Порочный сексуальный татуировщик

Глава 3

В одну минуту Мейсон пытался придумать, как красиво избавиться от чрезмерно назойливой женщины, которая, казалось, предъявила на него права в тот же момент, как он появился в «Гадком Койоте», а в следующую минуту его отвлекли громкие аплодисменты, одобрительные мужские свистки и улюлюканье, доносящиеся от одной из барных стоек.

Слегка заинтересовавшись причиной волнения толпы, он взглянул через плечо женщины в сторону суматохи. Каждый его мускул напрягся при виде Катрины, танцующей на вершине барной стойки, выглядящей более сексуально и соблазнительно, чем он когда-либо видел ее раньше. Он также никогда не видел ее такой… раскованной, особенно на публике.

Какого черта?

Смесь шока и трепета удерживала взгляд Мейсона на девушке, во рту у него пересохло, как в пустыне, когда он наблюдал за чувственными движениями ее тела в такт музыке. Ее бедра кружили и покачивались с гибкой грацией, а облако великолепных светлых волос ниспадало на спину, когда она наклонила голову назад, подняла руки над головой и сводила мужчин вокруг себя с ума волнообразным движением тела, от которого Мейсон чуть не упал на колени прямо там, где стоял.

Похоть заставила его кровь нестись по венам расплавленной лавой, разливаясь по телу в порыве плотского голода. Он не мог пошевелиться. Не мог дышать. Мог только смотреть на эту смелую, дерзкую, раскованную женщину, в которой едва узнавал свою лучшую подругу.

Кто эта девушка, выставляющая себя напоказ, и что она сделала с его сдержанной и замкнутой Китти-Кэт?

Узкие кожаные штаны подчеркивали ее сексуальные формы и идеальную задницу — ту самую аппетитную задницу, которую она сейчас демонстрировала, наклонившись и проведя рукой по ноге вверх в медленной, знойной ласке, а затем снова выпрямившись. Когда она подняла свои глаза в дымчатом макияже, Мейсон мог поклясться, что ее темный, призывный взгляд, был направлен прямо на него. Дразнил его. Насмехался над ним. Мучил его тем, чего он не мог иметь. Бл*ть.

Или, может, его буйное воображение просто играло с ним злую шутку, потому что она никогда не подавала ему никаких знаков того, что хочет с ним пошалить. С другой стороны, возможно, это пикантное выступление предназначено другому мужчине, и почему от этой мысли у него в желудке возникло ощущение, будто он только что проглотил дюжину горящих углей?

Вращая бедрами в такт музыке, она продолжала скользить руками в завораживающих движениях по животу и груди поверх корсета, который держался лишь на тонкой шнуровке спереди. Такая чертовски непослушная девочка. Ее губы приоткрылись, и на грешном рту заиграла тень улыбки.

Ему вдруг захотелось сотворить грязные, порочные вещи с этим ротиком. Прямо сейчас.

Очередные бурные овации привлекли к Катрине еще больше мужского внимания. Какой-то парень предложил ей выпить, и она взяла стопку и залпом опрокинула алкоголь в себя, затем бросила вызывающий взгляд в его сторону и продолжила свой порочный танец.

Господи, она напилась? Для Мейсона это было единственное разумное объяснение. Катрина не искала внимания и не принадлежала к тому типу женщин, кто выставляет себя напоказ перед мужчинами. С другой стороны, ничто в ее поведении в последнее время не было предсказуемым или типичным, и эта небольшая демонстрация бунта стала последней каплей. С него было достаточно. Сегодня вечером он выяснит, что, черт возьми, с ней происходит.

Прежде чем он смог придумать, как вытащить Катрину оттуда, не устроив сцену, один из парней в баре совершил огромную ошибку, потянувшись к ней и прикоснувшись. Придурок обхватил рукой ее икру и заскользил ею вверх, и Мейсон почувствовал, что сейчас потеряет голову.

