Последнее дело «ВАЛЕТОВ»

Глава 23. ГЕХТ, ШАЛУНОК И ДРУГИЕ

Они стояли на Тверской и ждали Семёна Гирина. Напарник, которого подыскал Карасёв, Алексею понравился. Такой же типичный русак, как и он сам — крупный, светловолосый, неторопливый и добродушный. Правда постарше.

— Младший губернский ветеринарный врач коллежский асессор Соболев Иван Васильевич, — крепко пожав руку, представился он. — Только давайте без чинов. Можно и без отчеств.

— Договорились, — назвав себя, согласился Алексей.

— А мы с вами, похоже, уже где-то встречались.

— На бегах, поди, — добродушно проворчал Карасёв.

— Ваня такой же заядлый лошадник как и ты. А вот и Семён. Ты, Лёша, там поосторожней, на рожон не лезь. Вдруг на даче не только этот сморчок Гехт, а кто посерьёзнее. Самсон, допустим.

— Не волнуйтесь. Аристарх Матвеевич. Если, что — помогу. Два таких богатыря любого Самсона скрутят и Далилу впридачу, — засмеялся Соболев. И пояснил Алексею. — Я пять лет на Кавказе служил, в Нижегородском драгунском. Довелось не только коней лечить, но и абреков ловить.

Дорога была не близкая. Через Красную площадь, Варварку и Солянку, на Таганку, а оттуда по Воронцовской улице к Спасской заставе. Гирин долго не решался говорить при незнакомце. Наконец не выдержал:

— Алексей Васильевич, тот человек, который вас интересует, вчера под вечер уехал с рыжим. До ночи на Лубянку не вернулся.

— Уже не вернётся, — вздохнул Лавровский, но в подробности вдаваться не стал. Обращаясь к Соболеву, сказал. — Об опасности Аристарх Матвеевич не шутил. На счету этой компании три убийства.

Соболев остался невозмутим:

— Он меня, в общих чертах, посвятил в дела. На всякий случай я захватил револьвер.

— Предусмотрительно. Только не палите без особой необходимости. Гехт нам живым нужен.

— Договорились. А вот набить морду этому проходимцу руки так и чешутся, чтобы не смел породу русского рысака портить… Да, Алексей Васильевич…

— Без отчеств, мы же договорились.

— Запамятовал, извини. Прочитал на днях в «Московском листке» ваш отчет о воскресных бегах. Вы, что всерьёз полагаете, Полкан установит новый рекорд на три версты?

— Уверен. А чем вам Полкан не нравится?

— Полкан жеребец классный, происхождение лучше и не бывает. А вот наездник! Не умеет Московкин лошадей беречь, все силы из них вытягивает.

— Напраслину возводите, — обиделся за приятеля Алексей. — Вы его с Гаврилой Егоровым, часом, не спутали? Вот тот, действительно, из Размаха все силы вытянул.

— Не спорю. Но и Московкин недалеко от него ушёл. Если готовишь жеребца на рекорд, зачем за неделю на приз ехать надо было? Да ещё совсем на другую дистанцию?

— Во-первых, это решает не наездник, а владелец. Во-вторых, Московкин Полкану целую неделю отдыха дал, никакой резвой работы.

— Многие полагают, Наветчик рекорд побьёт, а Полкана и Размаха за флагом оставит, — не выдержал долгого молчания Гирин.

Лавровский и Соболев тут же дружно объединились против него. Завязался долгий спор о лошадях и наездниках. Прервался он только в конце Воронцовской улицы. Поднявшийся ветер принёс «ароматы» ассенизационного обоза, стоянка которого находилась поблизости, и городской свалки нечистот у Спасской заставы.

— Ну и запах, — поморщился Алексей.

— Знаете сколько таких свалок в окрестностях Москвы? — спросил Соболев.

— Нет.

— Тридцать! Давно пора устраивать канализацию как в европейских городах. А нам Городская дума пока «устроила» только очередную комиссию. Четвертый год вопрос обсуждают, договориться ни как не могут.

