Полицейский и философы

VIII. «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

Наступило двадцать девятое августа. Со смерти Жеро и Люси Эксел прошло уже двенадцать дней. Сандер, приверженец научной теории в полицейских расследованиях, собрал уйму информации, донесений, фотографий, отпечатков пальцев. На основании всех этих материалов он образцово провел расследование, не упустив ни одной детали, но вся эта информация, все донесения и так далее и тому подобное не принесли никаких результатов. Стивам досаждали, их злили, выводили из терпения — все впустую. Эндрью Симея выпустили, потом вновь арестовали, затем еще раз выпустили — все впустую. Майкла Мэттера тоже всячески мучили — все впустую. Искали другие следы, другие версии. Устроили облавы на банды Хаванеро и Скаффа, «специализирующиеся на преступлениях и шантаже по заказу третьих лиц», — тоже впустую. Никто из этих деловых ребят не имел никакого отношения к делу Жеро.

А рассматривать версию о несчастном случае было невозможно. Более того: просто глупо. Два человека не могут умереть в результате несчастного случая так, как погибли Патрик Жеро и Люси Эксел. Перелом основания черепа показывал, что речь идет о предумышленном преступлении.

Артур Йеллинг, приверженец психологической теории в полицейских расследованиях, собирал лишь записочки в кармашках жилета. Они у него были всех фасонов и размеров. Йеллинг отрывал клочок от края газеты и на нем делал свои заметки.

Сейчас приверженцы двух противоположных теорий — один высокий, худой, корректный, робкий; другой среднего роста (по правде говоря, даже чуточку ниже среднего), мускулистый, сильный, экспансивный, шумный, сидели друг против друга в кабинете Центрального полицейского управления. Йеллинг что-то писал за своим столом старым-престарым «вечным пером», когда-то подаренным ему женой. Сандер курил и кашлял, глядя вокруг со скучающим видом.

— Я уже почти кончил, — сказал Йеллинг, на мгновенье подняв голову от стола.

— Не спешите. Я тем временем отдохну, — пробормотал, зевая, Сандер.

Прошло еще несколько минут, потом Йеллинг отложил ручку, перечел написанное и протянул листок Сандеру.

— Вот все неясные моменты, надо их изучить и посмотреть, не связаны ли кое-какие из них между собой.

Сандер взял листок и прочел:

1. Деньги, которые имел при себе Жеро в вечер, когда его убили, не были украдены, но найдены в сотне метров от места, где он убит.

2. Несомненно, должна существовать связь между смертью Жеро и смертью Люси Эксел, но не удается ее установить. Если Жеро вез с собой столько денег, значит, он отправился в деловую поездку, но, если он поехал по делам, при чем тут Люси, которая вовсе не была в курсе его дел?

3. Нельзя подозревать Стивов, поскольку Жеро убит в семидесяти двух километрах от города и более чем в восьмидесяти от их жилища. Достаточно определенно установлено, что все Стивы не позднее одиннадцати были дома. Поскольку у них нет машины, следует исключить, что кто-то из Стивов мог совершить преступление и успеть возвратиться в город к одиннадцати часам.

4. Девяносто процентов из ста, что отношения между Жеро и Люси Эксел были дружеские. В таком случае следует почти наверняка исключить, что Жеро и Люси задумали вместе бежать.

5. Поведение Стивов явно подозрительно, но спокойно. Из этого можно заключить, что они что-то знают относительно убийства, но не о самом убийстве. Кэрол, наиболее нормальная из всех Стивов, в конфликте с семьей, но все равно не выдает этого семейного секрета. Почему?

6. Не имеется ни одного письменного документа, ни одной фотографии, ни одной вещи, принадлежащей Люси Эксел, за исключением одежды, которые помогли бы лучше узнать покойную. О ней нам известно лишь то, что мы извлекли из актов гражданского состояния и некоторых собранных нами сведений.

7. Фанатическое пуританство Стивов и двойное убийство находятся в непримиримом противоречии. Жадность к деньгам и богатство Эндрью Симея и Майкла Мэттера также находятся в непримиримом противоречии с тем, что деньги Жеро не были украдены и оба промышленника не получили какой-то ощутимой выгоды от гибели Жеро.

8. То, что тело Люси Эксел найдено на таком большом расстоянии от тела Жеро, указывает, что если между двумя преступлениями и имеется связь, то произошло нечто такое, чего мы не знаем и что, вероятно, имеет важное значение.

Сандер кончил читать, положил листок на стол, некоторое время сидел в задумчивости, потом сказал:

— Мне не слишком ясен этот пункт, — и показал на седьмой пункт. — Что вы имеете в виду, говоря «непримиримое противоречие»?..

Йеллинг, всегда стремящийся к предельной ясности, покраснел при этом замечании.