Он увидел красный, его охватила опаляющая, яростная ревность. Погрузившись в неслыханную глубину эмоций, он начал проталкиваться сквозь всех ее поклонников, чтобы добраться до бара. Он говорил себе, что так поступает друг, защищавший ее от одного из этих придурков, которые могли бы воспользоваться ее пьяным состоянием, но это не объясняло собственническое чувство, охватывающее его с каждым шагом. Добавьте к этому не прекращающийся поток адреналина, распалявшего его, и эта мощная комбинация толкала его к краю, пробуждая жажду затеять драку.

Понимая, что толпа вокруг бара слишком плотная и ему понадобится чертовски много времени, чтобы добраться до Катрины, он вместо этого пошел по лестнице, ведущую прямо на стойку. Когда он поднялся наверх, она заметила его, и ее глаза в панике расширились, будто она поняла, что перестаралась, провоцируя его. Он зловеще прищурился, передавая одним взглядом свои мысли. Правильно, Китти-Кэт. Бойся. Бойся, потому что этим вечером мы наконец-то разберемся, в чем, черт возьми, твоя проблема.

Теперь, когда Мейсон оказался на стойке (и, да, он знал, что мужчинам туда нельзя, но пошло оно все к черту), их аудитория выросла. Головы повернулись к ним, и все наблюдали за разворачивающейся сценой. Несмотря на сильную злость, Мейсон был полон решимости отложить свой гнев и вести себя вежливо и нежно, уводя Катрину оттуда.

Приблизившись к ней, он легко обвил пальцами ее запястье, чтобы убедиться, что она повинуется.

— Пойдем, Катрина, мы уходим.

Она вырвала руку из его хватки и упрямо вздернула подбородок. Ее лицо раскраснелось, а глаза сверкнули огнем.

— Я никуда с тобой не пойду.

Ладно… видимо, ему нужен план Б.

— Пойдешь, — твердо сказал он, слишком хорошо осознавая, что на них смотрят. — Предлагаю пойти добровольно, иначе альтернатива тебе не понравится. Выбор за тобой.

Она скрестила руки на груди, безрассудно сверкнув глазами и пристально глядя на него.

— Мейс, ты такой засранец.

Ясно, она на него злилась. За то, что испортил ей удовольствие? Или за что-то другое? В последнее время проблема была, но он понятия не имел, что сделал не так. Поскольку она уже была в ярости, он решил, что хуже уже не будет.

Он вздохнул.

— Раз ты считаешь меня засранцем, то я вполне могу оправдать свою репутацию.

Прежде чем она осознала его намерения, он низко наклонился, обвил руками ее бедра и перекинул ее через плечо. Она была стройной и легкой — он выжимал больше ее веса, — и он услышал, как она ахнула, застигнутая врасплох.

Она извивалась и брыкалась, пока он направлялся обратно к лестнице, а толпа теперь подбадривала его.

— Черт возьми, Мейсон Кинкейд, отпусти меня! — Ее кулачки били его по спине.

У него не было намерений отпускать ее, понимая, что ему уже не застать ее врасплох.

— Ни за что, Китти-Кэт, так что расслабься и наслаждайся поездкой.

— Иди нахрен! — рявкнула она.

Он недоверчиво покачал головой. Господи, когда она успела стать такой чертовой адской кошкой?

Достигнув подножия лестницы, он встретил Клэя, хмурившегося на него со свойственным ему упреком, и Мейсон знал, что его старший брат будет… ну, старшим братом, и попробует вмешаться.

Не успел Клэй сказать хоть слово, как заговорил Мейсон.

— Не смей, черт возьми, пытаться остановить меня. Нам с Катриной нужно кое-что обсудить, и это произойдет сегодня.

Удивительно, но Клэй отступил, понимающе кивнул и пропустил его. Все понимали, насколько нехарактерной была эта выходка Катрины, и его брат также знал, что Мейсон никогда не причинит ей физической боли.

Следующим препятствием, с которым столкнулся Мейсон, был большой, мускулистый вышибала, стоявший у двери, скрестив огромные руки на груди и преграждая им путь.

— Она уходит с тобой добровольно? — резко потребовал вышибала.

