IV

Было созвано собрание актива революционной социал-демократии. На нем Ладо Кецховели должен был сделать сообщение о созданной в Баку подпольной типографии. Пришедшие на собрание рабочие-революционеры с нетерпением ждали прихода всеобщего любимца Ладо. Когда он в сопровождении Александра Цулукидзе вошел в комнату, все тепло приветствовали его.

— Товарищи, — сказал Ладо, — сентябрь 1901 года был счастливым месяцем для бакинского пролетариата. Можно считать, что в сентябре наша революционная организация вышла из зачаточного состояния и сейчас становится сплоченной, боевой силой. В настоящее время рабочий класс Баку насчитывает в своих рядах более пятидесяти тысяч человек. Такое количество людей невозможно обеспечить революционной литературой с помощью одного примитивного гектографа. Между тем доставлять из-за границы политическую литературу с каждым днем все труднее. Царские власти, стремясь любыми средствами задушить рабочее движение, посылают в Баку опытнейших жандармов и полицейских начальников. Принимая во внимание то обстоятельство, что выпускаемая в Тифлисе с ведома царских властей так называемая легальная марксистская литература не способна привить рабочим революционного сознания, мы решили наладить печатание подлинно марксистской, революционной литературы здесь, в Баку, который, по нашему мнению, во всех отношениях является местом, наиболее подходящим для этого. По совету товарища Ленина мы создали в Баку подпольную типографию и налаживаем широкий выпуск революционной литературы. Товарищи, мы будем перепечатывать здесь ленинскую газету «Искра»… Следует всем, засучив рукава, взяться за дело. На днях вышел первый номер рабочей газеты «Брдзола» на грузинском языке. Мы должны стараться обеспечить подпольной литературой не только бакинский пролетариат, но и рабочих всего Закавказья, а также России.

После Ладо выступали другие товарищи. Собрание закончилось поздно ночью.

Жене и Павлу пришлось возвращаться в Сабунчи пешком.

Уже подходя к дому, Павел взял девушку под руку.

— Ты должна быть осторожна, Женя.

— О чем ты, Павел? — спросила она.

— Я не советую тебе работать в типографии и заниматься распространением подпольной литературы. Попроси для себя в организации другую работу.

— Объясни мне, почему я не должна делать этого?

— Неужели не понимаешь, Женя? Ты же знаешь, полиция следит за тобой. В любой момент могут арестовать.

— В нашем деле нельзя без риска, Павел. Те, кому страшно, не могут по-настоящему бороться с самодержавием. Мой тебе совет, Павел: если не можешь побороть в себе чувство страха, уйди с революционного пути…

— Пойми же, я боюсь не за себя, а за тебя, Женя.

— За меня бояться нечего. Я действую осторожно, расчетливо, остерегаясь. И потом, я давно хотела сказать тебе: не вмешивайся в мои дела, если не хочешь, чтобы нашей дружбе пришел конец. Я выполняю поручения Бакинского комитета, и освободить меня от них может только комитет.

— Почему ты вчера попросила меня сопровождать тебя из Сабунчей не до города, а до Кишлов?

— Если бы ты задал мне этот вопрос вчера, я все равно избрала бы путь через Кишлы, так как накануне мне стало известно, что жандарм, дежуривший на станции Сабунчи, сообщил в Баку: «Девушка, которая занимается распространением запрещенной литературы, направляется в город». Бакинская полиция знает, что в Баку печатается революционная литература, но где, на какой улице находится типография, кто именно печатает прокламации и запрещенные брошюры полиция не знает. Я уже передала Красину, Козеренко и другим товарищам о том, что меня выслеживают. Поэтому ты можешь не тревожиться за меня. Слышишь, Павлуша?… По моим следам каждый день ходят шпики. Я вожу их по всему городу до тех пор, пока они языки не высунут от усталости. Когда им надоедает бегать за мной и они оставляют меня в покое, или когда мне удается ускользнуть от них, я иду по своим делам.

— Полицейские хитры, как лисы, Женя. Не считай их такими глупенькими.

— А я и не считаю. В последние дни я чувствую: полиция решила взяться за меня всерьез. Вчера едва я приехала из Сабунчей в город и стала спускаться по вокзальной лестнице, как вдруг вижу: какой-то тип с фотоаппаратом в руках хочет сфотографировать меня…

— Ну и что?… Сфотографировал?… — заволновался Павел.

