Похождения комиссара Фухе

1. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

Уже второй год бывший комиссар поголовной полиции и бывший президент Великой Нейтральной Державы ФердинандФухе проводил в тюрьме. Мерзавцы из контрразведки во главе с негодяем полковником Конгом сфабриковали против него обвинение в государственной измене и краже булки с лотка, что никак не соответствовало действительности, ибо изменять бывший комиссар, конечно, изменял (и не один раз) а вот булок не воровал. Тем не менее члены Верховного Суда умудрились припаять ему год тюрьмы за первое преступление и десять лет за второе — преступление против собственности.

Отбывать наказание Фухе определили в тюрьму на Горячем Холме, которая славилась жестокими порядками. Правда, прибыв на место, великий узник убедился во всеобщем уважении к нему тюремщиков, охранников и заключенных вероятно, это уважение было продиктовано признанием былых заслуг комиссара или страхом перед его крутым нравом.

Не проявлял должного уважения к нему лишь начальник тюрьмы Дюмон, который когда-то был и начальником, и подчиненным великого комиссара в поголовной полиции. Совершенно равнодушно отнесся к нему и старый друг и соратник Габриэль Алекс, служивший на Горячем Холме надзирателем. Алекс давно уже был обременен многочисленной семьей и связанными с ней заботами и дрязгами.

Дюмон, проявляя свою мерзкую сущность, в первый же день сунул Фухе в камеру к трем активным гомосексуалистам. Но бывшего комиссара он явно недооценил, поскольку наутро гомосексуалисты оказались уже пассивными и жалобными голосами просились в другую камеру.

Тогда Дюмон пристроил Фухе к хозяйственной части и поставил его доить коров, хорошо зная, что Фухе ни чего не понимает в этом ответственном деле.

Во время первой же дойки Фухе подсунули огромного южноамериканского бизона. Но великий комиссар не только подоил зверя, но и скрутил ему хвост и обломал левый рог.

Следующим актом преследования Фухе Дюмон избрал работу на пасеке. Однако пчелы не только не покусали комиссара, но и заимели отвратительную привычку залетать в кабинет начальника тюрьмы и жалить его в незащищенные одеждой места.

Так во взаимной борьбе коротали время бывшие коллеги, когда начали происходить совсем невероятные события.

2. НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ

Однажды после очередного рабочего дня, проведенного на конюшне, где Фухе подковал и объездил дикого мексиканского мустанга, великий комиссар отлеживал у себя в камере многострадальные бока.

По камере с назойливостью застарелой икоты летал комар. Комиссар, не глядя, хлопал ручищами у себя под носом, и комар заходил на следующий круг.

Регулярно после каждого такого хлопка комиссара в дверном окошке показывался глаз надзирателя и слышались сдавленные ругательства в его адрес. Потихоньку комиссар стал подремывать, что не мешало ему продолжать охоту на кровососа и испытание бдительности охраны.

Внезапно Фухе проснулся, сам не зная почему. Комара в камере не было. Это он знал наверняка, так как уже месяц или два сражался с летающим паразитом и прекрасно знал все повадки неприятеля. Зато вместо комариных завываний в противоположном углу камеры раздавалось мощное, как дыхание Вселенной, сопение. Фухе приподнялся на нарах и с любопытством глянул в угол. Там на своих нарах покоился здоровенный детина с белой повязкой на бритой голове.

К ноге незнакомца колючей проволокой был прикручен костыль красного дерева.

— Эй! — толкнул его Фухе, удивляясь все больше и больше. — Костыль-то тебе зачем?

— А-а-а… — заворочался вновь прибывший, дружелюбно свешивая конечности с нар и производя костылем специфический грохот. — Когда тебе стреляют в голову, — он ткнул пальцем без двух фаланг в повязку, — то начинаешь много думать…

— Начинаешь чего делать? — не понял Фухе.

Незнакомец с сочувствием посмотрел на человека, не знающего такого элементарного процесса.

— Думать, — сказал он и повторил: — Думать, думать начинаешь.

