Володя сидел на камне, обхватив колено руками, и честно старался не заснуть. Он не просто дежурный, он часовой на посту, а спать на посту — преступление. Может, именно в его дежурство случится что-то особенное. А что особенного может случиться? Вот если их уже начали искать и где-то поблизости ходят люди… Тогда надо не спускать глаз с коридора (хотя в темноте его все равно не видно), вдруг там мелькнет огонек. И еще — слушать. Чутко: люди будут звать их, кричать. Жаль, Николай Павлович не согласился на стрельбу. Дал бы ружье ему, Володе, он бы устроил салют…
Рядом, невидимые в темноте, спят товарищи. Все устали. Не легко без тренировки лазить по камням. Посвистывает носом Иван Антонович, всхрапывает Мишка. Светлана что-то бормочет и изредка стонет. Интересно, что ей снится? Обрывок шпагата? И как это Николай Павлович доверил девчонке такое важное дело — тянуть за отрядом шпагат! Может, обрывок где-нибудь близко, в соседней пещере… Красивая сестренка у Мишки, и смелая…
Николай Павлович часто ворочается с боку на бок, у него, наверное, болит раненая нога. Он хотя и угрюмый, и разговаривать много не любит, но хороший. Николай Павлович и папка всю войну сражались вместе. Они были разведчиками. Однажды вдвоем напали на немецкую штабную машину, перестреляли охрану, захватили портфели с важными бумагами и картами, да еще одного офицера, кажется, полковника. А потом на этой же машине добрались до линии фронта. Папка, переодетый в немецкий мундир, был за шофера, Николай Павлович за адъютанта, а полковник так и остался полковником. Когда их останавливали, полковник отвечал, что едет по очень срочному делу к командующему. Конечно, по срочному, разведчики-то торопились к себе. За этот подвиг папку и Николая Павловича наградили орденами «Славы». А в Праге Николай Павлович спас папку и чуть не погиб сам. Тогда его и ранило в ногу. С тех пор он и хромает, потому что неправильно срослась какая-то кость. Вот это друг! А Мишка Глебов рискнул бы жизнью, чтобы спасти меня? Я ни минуты бы не раздумывал, если бы пришлось спасать Мишку…
Спать хочется все сильнее. Мальчику начинает казаться, что штабную машину фашистов захватил он вместе с Мишей. Чудная какая-то машина: длинная, черная-черная и вся полна важных документов.
Володя с трудом размыкает отяжелевшие веки. Кругом темно. На земле никогда не бывает такого. Скучно и тоскливо одному. Надо бы дежурить по двое. Вот Мишка спит и хоть бы что. Да еще храпит. Да еще, наверное, сны видит. Дежурный легонько толкает ногой приятеля. Миша перестает храпеть.
Вспомнив о фонарике, Володя нажимает на рычажок быстрыми сильными движениями пальцев. Фонарик недовольно жужжит, будто сердится. Загорается под толстым стеклом лампочка, рисуя на стене дрожащий светлый кружок. Володя ведет лучом света по стене вправо, влево, в глубь коридора. Там свет теряется. Если нажимать на рычажок быстро-быстро, фонарик светит ярче. Но пальцы скоро устают, жужжание стихает, и луч бледнеет, а потом гаснет.
Сидеть на камне неудобно. Володя встает, переминается с ноги на ногу, сгибает и разгибает руки и опять садится. Интересно, что сейчас на земле? Ночь или утро? Папка, ясное дело, беспокоится. Он уже, наверное, начал искать их. Начал искать… Это сказать легко, а как искать? У реки он один и до ближнего села километров пятнадцать. Пока доберется туда, позовет на помощь людей, да пока они придут к пещере, пройдет еще день, а может, и два. Значит, помощи ждать рано. Рано… рано… рано… ра… но… но… ра…
Голова дежурного склоняется на грудь, губы тихо шепчут:
— Но… ра… нора… но… ра…
Володя испуганно вскакивает.
— Ух, ты! Часовой, а заснул. Под ревтрибунал тебя!
А Мишка блаженно спит. Хоть бы не храпел. Володя снова толкает друга.
— Перестань храпеть. Мешаешь дежурить.
— А? Что?
Миша Глебов не может понять, где он некем говорит. Володя жужжит фонариком, водит лучом света по Мишиному лицу.
— Твой храп мешает дежурить. Понимаешь? Ничего не слышно.