— Сфотографировал… мой чемоданчик, которым я успела прикрыть лицо.

— Вот видишь, Женя, а ты еще рассердилась на меня, когда я сказал, что ты не должна работать в типографии. Если тебя арестуют, полиции могут стать известны все наши тайны!

— Предположим, меня арестуют, но кто тогда сообщит полиции о системе нашей конспирации?

— Тебя вынудят, Женя… Ты еще не знаешь, какие это мерзавцы — царские жандармы.

Разговор оборвался.

Павлу показалось, что в отношении Жени к нему произошла перемена.

Придя домой, молодые люди решили, прежде чем лечь спать, выпить по стакану чая.

— Скажи мне, Женя, — обратился Павел к девушке, о чем ты говорила сегодня с товарищем Ладо?

— По-моему, ты сам отлично слышал все. Я предупредила товарища Ладо о том, что несколько дней не буду появляться в типографии, так как нахожусь на подозрении у полиции. Мое частое появление на Воронцовской улице, в типографии, ставит ее под угрозу.

— Вот видишь!… Теперь ты сама боишься.

— Неужели ты не видишь разницы между чувством страха и необходимостью соблюдать осторожность?

— Но ведь чувство страха и заставляет нас прибегать к осторожности.

— А излишняя, неоправданная смелость, Павел, нередко является результатом бездумья, неумелости. Не считай, будто я оставляю на время работу в типографии из-за твоих советов. Будь это так, я отказалась бы от этой работы уже несколько месяцев назад. Ты знаешь, я не сделала этого. Просто мне стало известно, что жандармерия пустила по моим следам своих псов-сыщиков.

— Как ты узнала об этом?

Женя невесело усмехнулась.

— Уже несколько дней за мной неотступно ходит хорошо одетый молодой человек. Убеждена, это шпик.

— А если ты ошибаешься? Если это какой-нибудь бакинский кутила, мечтающий поухаживать за симпатичной девушкой? Отчитай его разок хорошенько — увидишь, отстанет.

— Этого делать нельзя. Надо выяснить, кто он. Если сыщик — проучить.

Павел нахмурился.

— Кажется, ты непрочь погулять с ним?… Тогда другое дело!

— Не веришь мне?

— Верю.

— Тогда, почему же… ревнуешь?

— Я верю тебе так же, как ты — мне.

— А если я перестану тебе верить, ты мне — тоже?

— Доверие должно быть взаимным.

— Давай говорить напрямик. Ты станешь ревновать, если встретишь меня на улице с этим парнем?

— А у меня есть на это право?

Женя смутилась.

— Я дала тебе это право давно. Не думала я, Павел, что ты настолько несообразительный, что до сих пор ничего не мог почувствовать и понять. Слушай меня внимательно. Оставим дипломатию в покое. Будь со мной искренним и откровенным!

Павел пристально посмотрел в глаза Жени.

— Я хочу, чтобы ты знала: я никогда и ни к кому не стану ревновать тебя. Говорят, ревность — признак невежества. Не сердись на меня, Женя, однако мне кажется: как бы женщина ни была культурна и образованна, она все же гораздо ревнивее мужчины. Ведь женщины никогда не верят нам.

Глаза Жени выражали недовольство.

— Если бы ты не произнес этих слов — культурная, образованная, я, возможно, не стала бы осуждать ошибочности твоих суждений о нас, женщинах. Скажу прямо: глупости ты болтаешь, Павел. Не будем сейчас разводить философию по поводу ревности. Я хотела бы только поговорить с тобой об этом парне, который преследует меня.

— Вот и отлично, — обиженно бросил Павел. — Что же ты хотела сказать мне?

Женя строго посмотрела на него.

— Не злись! Парень, который ходит за мной, хорошо одет. Внешность выдает в нем человека из знатной семьи. Тем не менее, я убеждена: это сыщик, подосланный полицией, которой нужен повод для моего ареста. Он ходит за мной, как тень. Он шпик — это бесспорно, только неопытный шпик. Получил задание завязать знакомство со мной, но не знает, как это сделать. Я первая подойду к нему и в дальнейшем постараюсь провести его. Вот почему я хочу попросить тебя, Павел: не ревнуй меня к этому прохвосту, если увидишь нас вместе.

