Похождения комиссара Фухе

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

26 декабря. Заканчивается год. Как известно, управление поголовной полиции, в которой служил комиссар Фухе, блестяще выполнила годовой план по раскрытию и задержанию, с чем особых проблем не было. Даже если с выполнением плана возникали трудности, пользовались испытанным приемом: выпускали на пару деньков на волю какого-либо рецидивиста с солидным сроком, а потом вытаскивали из-за столика ресторана, надевали наручники и давали подписать бумагу, что, дескать, совершил то-то и то-то, каюсь и сдаюсь. А как не подписать? Ведь срок могут накинуть. И накидывали, разумеется. После суда. По новому обвинению. И за побег.

После того, как злоумышленник получал свое, правда в очередной раз торжествовала, Фухе и прочие получали поощрение в виде благодарности в приказе, премии, внеочередных отпусков и тому подобного. Дело сдавали в архив, в тот самый, с которым у Фухе были связаны самые неприятные воспоминания.

Итак, ни с раскрытием, ни с задержанием вопросов не возникало. Стоило выйти на дежурство кому-нибудь из старой гвардии — да хоть бы и Фухе с Алексом, — как каталажка ломилась от чрезмерного наплыва посетителей, камеры были набиты, как вагоны подземки в часы пик. Что же касается раскрытия, то пожалуйста — бери любого из арестованных, он сразу присягнет на Библии, что видел Робина Гуда в толпе демонстрантов протеста за ядерное довооружение на Пиккадилли-серкус в минувшую пятницу. Потом говоруна отпускали. Отпускали с тем, чтобы зацепить во время следующей облавы или посадить за разглашение сведений, представляющих государственную тайну и разглашению не подлежащих.

Судьба задержанного мало зависела от степени его виновности. Точнее будет сказать — вообще не зависела.

Она зависела от того, когда совершено мнимое преступление — в начале или в конце месяца, — от того, как в управлении обстоят дела с планом по раскрытию, от градуса похмельной свирепости главного прокурора… Ну, и еще от ряда причин.

На то, чтобы вникнуть во все тонкости юрисдикции и пропитаться духом непримиримости к преступному миру, разбавленному пиву и к самому делу охраны правопорядка, молодому сотруднику поголовной полиции требовался год.

Комиссар Фухе в свое время, еще когда его фигура не доводила малых детей до истерики, а беременных женщин — до припадка, затратил на это чуть менее восьми лет. Такой длительный срок освоения премудростей и тонкостей дела был вызван тем, что мыслительному аппарату Фухе был нанесен чувствительный урон. Еще в детстве ему несколько изменили конфигурацию черепа посредством чугунной мыльницы и тем самым нарушили изначальный вакуум, который был необходим Фухе для нормальной циркуляции мыслей по периметру его черепной коробки.

После этой трагедии, когда в голове комиссара появилось не запланированное природой отверстие, дело стало худо. Мысли стали вываливаться наружу, ужасая окружающих и давая повод злопыхателям поскалить зубы.

Постепенно у Фухе стали проваливаться слова, фразы и целые сложноподчиненные предложения. Речь его стала запутанной и многозначительной. Его повысили в звании.

На званом вечере в честь двухсотлетия Общества по охране болезнетворных микробов он произнес речь. Она произвела фурор, вызвала к жизни студенческие волнения, дело чуть не дошло до революции. Эта речь многократно печаталась в прессе как образец лаконичности и делового подхода к вопросу.

Лаконичность была чрезмерной. Что же до подхода, то он был последним, так как все споры и дискуссии по этому вопросу отпали сами собой: никто после подобной речи не отваживался снова затронуть эту тему.

Долго еще не утихали споры по поводу того, на каком же, собственно языке была произнесена речь. Высказывались мнения, что речь, несомненно была составлена на мариарско-шумерском диалекте.

Изъясняться на мертвых и полуживых языках было любимым развлечением комиссара, который с грехом пополам знал даже свой родной.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Крыша двадцатиэтажного дома.