— Я больше не буду, — сонным голосом обещает Миша и поворачивается на другой бок. Володя жужжит фонариком быстро-быстро и как бы случайно направляет яркий сноп света прямо ему на лицо. Тот сильно зажмуривает глаза.
— Между прочим, тебе осталось спать полчаса. Лучше посиди со мной, а потом я посижу с тобой полчаса.
— Отстань! — сердится Миша.
— Как хочешь. Только меня потом тоже не проси.
Но Миша уже проснулся окончательно. Сел и сладко зевнул.
— Ладно, давай посидим. Слушай, Вовка, я видел сон. Будто день солнечный-солнечный. Подошел я к реке, разделся и — бултых в воду. Поплыл. Плыву, плыву… Э-эх… плыву… плы…
— И долго ты будешь плыть? Уже берег давно.
— А я не к берегу, я по середке реки, по течению. Вдруг меня кто-то толкает. Под бок толкает. Оглядываюсь, а это Аргус рядом плывет. Смешно, правда?
— Нисколько. Это я толкал. Храпел ты, как медведь.
Миша не обиделся на сравнение с медведем. Подсел к товарищу и уже другим голосом заговорил:
— Как думаешь, Вовка, выберемся мы из пещеры?
— Ясное дело, выберемся. Если сами не сумеем, нас разыщут. Спутники летают к Марсу и к Венере, атомные ледоколы ходят, а найти в какой-то пещерке пять человек — плевое дело.
— Пещерка! Сколько прошли, а конца нет. Слушай, — Миша придвинулся ближе, — а вдруг мы найдем здесь сокровища? Или откроем что-нибудь важное-важное?
— Сокровища? Откуда им взяться? И что тут может быть важное?
— Не знаю, — честно сознался Миша. — Ну, например, руды какие-нибудь: золото, серебро или уран.
— Уран? Вот это да! Только ведь мы не умеем, для этого надо геологами быть.
— Уж это ты правильно сказал, не найти нам сокровищ, пока геологию не выучим. А как станем геологами — сразу в эту пещеру…
— Сначала надо из нее выйти.
— Опять правильно. А, может, пока они спят… мы пойдем на разведку? Просыпается Николай Павлович, а мы: выход нашли, собирайтесь скорее.
— Вот было бы здорово! Все поздравляют нас и пишут в газете: «Они захватили длинную черную машину, полную документов…»
Миша изумленно смотрит на товарища.
— Ты чего, Вовка? Какую такую машину?
Володя вздрагивает, открывает глаза.
— Да так я, для шутки… А знаешь, Николай Павлович говорил, что без его разрешения никому из нас отлучаться нельзя…
Миша схватил друга за руки.
— Тс… Слушай!
Володя умолк и встревоженно прислушался. Откуда-то из глубины пещеры до них докатился странный звук. Он походил и на завывание ветра и на крик неведомого животного.
— Слышал? Что это?
— Да, да. Молчи, Мишка.
Ребята напряженно замерли, но, кроме посапывания спящего доктора, ничего не услышали.
— Как будто собака лаяла?
— А по-моему, кричала птица.
— Ну, откуда здесь взяться птице?
— Может, где-то близко есть другой выход из пещеры, а рядом лес, птицы и залетают… Вот опять!
Странный звук повторился, но теперь глуше и дальше.
— Разбудим Николая Павловича?
— Не надо. Я пройду немного по коридору. Дай фонарик.
— Постой, а приказ? Забыл?
— Так я же недалеко.
— Ну тогда и я с тобой, Мишка.
— Нет, я один. Да тише ты.
Миша встал. Фонарик в его руке весело зажужжал, и желтое пятно запрыгало по стенам. Володя с завистью смотрел, как уходит товарищ. Ох, Мишка! Нарушает приказ начальника отряда. Всыпет ему Николай Павлович — и поделом! Забыл о железной дисциплине.
Минут через десять разведчик вернулся.
— Ничего не заметил. Где-нибудь падали камни, а мы — птицы, собака…
— А по-моему, кто-то кричал. Ты испугался и скорее обратно.
— Это я-то испугался? Да знаешь ли…
— Ладно, ладно. Вот тебе часы. Желаю спокойного дежурства. А лучше — беспокойного. Буду спать.
Володя улегся на то место, где спал Миша. Через час Мишу сменил начальник отряда. Он должен был дежурить три часа.
— Все спокойно? — спросил Николай Павлович.
— Как будто все, только… кричал кто-то.