Павел едва заметно вздохнул.

— Хорошо, не буду ревновать. Но еще раз прошу тебя. Женя, будь осторожна с этим человеком, ибо шпики — коварное племя. Одна из их хитростей состоит в том, что они умеют прикидываться глупенькими простачками. Ты приметная, красивая девушка и находишься на подозрении у бакинской полиции. С тобой могут жестоко расправиться. Не забывай и того, что часто судьбу красивых девушек решают богатые, модно одетые молодые люди. По-моему, царской полиции этот прием тоже известен.

Женя не сдержала улыбки.

— Ах, Павел, Павел, ведь ты хорошо знаешь меня и все-таки говоришь подобную ересь. И не стыдно тебе? Полиция задумала какую-то ловушку. Молодому шалопаю поручили заманить меня в нее. Увидишь, я выйду победительницей из этого поединка со шпиком!

Глаза у Павла насмешливо сверкнули.

— Твой отец часто говорит, что мы с тобой еще слишком молоды и во многом можем ошибаться. Я согласен с ним. Ни ты, ни я не застрахованы от опрометчивых суждений и от ошибок. Но есть одна истина, которая не подлежит сомнению.

— А именно?

— Побежденный — тот, кто спешил стать победителем, обманутые — те, кто стремился обмануть. Прошу тебя, Женя, не знакомься с этим молодым человеком. Взвесь все хорошенько. Подумай, ведь ты же революционерка, подпольщица. К чему тебе изучать повадки шпионов как раз тогда, когда они сами хотят уличить тебя в антиправительственной деятельности?!

Телефонная улица жила своей обычной кипучей жизнью. По направлению к Черному городу мчались фаэтоны, в которых восседали хозяева фабрик, заводов, нефтяных промыслов. Со звоном и скрежетом катились конки. Громко кричали, зазывая покупателей, торговцы. Дворовые собаки злобным лаем встречали нищих. Дворники не менее злобными выкриками усмиряли псов. Домашние хозяйки на балконах домов энергично выбивали половики и коврики, пыль от которых летела вниз, прямо на головы прохожих. Из окон на тротуары выплескивался спитой чай. Прохожие разражались проклятиями. Владельцы балконов и окон, не желая оставаться в долгу, отвечали тем же:

— Эй ты, лягушка, выпрыгнувшая из мазута!… Помалкивай!…

— Оборванец!… Не дери глотку!

— Чумазый!…

— Ах ты, проклятый небом!…

Прохожие грозили пальцами:

— Сбросить бы вас оттуда, сверху!…

Обитатели балконов призывали на помощь стоявшего на перекрестке городового:

— Отведи этих нахалов в полицию!

Прибытие из Сабунчей пригородного поезда мгновенно преобразило жизнь прилегавших к вокзалу улиц. Приехавшие из Сураханов кочи, эти наемные убийцы, охранявшие бакинских миллионеров, завязали перестрелку с городскими кочи, поджидавшими своих загородных «коллег» в засаде.

Женя, выйдя из аптеки, увидела, как вскрикнул и упал шагавший ей навстречу человек с холщовой сумкой в руках, по виду — рабочий доков. Очевидно, шальная пуля пробила ему сонную артерию, так как кровь тугой струей хлестала из раны на шее.

При виде крови у Жени закружилась голова, она остановилась и, пошатнувашсь, привалилась к стене. Это был минутный обморок.

Открыв глаза, девушка увидела близко перед собой лицо молодого человека, того самого, который уже несколько дней ходил за ней по пятам.

Юноша достал из кармана пахнущий дорогими духами платок и вытер ее потный лоб. Их взгляды встретились. Женя, будто застыдившись, опустила веки.

Молодой человек робко и нежно гладил руки и волосы Жени.

Перестрелка на Телефонной прекратилась столь же внезапно, как и началась. Кочи решили куда-то переместиться.

Спрятавшиеся в подворотнях городовые возвратились на свои посты.

Женя окончательно пришла в себя, поправила сбившийся на шею платок, одернула платье.

— Я так благодарна вам за помощь, — сказала она. — Вы очень любезны.

Молодой человек приветливо улыбнулся:

— Как вы себя чувствуете?

— Много лучше. Обморок не был случайным, иногда со мной бывает такое…

Глаза молодого человека преданно смотрели на Женю.

