Помнишь ли ты?.. Жизнь Имре Кальмана

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1908–1914. ПЕРВЫЕ ОПЕРЕТТЫ

Должно быть, идея витала в воздухе. Иоганн Штраус и Миллёкер — великие пестователи жанра — почти десять лет покоились в могилах. И вдруг оперетта возродилась вновь. В далеком Берлине служить ей вызвался некто Пауль Линке, в Вене — Оскар Штраус. Его оперетту «Грезы» уже ставили в Будапеште. А Вена танцевала под мелодии Ференца Легара и Лео Фалля. Еще вчера имена этих композиторов (по странному совпадению оба они — сыновья военных капельмейстеров) были никому не известны, а сегодня их оперетты — ныне вошедшие в классику «Веселая вдова» и «Принцесса долларов» — принесли им мировую славу. Несколько месяцев назад Имре Кальман смеялся над идеей сочинения оперетты, теперь же загорелся ею всерьез. В тех краях, где он вырос, ноги с детства привыкали отплясывать чардаш. Ритм чардаша был у Кальмана, можно сказать, в крови, он подсказывал композитору ритмы его мелодий. Даже сюжет будущей оперетты вырисовывался, дело было лишь за либретто. В Будапеште работали неплохие либреттисты, но все они оказались заняты. Один писал для Сирмаи, другой — для Якоби, друзей Кальмана. А вот третий…

Третий — однофамилец того адвоката, служба у которого некогда кончилась для Имре столь бесславно, — Карой Бакони, как раз расстался со своим композитором. Одно из их совместных произведений («Витязь Янош») снискало небывалый успех, следующее провалилось, и, конечно же, в неудаче каждый винил другого.

— Ладно, я тебя сведу с Бакони, — посулил неутомимый Якоби.

Первое свидание состоялось в кафе Бергера — излюбленном месте встреч всех деятелей оперетты. Я опишу ее так, как рассказывал о ней сам Имре.

Бакони поинтересовался, какой сюжет привлекает композитора. Кальман тотчас же с воодушевлением начал расписывать веселую и романтическую атмосферу военных маневров. «Вас, господин Бакони, как отставного офицера и генеральского сына, эта тема наверняка привлечет…» Однако Бакони счел более перспективным замысел какого-то другого композитора и прямо сказал об этом Кальману:

— Сожалею, но искусство всегда сворачивает в ту сторону, где ему сулят пропитание… — и добавил несколько стереотипных фраз, какие произносятся в тех случаях, когда человек желает уклониться от невыгодного предложения.

Имре, вернувшись из мира своих феерических грез, принялся уговаривать Бакони. Он даже утверждал, что тот, в сущности, дал обещание, но вскоре Кальман исчерпал все логические доводы. Они шли по улице, Бакони явно искал удобного предлога распрощаться, а Имре в отчаянии пытался растолковать, чем привлекла его идея сюжета с маневрами. Как-то раз он обмолвился своему приятелю, что маневры с их воинственным грохотом ужасны и каким счастьем, должно быть, кажется возвращение после них в стены привычного кафе, но приятель прервал его: «Помилуй, ты и представить себе не можешь, как это прекрасно — вечерами сидеть у костра…» — и красочно описал ему романтическую обстановку этих вечеров под усеянным звездами небосводом и всю прелесть глубокой, необъятной тишины…

— Постой! — воскликнул вдруг Бакони. Рассказ Кальмана явно захватил его. — Да это же великолепная идея! На этом я построю текст. Значит, так: через два месяца либретто будет готово.

И действительно, через четыре недели Бакони принес либретто первого акта, а еще через месяц был готов остальной текст.

Имре снял дешевую комнату на чердаке в Кройсбахе под Грацем, чтобы работать без помех. Там-то и сочинил он свою первую оперетту «Осенние маневры». Для начала предложил ее Ласло Бэти, директору Королевского театра, но тот отмахнулся: он только что включил в репертуар «Грезы». Вот разве что потом…

Тогда Кальман попытался воззвать к изысканному вкусу «Вигсинхаза» — театра комедии.

— Оперетта? Вообще-то это не наш профиль. Оставьте на всякий случай, — скептически отнесся к его предложению директор.

Тон этого господина добил убежденного пессимиста: Кальман сбежал к своей замужней сестре и скрывался у нее три дня. Он был уверен, что оперетта отвергнута. А отказа ему было не снести. Затем, собравшись с духом, он решил вернуться под родительский кров. Служанка встретила его словами:

— За вами три раза присылали из театра!