Только мрачное декабрьское небо над головой — и ничего больше. Небо и кромка крыши, которая манит и притягивает к себе, как бы обещая избавление от всех мучений, панацею от всего того, что не получилось в жизни. От серой убогости существования, от ненужности обществу, от сдержанной настороженности внуков, от холодного пренебрежения взрослых детей, от того, что мог бы сделать, но…

И, наконец, — последние несколько шагов, которые отделяют от вечности.

Выстрел и пустота. Черная и безысходная.

Комиссар Лардок сидел в своем кабинете начальника отдела и откровенно скучал. Четвертый квартал подошел к концу. Год в свою очередь тоже готовился кануть в Лету. Отчет, годовой отчет, над составлением которого весь отдел трудился целый месяц, наконец был готов.

Лардок пребывал в состоянии того грустного отчаяния, которое появляется, когда все уже выпито, а закуска еще осталась. Из этого состояния его вывел доклад Пункса.

— Господин комиссар, — начал тот и вопросительно посмотрел на шефа, — вы знаете, сегодня опять самоубийство.

Ларри Лардок сморщился.

«Годовой отчет уже составлен, так что этого нового самоубийства могло бы и не быть», — подумал он и посмотрел в окно. По тусклому зимнему небу уныло волочились бесконечной чередой серые безрадостные облака.

— Самоубийство какое-то странное, — продолжал между тем инспектор Пункс.

— Самоубийства, они все странные, — изрек комиссар Лардок и загадочно ухмыльнулся. Он вспомнил случай так называемого чисто английского самоубийства и его лицо расплылось в неуместной улыбочке.

— Потерпевший, — бубнил инспектор, — бросился с крыши двадцатиэтажного дома и разбился в лепешку. Но вот что странно — на крыше возле сточного желоба обнаружены следы крови. Группа крови потерпевшего совпадает с найденной накрыше.

Ларри Лардок решил внести самоубийство в статистику следующего года и оттянуть расследование на три дня, чтобы не портить картину преступлений и несчастных случаев этого месяца, квартала и года в целом. Годовой отчет написан. Завтра его подпишет Конг, Дюмон, и он отправится в высшие сферы. А комиссару Лардоку вовсе не хотелось смущать спокойствие высших сфер этим дурацким, совсем не вовремя случившимся самоубийством.

— Идите! — сказал он Пунксу, и когда за подчиненным захлопнулась дверь, Лардок сскинул ботинки и блаженно пошевилил затекшими пальцами ног.

Но расследовать это дурацкое дело ему все-таки пришлось. И не в следующем году, а в этом, и притом немедленно. Через полчаса после Пункса в кабинет Лардока пожаловал сам Дюмон. Через голову Конга он приказал комиссару немедленно начать расследование. Слово «немедленно» он произнес таким тоном, что комиссар живо вспомнил посещение анатомичесского музея, где были выставлены для обозрения заспиртованные руки и ноги в банках. Лардок представил, как в одной из банок красуется его голова. Он икнул.

Оказалось, что сразу после происшествия на крыше к Дюмону обратились родственники погибшего с просьбой произвести расследование.

«Странно, — подумал Лардок. — Если родственники сами настаивают на расследовании, то значит, что в этом обычном самоубийстве они подозревают чей-то злой умысел…» Лардок вызвал к себе Пункса и приказал ему допросить родственников, составить список лиц, которые могли бы быть заинтересованы в смерти несчастного, и, наконец, произвести осмотр его квартиры. Сам же он посетил морг, осмотрел труп и вернулся оттуда мрачным и подавленным.

Пункс явился к шефу в ореоле сияния. Он принес Лардоку список лиц, протоколы допросов и, что самое главное, бумажку, существование которой хотели скрыть родственники и которая вполне могла послужить основанием для закрытия дела.

Ларри Лардок стоял на пушистом ковре перед креслом старшего комиссара Конга и старался не выдавать своего испуга.