— Позвольте мне проводить вас, — попросил он.

Женя кивнула головой. Во взгляде ее была усталость.

— Если это не затруднит вас. Я сама хотела обратиться к вам с такой просьбой.

Они вошли в кафе «Париж» на Торговой улице, сели за столик.

Юноша протянул Жене руку.

— Мы должны познакомиться.

Женя, зная о том, что ее имя и фамилия отлично известны полиции, не сочла нужным вводить в заблуждение своего нового знакомого.

— Евгения Сергеевна, — представилась она. — Можно просто: Женя.

— Константин Иванович, — назвался молодой человек и, улыбнувшись, добавил: — Для вас — Костя.

Почему-то Женя подумала: — «Наверное его так и зовут».

— Я убежден: вы служите в какой-нибудь солидной фирме, — сказал он.

Женя уловила в голосе молодого человека фальшь.

— Увы, нет.

— Где же вы работаете?

— Пока нигде. Сейчас очень трудно устроиться. Я прилагаю много усилий, но пока хожу без работы.

— Если у вас есть желание устроиться на хорошо оплачиваемую работу, могу вам помочь.

— Чтобы устроиться в Баку на хорошую работу, нужны влиятельные покровители, протекция.

— Вы сами можете составить себе протекцию. Хозяева и предприниматели благосклонно относятся к хорошеньким, воспитанным работницам.

Женя покраснела.

— Это мне известно, — с горечью сказала она. — Возможность устроиться на хорошо оплачиваемое место представлялась мне не раз, но ведь за это надо было платить своей честью. Это не для меня. Я не из тех, кто становится игрушкой сластолюбцев, принимающих девушку на работу за ее привлекательную внешность.

Было заметно, что ответ Жени понравился молодому человеку.

— Какое у вас образование? Где вы учились?

— Окончила школу в Балаханах. В гимназию поступить не удалось. В этом году хотела сдавать экстерном на аттестат зрелости, — дирекция женской гимназии отклонила мою просьбу.

Женя удрученно вздохнула.

Молодой человек сочувственно улыбнулся.

— Я помогу вам устроиться на работу и окажу протекцию при поступлении в гимназию. Требуется только одно — ваше желание. Распоряжайтесь мной. Я посоветовал бы вам выбрать второе — аттестат зрелости.

— И отец мой говорит то же. Но, вы понимаете, есть обстоятельства, более сильные, чем личные желания человека и те советы, которые он получает от родных и близких. Мой отец в преклонном возрасте и серьезно болен. Страшно подумать и говорить об этом, но я боюсь, что скоро наша семья останется без кормильца…

— Велика ли ваша семья?

— Нас трое.

— Не много. Содержание семьи из трех человек не требует больших расходов.

— Вы правы. Однако в бедняцких семьях даже самая, казалось бы, незначительная нужда часто становится большой бедой.

— Простите за нескромный вопрос: у вас есть жених? Вы обручены с кем-нибудь?

На щеках у молодого человека заиграл стыдливый румянец.

«Ловко прикидывается, — додумала Женя. — Прямо актер».

— У меня нет жениха. Я еще не думаю о замужестве.

— Почему же?

— Богатый человек на бедной девушке не женится. А соединение двух неимущих — соединение двух бед. Что хорошего можно ждать от брака бедняков?

— Ваши слова свидетельствуют о вашем благоразумии. Однако к вам эта философия не относится. Вы настолько привлекательны, больше того, — красивы и воспитаны, что можете оказать честь любой благородной семье.

— Красоты и воспитанности недостаточно для того, чтобы иметь возможность породниться с благородной семьей. Для этого надо быть прежде всего богатой и также благородной.

Константин Иванович дружелюбно усмехнулся.

— Мне приятно слушать ваши рассуждения, многоуважаемая Женя, но они ничем не обоснованы и, мне кажется, сродни фантазии.

— Я вижу, вы не читаете газет.

— Да, не читаю, вы угадали.

— Но почему же?

— Газеты уделяют внимание главным образом злободневным темам, быстро утрачивающим свое значение и поэтому отрицательно влияющим на общее мировоззрение человека.

— Пожалуй, я соглашусь с вами. Вы правы. В газетах трудно прочесть такое, что могло бы послужить духовной пищей для человека.

