Дни шли за днями — быстрые, тревожные, хлопотливые. Время разворачивалось, как туго свернутая пружина, события мелькали, будто в калейдоскопе.
За все лето не выпало ни одного дождя и раннее солнце пряталось в сизом дыму: до сих пор где-то горели леса. В поселок стали одна за другой приходить похоронные. Почтальона ждали с нетерпением и тревогой: что он принесет — солдатский треугольник или серую бумажку с казенной печатью? В магазин стали реже привозить товары и продукты, и там теперь выстраивались длинные очереди.
Травы, что мы посеяли,— взошли и зазеленели. На горе, да и возле реки, трава была бурая, сгоревшая на солнце, а у нас в огороде стояла изумрудная зелень.
— Аппетитная, прямо хоть в рот клади,— перегибаясь через забор, причмокивал губами дед Кузнецов. После ухода отца в армию он стал заговаривать с нами и даже интересоваться, как служит отец.
— А какую хворь можно этой травой вылечить?
— Из нее на фабрике сначала лекарства варят,— со знанием дела объяснял Славка.— А потом этими лекарствами лечат. Кровохлебка останавливает кровь, белладонной лечат желудок, а валерьянка успокаивает, когда человек нервничает.
— Ну, кино,— удивлялся Петр Михайлович, набивая трубку и гладя кудлатую бороду.— Лекарства — и растут на грядке, как брюква. Раз так, ишобы подсеять надо.
Савелича занимало другое.
— Исключительно дружно взошло, теперь бы морозами не пришибло. Поди, хорошую деньгу за травку отвалят.
— Триста рублей за килограмм,— не моргнув глазом соврал Славка.— А вот за эту пятьсот.
— Ну, не могет быть,— насторожился Савелич.— За сушеную или сырую?
— За сушеную, конечно. Но если рано посеять, можно большую деньгу огрести, лекарств теперь надо много.— И он неприязненно отвернулся.