— Нет! — крикнула Катрина, попытавшись лягнуть Мейсона, но тот сдерживал ее ноги предплечьем. — Он меня похищает!

— Она такая королева драмы. — Мейсон закатил глаза. — Честно говоря, она не идет со мной добровольно, — добавил он, потому что, эй, он перекинул Катрину через плечо, и она выкрикивала в его адрес непристойности. В этом конкретном сценарии и в ее поведении не было ничего добровольного. — Но она выпила лишнего, и я бы предпочел, чтобы она была моей проблемой, а не твоей.

Вышибала не сдвинулся с места, выражение его лица было подозрительным. Чувак явно серьезно относился к своей работе, и хотя Мейсон ценил его дотошность и осторожность, откровенно говоря, ему нужно было, чтобы парень пропустил их.

— Я могу за него поручиться.

Леви подошел к двери, удивив Мейсона своей поддержкой.

— Он мой брат, а я полицейский, — сказал он, показав значок полицейского управления Чикаго, который всегда носил с собой в бумажнике.

Вышибала проверил информацию, и этого хватило, чтобы убедить его, что Катрина с Мейсоном в безопасности. Наконец он отошел в сторону, пропуская их.

— Спасибо, чувак, — обратился Мейсон к брату. — Я твой должник.

Леви криво улыбнулся ему.

— Еще бы.

Катрина оперлась руками в спину Мейсона, приподнимаясь, чтобы иметь возможность посмотреть на Леви, пока они двигались через выход, или, как предположил Мейсон, кинуть на него убийственный взгляд.

— Ты такой предатель, Леви! — крикнула она ему.

Мейсон услышал смешок брата, а затем он сказал:

— Увидимся завтра.

Как только они, наконец, оказались на тротуаре, ведущем к их отелю, Катрина снова забрыкалась, заметалась, нанося удары и ругаясь. Она привлекала любопытные взгляды прохожих, но Мейсон просто улыбался и кивал им, будто такое поведение для них двоих было нормой, и продолжал свой путь к «Белладжио».

— Я сама могу идти, придурок! Отпусти меня уже, — потребовала она, шлепнув и ущипнув его за задницу, а затем зарычала от досады, наткнувшись на почти каменные мышцы.

— Неа. И перестань дергаться.

Когда она не подчинилась, он ответил тем же, шлепнув ее по ягодицам так сильно, что она ахнула и выгнулась. Ладонь жгло от удара, а значит, у нее на заднице, скорее всего, остался отпечаток его руки — и, Господи, образ этой собственнической метки на ее бледной коже вызвал у него жесткий стояк.

Наконец она успокоилась.

— Ненавижу тебя, — сказала она с обидой в голосе.

В ее словах не было никакой горячности, но Мейсон знал, что на данный момент, по какой-то причине, он не очень-то ей нравится.

— Это я знаю, Китти-Кэт. Вот только не знаю причины.

— Я уже сказала ее тебе, — снова оживилась она. — Потому что ты засранец.

Больше она ничего не добавила, и когда они, в конце концов, добрались до «Белладжио», Катрина лежала мертвым грузом у него на плече и была нехарактерно тихой. Он решил, что она либо уснула, либо отключилась от выпитого алкоголя.

Он ошибался. Поднимаясь в тишине пустого лифта, она наконец заговорила.

— Может, сейчас уже отпустишь меня? — спросила она сквозь стиснутые зубы довольно четким голосом, давая понять, что все это время не спала. — Ты достаточно унизил меня сегодня вечером.

— Я? — недоверчиво спросил он, присев и поставив ее на ноги, а затем помог выпрямиться. Теперь они стояли лицом друг к другу, и он почувствовал возвращение прежнего раздражения. — Я пытался удержать тебя от унижения в баре!

Она вытянулась по струнке, пронзив его взглядом.

— У меня все было хорошо, пока не заявился ты и не испортил мне вечер. Я не хотела и не нуждалась в твоей помощи.