Затем, видя все еще недоумевающую физиономию Фухе, он счел нужным добавить с австралийским акцентом:

— Дюмат…

— Ага, — сказал Фухе понимающе, хотя так ни чего и не понял. — Ну и?..

— Костыль? — по-прежнему дружелюбно вопросил сосед. — Костыль — это если к примеру на допросе ногу сломают, — пояснил он.

Комиссара обдало жаром.

— Тут допросов нет, — твердо заявил он. — Тут тюрьма для отбывания сроков.

— Нет — так будут! — доброжелательно произнес детина. — Знаешь, что хорошие люди говорят?

— Что хорошие — не знаю, — честно признался Фухе.

— А они говорят… — в предвкушении сообщения приятной новости сосед закатил смотрящие в разные стороны глаза, — говорят, что Леонард очередную исключительную меру будет отбывать на Горячем Холме, у нас то есть.

Комиссара бросило из жара в холод.

Наутро тюрьма гудела, как эскадрилья истребителей перед вылетом на охоту за НЛО. Тюремный телеграф донес до комиссара и его соседа, что Леонард прибыл для отбывания условного пожизненного заключения и уже задушил двух тюремщиков, надел парашу на голову господина Дюмона и грозился добраться до Фухе на предмет изъятия его ног из его туловища.

Комиссар лишился душевного покоя.

Его сосед по камере вернулся с прогулки на здоровых ногах, обе из которых оказались левыми, но со сломанной рукой на перевязи.

— Ничего, — подбодрил он комиссара. — Вот увидишь, скоро и костыль пригодится!

Фухе ничего не ответил, отвернулся к стене и впал в забытье.

Через пару дней стало известно и о других подвигах Леонарда.

О том, например, что он потребовал перевести его в общую камеру, устроил там управление поголовной полиции в миниатюре, принял руководство и, назначив на должность Фухе дежурного надзирателя, подвергал последнего неописуемым мучениям. Кончалась смена надзирателя, а вместе с ней и его жизнь. Несчастного уносили, Леонард отсыпался, а потом начинал все сызнова.

В те часы, когда Леонард спал, вся тюрьма вздыхала с облегчением, а сам господин Дюмон даже позволял себе расслабиться с бочонком коньячишки.

3. ЗАБАСТОВКА

В конце концов бесчинства Леонарда привели к тому, что тюремная охрана решила объявить забастовку. Это случилось после того, как Леонард отнял у кассира деньги, предназначавшиеся для выплаты жалования тюремщикам, а самому кассиру отрезал уши и прибил ко лбу табличку с надписью «Фухе».

С началом забастовки камеры открывать перестали, прогулки стали невозможными, зэки сидели рядом с переполненными парашами и очень хотели кушать.

Наконец-то, что должно было случится, случилось. В ответ на забастовку сотрудников начали забастовку и клиенты Горячего Холма. С почтовым воробьем они отправили свои требования в министерство внутренних дел: вернуть то время, когда их кормили, выносили из камер парашу и водили гулять.

Для урегулирования конфликта прибыла правительственная комиссия во главе с министром сельского хозяйства. Пока она разбиралась в требованиях сторон, сосед Фухе по камере посещал сходки заключенных, которые разрешил пьяный Дюмон, лично открыв все камеры. Сосед бурно митинговал, произносил пространные речи о международном положении и требовал наказать виновных в землетрясении в Армении. Однажды он вернулся с митинга с выбитым глазом, но сияя от восторга.

— Ну, что я говорил? — обратился он к Фухе. — Скоро мой костыль понадобиться!