И Миша рассказал о странных звуках, которые слышали они с Володей, но о том, что ходил на разведку, умолчал.
— Жаль, что не подняли меня. Ну ложись, отдыхай.
Миша не заставил себя упрашивать. Он лег рядом с Володей, прижавшись к нему, и сразу же захрапел.
Краевед зажег свечу, достал записную книжку и, положив ее на колени, сделал несколько коротких записей. Положение отряда беспокоило Санина. И тревога нарастала. Ждать помощи? В отряде мало продуктов, еще меньше воды. Что если поиски затянутся? Черт возьми, надо же такому случиться. Нелепая история. И кто виноват? Один он, Санин, начальник отряда. Нет, нельзя сидеть сложа руки, надо действовать. Но как? Как действовать? Николай Павлович не сказал даже доктору Мухину, что во время короткой разведки он не встретил ни одного зала или коридора, где бы они уже проходили. Даже Сталактитовый грот неизвестно в какой стороне. Главная надежда на Сергея, но сколько пройдет времени, пока он организует поиски исчезнувшего отряда…
Доктора будить не пришлось. Он привык рано вставать и проснулся сам. Включил свой фонарик, посмотрел на часы.
— Ого! Пора на дежурство.
— Спите, Иван Антонович, я подежурю за вас.
— Спасибо. Выспался отлично, как в городской квартире. Эге, да уже пошли вторые сутки, как мы под землей. Приключение затягивается.
— Приключение, — Санин вздохнул. — Скажите — несчастье.
— Не надо так мрачно, дорогой мой. Еще нет оснований для пессимизма.
— С вами я буду откровенен: мы заблудились, это ясно, — и начальник отряда рассказал доктору о своих опасениях, о разведке, которая лишь подтвердила его тревогу, и о решении самим искать выход, а не ждать, пока придет помощь. Закончил он словами:
— Не надо пока тревожить ребят.
— Ребята — замечательный народ, — возразил Мухин. — Они все поняли и не падают духом.
— Хорошо, если так. Иван Антонович, возьмите на учет все продукты, воду и распоряжайтесь ими, как сочтете нужным. Воды у нас мало. Сегодня же поищем ее в соседних залах.
Мухин зажег свечу и при ее свете занялся тем, что не успел сделать, отправляясь в пещеру: стал разбирать содержимое своего объемистого рюкзака. Он извлек несколько банок мясных и рыбных консервов, сгущенного молока и множество свертков, уложенных в свое время заботливой Антониной Васильевной, хотя и без его ведома. Вот теперь Иван Антонович мысленно сказал жене тысячу благодарных слов. Закончив ревизию, доктор приготовил всем по бутерброду и открыл банку сгущенки.
— Завтрак готов. Разбудить ребят?
— Будите. После завтрака поищем воду.
Мухин подошел к Светлане и погладил ее по голове.
— Пора вставать, милая.
Девочка открыла глаза и улыбнулась.
— А я уже не сплю, — с прежней веселой ноткой в голосе сказала она. — Вот мальчишек надо будить. Эти засони проспят целый день.
И она бесцеремонно начала расталкивать ребят, напевая:
Дети в школу собирайтесь —
Петушок пропел давно.
Попроворней одевайтесь,
Смотрит солнышко в окно.
Такой песенкой их с Мишей иногда будила мать. Ребята поворчали, но поднялись.
— И чего ты, Светка, распелась, — недовольно говорил Миша. — Какое солнце? Где это оно смотрит?
— Там, — сестра показала на потолок. — Сегодня солнце тоже взошло. Не будет же оно нарушать порядок только потому, что двум лежебокам не хочется вставать.
И девочка звонко запела:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
— Светка, замолчи! — Миша зажал уши. — Если ты и дальше так станешь верещать — все оглохнут.
— Мишенька, миленький, не сердись на свою единственную любимую сестренку, — девочка обняла брата за шею и стала целовать. Тот попробовал освободиться.
— Перестань! Как не стыдно. У, лизунья!
Но хорошее настроение Светланы передалось и другим. Иван Антонович неожиданно запел:
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет солнце…
Это получилось так забавно, что Володя не удержался и тоже подхватил:
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда будем мы!