— Если вы такая любительница газетного чтения, я могу доставать для вас иностранные газеты.

Женя, чувствуя, что молодой человек неспроста интересуется ее отношением к газетам, внутренне насторожилась, хотя виду не подала.

— Откровенно говоря, газеты и меня не очень интересуют, — сказала она, — особенно иностранные. Романы, беллетристика — это другое дело. Книги рассказывают, что происходит на свете, учат жить. Кроме того, они помогают людям подмечать свои недостатки и исправлять их.

Константин Иванович вежливо возразил:

— Простите, я не согласен с вами.

— Почему же?

— Я убежден: романы порождают в человеке мечтательвость, отнимают у него способность объективно оценивать жизнь и ее явления. Романтическое восприятие действительности не дает возможности человеку объективно оценивать исторические события, уводит от правильного понимания истины. Склонность к мечтательности, излишняя впечатлительность могут привести к тому, что объективная оценка действительности и трезвое миропонимание подменяются романтической философией, которая противостоит человеческой воле, ослабляет в человеке стремление к жизнедеятельности. Женя запротестовала.

— Я не согласна с вами, Костя. Настоящая литература, пусть это будет даже романтическая литература, не искажает ни жизни, ни исторической действительности, напротив, еще ярче и вернее передает их в художественной форме. Конечно, есть немало писателей, романистов, чье мировоззрение и творчество содержат ошибки, заблуждения. Об этих литераторах мы не будем говорить. Я убеждена: способность понимать и чувствовать жизнь, людей у настоящего писателя во много раз острее, чем у рядового человека. Истинный художник способен чувствовать и передавать такие тонкости, которые простые смертные порой не замечают. Если писатель рассказывает о жизни в интересной художественной форме доступной для понимания читателей, он способен обогащать духовный мир людей, изменять их мировоззрение, прививать им чувство истинной красоты. Настоящая, большая литература облегчает человеку миропонимание, открывает ему глаза на истину, учит, обогащает духовно.

— Вы говорите очень убедительно, Женя. Вам трудно возражать, — заметил Константин Иванович.

Женя решила про себя: «Поддакивает. Соглашается со мной только потому, что хочет угодить».

— Отрадно отметить, что кое в чем мы с вами единомышленники, — шутливо сказала она.

— Я чувствую, Женя, наши взгляды на многие вещи совпадают. Добавлю к этому: у меня есть много книг, главным образом, романов, которые, по-моему, вы не читали — похвастался Константин Иванович.

— Какие, например? Назовите.

— Названия некоторых книг я помню: «Первое свидание», «Поцелуй в лунную ночь», «Необычные ласки», «Строптивая Девушка», «Русые локоны», «Самоубийство и тщеславие». Вы Должны непременно прочесть эти книги. Они интересны и мучительны, написаны в отличном стиле, очаровывают читателей поэтическими описаниями природы, рассказывают о святых порывах юных сердец, об источниках, питающих любовь, о горестях разлуки и о блаженстве соединения, о муках добровольной кончины. Подобные книги помогают молодым людям избрать верный жизненный путь. Такие романы — единственная отрада для молодой души. Они очищают наши сердца от пыли, повседневной суеты, делают человека возвышенным, благородным, добродетельным. Признаюсь чистосердечно, когда я читаю подобные романы, во мне пробуждается желание совершить что-нибудь героическое, мне начинает казаться, что я — вершина вселенной, творец мироздания. Когда я сижу с такой книгой в руках, я вдруг начинаю мечтать о кругосветном путешествии, о фантастических приключениях, об абсолютном идеале красоты. Порой эти романы наводят меня на мысль о необходимости уединенной, отшельнической жизни, вдали от людской суеты, когда ты, если даже не влюблен, то полон грез о будущей чистой любви, которая вот-вот должна прийти к тебе. Заметили, Женя, вы располагаете меня к искренней беседе, к большой откровенности? Слушайте же дальше… Несколько дней назад я сидел на Баиловском холме, любуясь открывшимся моему взору видом моря. Оно настроило меня на поэтический лад. В душе я романтик. Меня окружали живые образы, перед взором моим представали причудливые волшебные картины. Солнце клонилось к закату, низкие облака на горизонте казались мне обнаженными красавицами с мраморными телами, которые собрались купаться и уже сбросили с себя легкие покрывала из голубоватой дымки. Ах, это было так прекрасно! Я сидел, как завороженный, и смотрел. Вскоре окончательно смерклось, взошла луна и залила вселенную серебристо-матовым светом. Я сидел и осознавал, что теперь, понимаю, откуда поэты черпают вдохновение для своего творчества. Лунный лик представлялся мне девичьим лицом, чуть припудренным, непередаваемо обворожительным. А вчера поздно вечером я гулял по морскому берегу, наслаждаясь пляской волн, ласкаемых призрачными лучами луны. Временами мне казалось, что это не волны, а юные русалки выплыли из глубины моря порезвиться под ночным небом. Я сравнивал огонь маяка со взором чувственного юноши, который подкрался к забору и подглядывает за плескающимися в бассейне нагими прелестницами, — Константин Иванович умолк и задумался.