— Я хотел сказать вот что… что хотя и можно допустить, но весьма странно, чтобы такие люди, как Стивы, вдруг стали преступниками, способными разбить голову двум людям, поджечь машину, а потом как ни в чем не бывало продолжать проповедовать нравственность…

— Но вы знаете лучше меня, что с фанатиками шутки плохи, — возразил Сандер.

— Да, конечно, — ответил Йеллинг. — Поэтому поначалу я сильно подозревал Стивов. Но потом пришел к выводу, что здесь фанатизм — одна из побудительных причин преступления, но не единственная. По-прежнему остается загадка с портфелем, набитым деньгами, найденным не в автомобиле вместе с трупом Жеро, как должно было быть, а далеко от него — в сотне метров. — Йеллинг закончил категорическим тоном: — Этому должна найтись причина. И, может быть, та же самая, по которой тело Люси не нашли рядом с телом Жеро.

— Но у нас нет доказательств, что Люси уехала вместе с Жеро.

— Нет, — быстро ответил Йеллинг, — но у нас есть доказательство того, что Люси умерла в результате перелома основания черепа, так же, как Жеро…

Сандер, казалось, со всем этим согласился. Но спросил:

— А другое противоречие?

— Другое противоречие в том, что если мы предположим, что Эндрью Симей или Майкл Мэттер могут быть виновны, то непонятно, почему они из смерти Жеро не извлекли никакой выгоды, даже не украли деньги, которые у него были в портфеле. И непонятно также, какое ко всему этому отношение имеет смерть Люси… — Йеллинг воодушевился и еще пояснил: — В общем, проблема вот в чем: допуская, что у Стивов могла быть какая-то причина убить Люси Эксел, считая ее аморальной и так далее, полагая, быть может, что она собралась бежать с Жеро, почему они укокошили также и его? Они слишком логичны для того, чтобы совершать нелогичное убийство, еще одно, лишнее убийство. Допуская же, что убийство Жеро — дело рук Мэттера или Симея, к чему им было убивать также и Люси? Какая им от этого польза? Мир Жеро и мир Люси — это два слишком разных мира. Один мир промышленности, финансов, свободной жизни без излишних строгостей. Другой же — мирок тружеников, бедняков, фанатичных моралистов, обличителей богатства, тщеславия и пустоты жизни. Как эти два мирка могли пересечься в этом мире, как произошла эта трагедия?

— И это вы спрашиваете у меня, — иронически проговорил Сандер. — Я сделал все, что только мог и умел. И по-прежнему не сдвинулся с мертвой точки.

— Так и я, — невесело пробормотал Йеллинг. — Вся моя надежда теперь вот на эти восемь пунктов…

— И что же вы с ними думаете делать? — спросил Сандер не без некоторого сарказма. Он встал, ужасно закашлялся и, когда приступ кашля прошел, проговорил: — Мы с вами сидим в дерьме, дорогой Йеллинг. Мне уже дважды звонил наш самый высокий начальник и спрашивал про дело Жеро. И мне нечего было ему ответить…

— И все же разгадка здесь… — несмело сказал Йеллинг, показывая на листок с восемью пунктами.

— Будем надеяться, — меланхолически откликнулся Сандер и вышел.

Йеллинг остался один. Все утро он не покидал своего кабинета, потом поехал обедать домой, а во второй половине дня отправился на Бордер-Хилл, к Стивам. На небе собирались грозовые тучи. Задул ветер, и над плоским пустырем, где стояла дача Стивов, поднялись клубы пыли. Стемнело, как вечером, хотя было всего четыре часа дня.

Лесли Стив открыл ему, не удостаивая ни словом. Когда Йеллинг вошел, старик вновь уселся за стол и продолжал читать раскрытую перед ним книгу.

— Могу я на минутку подняться к мисс Кэрол? — спросил Йеллинг.

Не отрываясь от книги, Лесли Стив жестом указал на лестницу. Йеллинг, уже ничему не удивляясь, поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты Кэрол.

— Войдите.

Кэрол была в халате и сидела у окна. Жалюзи были подняты, окно распахнуто в необъятное темное небо, на котором с глухой угрозой уже грохотал гром. Увидев Йеллинга, Кэрол ничуть не смутилась, словно она ожидала его прихода. Улыбнувшись, она указала на стул рядом с собой.

— Добрый день. Присаживайтесь.

Йеллинг поблагодарил и осторожно сел. В окно задувал свежий, почти холодный ветер, доносивший — как это ни странно для Бордер-Хилл — легкий аромат прелых осенних листьев, смешанный с запахом бензина и раскаленного асфальта.

— Вас не продует? — спросил Йеллинг. — Вы ведь еще не совсем поправились.

— Пожалуй, вы правы.

Кэрол закрыла окно, поискала в кармане халата сигареты и закурила.

— Мы, полицейские, наверно, действительно очень надоедливы, — помолчав, проговорил Йеллинг.

В ответ она сделала протестующий жест и любезно улыбнулась.

— У вас нет никаких сведений о вашем брате Оливере? — спросил Йеллинг.

— Никаких.