— Ничего, потерпите малость, — обнадёжил их извозчик. — До Люблинской рощи доедем. Там не воздух, а благодать!

Проехав вёрст шесть по Бронницкой дороге, свернули направо, на просёлок обсаженный деревьями.

— Вы бывали в Люблино? — поинтересовался Соболев.

— Не приходилось.

— Изумительные места. Огромная, на две версты роща, пруд, холмы… Кстати, цены на дачи здесь вполне приемлемые, намного дешевле чем в Пушкине.

— Много дач? — спросил Алексей.

— Штук пятьдесят.

— Долго их обходить придётся.

— Думаю, к обеду управимся.

— А под каким предлогом будем заходить?

— Проверка санитарного состояния в связи с выявлением случаев заболевания чумой крупного рогатого скота в Воронежской губернии. А хотите, сошлёмся на эпидемию ящура в Тмутаракани? Можно и на холеру.

Но проверять ничего не пришлось. Они въехали в рощу и увидели идущего навстречу человека с саквояжем в руке.

— Гехт! — обрадовался Лавровский. — Карл Карлович Гехт собственной персоной.

Полковник Муравьёв был мрачнее тучи. Вечером его вызвал обер-полицмейстер Янковский и предупредил — если дерзкая кража на Всероссийской выставке не будет раскрыта в самые кратчайшие сроки, то их обоих отправят в отставку.

— И, возможно, не только нас. Ведь это вопрос большой политики, — тяжело вздохнул он. — Осенью государь-император намерен посетить выставку. А кое-кто в высших сферах нашёптывает ему, что этого делать не следует. В Первопрестольной, мол, слишком опасно, никакого порядка нет… Вы уж постарайтесь, полковник. Просите любую помощь. Считайте, что весь полицейский резерв в вашем распоряжении. Если потребуется, Московский жандармский дивизион привлечём. Могу и с начальником охранного отделения Скандраковым о содействии потолковать. Благо мы с ним, в последнее время, нашли общий язык.

Помощь это, конечно, замечательно. Силами полицейского резерва и жандармов можно такие облавы провести — ни одна мышь не проскочит. Только мало толку. Об облавах преступники знают заранее. Муравьёв больше не сомневался — предатель завёлся в его собственном управлении.

Вчера, после разговора с Малининым пригласил он к себе околоточного надзирателя Робашевского. Тот незамедлительно явился и сразу на стол рапорт о том, что румынский подданный Михай Фэгэраш пытался вовлечь его в преступную шайку, занимающуюся мошенничеством при торговле рысаками. Каялся, мерзавец, в том, что «будучи в состоянии сильного душевного волнения от подобного наглого предложения, а так же по причине нездоровья, так как накануне был на именинах своей кумы, я не правильно оценил обстановку и не сумел принять должных мер к задержанию преступника.

Фэгэраш ударил меня по голове, после чего выскочил из окна моей квартиры и скрылся в неизвестном направлении». А вскоре цыгана нашли убитым.

И ещё одна неприятная история. Из несгораемого шкафа пропали фальшивые паспорта и аттестаты, изъятые при задержании малолетнего бандюгана Шалунка. Пьяный помощник делопроизводителя Чистяков, которого по приказу Муравьёва привезли из дома на службу, открыл шкаф, долго в нём копался, а потом развёл руками:

— Нету. Пропали.

Муравьёв не сдержался и пару раз заехал ему в морду. Но разве этим делу пособишь?

— Да откуда я знаю, куда они делись? — всхлипывал, оправдываясь Чистяков. — Я ведь ключи, Костя, с собой не ношу. Потеряются чего доброго. Они у меня всегда в столе лежат. Кто угодно взять мог…

Избави бог, в такой ситуации от содействия охранного отделения, подумал Муравьёв, позора не оберёшься.

Вошёл Сергей Малинин.

— Цыгана убили, — вместо приветствия сказал Муравьёв.

— Знаю. И про него, и.