— Господин старший комиссар, в ходе следствия обнаружен документ, который может пролить свет на это самоубийство.

Конг не мигая уставился на подчиненного.

Лардок набрал в грудь побольше воздуха и продолжал:

— Это пресмертная записка, из которой следует, что пострадавший умышленно и хладнокровно лишил себя жизни, а следовательно…

— А следовательно, — перебил его Конг, — следовательно, вы осел, Лардок. Что вы скажете о пятнах крови на сточном желобе и о пулевом ранении в спину сорок пятого калибра? Это что, тоже способ лишить себя жизни — застрелиться в спину?

Лардоку нечего было сказать, поэтому он промолчал.

— А что касается этой записки, то, во-первых, это может быть фальшивка…

— Экспертиза… — начал было Лардок.

— Молчать! А во-вторых, даже в случае самоубийства нужно искать человека, который толкнул на это жертву.

Ясно?

Лардок молча кивнул.

— Пошел вон!

Но не упел Лардок сделать и двух шагов по направлению к двери, как в кабинет вкатился красный от натуги секретарь Конга Пулон.

— Господин старший комиссар! При вскрытии обнаружилось, что потерпевший проглотил смертельную дозу медленно действующего яда. Яд сработал только перед самой смертью… то есть самоубийством!

Конг забыл о приличиях и широко раскрыл рот. Лардок вытаращился на секретаря, будто перед ним стоял сам граф Дракула.

— Вы сказали — яд? — переспросил Лардок.

— Точно так. Несколько смеертельных доз.

Старший комиссар Конг отпустил Лардока и Пулона, сосредоточенно поскреб затылок, поморщился и пробормотал:

— Черт бы его побрал. Придется все-таки вызвать старого кретина.

Он помолчал, и обращаясь к своей пепельнице, задумчиво добавил:

— Интересно все-таки — яд подействовал раньше выстрела?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Причастность комиссара Фухе к расследованию этого дела руководство поголовной полиции пыталось представить в том свете, что чем больше народу задействовано в раскрытии, тем быстрее будут видны результаты. Но сам Фердинанд Фухе отлично знал, что стоит за приглашением вести дело. Попросту говоря, все остальные детективы и ищейки сели в лужу, пытаясь объяснить это загадочное многоубийство.

Фухе собрал в кучу отчеты и рапорты Пулона, Пункса и Лардока, сведения, просочившиеся от Конга и злополучную записку покончившего с собой. Потом он съездил в морг, чтобы убедиться в том, что пуля угодила действительно в спину, и стал размышлять.

Сэм Фолуэл, тот самый пострадавший, был застрелен в спину навылет перед самым прыжком с крыши. На крыше никаких следов, кроме его собственных, обнаружено не было. Исходя из этого, Лардок сделал вывод, что эта рана не имеет отношения к самоубийству. «Как ты себе это представляешь?» поинтересовался Фухе. «Ну, — сказал Лардок, — может, в него выстрелили уже на земле или вообще в него стреляли раньше, и он ходил с этой раной некоторое время…» Фухе в свою очередь сделал вывод, что, во-первых, Лардок непроходимый тупица, а, во-вторых, что стреляли с крыши напротив, через дорогу. После осмотра догадка подтвердилась. Далее логические построения Фухе выглядели следующим образом: Убийца, видимо, знал о существовании этой записки и следил за Сэмом. Он также знал, что Фолуэл был слабохарактерный малый и боялся, что в последнюю минуту тот передумает сводить счеты с жизнью. И в конце концов, убийца не знал о яде, иначе отпадал смысл стрелять. И когда все-таки Сэм не решился на прыжок и повернул обратно, этот тип выстрелил в него, и Фолуэл свалился с крыши. А если этот тип знал покойного, читал записку, то значит, нужно искать среди родных Сэма.

На этом месте Фухе поставил точку и удалился в бар «Крот», чтобы пивом промыть разогретые мозги и дать себе маленькую передышку.