— Это полное дерьмо, — парировал он, упираясь руками в бедра и пытаясь не опускать взгляд ниже ее шеи на вздымающуюся грудь, идеально приподнятую корсетом и соблазняющую его посмотреть на ее. — Так поступают лучшие друзья, Катрина. Они следят за тем, чтобы их пьяные друзья благополучно вернулись в отель, а не уходили с каким-то незнакомцем.

Ее челюсть недоверчиво отвисла.

— Не верится, что ты только что сказал мне это. Ты такой гребаный лицемер.

Лицемер? Неужели она действительно так думала, когда он пытался быть хорошим парнем и поступать правильно? Господи, он еще ни разу не видел ее такой воинственной и злой на него. Конечно, за двенадцать лет дружбы у них случались ссоры, но ее нынешняя враждебность стала результатом недель или месяцев накопленных обид.

Не успел он потребовать объяснения по поводу лицемера, как лифт прибыл на их этаж. Как только двери открылись, она с надутым видом вышла в коридор и повернула к своему номеру. Он схватил ее за предплечье, прежде чем она успела отойти слишком далеко, и, как и в баре, ей удалось вырваться из его хватки.

Она повернулась, чтобы сказать что-то, скорее всего, грубое и резкое, отчего ее волосы рассыпались по плечам, и он воспользовался этим, сделав единственное, что мог придумать, чтобы удержать ее и не дать уйти от него или их разговора. Нравилось ей это или нет.

Мейсон импульсивно схватил ее спереди за пояс кожаных штанов. Сжав их в кулаке, дернул к себе так резко, что она споткнулась на каблуках и охнула. Ее ладони приземлились ему на грудь, позволив восстановить равновесие, но она тут же поспешно оттолкнулась от него. Ей удалось отстраниться всего на фут, потому что его хватка была сильной и безжалостной, и он не собирался ее отпускать.

— Какого черта, Мейс? — ее потрясение было таким же глубоким, как и его.

Когда он смотрел в ее широко распахнутые глаза, слишком яркие от — и он мог бы поклясться в этом — желания, он не был уверен, было ли ее удивление результатом того, что он применил к ней силу, или того, что его четыре пальца протиснулись между материалом брюк и нижней частью ее живота. Черт, костяшки пальцев касались самой нежной и шелковистой кожи, к которой он когда-либо имел удовольствие прикасаться.

Он стиснул зубы. Господи, он буквально залез ей в штаны.

Его внутренний засранец хотел сунуть пальцы чуть ниже, провести ими между ее бедер и обнаружить, какая она горячая, влажная и возбужденная. А потом пойти еще дальше, чтобы узнать насколько тугой и гладкой будет ее киска вокруг его члена, когда он погрузится в нее по самые яйца.

Выругавшись про себя и помотав головой, Мейсон изо всех сил старался вытеснить из головы непристойные образы, потому что сейчас было не время и не место. Игнорирование утолщающейся эрекции требовало не меньших усилий, и он заставил себя вернуться к насущной проблеме.

— Мы еще не закончили разговор. — Он направился к своему номеру, настолько агрессивно потащив ее за собой за пояс штанов, что она не смогла его остановить и была вынуждена идти следом. — Последние несколько месяцев тебе будто вожжа под хвост попала, и ты не покинешь мой номер, не объяснив, какого хрена происходит, и почему ты ведешь себя так иррационально, и в последнее время всегда кажешься злой или раздражительной по отношению ко мне.

Достигнув номера, Мейсон свободной рукой вытащил из кармана ключ-карту и провел магнитной полосой. Замок открылся, он распахнул дверь и втащил Катрину в номер. Как только они перешли из прихожей в маленькую гостиную, он, наконец, отпустил ее.

Девушка быстро отошла, а затем повернулась к нему лицом. Рядом с диваном горела лампа, а шторы на окнах от пола до потолка, откуда открывался вид на сверкающие огни ночного Вегаса, были распахнуты. В комнате было немного темновато, и хотя он предпочел бы больше света, в данный момент это не было приоритетом. Приоритетом была она, и он отказался быть первым, кто прервет их игру в гляделки и даст ей преимущество.