Йеллинг начал рассказывать самым естественным и равнодушным тоном:

— Мне удалось узнать, где он. В Чарлзтауне. Я тоже поехал туда, чтобы с ним встретиться. Попросил его вернуться со мной в город и зайти в полицейское управление, но он…

Кэрол Стив не проявила к его рассказу никакого интереса. Слушая, она то и дело поглядывала в окно. Раскаты грома становились все оглушительнее, и по стеклу застучали первые капли дождя.

— Но он удрал, — закончил Йеллинг. — Удрал, словно вор, который боится, что его арестуют.

Она с удивлением посмотрела на него. Ее лицо, только что спокойное и равнодушное, напряглось, и на нем появилось жесткое выражение, свойственное всем Стивам.

— Странно, — проговорила она.

— Да, в высшей степени странно.

— А что сделали вы? — спросила с некоторой тревогой Кэрол.

— Ничего. Дал ему убежать. Снова поймать его будет легче.

— Да, конечно, — согласилась Кэрол.

— Своим бегством он подтвердил мои подозрения, что он что-то скрывает.

— Да, конечно, — повторила Кэрол. — Вполне может быть.

— А вам не известно, что же такое он может скрывать? — вкрадчиво спросил Йеллинг.

— Думаю, что собственный стыд.

— Свой стыд?

— Ну да… Ваше расследование его унижает, раздражает, пугает. Мы, Стивы, не в силах выносить ваши подозрения. Иной раз мне самой хочется бежать.

Кэрол непрерывно курила, одну сигарету за другой. Говоря, она делала короткие паузы, чтобы затянуться.

— Мои братья молчат, потому что не любят говорить. Но я не такая, как они, и говорю вам то, что они никогда бы не сказали, — продолжала она. И затем: — Что это такое, например, за история с зубной щеткой, которую вы вчера нам показывали? А медицинский осмотр, который мне устроили ваши врачи? Это запугивание, произвол, подозрения.

Йеллинг в некотором замешательстве утвердительно кивнул.

— Да, действительно, — ответил он. — Наши обязанности весьма малоприятны… Значит, вы предполагаете, что Оливер бежал, чтобы избавиться от наших подозрений?

— Я не предполагаю, — тотчас возразила она. — Это в самом деле так.

— Но если нечего скрывать, то ему нечего и бояться.

— Неправда! — раздраженно ответила Кэрол. — Вы лучше меня знаете, что не виновные боятся полиции, а именно те, кто ни в чем не виноват.

— Это тоже верно, — признал Йеллинг, восхищаясь решительным и искренним тоном женщины.

Теперь уже полил ливень, и в комнате стало почти совсем темно. Кэрол встала и зажгла электричество. Холодный желтоватый свет лампочки наполнил маленькую комнатку. После долгой паузы Йеллинг проговорил:

— Вам покажется странной моя просьба, но я вижу, что ваши моральные воззрения чуточку отличаются от остальных Стивов. Не могли ли бы вы мне их изложить?

Однако Кэрол не выказала удивления. Она зажгла очередную сигарету и сказала:

— У меня нет никаких теорий. Я просто живу.

Немного помолчав, она продолжала:

— Братья думают лишь о далекой, абстрактной справедливости, холодной, как геометрическая теорема. Я же — о справедливости менее теоретической, более человечной. Их и отца оскорбляет и раздражает то, что произошло с Люси. А меня нет. Раз так случилось, значит, судьба.

— Это фатализм, — пробормотал Йеллинг.

— Да нет, не фатализм. Напротив, я считаю, что нужно бороться с судьбой, но за будущее, а не задним числом. Прошлого не исправишь.

— Тогда я думаю, что Люси, наверно, больше любила вас, чем остальных членов вашего семейства… — заметил Йеллинг.

— Люси была такая же, как я. Мы с ней одинаково думали, даже внешне были немножко похожи. Поэтому она и вышла за Оливера и, в общем, ладила с нами. И все было бы хорошо, будь у нас побольше денег.

Кэрол Стив говорила раскованно, словно вспоминала о чем-то далеком, но с лица ее не исчезало напряженное выражение. Когда она на минутку замолкала, слышался громкий стук дождя в окна.

— Если бы мы не были так бедны, я никогда бы ей не позволила ходить в «Караван-холл» и опять встречаться с Жеро. Я знаю, что ничего плохого в этом не было. «Караван-холл» — вовсе не ад, как считают братья, а Жеро по-отечески относился к Люси. Но если бы она не стала туда вновь ходить, может, она была бы еще жива.

— Значит, вы считаете, что если мы хотим найти разгадку, то за исходную точку надо взять «Караван-холл»?

— Я ничего не считаю, — ответила, может быть, слишком категорично Кэрол. — Я только говорю, что, если бы Люси не ходила туда, может быть, она была бы еще жива.

Артур Йеллинг встал. Он хотел уйти, хотел сразу же отправиться в «Караван-холл», но увидел в окно настоящий потоп и, раздосадованный, вновь опустился на стул. Кэрол улыбнулась.