Для допроса в управление поголовной полиции вызвали всю родню «самоубийцы». Генеалогическое древо Фолуэлов было представлено чахлым кустиком, который пробил себе дорогу в бетонных джунглях современного города.

Единственная дочь покойного Айлин Боссет была, естественно, и единственной наследницей Сэма, прямой его наследницей. У покойного водился какой-никакой капиталец, и в день шестнадцатилетия дочери Сэм составил завещание, в котором говорилось, что Айлин получит наследство после его смерти. В завещании, однако, была оговорка, что оно считается действительным только в случае естественной смерти завещателя.

«Так! — подумал Фухе. — Значит, если предложить, что именно Айлин была причастна к смерти своего папаши, то яд и пуля тут не годились.

Единственным способом отправить папашу на тот свет было довести его до самоубийства. Похоже, что здесь я недалек от истины…»

— Итак, какие отношения вы поддерживали с покойным отцом? — спросил Фухе.

— Никаких, — голос был довольно низким и не лишенным тех капризных ноток, какие доводят мужчин до умопомрачения.

— Сколько вам лет?

Немое удивление, надутые губки и вид, откровенно обиженный.

— Сколько лет было вашему отцу?

— Пятьдесят три.

— Часто ли на него нападали приступы депрессии?

— Не знаю!

— Как по-вашему, что могло толкнуть его на самоубийство?

Длительное раздумье, которое прерывалось постукиванием накрашенных ногтей о край комиссарского стола. И наконец:

— Не знаю.

Фухе стал медленно закипать. Мозгов у нее не больше, чем дрессированного медведя, но странно не это, а то, что она совершенно не пытается выгородить себя и придумать повесть о несчастной любви покойного, о разочарованности в жизни и тому подобное. Обычные истории.

— Хорошо! Вам известно, что после смерти вашего отца вы являетесь единственной наследницей его капиталов? — дурацкий вопрос, однако нужно понаблюдать за ее реакцией.

— Да, известно! — заявила она без всякой реакции.

— Значит, — комиссар начал давить на психику, — значит у меня есть все основания подозревать вас…

— Это ваше право, — в ее голосе не было ни настороженности, ни возмущения. Одна холодная ненависть.

— Хорошо. Вы свободны.

Теперь Билл Боссет.

Муж Айлин был здоровенный рыжий детина лет тридцати с шапкой кудрявых волос и волосатыми руками. Весельчак.

— Вы были дружны с покойным Фолуэлом?

Приступ истерического смеха, похлопывание по коленям и наконец:

— Во дела! Как можно дружить с гремучей змеей? Да он мне после свадьбы двух слов не сказал. Дулся, что твоя кислородная подушка. Ходил себе, ходил — и на тебе! — снова параксизм веселья. — Когда он дуба врезал, я так себе и сказал: да, говорю, Билл, теперь ищейки и до тебя доберутся. А чего же скрывать?

— Ладно, — перебил его комиссар. — А что вы скажите о его капиталах?

— А чего там говорить? Богатей из него не бог весть какой, прямо скажем.

Ну, нищим он, конечно, не был. Мог позволить себе бутылку божансийского после обеда, да девочек по пятницам. — Он хихикнул. — Ну, а вообще не больно-то он на нас свои капиталы вытряхивал. Помню…

— Довольно! — Фухе закурил «Синюю птицу» и пристально посмотрел на Боссета. — Вы знали о его предсмертной записке?

— А, это та, где он пишет, что пошел загибаться? Ха-ха-ха! Нет, не знал.

— Хорошо, — комиссар что-то пометил в своем блокноте. — Вот вам мой телефон, если вспомните что-нибудь интересное, звоните немедленно.