Он не договорил, так как в кабинет заглянул полицейский надзиратель Тимофей Ватошник.

— Ваше высокоблагородие! Вчера вы приказали обеспечить наружное наблюдение за извозчиком

Ждановым. Хотел было доложить, не знал, что вы заняты.

— Докладывай, — распорядился полковник.

Перехватив взгляд сыщика брошенный на Сергея, сказал. — Господин Малинин не посторонний. Я подписал приказ о его временном зачислении на службу внештатным полицейским надзирателем.

Сергей насмешливо взглянул на Муравьёва, но ничего не сказал.

— К наблюдению мною привлечено три внештатных агента. Расходы на их оплату составили четыре рубля пятьдесят копеек, — затараторил Ватошник. — В течение дня они отслеживали все поездки Жданова. Ничего заслуживающего внимания не выявлено. А вот вечером…

— Упустили?

— Так точно. При переезде соединительной ветки Николаевской и Московско-Курской железных дорог. Жданов успел проехать до того как опустили шлагбаум, а мой агент запоздал. Когда поезд прошёл, Жданова на Каланчёвской площади и Краснопрудной улице не оказалось. Свернул или направо — к товарной станции, или налево — к Ольховцам.

— Прямо он поехал — в Сокольники, — сказал Малинин.

— Домысливать всякий горазд. Вас, сударь, там не было.

Сергей знал, что каждый рабочий день начальника управления сыскной полиции начинается с просмотра суточных рапортов участковых приставов, которые для ознакомления присылают ему из канцелярии обер-полицмейстера.

— Константин Гаврилович, вы смотрели рапорта приставов? — спросил он.

— Нет. Ещё не прислали. А что?

— Извозчик Жданов вчера вечером был найден убитым в Сокольниках.

Ватошник побледнел.

— Вот так значит, Тимофей?! Хорошо… Изволь подробно, по минутам, расписать чем ты вчера занимался, с кем встречался, как моё распоряжение выполнял.

Голос Муравьёва был спокойным, почти ласковым. Но его подчинённые знали: когда шумит — это ничего, а вот если так заговорил — беда.

Полковник вызвал своего помощника титулярного советника Николаса и приказал:

— Закрой его где-нибудь и смотри, чтобы не сбежал. Да револьвер у него не забудь забрать.

— Карл Карлович! Радость-то какая! — соскочив с пролётки, Лавровский, как к лучшему другу устремляясь к Гехту. — Грешным делом, опасались вас не застать в Люблино.

— Позвольте, сударь, позвольте, — растерялся немец. — Разве мы знакомы? Хотя лицо ваше мне и.

— Конечно знакомы! Нас Павел Карлович друг другу представил. В «Яре»! Вы там с Михаем и Полем сидели.

— Не припомню, право, — начал Гехт и осёкся. — Какой ещё Павел Карлович?

— Как какой? — Алексей изобразил на лице искреннее недоумение. — Павел Карлович Шпе.

— У меня очень плохая память на фамилии, — поспешно перебил его Гехт. — Напомните кто это такой?

Он внимательно посмотрел на Лавровского. Ждёт условного знака, подумал тот, а я их «телеграфа» не знаю.

Так и не дождавшись ответа, Гехт решительно заявил:

— Позвольте пройти, сударь. Вы обознались.

— Ну, на нет и суда нет, — вздохнул Алексей. — В таком случае извольте сесть в пролётку.

— Как вы смеете?! Кто вы такой?!

— Придёт время — узнаешь, — пообещал ему Лавровский. — А саквояж мне отдайте.

Он ещё сам не решил, кем выгоднее представиться — сыщиком или совсем наоборот.

— Караул! Гра…

Крик застрял в глотке немца. Это на помощь товарищу подоспел Соболев. Ткнув Гехта револьвером в живот, он внушительно пообещал:

— Пикнешь ещё раз — пристрелю.

