знаю. Однако, мне кажется, они познакомились при мне, в вагоне.

— Что ты можешь сообщить нам еще об этом Константине Ивановиче?

— Уверяю вас, этот молодой человек абсолютно ни в чем не виновен. Он не революционер и не имеет никакого отношения к запрещенной литературе.

— Выйди из комнаты!

Женя вышла в коридор.

Там по-прежнему слонялся из угла в угол армянин-священник. Он продолжал лить горькие слезы, не переставая крестился и призывал на помощь Иисуса Христа и самого господа бога.

Двое жандармов охраняли Женю, сверля ее злыми глазами.

Спустя несколько минут жандармский полковник вновь вызвал девушку в свой кабинет. Вслед за ней ввели и армянина-священника.

— Ты свободен, можешь уходить, — сказал полковник, обращаясь к священнослужителю. Потом продолжал: — Впрочем, подожди. Мы запросили Баку о тебе. Пока не придет ответ, тебе придется задержаться здесь.

Священник взмолился:

— Заклинаю вас, господин офицер… Заклинаю богом и святым Христом… Поверьте мне, я бедный служитель церкви. Отпустите меня, иначе я опоздаю на свадьбу сына.

Полковник рассмеялся.

— Отправь сыну телеграмму. Пусть повременит со свадьбой. Успеется. Здесь у нас свадьба поважнее.

Женя едва верила случившемуся: пустяковый допрос в жандармском управлении — и она снова на свободе.

А может, это не так? Ведь рядом шагает жандарм. Куда он ведет ее? Уж не в тюрьму ли? Кажется, нет.

Вот и гостиница «Ялта».

Женя поднялась на второй этаж, жандарм — за ней. Она открыла ключом комнату, вошла — вошел и жандарм.

Он молча забрал чемодан Константина Ивановича и вышел.

Женя присела у окна, задумалась. Надо будет непременно повидать товарищей, адреса которых ей дали в Баку. Она их не записала, хорошо запомнила.

Девушка переоделась в скромное платье и хотела спуститься вниз. Но едва открыла дверь, как носом к носу столкнулась с женой хозяина «Ялты».

— Вы уже уходите? А я хотела поговорить с вами.

Женя насторожилась.

— Со мной? О чем же? Прошу вас, пройдите в комнату.

Женщина вошла и, не дожидаясь приглашения, села в кресло у стола. Она не спускала с девушки цепкого, изучающего взгляда.

— Бедный юноша!… За что они забрали его?

— Ничего не могу вам сказать. В жандармском управлении мне не объяснили этого.

— Он ваш муж?

— Нет, жених. Мы собирались обвенчаться.

— Очевидно, он революционер?

— Не знаю. Не думаю.

— Что вы собираетесь делать? Есть ли у вас знакомые в Батуме?

— Кажется, есть. Впрочем, это не имеет никакого значения. Я могу вернуться в Баку одна.

— Вы пока не освобождаете номер?

— Не беспокойтесь, у меня есть деньги. За номер я заплачу.

— Я имела в виду другое. Подумала, не могу ли я помочь вам чем-нибудь?

— Очень вам благодарна. Ваша любезность меня трогает.

— Может быть, ваш друг все-таки революционер?

— Допустим, что это так. Но ведь он уже арестован. Разве мы можем помочь ему?

— Почему же нет? Помочь всегда можно. Ведь в Батуме есть революционеры, которые способны облегчить положение арестованного, прийти ему на помощь.

— Если мой жених действительно революционер, его товарищи очень скоро узнают о его аресте и примут меры.

Хозяйка гостиницы поднялась с кресла.

— Если так, не выходите сегодня в город.

— Почему же? Разве в городе что-нибудь произошло?

— Сегодня небезопасно…

— Что же все-таки случилось?

— Вчера батумская полиция арестовала пятерых рабочих завода Хачатурова. Ходят слухи, будто сегодня все батумскне рабочие выйдут на демонстрацию, требуя освобождения арестованных товарищей.

Женя обрадовалась этому известию.

— Вы говорите, демонстрация состоится сегодня?

— Да, сегодня, можете поверить мне. Поэтому-то я и советую вам: будьте осторожны, не выходите в город.

Женя молча надела пальто. Хозяйка приблизилась к ней, погладила рукой ее волосы.

— Все-таки уходите? Повторяю, будьте осторожны.

Женя вышла из гостиницы в приподнятом настроении.

«Прежде всего надо разыскать товарища Габуния», — решила она и направилась по одному из адресов, полученных в Баку.

Она столкнулась с Георгием Габуния, с которым была знакома по Баку, у ворот его дома.

— Здравствуйте, Женя, — сразу узнал он ее. — Еще минута — и вы не застали бы меня дома. Иду на завод Хачатурова.

— Я вместе с вами.

— Вот и отлично. Это недалеко.

Демонстрация была мощной и грозной. В ней приняли участие рабочие заводов Хачатурова, Ротшильда и других предприятий. Они несли плакаты с требованием освободить арестованных товарищей. Демонстранты шли по направлению к батумской тюрьме.

Женя и Георгий подошли и зашагали вместе с колонной. Георгий Габуния познакомил девушку с видными батумскими революционерами — Дархвелидзе, Михаилом Габуния, Капалейшвили.

Судя по всему, батумская полиция была заранее приведена в боевую готовность. Здание тюрьмы окружила цепь солдат батумского гарнизона. Когда демонстрация приблизилась, солдаты взяли винтовки наперевес, Капитан-Антадзе, правая рука начальника батумской полиции, крикнул демонстрантам:

— Расходись! Предупреждаю: если вы немедленно не разойдетесь, я прикажу солдатам открыть огонь.