Комиссар Лардок был мрачнее тучи. Мало того, что перед Новым годом на него свалилось это загадочное самоубийство. Мало того, что пригласили этого старого, выжившего из ума идиота Фухе, так еще дело, за которое он лично отвечает, стоит на месте. Сейчас, через два дня расследования, он знал ровно столько же, сколько знал в первый день. Ну, если не считать допроса, который, кстати, тоже ничего не дал. После долгих раздумий Лардок решил заболеть и тем самым все шишки за проваленное расследование свалить на Фреда Фухе. Он направился к двери своего кабинета, но тут телефон подал свой дребезжащий голосок.

— Господин комиссар! — звонил Пулон. — Вы еще не ушли?

— Ушел! — нехотя ответил Лардок. — Меня уже нет!

— Оставьте шутки, комиссар, я раскопал нечто в высшей степени важное!

— Ну? — вяло поинтересовался Лардок. Он уже не верил, что это дело можно сдвинуть с мертвой точки.

— Алекс, Габриэль Алекс, очень подозрительный тип. Я откопал его в баре «Крот». Подозреваю, что это он застрелил Сэма Фолуэла.

— Почему он? — недоверчиво спросил Лардок.

— Он мне сам сказал! Говорит: «Я накормил этого подонка свинцом, чтоб его на том свете приковали в двух шагах от бездонного колодца, полного пива!» Так и сказал!

— Он что, пьян?

— Вдребизги! На ногах не стоит и не хочет.

— Что не хочет? — не понял Лардок.

— Не хочет стоять! — пояснил Пулон.

Лардок безнадежно махнул рукой и приказал в трубку:

— Давайте его сюда!

Алекс предстал перед Лардоком в самом расхлябанном, развинченном виде, который только можно себе представить.

Он попытался сделать пару шагов, но паркет закружился у него под ногами, встал дыбоми подбил ему глаз. Лардок подобрал Алекса, усадил его в кресло и дал сигару.

— Итак, вы утверждаете, что застрелили Фолуэла?

Алекс молча приоткрыл рот, похлопал глазами и пустил слюнный пузырь.

— По-по-по…

— Что? — не понял Лардок.

Алекс молчал.

— Вы стреляли в Сэма Фолуэла? — повторил Лардок.

— П-последний но-о-о-нешний денечек гуляю с вами я!.. — Алекс оглушительно икнул.

Лардок не сдавался.

— Вы хорошо знали покойного?

— Друзья-а-а-а!.. — неожиданно громко выдохнул Алекс, и его подбородок соскользнул с ладони, на которой покоилась его бестолковая голова… В наступившей тишине его зубы клацнули, как дверная щеколда.

— Вы были с ним друзьями, — уточнил Лардок.

— Гуляю с вами я, друзья-а-а! — внезапно заголосил Алекс и упал с кресла назад, через спинку. Над столом комиссара Лардока замаячили стоптанные ботинки Габриэля.

Дебаты были отложены. Допрос перенесли на утро.

Комиссара Фухе разбудили в шесть часов. Телефон верещал и дергался, как дворняжка, которую прищемило рельсами при перестановке стрелок.

— Господин комиссар? — голос принадлежал Биллу Боссету. — Я вспомнил кое-что интересное!

— Ну! — нетерпеливо подбодрил его Фухе.

— Помню, три года назад у моей Айлин был день рождения — представляете? Так этот гиппопотам, — хохотнул он, — подарил ей знаете что?

— Не знаю.

— А вы угадайте, нипочем не выйдет!

— Примус! — наобум ляпнул Фухе.

— Неправильно!

— Кисточку для бритья, — продолжал Фухе.

— Нет. Я же говорил, что не угадаете!

— Так что же, черт тебяя подери?!

В трубке наступило тягостное молчание. Комиссару даже показалось, что их разъединили.

— Ну?! — закричал Фухе в трубку.

— Забыл! — сокрушенно забормотал Боссет. — Из головы вон!.. Кажется, это было что-то экзотическое…

— Ожерелье из человеческих зубов? — подсказал Фухе.

— Не-е-е… По-моему, водосливной бачок или крышку от канализационого люка.

