Полустанок

ССОРА В ДОРОГЕ

Утром начался нудный осенний дождь. Он монотонно стучал по крыше, стекла в избе заслезились. Над деревней, задевая за крыши, полз клочковатый, грязный туман. Все вокруг покрылось серой тягучей моросью.

В избе стало холодно и противно. Ребята сидели за столом, как нахохленные куры, когда дверь распахнулась и на пороге появился Борька.

— Мужик всем велела идти на ток. Зерно и так мокрое, а там крыша как решето,— объявил он. С дождевика его струйками стекала вода, ботинки были заляпаны грязью.

— У меня живот болит, вчера кость проглотил. Большую, с кулак, — спохватился вдруг Артамонов.— Знобит даже.

— В паху отдается, в пояснице покалывает?— подскочил к нему резвый Захлебыш.

— Покалывает,— подтвердил Мишка.— И пах болит.

— Тогда я тебе сейчас операцию сделаю,— решительно заявил Захлебыш.— Снимай рубаху, а ты, Вовка, готовь иголку и нитки.

Артамонов испуганно выскочил из избы и, держась за живот, угрюмо побрел на ток.

Крыша на току протекала. На длинные бурты хлеба в трех местах струйками стекала вода. Между ними ходил с деревянной лопатой сторож Парфенов и на чем свет стоит костерил бригадира.

— Ему чево, он в конторе бабки считает, над ним не каплет. От мыша бумажная, от редька с хреном! Лонись чехвостил его, латать, говорю, надо, а он: «Пусть председатель решение напишет!» Да сколько твоих решениев надо, чтоб ими крышу покрыть! От ить крапива, струя барсучья!

— Да тише вы, дедушка, ребята слышат,— попробовала урезонить его Глафира.— Чего это вы так расходились.

Сторож воткнул лопату в зерно и с удивлением посмотрел на Глафиру.

-- А вы ухи не распущайте, можа я нерву успокоить желаю. Пашеница горит, в нутрях, как в поду. Шевелить надо.

Сторож принес лопаты, кинул ребятам.

— Все перекидывать надо. Кто половчее, пойдет со мной, будем крышу клепать.— И он наугад ткнул пальцем в меня, Славку и Артамонова.

— У него мосол в животе,— злорадно хихикнул вдогонку Захлебыш.— Пригодится забивать животом гвозди.

Сторож поставил лестницу, кряхтя забрался на крышу. Мы — за ним.

— Дыр, как в бригадировой голове. Полдня чухаться будем. А вон и сам он, как яга на метле.

Сторож посмотрел на конец улицы, мы тоже повернулись туда. По грязной дороге скакал на мохнатой лошаденке парень, ростом чуть больше нашего Костыля, босиком и без кепки. Из-под копыт лошаденки жирными ошметками летела грязь, лошадь уросила и храпела.

— От, язви тебя,— приветствовал бригадира сторож, когда тот осадил лошаденку и спрыгнул в лужу.— Ты чего ж это, Сенька, дурья башка, думаешь: пашеницу решил сгноить? Так ить тебя за это по головке не погладят. А погладят, так только снямши.

— Да что я, дядя Игнат, горбыль, что ли? Собой ток не перекроешь. Все склады перешарил, ни куска толя нет,— угрюмо оправдывался бригадир, подтягивая штаны.

Было ему лет шестнадцать, не больше. На его плечах, заменяя дождевик, лежал кусок мешковины, схваченный впереди шпагатом. Только сейчас я узнал в нем Сеньку Парфенова.

— То ж я и говорю: дурья твоя башка. А еще сродственник мне, племяш. Толь по складам ищет. Да в ентих складах одни крысы бегают. Давно бы ободрал их да ейными шкурами ток перекрыл. Запрягай кобылу да ехай к нам. Летось я драни надрал, хотел избу латать, да так и быть, спасу твою дурью башку. Вот этого бегуна возьми с собой, Булдыгерова. Весной заместо дома в зимовье утек, даже не почесался. Характерный на ноги!

Я от неожиданности покраснел, а бригадир покорно запряг лошаденку в телегу и коротко кивнул: «Поехали». За всю дорогу он не проронил ни слова, только нахлестывал прутиком по мокрой штанине. Когда накидали на телегу дранья и связали веревкой, он передал мне вожжи.

— Вези на ток, я пойду гвозди искать. Нынче у нас не то, что гвоздя, сучка не найдешь.— И зашлепал в кузницу.

Вернулся он еще более мокрый и удрученный.

— Проволока есть, а нарубить некому, кузнеца нет,— бросил он прямо в грязь моток проволоки.— Была бы помягче — на ней бы повесился.

— Я бы тебя еще за ноги подержал, для надежности,— поддержал сторож.— Дурной, а не лечишься. Тебе такой хронт доверили, а ты нюни пускаешь. Срамота прямо!

— Давайте, я нарублю,— взяв топор, как ни в чем не бывало, предложил Славка.— Я мигом.

— Это тебе не прутья рубить,— попридержал его бригадир,— тут тисы надо, зубило.

Славка сел на бревно, положил топор обухом вниз, зажал острие между коленями. Потом разогнул проволоку, положил на острие, стукнул по ней молотком. Кусок проволоки упал к ногам.

— Подари бригадиру полголовы,— встрепенувшись, попросил сторож.— Али отковырни ему малость мозгов. Такого пустяка сообразить не мог!

До вечера мы стучали молотками по крыше. Славка рубил гвозди, мы заменили прогнившие доски. Под конец сторож довольно хмыкнул и шутливо толкнул Артамонова в бок:

— Ну вот, без решениев обошлись. А то бумагу ему, подлецу, пиши.