— Вы собирались бежать в «Караван-холл»? — спросила она. — Придется переждать ливень…

— Да, вы правы.

Некоторое время они молчали. Хотя лил еще сильный дождь, небо уже прояснялось, и раскаты грома становились все слабее и отдалялись. Йеллинг сказал:

— Знаете, полиция обычно собирает сведения, расспрашивая всех в округе, жителей соседних домов… Так вот, я узнал, что у вас есть один забавный обычай… извините, я не хотел сказать «забавный»…

— Какой же? — холодно спросила Кэрол.

— Не знаю, как бы точнее сказать… Я говорю то, что мне доложили, — продолжал Йеллинг. — …Вроде по вечерам, прежде чем лечь спать, вы все садитесь вокруг стола и…

— Это проверка нашей совести и морали, — как нечто совершенно естественное объяснила Кэрол. — Мы громко, вслух, рассказываем о том, что совершили недостойного за день, и даем обещание завтра быть лучше, достойнее.

Она говорила без улыбки, но в ее словах не чувствовалось никакого жара. Словно она сама не особенно-то верила в то, что ему объясняла.

— Проверка совести и морали… — пробормотал Йеллинг. — Люди по соседству говорят об этом как о каком-то колдовстве. Мальчишки подслушали в окно…

Вновь наступило молчание. Йеллинг поднялся, так как на небе появились голубые просветы, дождь ослабел, хотя еще не совсем прекратился.

— Последний вопрос, — сказал он. — Я не раз спрашивал себя, как такой человек, как ваш брат Оливер, мог познакомиться с Люси Эксел и на ней жениться? Ведь он не был завсегдатаем «Караван-холла» и не из тех, кто волочится за кассиршами кафе…

Прежде чем ответить, Кэрол хорошенько подумала, потом покачала головой.

— Не знаю… В самом деле, не знаю, — ответила она. — И мы тоже толком этого не поняли. Однажды он привез сюда женщину и сказал, что на ней женится: это была Люси.

В голосе Кэрол звучали чуть ли не нежность и сожаление. Йеллинг это заметил, но не подал виду. Он попрощался легким поклоном и подошел к двери.

— Извините, постараюсь по возможности вас как можно реже беспокоить… — отворил дверь, чтобы выйти, и вдруг, словно вспомнив что-то важное, остановился и спросил:

— А у вас в доме есть оружие?

— Что?

Йеллинг как можно вежливее повторил:

— У вас в доме есть оружие?

Кэрол раздавила ногой окурок.

— Да, — спокойно ответила она. — Старый револьвер отца. Дом наш стоит на отшибе, и отец хотел, чтоб у нас было оружие.

Лицо Йеллинга отобразило тревогу и удивление.

— Но вы же о нем не заявили, — сказал он.

— Редко кто заявляет об оружии, которое у него дома. Заявляют, когда хотят получить разрешение на ношение…

— Вы должны были заявить о револьвере…

Кэрол улыбнулась.

— Знаю, знаю, теперь вы заставите платить штраф…

— Нет, штрафа, наверно, платить не надо, — сказал Йеллинг. — Но оружие я должен конфисковать.

Она изумленно на него уставилась.

— Да, очень сожалею, но это так… — смущенно пробормотал Йеллинг.

— Хорошо. Идемте к отцу, — холодно ответила Кэрол.

Они вместе спустились по узкой лестнице. Внизу Лесли Стив, по-прежнему сидя за столом, читал книгу. Вероятно, какой-то труд по философии, но очень возможно и то, что он вовсе не читал. Скорее казалось, что он только делает вид, что читает, чтобы ему не мешали размышлять; взгляд у него был сосредоточенный, как у человека, захваченного какой-то мыслью.

— Папа, — окликнула его Кэрол. — Мистер Йеллинг говорит, что должен конфисковать твой револьвер, потому что мы о нем не заявили…

Лесли Стив взглянул на инспектора с ледяной враждебностью. Он был еще более, чем обычно, растрепан, грязен и неаккуратен.

— Мой револьвер… — сказал он с усмешкой.

Встал, открыл большой шкаф, начал шарить на верхней полке, где стояла его философская библиотечка, и наконец извлек оттуда миниатюрный револьвер.

— Вот, — сказал он, протягивая его инспектору.

— Вы должны извинить меня… — начал Йеллинг.

— Кончайте вашу болтовню, — резко прервал Лесли Стив.

— Я хотел только спросить, есть ли у вас и патроны, — сказал Йеллинг, делая вид, что не заметил грубости.

Лесли Стив уже вновь усаживался за свою книгу. Недовольно отдуваясь, он возвратился к шкафу, снова стал шарить среди книг и наконец достал коробочку с дюжиной патронов.

— Вам еще что-нибудь нужно?

— Нет… Спасибо.