Оперетта была принята.

Имре прошел через все испытания, выпадающие на долю сценических авторов, пережил все подобающие случаю радости и горести. Впрочем, огорчений было больше. Примадонна топнула ножкой, так как — вопреки обещанию — в ее партии не оказалось бравурной арии, в которой она могла бы блеснуть своим искусством. Едва успели залатать эту пробоину, как раскапризничались один за другим и остальные исполнители: кому не нравилась музыка, кому — текст. Злые языки пустили слух, будто бы Ласло Бэти, директор конкурирующего театра, прослушав генеральную репетицию, поставил в храме свечку святому Антонию за то, что тот уберег его от постановки пьесы.

Премьера прошла 22 февраля 1908 года — с невероятным успехом. Публика без устали аплодировала, вновь и вновь вызывая исполнителей на сцену. И все же Имре, неисправимому пессимисту, мерещилось, что пьесу скоро снимут с репертуара. Ведь население Будапешта составляло тогда примерно полмиллиона человек. Если каждый житель города посетит спектакль один раз, то пройдет более ста представлений, если же жители венгерской столицы захотят по этому поводу наведаться в «Вигсинхаз» дважды, пьеса выдержит 250 представлений. Ну а что, если жаждой зрелища будут охвачены не все будапештцы, а лишь половина или третья часть населения?

По окончании спектакля Кальман был занят именно такими подсчетами, когда капельдинер, тронув его за плечо, шепнул на ухо: «Пришли какие-то три господина из Вены… Они хотели бы поговорить с вами». «Какие-то» три господина оказались персонами весьма известными: композитор Лео Фалль и директора театра «Ан дер Вин» Вильмош Карцаг и Карл Вальнер. Признанные короли опереточного жанра Карцаг и Вальнер незадолго до этого поставили «Принцессу долларов» Лео Фалля. С тех пор как в Мангейме с колоссальным успехом прошла премьера «Веселого крестьянина», Фалль наряду с Легаром — утвердился в качестве новой звезды на поприще оперетты. Кроме того, он был обладателем редкого качества: способностью искренне, без зависти признавать успехи других.

— Ваши арии столь же несравненны, — заявил он Кальману, — как мелодии Штрауса, Лerapa, ну и, пожалуй, Лео Фалля.

Фалль умел шутить над окружающими, не щадя себя самого. Он знал толк в жизни. К такому убеждению пришел и Кальман, когда в компании своих друзей Якоби и Сирмаи знакомил Фалля с ночной жизнью Будапешта.

— Лео оказался ночной пташкой высокого полета, — рассказывал Имре. — Под утро мы, усталые до смерти, доставили нашего гостя в баню «Хунгария». Он с наслаждением бросился в бассейн, а у нас едва хватило сил дотащиться до дому.

С той поры они подружились. Бескорыстная похвала Фалля послужила Имре поддержкой: Карцаги Вальнер купили для театра «Ан дер Вин» право на постановку «Осенних маневров». Перевод на немецкий выполнил Роберт Боданцки, спектакль был намечен на сезон 1908/1909 года. Имре помчался в Вену посмотреть оперетту своего новоявленного приятеля. В «Веселом крестьянине» его настолько захватила игра неизвестного молодого актера, что он умолил Карцага поручить тому роль Валлерштейна в «Осенних маневрах».

— Будь по-твоему, — нехотя согласился директор. — Только не проговорись ему, что он тебе так понравился. Иначе он потребует двойное жалованье.

Молодого актера звали Макс Палленберг.

Через несколько недель Имре опять поехал в Вену. Изучив репертуарный план театра, он обнаружил там восемнадцать названий. «Осенние маневры» стояли на третьем месте от конца.

Извечная склонность к пессимизму вновь толкнула Кальмана на подсчеты. Если театр будет ежегодно ставить по четыре новых пьесы, до его оперетты очередь дойдет лишь через три года. Пусть даже премьер в сезоне будет шесть и тогда ждать придется два года. Раздираемый тревогой и дурными предчувствиями, ворвался он в дирекцию. Карцаг полностью был погружен в подготовку очередной премьеры.

— Сейчас ты мне лучше не мешай, — нервно вскинулся он на Имре.

Кальман совсем затосковал. Ночь принесла не покой, а кошмары. Он метался на гостиничной постели, обливаясь холодным потом. Очнулся он, заслышав энергичный стук в дверь: на пороге стоял Мориц Вессели, курьер театра «Ан дер Вин». «Это был выдающийся театральный курьер всех времен, — рассказывал Имре. — Впоследствии мы стали закадычными друзьями». В тот момент, конечно, до дружбы пока еще было далеко.