Наконец, комиссия пришла к выводу, что требования бастующих сторон сходятся в главном: они требуют им выдачи бывшего комиссара Фухе для свершения над ним братского самосуда. Зэки требуют этого потому, что так хочет Леонард, а Леонард зарекомендовал себя как человек, с которым лучше не шутить: он с вами пошутит и сам, только дайте повод. Охрана тоже требует выдачи ей Фухе с тем, чтобы потом его передать зэкам, — по двум причинам: во-первых, только после выдачи комиссара появлялась надежда, что Леонард утихомирится и будет душить в день не более двух тюремщиков, а, во-вторых, мертвый Фухе прекратит свои антигуманные эксперементы по дойке южноамериканских бизонов и ощипыванию страусов живьем, что противоречит высоким нравственным нормам исправительно-воспитательного заведения.

Веселый сосед сообщил комиссару вывод комиссии: во избежание обильного кровопролития выдать заключенного Фердинанда Фухе остальным заключенным и вызвать похоронную команду для погребения выданного.

— И кто он такой, этот Фухе? — недоумевал сосед. — Сколько душ я загубил, а о таком злодее не слыхал… Ты его не знаешь? — спросил он у сокамерника.

— Н-незнаком, — буркнул комиссар и почесал корявый затылок. — А когда этого Фухе выдавать станут?

— Дык, сейчас и станут! — радостно сообщил сосед. — Уже по камерам пошли — отыскивать его.

— Неужели начальство не знает, в какую камеру его посадили? — удивился комиссар, холодея от предчувствия близкой смерти.

— Так ведь начальник-то, Дюмон, переводил его, говорят, с места на место, а потом запил, загулял — да и забыл, где его дружок отдыхать изволит.

Не успел сосед закончить последнюю фразу, как дверь в камеру распахнулась, и на пороге появился здоровенный негр в полосатой пижаме.

— Эй, Хрящ! — заорал он на соседа Фухе. — У тебя в камере его нет?

— Ты что, Хлыщ! — не менее громко ответствовал Хрящ. — Уж я бы знал, с кем нары делю! Да и сам знаешь: был бы он здесь, разве я живой до сих пор остался?

— А это кто там в углу? — подозрительно спросил негр, вглядываясь в полумрак.

— Хлюпик какой-то, даже матом не говорит, — Хрящ захохотал. — А Фухе, говорят, всегда пьяный и почеловечески не разговаривает!

Хлыщ удовлетворенно прикрыл двери и двинулся дальше.

Нечего и говорить, что Фухе так и не нашли. Комиссия вынесла резолюцию, что с исчезновением Фухе конфликт исчерпан, сняла Дюмона с должности начальника тюрьмы и отбыла.

Хрящ побродил немного по тюрьме, пообщался с единомышленниками и приковылял в свою камеру с отрезанным ухом.

— Вот! — радостно произнес он. — Я же говорил, что костыль еще понадобится! А ухи всем Леонард режет. Это у него обряд такой. Его временно начальником тюрьмы сделали. Говорят, мол, он и так фактически начальником стал!..

Чтобы покончить с постоянным кошмаром, в который повергло всю тюрьму появление Леонарда, Фухе решил покончить с самим Леонардом.

4. РАССТРЕЛ

Леонард был его старым незнакомым. Еще на заре своей карьеры Фухе обвинил его в совершении тяжкого преступления — и совершенно напрасно. В результате Леонард, повинный во всех других преступлениях, получил не пять пожизненных сроков, а шесть сроков с половиной, отчего и невзлюбил комиссара.

В эту ночь Фухе разбудили в три часа.

— Куда? — спросонья опешил старый вояка.

— Куда-куда! — передразнил его соглядатай в маске. — На расстрел, конечно, тоже спросил: куда!

Комиссар в панике заметался по камере. Как же так? Кто его заложил? Ведь никто не знал, где он находится…

— Габриэль Алекс тебя вкинул, — словно читая его мысли, внезапно брякнула маска. — Ну-ка, живо!

Фухе от неожиданного пинка кубарем выкатился в коридор под издевательское гоготанье конвоира.

Тюрьма бурлила и клубилась от гашиша и прочего героина. С легкой руки нового начальника заключенные содержались при открытых камерах, охранники же — при закрытых изнутри дверях, опасаясь разгула демократии.