Катрина слегка приподняла подбородок, лицо снова приобрело суровое и разозленное выражение. В этих кожаных штанах, с фиолетовыми кончиками на волосах и татуировками на руке она выглядела как крутая девчонка, — образ, которому, как ей хотелось думать, верил внешний мир. Но, несмотря на ее теперешнюю вспыльчивость, Мейсон напомнил себе, что под этой упрямой и вызывающей внешностью скрывалась самая нежная и уязвимая девушка, которую он знал. Она пережила адское детство, перенесла боль, которая проникала в душу и превращала большинство в таких же извращенных и испорченных людей, как и он.

Но не его Китти-Кэт. Она всегда была его якорем, единственным человеком, который сохранял его баланс и устойчивость, когда ему казалось, что он теряет контроль над жизнью. Она спасала его задницу больше раз, чем он мог сосчитать. Возможно, настала его очередь ответить тем же, попытаться проявить терпение и понимание — две вещи, которые, как он признавал, никогда не давались ему легко.

Если не считать плотно сжатых губ Катрины и исходящей от нее энергии раздражения и нервозности, она, похоже, не нуждалась в его сочувствии. Нет, она выглядела так, будто была готова к нецивилизованной перебранке с ним.

Если ей хотелось разыграть карту именно так, он бы устроил словесную перебранку, которой она так ждала. Он знал, как жать, жать и жать на ее кнопки. Она не выйдет из номера до тех пор, пока он не выбьет из-под нее эту чертову вожжу, и они не выяснят все, что происходит между ними.

Поскольку она, казалось, не была склонна начать разговор первой, он взял дело в свои руки.

— Что ты имела в виду, назвав меня лицемером? — спросил он, желая знать, чем заслужил такое не слишком лестное прозвище.

— Гребаным лицемером, — поправила она. — Потому что ты такой. Ты так обеспокоен моим уходом с незнакомцем…

— Потому что ты пьяна, — оборвал он ее, хотя знал, что это оправдание — лишь часть правды.

Наблюдая за ней, танцующей на барной стойке, такой гибкой, соблазнительной и сексуальной (чего она никогда не делала раньше), в то время как другие мужчины жаждали ее, стало еще одним очень сильным мотивирующим фактором для его опрометчивых действий.

— К твоему сведению, я не пьяна. Даже близко.

Она скрестила руки под грудью, снова соблазняя его перевести взгляд на приподнятые над корсетом полукружия.

Черт, ему хотелось сорвать с нее топ и освободить ее великолепные сиськи, чтобы сжать их ладонями и взять в рот.

— За два часа я выпила два шота, — продолжала она, не обращая внимания на его порочные мысли и блуждающий взгляд. — Поэтому, если я решу забраться на стойку, танцевать и трясти задницей, это мой выбор, а не твой. И если я решу уйти с каким-нибудь горячим парнем и трахаться с ним до потери сознания… над чем я раздумывала, поскольку выбор из нетерпеливых мужчин был столь велик, опять же, я — взрослая женщина, и это мое решение, — сказала она тоном, призванным спровоцировать его.

О, да, она пылала от ярости, а он все еще пытался преодолеть сбивающую с толку картину ее ухода с парнем, с которым она хотела трахаться до потери сознания.

Его внутренности скрутило что-то очень похожее на ревность, и ему это не понравилось. Ни капельки.

— Я просто не хочу, чтобы ты сделала то, о чем потом пожалеешь.

Господи, когда он успел стать таким проклятым лжецом? И когда ее сексуальная жизнь и то, с кем она решила переспать, стали его заботой?

— О, боже, — сказала она недоверчиво. — Разве не ты сказал мне во время полета сюда, что я слишком дерганая и не знаю, как веселиться? И разве не ты упомянул то, что я уже давно не трахалась и мне следует воспользоваться Городом грехов, найти себе кого-нибудь на ночь и трахнуть его во всех позах Камасутры?