— Меня прислал господин директор, — решительно начал Мориц Вессели. — Он просил передать, чтобы вы немедленно собирались и ехали в Будапешт.

— Что-о? — Имре почудилось, будто все еще длится страшный сон. — Я пробуду в Вене столько, сколько пожелаю. И никто не смеет мне указывать…

Посыльный укоризненно покачал головой.

— Да вы поймите: в Будапешт надо ехать за нотами. Вы должны доставить партитуру «Осенних маневров». На следующей неделе начнутся репетиции!

Два дня спустя, когда Имре — на сей раз счастливый и окрыленный — собрался вновь покинуть Будапешт, мать сделала попытку удержать его.

— Мамочка, но ведь мою оперетту готовят к постановке! Мне придется побыть там какое-то время, а потом я сразу же вернусь, — старался Имре успокоить мать.

— Ты больше не вернешься, Имрушка, — прошептала мать. И она оказалась права. Душою Имре уже был далеко от Будапешта. В Вене, блистательной столице оперетты, он обрел свой второй дом.

Венцы с любопытством отнеслись к новой оперетте «этого венгра». Знатоки поговаривали, будто это даже не оперетта, а чуть ли не опера. И из уст в уста передавалась история, действительно имевшая место еще в Будапеште и случившаяся перед началом репетиций «Осенних маневров». Первым взял в руки партитуру, естественно, дирижер «Вигсинхаза» Ласло Кун.

— Где происходит действие? — поинтересовался он. Ах, на осенних маневрах? А что это, собственно, такое: произведение для симфонического оркестра? Опера?

— Нет-нет, — успокоил его Имре, — это комедия с музыкальными номерами.

Кун добрых полчаса листал партитуру, затем поспешил к Кальману.

— Какая же это комедия с музыкой? Это истинная оперетта!

Четыре дня спустя, изучив партитуру первого акта, дирижер одобрительно похлопал автора по плечу.

— Друг мой, это не оперетта, а подлинная опера!

А еще через неделю, получив великолепный хор из финала третьего действия, Кун, захлебываясь от восторга, заявил:

— О, это не опера! Это — оратория!

Правда, еще до будапештской премьеры хор из пьесы выбросили, и в Вене о нем уже речь не заходила.

21 января 1909 года состоялась премьера в театре «Ан дер Вин». Публика встретила оперетту Кальмана с таким же восторгом, как некогда дирижер Кун. Песня, начинающаяся словами «Das ist mein Freund der Lobl…»[18], стала шлягером года.

В апреле того же сезона оперетта была поставлена в гамбургском театре Вильгельма Бендинера, а несколькими неделями позже состоялась ее премьера в Берлине. В Копенгагене Герман Банг, всемирно известный писатель и критик, подверг оценке спектакль, в котором участвовал сам Имре Кальман в качестве дирижера. В Нью-Йорке (в театре «Никербокер») и в Лондоне (в театре «Адельфи») оперетта была поставлена в 1909 году под названием «Веселые гусары». Затем настал черед Польши и России. В Праге число спектаклей достигло рекордной цифры. На музыкальном небосклоне взошла новая звезда.

Американцы пригласили автора в турне по стране, с тем чтобы он сам дирижировал своим произведением. Организатор турне Генри Вильсон Сэведж, установивший в США рекорд своей серией представлений «Веселой вдовы» Легара, почуял, что запахло кассовым успехом. Он прислал Имре билеты на поезд и пароход, обязался позаботиться о гостиницах. Судя по всему, оперетта должна была совершить триумфальное шествие по Соединенным Штатам.

Однако Имре со страхом отнесся к этой идее, в особенности его пугало морское путешествие. Это роднило Кальмана с Иоганном Штраусом, который даже в вагонном купе предпочел бы путешествовать лежа на полу, лишь бы не видеть мелькающие за окном телеграфные столбы и стволы деревьев: от этого зрелища у него нестерпимо кружилась голова.

Родители тревожились не меньше самого Имре. За ужином — прощальным ужином в теплом семейном кругу перед разлукой на долгие недели, а то и месяцы — отец излил все, что на душе наболело:

— Сынок, океан — он огромный, без конца и края. И я все время представляю себе, как сидишь ты один-одинешенек среди этой бескрайней водной пустыни, с неутолимой тоской в сердце, и нет у тебя другого желания, только бы очутиться опять в Будапеште, в твоем любимом городе, и побыть, как сегодня, со своими родными и близкими… Сам посуди, сынок, стоит ли ради этой поездки обрекать себя на такую неслыханную муку?