— Последнее желание не изволите? — с издевкой обронил конвоир уже во дворе, куда долетали неистовые всхлипы балдеющей тюрьмы.

— «Птички…» — невнятно пробормотал Фухе.

— Чего? — оторопела маска.

— «Птички синей» покурить…

На удивление в кармане у мучителя оказалась пачка сигарет «Синяя птица».

— Три минуты на сигарету! — заявил он протягивая комиссару пачку.

— Четыре! — стал торговаться приговоренный.

— Последнее желание — закон, — изрек палач и поднес Фухе спичку.

После девятой сигареты лишитель жизни начал ерзать, смотреть на часы и откровенно нервничать.

— Ну, хватит! — он поднялся и передвинул затвор карабина. — Закрывай глаза, гад!

— Комиссары николы нэ здаються! — почему-то по-украински гордо ответил Фухе.

Щелкнул затвор. Фухе рухнул на спину и попытался умереть.

Следующими ощущениями несчастного были похлопывания по щекам. Он открыл глаза, которые не должны были открыться, и увидел перед собой Габриэля Алекса.

— Алекс, ты? — онемел от удивления комиссар. Придя в себя он медленно поднялся с земли. — А где же палач?

— Я и есть палач, — оскалился Алекс. — Уже и пошутить нельзя?

После дружеских объятий и зуботычин Алекс открыл комиссару дюжину дверей и, отперев последнюю, сказал:

— Беги, друг, за этой дверью твоя судьба, за этой дверью твое будущее, за ней свобода!

Фухе бросился на шею друга.

— Не надо соплей, — сдержанно обронил Алекс и, толкнув Фухе в спину, распахнул дверь…

5. НОВЫЙ НАЧАЛЬНИК

С трудом переварив жестокую шутку своего лучшего друга, Фухе шагнул в раскрывшуюся дверь.

Однако шутка Алекса оказалась не последней: вместо долгожданной свободы, как можно более удаленной от распоясавшегося Леонарда, Фухе увидел самого Леонарда, восседавшего посреди кабинета начальника тюрьмы на залитом марочным вином столе.

— Вот он, наш знаменитый! — пьяным голосом воскликнул Леонард. — Я тут всем уши отрезаю, а тебе, друг мой ласковый, голову отсеку! Алекс, где ты там, — обратился он к несостоявшемуся палачу, — получишь прибавку к жалованью!

— Неплохо бы, — пробормотал с благодарностью Алекс. — А то ведь сами знаете: жена, дети…

Фухе, затравленно взиравший на Леонарда, повернулся к лучшему другу и вопросил с печальным сарказмом:

— И ты, Брут?

— Я не Брут, — обиженно ответил Алекс. — И к тому же я на службе, а господин Леонард мой начальник. А за оскорбление Брутом при исполнении можно и в карцер на недельку…

— Ха-ха-ха! — загрохотал Леонард. — В карцер!.. Да я ему сейчас голову резать буду!

Он поискал под рукой инструмент, которым целый день резал уши и, не найдя такового, шмякнул о стол пустую бутылку, соорудив таким образом из нее «розочку».

То, что терять нечего, Фухе понял уже давно. Теперь же, вспомнив дни былые, он вдруг с ревом сексуально неудовлетворенного слона кинулся на страшного врага, протаранил его своей замшелой макушкой и остановился, как вкопанный с удовольствием наблюдая, как Леонард, потеряв равновесие, опрокинулся назад, слетел со стола и, вышибая телом оконное стекло, спланировал с четвертого этажа.

Алекс, разинув рот, ковырялся грязным пальцем в носу.

— Я теперь начальник тюрьмы, — угрюмо произнес комиссар и взглянул на равнодушного ко всему Алекса. — Подчиняться будешь?

— А мне что — лишь бы приказывали, — ответил бывший соратник и на всякий случай отдал честь.

Фухе в припадке борьбы за самосохранение сделал то, до чего еще никто и никогда в Великой Нейтральной Державе не додумался, — поднял руку на самого Леонарда, имевшего шесть с половиной пожизненных сроков.