Кое-кто из демонстрантов, оробев, остановился, но громкий, твердый голос одного из идущих впереди вселил в рабочих уверенность:

— Не расходитесь, товарищи! Пусть власти освободят наших арестованных товарищей! Будем непреклонными в наших требованиях.

— Огонь! — заорал капитан Антадзе.

Раздался залп. Несколько человек в колонне упало. Рабочие начали кидать в солдат и полицейских камни. Послышались возгласы:

— Палачи!…

— Освободите наших товарищей!

Силы были явно неравные: камни против пуль и штыков.

Грянул второй залп. Упало еще несколько демонстрантов.

Женя увидела, как шагавший рядом с ней Емельян Капалейшвили приглушенно вскрикнул и упал на землю. Девушка опустилась перед ним на колени, приподняла его голову. На губах у раненого выступила кровавая пена. Через несколько мгновений Емельян Капалейшвкли скончался.

Демонстрация была разогнана.

Женя, Георгий Габуния и рабочий завода Ротшильда Куридзе зашли в кофейню у базара.

— Вы должны поехать в деревню Барцхане, Женя, — сказал Георгий. — Это — ваш провожатый. Познакомьтесь товарищ Куридзе.

Женя и ее провожатый обменялись крепкими рукопожатиями.

В деревне Барцхане Женя встретилась со своим товарищем по Баку Владимиром Соколовым, который ехал вместе с ней в одном купе, выдавая себя за торговца чаем из Москвы, Он сошел в Чакве с чемоданом, набитым прокламациями, отпечатанными в бакинской типографии «Нина», и другой запрещенной литературой.

Соколов рассказал Жене, как он нанял в Чакве крестьянскую арбу и благополучно добрался до города, где передал «образцы чая» в надежные руки. От Соколова Женя узнала, что французский пароход компании «Паге» прибыл в порт два дня назад и уже разгружается.

Следовало подумать, каким образом получить от корабельного повара запрещенную литературу, посланную из Франции товарищем Смидовичем. Это было непросто сделать, ибо полиция, пронюхав о том, что из-за границы в Закавказье пересылают революционную литературу, стала тщательно проверять все тюки и ящики, сгружаемые с иностранных пароходов на берег.

— Давайте решать, как будем действовать? — сказал Соколов.

— Неужели повар не может перенести литературу на берег по частям? спросил Куридзе.

— Наши товарищи предложили ему сделать это, но он отказался. Опасно, говорит, полиция обыскивает всех, кто кажется ей подозрительным. Наши товарищи настаивали, но француз уперся, не хочет рисковать.

После всестороннего обсуждения выработали такой план: подыскать двух контрабандистов, сочувствующих революционерам, на их лодке подплыть к пароходу ночью, когда он отойдет на внешний рейд, и забрать с его борта ящики с запрещенной литературой.

— У нас в Барцхане живут ребята, промышляющие контрабандой, — сказал Куридзе. — Есть у меня на примете двое. Можно сейчас же поговорить с ними. Народ надежный. Я схожу за ними. А тебе, Женя, пора возвращаться в город, в гостиницу, чтобы не вызывать подозрений у хозяев, которые, я уверен, связаны с полицией.

В коридоре гостиницы Женя встретилась с хозяйкой, которая вместе с ней вошла в ее номер.

— Где ты была, девушка? Я так беспокоилась о тебе!

— Пыталась узнать что-нибудь о моем женихе. Несчастный! Где его держат, в полиции или тюрьме? Мне так не хотелось возвращаться одной в гостиницу!

— Видела демонстрацию?

— До нее ли мне было? Я находилась в другом конце города.

Женщина задала ей еще несколько вопросов, на которые девушка ответила уклончиво, сдержанно, после чего хозяйка ушла.

Женя погасила лампу и села к окну. Читать не хотелось. Она с тревогой думала: удастся ли ее товарищам забрать с парохода ящики с марксистской литературой.

А впереди еще столько трудностей! Вывезти книги с парохода — это только полдела. Главное — в целости и сохранности доставить ценный груз в Баку.

Город спал. Дремало море, укрытое покрывалом темной, безлунной ночи.

Вдали, через равные промежутки времени, загорался и гас знаменитый батумский маяк.

С верхушки минарета мечети Азизие доносился крик совы.

Порой в порту пронзительно верещали свистки полицейских.

Время от времени яркий луч прожектора, рассекая ночную мглу, высвечивал стоящие на внешнем рейде суда. В такие минуты сердце у Жени начинало взволнованно биться. Ей казалось, что она видит прыгающую на невысокой волне лодчонку, в которой сидят ее товарищи, рискуя жизнью во имя общего, святого дела.

«А вдруг их схватят? — терзалась девушка. — Неужели жандармы окажутся удачливее и ловчее нас?»

Ей не хотелось верить в это.

Небо на востоке начало светлеть. Из-за холмов, что на той стороне, где Чорух омывает два берега — турецкий и российский, выплыла ущербная луна. Однако от нее не стало светлее.

Восток все разгорался.

На улице, напротив окна, у которого сидела Женя, остановился прохожий в рабочем картузе, чиркнул спичкой, прикурил. Спичка вспыхнула и погасла. Загорелась вторая. Словно камень свалился с души Жени, — товарищи давали ей знать: литература благополучно доставлена с французского парохода и укрыта в надежном месте.