Он ощетинился от досады и раздражения, потому что каким-то образом она перевернула его слова и теперь намеренно нажимала на его кнопки.

— Я никогда такого не говорил, — горячо возразил он, приближаясь к ней.

— Не суть. Смысл все тот же, — сказала она, небрежно отмахнувшись от него. — И я не знаю, почему ты так беспокоишься о том, кого я могу или не могу трахать, когда сам был на пути к тому, чтобы переспать с первой женщиной, попавшейся тебе в «Гадком койоте»!

Подойдя ближе, он увидел, как в ее чертах промелькнули две отчетливые эмоции: обида, за которой быстро последовала… ревность? Как такое возможно?

Уверенный, что неправильно истолковал мимолетное выражение ее лица, он пригвоздил ее пристальным взглядом и сказал:

— Не знаю, почему ты в последнее время такая раздражительная и в чем твоя проблема, но я чертовски устал пытаться выяснить перепады твоего настроения.

Она возмущенно вздохнула.

— Хочешь узнать, в чем моя проблема? — спросила она во внезапном приступе возмущения. — Ты моя проблема, Мейсон.

Она повернулась, чтобы уйти, но он был быстрее. Он схватил ее за руку и, прежде чем она смогла на этот раз вырваться, пригвоздил к ближайшей стене. Он уперся руками по обе стороны от ее плеч, запирая в капкан, и тесно прижался бедрами к ее бедрам, удерживая на месте, пока не решит, что их разговор закончен.

— Ты не можешь сказать что-то подобное и просто уйти без объяснения причин, — сказал он тихим, резким голосом.

Ее зеленые глаза сверкнули тихим, но многозначительным посланием, призывающим его отправиться в ад. Плотно сжав губы, она молчала, зная, что он это ненавидит.

Он был готов ждать столько, сколько потребуется.

— У меня впереди вся гребаная ночь, Катрина.

Секунды складывались в минуты, ее своенравие и упрямство не дрогнуло, как и пылающий яростью взгляд. Через некоторое время она попыталась ускользнуть от него, но от этого маневра их бедра лишь потерлись друг о друга — ее мягкий холмик о ширинку его джинсов.

Его стояк стал настолько чертовски огромным, что теперь уже невозможно было скрыть его реакцию на нее и положение их тел. Она не могла не заметить массивной эрекции, и, тем не менее, Мейсон не двигался, решив дождаться от нее ответа, который она ему задолжала. Вот только он не ожидал, что осознание и сексуальное напряжение между ними станут настолько сильными, что он едва будет помнить, почему вообще удерживал ее в ловушке. Да, чтобы выразить некую точку зрения, но все его раздражение постепенно испарялось, и вверх брал мужской инстинкт, пронося через тело неоспоримый разряд сексуального голода.

Запретное желание и темная похоть клубились по его венам, как дым, испытывая на прочность контроль и ослабляя волю сопротивляться этой женщине и всем грязным, порочным мыслям, слишком долго преследовавших его в фантазиях. Все ниже пояса напряглось и запульсировало, когда он посмотрел ей в глаза и увидел в них отражение ее собственных плотских желаний. В зеленых глазах сверкали золотые искры, а полные соблазнительные губы приоткрылись, словно приглашая узнать, насколько у них сладкий вкус.

Мейсон облизнул губы, настолько жаждая ее вкуса, что, казалось, умрет, если не получит шанс попробовать его. Целовать женщин, куда угодно, он нечасто любил, и, честно говоря, не мог вспомнить, когда в последний раз ему хотелось прикасаться губами к женщине просто ради удовольствия.

Секс для него всегда был быстрым делом без всяких осложнений, он больше концентрировался на потребностях своего тела и гонялся за тем опьяняющим кайфом, который проносился сквозь него на пике оргазма. Это физическое освобождение позволяло ему забыть о боли и мучениях, которые всегда скрывались под поверхностью, ожидая момента слабости, чтобы поглотить и опустошить его.