Фухе в ярости швырнул трубку и стал собираться. Если день начинается с такого вот телефонного звонка, значит ничего хорошего сегодня ждать не приходилось. В управлении было пусто. Только дежурный, Лардок и Алекс.

Фухе остановился в дверях и смерил Габриэля уничтожающим взглядом.

Алекс как-то сморщился, съежился, уменьшился в размерах и оплыл в кресле, как свеча, потеряв свои грозные неопохмеленные формы.

— Кто это? — Фухе ткнул пальцем в Алекса.

Габриэль открыл было рот, но Фухе так на него посмотрел, что Алекс моментально понял даже то, чего не понял, и заткнулся.

— Алекс, — Лардок заглянул в протокол, — Габриэль Алекс. Обвиняяется в преднамеренном убийстве Сэма Фолуэл, того покойника, который свалился с крыши.

— Что вы мелите, Лардок? — недовольно проскрипел Фухе. — Как он может обвиняться в убийстве покойника?

— Э-э-э… — попытался объяснить Лардок, — я хотел сказать, что он убил его, когда Фолуэл еще не был покойником…

— Каким образом? — поинтересовался Фухе.

— Застрелил из ружья!

— Вы умеете обращаться с оружием? — повернулся Фухе к Габриэлю.

— Сроду в руки не брал!

— Вот видите! — заключил Фухе. — Какой же он убийца?

Лардок виновато заулыбался.

Но рассудок Алекса еще не вполне справился с последствиями винного отравления, и он внезапно выпалил:

— Я всыпал ему яда!

Лардок несколько, раз моргнул, и улыбка сползла с его лица.

— Что вы сказали?

— Я всыпал этому поганцу хорошую порцию яда в пиво! Желудок у него, небось, испортился, а?

И Алекс хрипло расхохотался.

Фухе про себя выругался и очень спокойно продолжал:

— Как мне стало известно, Фолуэл не любил пиво и никогда его в рот не брал. Так что показания этого сумашедшего не считаю достаточно вескими, чтобы упрятать его в желтый дом.

— Позвольте, позвольте, — заторопился Лардок. — Он ведь сам сказал про яд.

Откуда он мог знать?

Алекс молча ткнул пальцем в Лардока и через несколько секунд напряженного ожидания сказал: — От тебя. Ты мне сказал! Говоришь, возьми вину на себя, и дело с концом. Посидишь годиков пять-шесть — и баста! А то, говоришь, — Алекс стал увлекаться, — я тебе ка-а-ак…

У Лардока отнялась речь, и он сидел в своем кресле, судорожно глотая воздух.

— Ай-яй-яй, комиссар, что за школярские уловки? — ласково пожурил его Фухе. — Неужели нельзя было подыскать кого-нибудь понадежней? Этот же расколется на суде, как выпить дать!

Затем Фухе обратился к Алексу:

— Когда произошло убийство, вы ведь находились далеко от города? Ловили рыбу?

Алекс кивнул головой.

— Свидетели есть?

— А как же?!! — оживился Габриэль. — Вся деревня видела, как я прикончил этого Клайва Рассела. Я ему говорю…

— Довольно, довольно, — перебил его Фухе. — Это к нашему делу не относится!

Лардок ошарашенно хлопал глазами и пытался привести в порядок свои растрепанные чувства.

— Так вы не убивали Фолуэла? — спросил он.

Алекс сосредоточенно молчал.

— Вы не подсыпали ему яда? — подсказал Фухе.

— Нет, — просиял Алекс. — Я не давал ему яда, я просто столкнул его с крыши…

Ларри Лардок, окончательно сбитый с толку, хотел только одного поскорее закрыть это дело, его устраивал любой исход, лишь бы побыстрее отправиться праздновать Новый год.

Сэму Фолуэлу теперь было все равно.

Комиссар Фухе хотел в первую очередь вытащить из беды Габриэля Алекса, а во вторую — разобраться в этом деле, если это не противоречит первой очереди.

Габриэль Алекс хотел пить.