От этих слов у Имре и вовсе похолодело сердце. Он бросился к мистеру Сэведжу и вручил оторопевшему от неожиданности антрепренеру билеты: он, мол, весьма сожалеет, однако попросту не в состоянии совершить это турне по Америке. Он умрет от тоски по родине.

И Кальман остался в Австрии. Теперь он трудился над новым своим произведением. Бакони написал венгерский текст, а Имре, используя венгерские народные мелодии, сочинил нечто среднее между опереттой и оперой. «Солдат в отпуске» вызвал в Будапеште вежливые аплодисменты, не более. Однако, несмотря на это, венский «Бургтеатр» заказал немецкоязычный вариант: Виктор Леон, крупнейший австрийский либреттист, занялся переработкой текста. Имре и Виктор удалились в Унтернах на берегу Альтерзее, чтобы привести весь материал в порядок. В результате произведение стало вполне отвечать своему новому, более приличествующему названию: «Der gute Kamerad» («Хороший товарищ»). Премьера состоялась 10 октября 1911 года и была принята публикой вполне благожелательно.

Ровно через год и один день в элегантном «Иоганн Штраустеатре» прошла премьера очередной оперетты Кальмана. Текст ее принадлежал перу двух опытных либреттистов, а действие происходило в той среде, которая была знакома Имре с детства: в Венгрии, на степных просторах. Были тут и сцены из цыганской жизни, и цыганские песни… Имре, верный своей натуре, был настроен пессимистически. На этот раз и один из либреттистов, Фриц Грюнбаум, не в силах был подавить дурные предчувствия.

— Нравится мне вся вещь, определенно нравится, — старался он утешить себя и своего соавтора Юлиуса Вильгельма, — вот только этот вальс… — И он принялся напевать:

Грюнбаум обреченно махнул рукой.

— Нет, этот вальс не «прозвучит». Помяните мои слова: публика на это не клюнет…

Премьера новой оперетты Кальмана состоялась 11 октября 1912 года; пресловутый вальс — вопреки всем колебаниям — решено было оставить. На следующий день мелодию эту распевали на каждом углу: успех был подобен взрыву бомбы. Грюнбаум в недоумении пожимал плечами, но теперь вид у него был вовсе не унылый.

— На то она и бомба, что никогда не знаешь, взорвется или нет, — твердил он в свое оправдание.

«Цыган — премьер», о котором идет речь, принес Кальману второй мировой успех. Главную роль в спектакле исполнял Александер Жирарди, популярнейший артист Вены. Теперь перед композитором распахнулись и двери будапештского Королевского театра, когда-то высокомерно отвергнувшего его предложение. В ведущей женской партии выступала любимица публики Шари Федак.

Новинку тотчас же подхватил и американский менеджер Сэведж, изменив название оперетты на «Шари», поскольку именно так зовут главную героиню, своенравную дочку цыгана-премьера. Триумфальное шествие «Шари» по Соединенным Штатам длилось три года.

До начала первой мировой войны Имре сделал еще одну попытку сотрудничества с Бакони. Результат — оперетта «Маленький король» — едва вытянул на вежливые аплодисменты. В поисках «своего» либреттиста Кальман пробовал разных авторов. Постепенно сложились отношения с двумя парами литераторов: Лео Штейном и Белой Йенбахом, а впоследствии с Юлиусом Браммером и Альфредом Грюнвальдом. Творческое содружество Имре с этими либреттистами принесло ему наибольшие успехи.

После выстрела в Сараево поначалу казалось, что театральной жизни пришел конец. Имре подумывал о том, чтобы послужить отчизне в качестве журналиста, военного корреспондента. В свои тридцать два года он, на бывшем тогда этапе развития военных действий, не считался военнообязанным. Впрочем, император и король распорядился вновь открыть театры: нельзя выказывать отчаяние, следует «морально» вооружить как фронт, так и тыл. Каждая пьеса была подвергнута актуальной переработке в патриотическом духе — в том числе и «Солдат в отпуске» Кальмана. 16 октября 1914 года в театре «Ан дер Вин» у Вильгельма Карцага состоялась премьера оперетты, именуемой теперь «Золото я отдал за железо». Вскоре и немецкие театры ухватились за эту вещь, ставшую ныне столь актуальной.