Йеллинг вышел на улицу. Сильный ветер разогнал последние тучи. Солнце выглянуло из-за напоминавших огромные клочья ваты облаков и, ослепительно блестя и сверкая, отражалось в лужах. Йеллинг сел в стоявший на конечной остановке автобус и доехал до центра города. Там вышел и пешком дошел до дома.

Первым делом он запер в ящик револьвер и патроны. Потом растянулся на диване. Он подумал, что отправиться в «Караван-холл» лучше вечером, когда закончится смена этой забавной кассирши-ирландки. Поэтому пока он мог вздремнуть. И он действительно заснул, но так, как умел делать только он, то есть не переставая размышлять. Поэтому, когда он проснулся, первое, о чем он подумал: проблем становится не меньше, а еще больше.

В самом деле, надо было ответить на такой важный вопрос: как это такой человек, как Оливер Стив, мог найти себе Люси Эксел и жениться на ней. Он это спрашивал у Кэрол, но она ответила, что не знает. Все же это было очень странно. Моралист, пуританин, как Оливер, и какая-то кассирша. Такая встреча не могла произойти без причины. Недостаточно объяснять это тем, что Оливер хотел «спасти» эту женщину. Нужно было еще какое-то объяснение. «Мне это скажет Мак-Рэнди», — пробормотал он себе под нос. Затем пошел умылся, поужинал, похвалив, как всегда, миссис Йеллинг за удивительно вкусные пирожки, потрепал по щеке сына, приставшего к нему с просьбой помочь решить трудную математическую задачу.

В без четверти десять Йеллинг уже был в «Кара-ван-холле», где царила обычная суета — толкалась толпа посетителей, гремела музыка, стоял оглушительный шум голосов. Кассирша Мак-Рэнди, едва увидев его, послала ему самую нежную и лукавую улыбку, от которой ему сразу стало не по себе.

— А я-то думала, вы меня уже бросили, — сказала она, продолжая обслуживать клиентов. — Когда мы в тот раз расстались, я подумала: вот один из самых симпатичных мужчин, которых я когда-нибудь знала.

Йеллинг покраснел.

— Ну, не стойте же как истукан. А то я начну сомневаться, что вам нравятся женщины с такими рыжими волосами, как у меня. Но это дело можно поправить — они крашеные. От природы-то я блондинка. Потом стала платиновой — это было модно, потом покрасилась в черный цвет, чтобы походить на Мирну Лой[1], а теперь — рыжая… Не отстаю от моды…

Йеллинг попытался улыбнуться, но не был уверен, что это ему удалось. От смущения он готов был провалиться сквозь землю и хотел лишь поскорее выбраться из кафе и скрыться От насмешливых взглядов завсегдатаев, толпящихся у кассы и слышащих все, что говорит ему Мак-Рэнди.

— Вы, наверно, хотите опять угостить меня? А? Считайте, что приглашение принято. Я ведь не очень-то церемонюсь.

Йеллинг кивнул. Он не собирался опять приглашать ее ужинать, но кассирша уже сама себя пригласила.

— Подождите меня вон за тем столиком, я освобожусь через четверть часа, — сказала Энни Мак-Рэнди, указывая на свободный столик в нескольких шагах от кассы.

Йеллинг послушно уселся и заказал бутылку пива. Смущение постепенно начало проходить, и он вновь услышал наполнявший зал оглушительный шум. И в этом гуле голосов, криков, звуков музыки различил уже знакомый ему мотивчик. Тара-тара, тара-тара… «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

Занятый своими мыслями, он не заметил, как пролетели четверть часа. Мак-Рэнди уже сидела за его столиком и насмешливо на него глядела.

— Вы что, задумались над тщетой человеческого существования? — спросила она. — А я подумала о том, что нам лучше перекусить здесь, потому что потом мне надо будет пойти с одной сослуживицей…

— Как вы хотите, — как истый кавалер ответил Йеллинг. — Да и для меня, наверно, лучше остаться здесь.

— Ну, значит, все довольны. Я вас на много не выставлю, потому как съем только бутербродик, — сказала Мак-Рэнди.

На ней уже было не черное шелковое платье, в котором она сидела за кассой, а юбка и жакет, может, и не слишком хорошо сшитые, но зато очень бросающиеся в глаза из-за своего ярко-синего цвета. Энни была почти элегантна.

Подозвав свистом проходившего мимо официанта, она сама заказала ему, что хотела, и с аппетитом съела, сидя молча, как послушная девочка, в ожидании вопросов Йеллинга. Потом ей показалось, что у того нет никакого намерения ее допрашивать, потому что он очень внимательно слушал песню, которую играл оркестр, и отбивал ритм пальцем по краю стола.

— Вам нравится? — спросила девушка. — Это «Прощание с Полли», песню сочинил дирижер нашего оркестра. Он взял старую народную мелодию и переделал, и песенка имела большой успех. Он всегда ее играет, чтобы побольше заработать, а кроме того, она нравится публике…

— Я как раз хотел вас спросить, как называется эта песенка, — проговорил Йеллинг. — И еще: как давно ее исполняют в этом кафе?