Билл Боссет был настроен весело. Из всего этого дела он вынес только хорошее настроение да пару анекдотов из жизни поголовной полиции.

Айлин Боссет не собиралась отдать колесо фортуны в руки балбеса-полицейского и лишиться наследства. Исходя из этого, она снова посетила Дюмона и потребовала результатов.

Дюмон явился к Конгу, Конг вызвал Лардока и задал ему трепку. Лардок всыпал Пулону по первое число. Пулон отыгрался на Пунксе. Пункс был самым младшим в управлении, и поэтому ни на ком не мог сорвать злость. Вместо этого он вышел на улицу и пнул ногой кошку.

Алекса упрятали в сумашедший дом.

Сэма Фолуэла закопали в землю.

Комиссар Фухе сделал ход конем и самоустранился, сославшись на то, что силы уже не те, нет хватки, и вообще это дело слишком путаное для его проспиртованных извилин.

Лардок сжал зубы и заболел. Но Конг вытащил его из постели, пригрозил гантелей, и на следующее утро Лардок снова принялся за расследование. Он был на гарни истерики. Ничего не оставалось, как снова попросить Фухе помочь ему разобраться. Фухе ответил, что может это устроить, но это ему, Лардоку, дорого будет стоить. Лардок согласился. Когда Фухе пересчитал деньги, он вынул из кармана бумажку и протянул ее страдальцу Лардоку. Тот перечитал ее пять раз, перевернул ее на другую сторону, но так ничего и не понял.

— Это заключение судебного медицинского эксперта, — пояснил Фухе.

Лардок все еще таращился на бумажку.

— Там сказано, — все тем же нравоучительным тоном продолжал Фухе, — что за пять секунд до выстрела Фолуэл скончался от кровоизлияния в мозг.

— Ну и что? — не понял Лардок. — Кто же преступник?

— А какая теперь разница? Ведь этот кто-то стрелял уже в мертвеца, а разве есть у нас статья «Покушение на убийство покойника»?

— А как же яд?

— А что яд? — недовольно произнес Фухе. — Яд еще не успел подействовать, когда он уже умер.

— Значит… — слабым голосом проговорил Лардок, — значит, это просто…

— Несчастный случай, — подтвердил Фухе. — Только-то и делов.

Айлин Боссет получила наследство и, сама не своя от счастья, отблагодарила Фухе за содействие. Фухе вытащил Алекса из желтого дома, и теперь они обмывали это так счастливо закончившееся дело тридцатью кружками пива.

— А знаешь, — прошептал Фухе на ухо соратнику, — чего мне стоило уговорить эксперта написать эту бумажку?

Он знал о кровоизлиянии в мозг с самого начала, но молчал, ждал, пока кто-нибудь обратится к нему за помощью. Знаешь, сколько я ему отвалил за этот документ? Сто тысяч франков. Но ты не знаешь самого интересного — эти деньги были фальшивыми!

Алекс задумчиво глядел своими наглыми серыми глазами куда-то мимо комиссара. Он глубоко вздохнул и вытащил из кармана пачку банкнот.

— Эти? — спросил он у Фухе.

Комиссар вытаращил глаза:

— Да. Но откуда?!

Габриэль криво улыбнулся:

— Эксперт, конечно, знал о кровоизлиянии, потому что это с его помощью я достал лекарство, которое применяется при гипотонии и которое было резко противопоказано Фолуэлу.

Фухе начал что-то понимать.

— Значит?

— Да-да, сначала он получил лекарство, потом яд, а уж потом пулю в спину.

— Но этот экперт может наболтать лишнего… И потом, откуда эти деньги?

Алекс долго смаковал пиво, потом вытер рот тыльной стороной ладони и нехотя пояснил:

— Деньги эксперт подарил мне перед смертью.

Фухе приоткрыл рот, но оттуда не вырвалось ни единого звука.

— Ну да, я забыл вам сказать. Этот экперт полчаса назад упал с крыши.