Поэтому вполне естественно, что вся тюремная братия после скоропостижных выборов единогласно признала его новым начальником.

6. ДОСАДА

Но точку в этой истории ставить пока преждевременно.

Не тот человек был Фердинанд Фухе, чтобы забыть хоть единожды нанесенное оскорбление. Едва став начальником, он, конечно, продегустировал вина, которыми баловались до него Дюмон и Леонард, а затем призвал к себе подчиненного Алекса.

— Вот что, Алекс, — обратился к нему Фухе. — Сгоняй-ка в мою бывшую камеру и доставь сюда заключенного Хряща. Если у него уже нет ног — принеси!

На удивление, новых увечий у Хряща не было. Как всегда, его зверская рожа сияла оптимизмом.

— Хо! — закричал он, как только его ввели к начальнику. — Костыль, значит, понадобится? Уж сколько я ждал-то! — И он прищурил свой единственный глаз.

— Не думаю, не думаю, — ласково ответил Фухе. — Я вот тут решил тебя немножко расстрелять…

— Ну? — не поверил Хрящ. — Отлично! Великолепно!

Присутствовавший при этом негр в пижаме Хлыщ шепнул что-то комиссару на ухо.

— Как так запрещает? — грозно осведомился Фухе. — Кто запрещает? Какой такой Закон? Ах, закон! Вишь ты, — обратился он к Хрящу. — У нас в Великой Нейтральной Державе, оказывается, смертную казнь отменили еще тридцать лет назад…

— Как отменили? — огорчился Хрящ. — Не имели они права такого! У нас демократия!

— Ничего, любезный, успокойся, — заявил Фухе. — Все поправимо. Я эти дурацкие законы не придумывал, и не мне следовать их букве. Не так ли, Алекс?

— Хи-хи, — сказал Алекс, отлично знавший, что соблюдение законов было противно натуре великого комиссара.

— Так что расстреляем тебя, прямо сейчас и порешим, — завершил вынесение приговора Фухе. — За то, что не знал меня в лицо, хлюпиком назвал и усомнился в моем умении выражаться человеческим языком. — И комиссар разразился четырехстопным амфибрахием.

— Годится! — обрадовался приговоренный. — Только давайте уж поскорее, не терпится мне смерть принять из рук самого Фухе!

— Ну, уж нет, — возразил начальник тюрьмы. — Я тебя осудил, но приговор исполнять будет… — Тут Фухе посмотрел на Алекса, мявшегося в углу. — Нет, у Алекса опять осечка случится, знаю я, как он расстреливает. А вот если Хлыщ? Пойдешь казнить этого, как его… дружка то есть своего?

— А чего ж не пойти? — осклабился негр. — Как прикажете, шеф, так и сделаю.

Вдвоем они покинули кабинет и направились во двор. Хрящ впереди, припадая на ту ногу, которая была обременена костылем, а Хлыщ чуть позади, заряжая на ходу карабин.

Фухе и Алекс с удовольствием наблюдали в окно, как Хрящ доковылял до стены, возле которой собирался умирать комиссар, перекрестился сломанной рукой и вдруг плюхнулся на колени.

— Погоди, не стреляй! — голосил он. — Не стреляй, Хлыщ!

— А сообразил, значит, что всерьез все, что не шутят с ним, — ухмыльнулся Фухе, закуривая «Синюю птицу».

— Погоди! — продолжал орать Хрящ. — Пулю-то зачем тратить? Свинцовая ведь пуля! Цветной металл! Треть унции! Повесь лучше!

Чертыхнувшись, Хрящ снял с себя галстук, подпоясывавший его пижаму, и накинул петлю на шею приговоренному.

— Ну что? — крикнул ему Фухе из окна. — Сожалеешь о содеянном?

— Жалею, господин начальник! Жалею! — хрипло ответил Хрящ. — Так костыль и не пригодился! Такая досада!..

А Хлыщ уже тащил его к обглоданному за дни забастовки дубу.