— Так вы чем интересуетесь: песенками или преступниками? — спросила Мак-Рэнди. — Я все не могу разобраться, что вы за человек.

— Иногда тех, кто ловит преступников, интересуют и песенки, — ответил Йеллинг, не вдаваясь, однако, в объяснения, «что он за человек».

— Ну, наверно, уже два-три месяца. И чем больше ее слушают, тем больше она нравится.

— Таким образом, — продолжал Йеллинг, — и тогда, когда Люси Эксел со своей золовкой приходила сюда к Жеро, играли эту мелодию?

— Конечно. Каждый вечер обязательно исполняют «Прощание с Полли».

Йеллинг, подождав, пока кассирша дожует второй бутерброд, заметил:

— Очень трогательная песенка. Прямо за душу берет. — Кассирша слушала его с насмешливым и вместе с тем удивленным видом, но он этого не замечал. — Старинная грустная мелодия с налетом современного безумия. Послушайте внимательно, когда сейчас ее заиграют только на губной гармонике. Она наводит на мысли о старом селении в долине в вечернюю пору. Жизнь там безмятежно-спокойна, люди встают рано поутру и отправляются в горы. А потом она заставляет подумать о том, что теперь все это ушло в далекое прошлое, что мы уже разочарованы, озлоблены, отчаялись…

Двое музыкантов на эстраде встали, вышли вперед и продолжали играть мелодию «Прощание с Полли» на больших губных гармониках, в то время как весь остальной оркестр умолк. И в самом деле, играли так, что музыка наводила на те мысли, о которых говорил Йеллинг.

— Ну вот, из-за вас я сейчас разревусь, — сказала Мак-Рэнди скорее всерьез, чем в шутку. — Ведь у каждого есть в сердце свое старое селение.

— Вот именно! — воскликнул Йеллинг, не замечая, что, воодушевившись, он говорит слишком громко. — В каждом из нас живет воспоминание о маленьком селении, где мы были когда-то счастливы и куда больше уже никогда не вернемся…

Спохватившись, он сбавил тон и уже по-деловому попросил Энни:

— Вы не могли бы позвать дирижера оркестра? Мне хотелось бы с ним поговорить.

— Вот уж вряд ли он обрадуется, — усмехнулась Мак-Рэнди. — У него уже были неприятности с полицией…

Но встала, направилась к эстраде и почти тотчас же возвратилась в сопровождении дирижера — очень элегантного молодого человека. Вид у него, однако, был испуганный и робкий.

— Энни сказала, что вы хотели со мной поговорить, — начал он смущенно.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал Йеллинг. — Я хотел поговорить о песне, которую вы написали. Очень красивая мелодия.

Юноша сел за столик и еле слышно поблагодарил. Ему явно не нравился этот разговор.

— Более того, я хотел бы попросить вас об одном одолжении, — продолжал Йеллинг. — Видите ли, мне было бы нужно, чтобы завтра в пять часов эти два ваших музыканта, что играют на губных гармониках, пришли ко мне в полицейское управление…

Дирижер и Энни открыли рот от изумления.

— Они что-то натворили? — пролепетал юноша.

— Да нет, нет, — успокоил его Йеллинг. — Им требуется прийти со своими инструментами, чтобы исполнить вашу песню «Прощание с Полли».

— В полицейском управлении? — воскликнула Мак-Рэнди, а дирижер уставился на него, как на пьяного, который сам не знает, что несет.

— Да нет, не совсем так, — пояснил Йеллинг, до которого наконец дошло, что его собеседники, наверно, думают, что он рехнулся. — В другом месте, я завтра уточню… Я понимаю ваше удивление, но сейчас не могу объяснить причины этой просьбы. Могу вам лишь сказать, что это очень важно и я действительно нуждаюсь в вашей помощи.

— Да, но дело в том… — промямлил дирижер, пристально поглядев на Мак-Рэнди, чтобы узнать, что она об этом думает.

Кассирша была девушка не промах и сразу смекнула, что у Йеллинга должна быть какая-то серьезная причина для такой просьбы.

— Делай то, что тебе говорят. Этот мистер знает свое ремесло. И перестань дрожать, полиция занимается вовсе не тобой.

— Разумеется, — уточнил Йеллинг, — ваши музыканты за беспокойство получат, что полагается. Вот вам маленький аванс. Однако очень важно, чтобы завтра ровно в пять они были у меня в кабинете.

Вместе с деньгами Йеллинг вручил дирижеру свою визитную карточку. Тот ушел, возможно, не до конца успокоившись, но обещав выполнить уговор.

Энни Мак-Рэнди, оставшись вдвоем с инспектором, покачала головой.

— Отказываюсь хоть что-нибудь понять, но уверена, что вы заявились сюда не только ради песенки.