— А теперь зажгите еще одну свечу и… На зарядку становись! — скомандовал доктор. — Все. Никто не освобождается. Приготовились. Делаем первое упражнение. Ра-аз. Два-а. Три-и-и. Четыре. Рра-аз…
Иван Антонович старательно показывал каждое упражнение. Физзарядка была маленькой хитростью доктора, он рассудил, что обычные земные дела отвлекут ребят от тревожных мыслей и укрепят бодрость.
— Урок окончен. Водные процедуры сегодня отменяются. И умывание.
— Умываться? Зачем? — Володя подтолкнул Мишу. — В темноте все равно не видно, кто чистый, а кто грязный.
— Умываются не только для того, чтобы видели другие. Это необходимо твоей коже.
— Иван Антонович, — сказала Светлана, — он же знает, Володя просто шутит.
— Я просто шучу, Иван Антонович.
— Все бы вам шутить. Шутники. Завтракать, живо.
После завтрака Санин и Володя отправились искать воду. Николай Павлович осторожно разматывал шнур, связанный из кусков шпагата и капроновой лески от спиннинга доктора, а Володя светил фонариком. Пройдя шагов сто, они остановились и прислушались: не донесется ли откуда журчание ручья или звук падающих капель. Но подземный лабиринт безмолвствовал.
Миновав коридор, идти по которому можно было только пригнувшись, они попали в круглый зал, обошли его и обнаружили еще два зала, сообщающиеся с первыми короткими проходами. Первый маленький зал был почти сплошь завален обломками камней, зато второй оказался свободным, словно здесь только что сделали генеральную уборку и даже пол посыпали мелким белым песком.
— Николай Павлович, посмотрите-ка, — Володя осветил левую стену, серо-желтоватую, гладкую и слегка блестящую. Примерно в метре от пола виднелась ровная цепочка коротких черточек. Они-то и привлекли внимание Володи.
Краевед подошел и тоже зажег фонарик. Черточки обозначились яснее, резче.
— Это буквы, Николай Павлович, буквы!
— Теперь и я разглядел. Можно разобрать не только буквы, но и отдельные слова. Посвети-ка вот с этой стороны. А теперь отсюда. Так… Интересно… Попробуем прочитать. «Были здесь… давно… снова…» Дальше что-то непонятно.
— А под словами стрела нарисована. Видите?
— Верно, стрела. Острый у тебя глаз.
Санин заволновался. Таким Володя видел его впервые. Куда девались сухость и командирский тон начальника отряда. Сейчас это был совсем другой человек: ученый, занятый раскрытием интересной загадки, совсем забывший, что он глубоко под землей.
— Да… здесь кто-то уже побывал до нас. Посвети еще, я перепишу надпись.
Николай Павлович достал карандаш, записную книжку и начал переписывать, вернее перерисовывать букву за буквой.
— Чем это написано, Николай Павлович?
— Углем. Древесным углем. Видишь, местами черточки жирные и мажутся, а местами едва заметные.
Володя попробовал стереть одну из черточек, и на пальце у него остался черный след.
— Уголь. Буквы какие-то странные. Вот «ы» совсем не такая, как мы пишем. Твердый знак зачем-то поставлен в конце слова. Неграмотный, что ли, писал?
— Да, да очень странные буквы, — машинально повторял Санин. — Так писали сорок-пятьдесят лет назад.
— Но ведь люди-то были здесь недавно. Тоже какие-нибудь туристы.
— Туристы, говоришь? Вряд ли… Все это довольно странно. Потом разберемся, — краевед закрыл записную книжку. — Стрела указывает на левый выход из этой пещеры. Пойдем туда. У нас еще метров сто пятьдесят шнура. Будь внимателен: могут встретиться другие надписи или стрелы.
Они смело вступили в коридор, на который острым концом показывала стрела под надписью. Может, он ведет к выходу. Скорее, скорее туда. Но разведчиков ждало разочарование. Уже через несколько шагов им пришлось согнуться, а потом ползти. Шнура едва хватило до следующего зала, такого большого, что свет двух фонариков не мог нащупать противоположной стены.
— Какая досада! — вымолвил Санин, шаря по карманам в надежде найти моток лески. — Нет, ничего нет. А у тебя?
Володя старательно обшарил свои карманы, но безрезультатно. Они стояли, ловя каждый звук. Но, кроме скрипевшего под ногами песка да собственного частого дыхания, ничего не услышали. Тогда краевед передал путеводный шнур Володе, а сам прошел немного вперед, все время переговариваясь с ним. Их голоса странно вибрировали. Скоро Николай Павлович вернулся. Воду найти не удалось.