— Ваша романтичность не кажется мне столь уж удивительной, — сказала Женя. — Причина ее мне ясна. Романы, названные вами, способны увлечь любого впечатлительного человека, который их прочтет. Чувства и ощущения, порождаемые этими книгами, туманны, неопределенны, нежизненны. Эти романы лишены простоты, жизненной естественности. Их образы воспринимаются читателями по-разному. Одного они завлекают, в другом вызывают неприязнь. Эти образы идут не от жизненной правды, а от анархичности души, от сумбурного миропонимания сочинителя. Вчера, читая стихи одного молодого поэта, я не могла удержаться от смеха, который вызвала во мне его манера создавать образы. Небо он сравнивает с ветхой простыней в заплатах облаков, а луну — с колечком колбасы. Для вас же, Костя, луна — напудренное девичье лицо. Я хотела бы говорить с вами откровенно, — вы не обидетесь?

Молодой человек рассмеялся.

— Нисколько! Прошу вас, Женя, будьте со мной всегда искренни и чистосердечны. Я рад, что вы оказались очень интересной собеседницей. Наша встреча — большая удача.

Женя продолжала:

— Естественно, когда человек смотрит на луну, которая кажется ему напудренным девичьим липом, в его воображении рождается образ любимой. Но, если бы в тот момент, когда вы смотрели на луну, ваши мысли были заняты неприятным человеком, вам представилась бы не напудренная красивая девушка, а отвратительная рябая физиономия. Разве я не права?

— Пожалуй, правы, — согласился Константин Иванович.

— Что касается молодого поэта, сравнившего луну с колечком колбасы, я убеждена: в этот момент его желудок был пуст, а мысли были заняты колбасой. Он был близок к тому, чтобы сравнить луну с круглым блюдом плова или даже с арбузом.

От этих слов Константин Иванович разразился громким смехом, затем попросил официантку заменить их остывший кофе.

— Дорогая Женя, — сказал он, — эта встреча, этот разговор о литературе, об истинной красоте наполняют меня верой в то, что наше знакомство будет отмечено чем-то особенным, прекрасным…

Женя приветливо взглянула на собеседника. Тот продолжал:

— Наши будущие отношения зависят от нас самих. Со своей стороны постараюсь сделать все, чтобы наше знакомство не было бесплодным и скучным. Как бы там ни было, вам всегда будет приятно поговорить со мной.

— В одном лишь я не убеждена — в долговечности нашего знакомства. Я вижу, вы из богатой семьи, очевидно, дворянин, а мои родители простые люди. Боюсь, общение со мной скоро наскучит вам. Была бы весьма рада, если бы наша дружба продолжалась всегда. Однако я не верю в это.

Константин Иванович перебил девушку:

— Вы не должны так думать. Я не завишу от воли моих родителей и сам распоряжаюсь своей судьбой. Советую и вам всегда поступать в жизни самостоятельно.

— Я не считаю себя достойной вашего внимания. Я из бедной семьи, да и по образованию, наверное, не ровня вам. К тому же мы совсем не знаем друг друга, ведь мы только сегодня познакомились. От обычного знакомства до большого сердечного чувства расстояние столь же велико, как от Земли до Луны. И мы не имеем права искусственно сокращать это расстояние. В наших отношениях мы должны избегать фальши и лицемерия. Они разрушают дружбу.

Молодые люди просидели в кафе до сумерек.

Костя проводил Женю до Сабунчинского вокзала, где они расстались, условившись встретиться на следующий день здесь же.

Загрузка...