В результате его сексуальные потребности стали носить темный, доминирующий и напористый характер. Ему нравился контроль, и он встречался только с теми женщинами, которые хотели того же и отказывались от контроля добровольно, без каких-либо ожиданий. Легкодоступные женщины, которых можно просто трахнуть и уйти без каких-либо эмоциональных вложений.

Он давно осознал, что помимо наркотиков и алкоголя, секс был его любимой зависимостью для самолечения и способом справиться с саморазрушительными побуждениями, грозившими затянуть в глубины худшего ада. Но, как и в случае с любым кайфом, секс приносил лишь временное облегчение, и слишком часто последствия его действий сопровождались сожалениями и ненавистью к себе. Казалось, он не способен выбраться из этого порочного круга.

Но прямо сейчас, в этот момент с Катриной, он не хотел ничего забывать или избегать. Нет, он хотел запечатлеть каждый ее дрожащий вздох, запомнить румянец на ее щеках и то, как расширяются ее зрачки от вожделения, чем дольше они стояли в этой позе, а его член изнывал от желания оказаться внутри нее. Ему хотелось запомнить ее изящные и совершенные формы, прижатые к его напряженному члену, как ее все более хаотичное дыхание заставляло ее груди подниматься и дрожать, когда неоспоримое предвкушение между ними нарастало каждую секунду. Ему хотелось уткнуться лицом ей в шею, вдохнуть пьянящий женский аромат и потеряться в ее нежном, аппетитном теле.

Вот только в том, как он взял бы ее, не было бы ничего нежного. Он не знал, как действовать медленно, нежно или романтично. Он трахался грубо, жестко и доминирующе. Катрина была единственно хорошей частью его жизни, и он не хотел запятнать ее своей извращенной потребностью использовать секс, использовать ее, чтобы облегчить все те тайные бушующие эмоции из прошлого, которые он изо всех сил пытался скрыть, чтобы не причинить вред кому-либо или чему-либо.

Особенно, Катрине.

Но по мере продолжения борьбы их воли, несмотря на постепенное смягчение языка ее тела, часть его не могла отрицать, как сильно он нуждался в этой женщине, жаждал быть ее частью дюжиной разных способов, которые были настолько чертовски неправильными, что он чувствовал себя сволочью лишь от одной мысли, чтобы развратить ее.

Но затем из глубины ее горла донесся мягкий, возбужденный звук потребности, и его контроль дрогнул, по венам пробежала ответная дрожь, а биение сердца отдавалось в ушах все громче и громче. Напряженность между ними стала осязаемой, пока девушка не отвернулась и, наконец, не разорвала с ним зрительный контакт.

И он ненавидел это. Ненавидел, что она пыталась отгородиться от него и игнорировать огонь, тлеющий между ними. Он оторвал одну руку от стены, коснувшись пальцами ее челюсти, а большим пальцем скользя по ее полной, влажной нижней губе.

— Катрина, посмотри на меня, — тихо потребовал он.

Речь уже шла не об их споре или поисках объяснений. Нет, дело было нечто совсем в другом, и он был чертовски беспомощен, чтобы противостоять манящему искушению.

К его большому удивлению, она судорожно выдохнула, от чего ее грудь задрожала, и повиновалась его команде. Когда нежное сияние зеленых глаз снова обратилось к нему, он понял, что с ним покончено. Навсегда. Эти прекрасные глаза видели самую глубокую и темную часть его души. Так было всегда, и в этот момент он почувствовал себя таким открытым, незащищенным и уязвимым.

Катрина с трудом сглотнула, руки, опущенные по бокам, поднялись к его груди, и она слегка сжала в кулаках его футболку. В ее глазах вспыхнули противоречивые эмоции, и он знал, что она изо всех сил пытается отрицать то, чего они оба явно хотели. То, что им обоим было нужно.

— Мейсон… — ее голос прозвучал сдавленно и неуверенно.

Он не хотел слышать никаких оправданий. Не хотел давать никому из них шанса остановить то, что должно произойти. Не думая о последствиях, он приподнял ее подбородок и прижался поцелуем к ее губам, наконец, получив то, чего жаждал последние двенадцать лет.