— Нет, — ответил Йеллинг. — Хотите еще что-нибудь выпить?

Он уже начал привыкать к гаму и толчее, царившим в этом заведении, и чувствовал себя тут неплохо, без прежней скованности. Это был маленький, уютный ад, не слишком опасный и страшный, где можно приятно скоротать вечерок. Но хоть он был и неопасный, все же это неподходящее место для Оливера Стива и его принципов. Так почему же…

— Так как же, Энни, Люси Эксел сумела познакомиться со своим мужем? Оливер Стив был не из тех, кто охотно посещает такие заведения.

— Почему «был»?..

— Да нет, с ним ничего не произошло. Я сказал «был» по ошибке, наверно, потому, что Оливер бежал.

— Бежал… — медленно повторила, видимо, не поняв, Мак-Рэнди.

— Ну да. Я пригласил его отправиться со мной в управление, а он решил исчезнуть.

— А! — Девушка, видимо, не совсем поняла, но была взволнована этой новостью. Немного помолчав, она проговорила: —…Люси мне не слишком подробно рассказывала, как они познакомились, но, как они впервые встретились, я сама прекрасно помню. Касса Люси находилась у самой витрины. Вдруг среди прохожих, что целый день снуют туда-сюда по панели, появился этот Оливер. Я тоже его прекрасно видела. Он стал ходить взад-вперед, то и дело останавливаясь у витрины и глядя на Люси, потом вошел в кафе. Подошел к ней и заговорил. Я его приметила, потому что он показался мне каким-то странным. Нельзя сказать, что некрасивый, но похож на учителя или проповедника. Он долго ей что-то вкручивал, а Люси это, видимо, вовсе не наскучило, и она не дала ему отворот, как обычно делала, и не позвала директора. На следующий день он вновь явился. И на следующий — опять. Я спросила у Люси, что она в этом типе нашла, почему позволяет ему около нее виться, а она ответила, что, в сущности, он неплохой человек. А немного спустя она меня огорошила, сказав, что выходит за него замуж.

Йеллинг, вертя в руках бумажную салфетку, внимательно слушал Энни и, когда она кончила, спросил:

— Значит, вы говорите, что Оливер проходил мимо и неожиданно остановился, увидев за стеклом Люси?

— Ну да. Именно так. Видимо, она поразила его с первого взгляда. Люси, конечно, была хорошенькая, но уж не настолько, чтобы поразить с первого взгляда.

— У вас не было такого впечатления, что он остановился так, будто кого-то узнал?

— Я об этом никогда не думала, но теперь, когда вы сказали, мне кажется, это и в самом деле так. Будто он ее уже видел раньше.

Йеллинг тем временем уже изготовил из бумажной салфетки кораблик и — даже трудно представить при его воспитанности! — пустил его плавать в стоявшем на столе кувшине с водой.

— Это очень, очень важно! воскликнул он с искренним воодушевлением. — Вы не могли бы завтра тоже прийти в Центральное управление?

— Ай! — вскрикнула Мак-Рэнди, наполовину шутя, наполовину с тревогой.

— Я знаю, что вы не любите полицию, — улыбнулся Йеллинг. — Но полиция нуждается в вас — завтра, в пять. Если вам нужно освободиться от работы, я скажу директору.

— Нет, разрешения не надо. Завтра в это время я свободна. Но не могли бы мы встретиться где-нибудь в другом месте? — сказала Мак-Рэнди просто так, из любезности. Но было ясно, что она придет именно туда, куда просил Йеллинг, и вовремя.

Этот вечер прошел не впустую. К тому же оказался и приятным. Компания Энни доставляла удовольствие Йеллингу, хотя ее жаргон порой его шокировал. Но, прежде чем идти домой, инспектор вспомнил, что надо было еще уделить пару минут Оливеру Стиву.

Фирма «Нитролин» находилась неподалеку от «Караван-холла». Любопытства ради стоило на минутку заглянуть на работу к Оливеру. И уже через десять минут Йеллинг стоял у подъезда фирмы и объяснял ночному сторожу, кто он такой и чего он хочет: осмотреть кабинет Оливера Стива.

— Но мистер Стив у себя! — возразил сторож, возмущенный тем, что полиция интересуется таким высокопоставленным чиновником. — Он вернулся из отпуска.

— Мистер Стив вернулся? — повторил инспектор, не слишком удивляясь. — В таком случае, пожалуйста, доложите обо мне.

Было без четверти одиннадцать. Во всем «Нитролине» царила абсолютная тишина и не было ни души. Только в одной большой комнате на втором этаже теплилась жизнь. Сквозь опущенные жалюзи был виден свет. Оливер Стив сидел, склонившись за большим письменным столом, и корпел над регистром. Настольная лампа ярко освещала бумаги, а вся остальная комната тонула в зеленоватом полумраке.

Зазвонил телефон. Оливер снял трубку и автоматическим жестом поднес к уху. Услышав слова сторожа, он нервно дернулся и, немного помолчав, ответил:

— Хорошо, проводите его ко мне.

Повесив трубку, он застыл, уставившись невидящим взглядом на регистр, и очнулся, лишь когда услышал стук в дверь.

— Войдите.

Следом за ночным сторожем вошел Артур Йеллинг.

— Можете идти, — сказал Оливер сторожу.

Голос у него был хриплый, раздраженный. Когда сторож вышел и они остались одни, Оливер молча поднял глаза на инспектора.

Первым делом Йеллинг уселся, так как был уверен, что Стив и не подумает это ему предложить, а потом проговорил:

— Благодарю вас за то, что вы так скоро вернулись. Вы меня избавили от необходимости принимать неприятные для вас меры.

— Я готов сейчас же отправиться с вами в полицию. Я в вашем полном распоряжении, — ответил Стив. Его побледневшее, покрытое потом лицо походило на маску.

— Можете не беспокоиться, — любезно отозвался Йеллинг. — Теперь вам уже ни к чему идти в полицию. Ваше бегство было достаточно красноречиво. Так же, как и ваше возвращение.

— Я был в отчаянии, понимаете?! — вскричал Оливер Стив. — Я не в силах больше вас видеть, говорить о Люси, о ее жизни.

— Понимаю, — ответил Йеллинг. — Но прошу вас сделать последнее усилие. Я не требую от вас искренности, так как знаю, что все равно вы не будете искренни. Мне достаточно лишь того, чтобы вы отвечали — так, как сочтете нужным.

Нервы у Оливера были на пределе. Суровый, твердокаменный пуританин исчез. Теперь перед Йеллингом сидел человек, потерявший над собой контроль. В тишине здания гремел его голос:

— Значит, вы уверены, что я всегда говорил вам неправду? Прекрасно! Повторяю: ваше мнение меня совершенно не интересует!

— Не знаю. Возможно, могло бы и интересовать, — пробормотал Йеллинг, пристально глядя ему в глаза. — Однако успокойтесь. Я тоже повторю то, что вам уже однажды сказал: вы не должны считать меня своим врагом, но вы к моим словам не прислушались.

Последовала пауза, и Йеллинг доверительным тоном продолжал:

— Вы не могли бы дать мне посмотреть фотографию вашей жены?

Оливер прекрасно слышал вопрос, но не торопился отвечать. Он захлопнул регистр, положил на место лежащие перед ним на столе бумаги и наконец проговорил:

— У меня была всего одна ее карточка, в рамке, она стояла здесь, на столе, но однажды, когда я как-то вечером работал, она вместе с чернильницей упала на пол…

Казалось, он уже успокоился. Или же за вспышкой гнева последовал нервный спад. Йеллинга, во всяком случае, это устраивало, ему вовсе не улыбалось допрашивать человека в таком возбужденном состоянии.

— Жаль, — сказал он. — Дома у вас тоже нет ее фотографии…

— Странное дело, — проговорил Оливер, пропуская мимо ушей слова инспектора. — Вы не спрашиваете меня, почему я убежал в Чарлзтауне, не стали меня искать, а теперь, когда я вернулся, вас даже не интересует, почему я снова здесь.

— Мне это просто ни к чему, — объяснил Йеллинг. — Ваша сестра сказала, что вы бежали, чтобы избавиться от моих неприятных расспросов. Поэтому вполне логично, что я не хочу опять задавать вам неприятные вопросы, тем более насчет того, что мне и так известно.

— Вам известно и то, почему я вернулся? — И впервые Йеллинг услышал в голосе сурового Оливера Стива, не терпящего шуток и смеха, некое подобие иронии.

— Потому что вы умный человек, — сразу ответил Йеллинг. — Что значит бежать при современной организации полицейского дела? Достаточно одной лишь телефонограммы, и будут заблокированы все ходы и выходы, потом круг постепенно сужается, и в конце — неминуемая поимка. Вопрос нескольких дней.

— Поэтому вы меня и не искали?

— Не только поэтому, — ответил Йеллинг с искренним добродушием. — Также и потому, чтобы не доставлять вам лишних неприятностей.

Казалось, Оливер Стив был тронут такой гуманностью, которая самому ему была чужда, он опустил глаза.

— Видите, я с вами не вел себя как полицейский, — сказал Йеллинг, вставая. — А теперь не сердитесь, если попрошу вас завтра в половине шестого вечера быть дома.

— Я же работаю, — ответил Оливер, но без враждебности. — Я в это время занят.

— Но не могли ли бы вы все равно оказать эту услугу? Я поистине был бы вам очень благодарен…

Муж Люси сразу же дал согласие, словно для него уж не так важно было, находиться или нет на службе. И на стуле он сидел не так прямо, как обычно, а чуточку сгорбившись и расслабившись, словно и это теперь его мало заботило.

— Значит, до завтра, — попрощался Йеллинг, подходя к двери. — Уверен, что застану вас дома.

— Да, — ответил Оливер.