Усадив немца между собой, тронулись в обратный путь. Алексей лихорадочно соображал. Гехт явно шёл на железную дорогу. Станция «Люблино» находится почти рядом с дачным посёлком — сам вчера по карте смотрел. Так с чего его вдруг понесло на «Чесменку», до которой версты две? Утренний моцион? Именно там назначена встреча? Или решил сбежать из Москвы? Его размышления прервал истошный вопль немца.

— Караул! Спасите! На помощь!

По большой дороге, навстречу им ехал шарабан в котором вальяжно развалился дородный полицейский. Судя по важному виду и знакам различия на мундире, кто-то из начальства уездной полиции. Алексей полез в карман за своим открытым листом. Мать честная! Он ведь с утра одел не пиджак, в котором лежал бесценный документ, а сюртук. Это Сергей виноват. Все уши с утра прожужжал.

Придёт, говорит, дачу проверять солидный чиновник из губернского врачебного управления, а с ним босяк какой-то, подозрительно… Но делать теперь нечего.

— Гони! — велел он Семёну. — Может уйдём.

— Уйдём, Алексей Васильевич! Рысачок у них так себе, — успокоил извозчик. — Но! Пошёл, родимый!

Но тут вмешался Соболев:

— Стойте! Вы что это надумали?!

Остановились буквально бок обок с шарабаном. Гехт не унимался:

— Господин офицер, помогите! Шёл на станцию, никого не трогал. А тут эти разбойники налетели, схватили, везут неведомо куда!

— Кто такие? — властно спросил полицейский, направляя на них «Смит-Вессон».

— Саня! Здорово, видать, ты вчера погулял! — засмеялся Соболев. — Своих не узнаешь. Кизлярку пил или чихирь?

— Ваня! — обрадовался полицейский. — А я тебя чуть не.

— С тебя станется.

— Сам виноват. Чего это ты людей красть стал, как абрек?

— Очень тяжёлый случай, Сеня, — сказал Соболев и кивнул на Гехта. — Его вчера на дачах в Люблино собака покусала. Оказалась, бешенная. Вначале началась водобоязнь, а теперь в буйство впал. Опасаюсь, что до больницы не довезём.

— Эх, Ваня. Когда только ты без толку геройствовать перестанешь? Везёшь буйного, а даже связать его не удосужился. Влетело бы тебе от нашего полковника за такой недогляд… Ну, езжайте — может ещё и успеете.

Обернувшись вслед удалявшемуся шарабану, Соболев пояснил:

— Это пристав 1-го стана Александр Николаевич Быстров. Мы с ним вместе на Кавказе служили.

Лавровскому доводилось слышать об этом человеке, как о самом метком стрелке во всей городской и уездной полиции. Он понял, если бы не Соболев, их поездка могла закончиться весьма плачевно.

Выслушав доклад Степанова и Малинина об их архивном поиске, Муравьёв собрал подчинённых и стал раздавать задания. Одного сыщика отправил на Петровские линии в гостиницу «Россия», где у Шпейера была когда-то «штаб-квартира». Другого — на Козиху, в ссудную кассу. хозяин которой покупал краденые вещи у «валетов». Третьему велел выяснить чем занимается сейчас бывший смотритель Московского тюремного замка, уволенный со службы за связь с мошенниками. Дошла очередь и до Соколова.

— А ты слетай на выставку, — распорядился полковник и протянул ему свежий номер «Московского листка» с репортажем Лавровского. Разговор гимназистов о камине был подчёркнут красным карандашом. — Глупость несусветная, но проверь, на всякий случай.

Соколов поручение начальника встретил без удовольствия:

— Ох уж эти писаки! Наврут с три короба, денежки получат, а мы проверяй.

Николас принёс объяснения Тимофея Ватошника по поводу вчерашнего дня.

— Весьма вразумительно всё изложил, — сказал он. — По минутам расписал, как вы приказали.

Муравьёв бегло просмотрел бумагу:

— Правдоподобно. Тем более кое-что, очень существенное, подтверждают и другие источники. Тимошка, со слов своего агента, пишет о рыжем бородаче, которого вёз Жданов. А вот рапорт пристава 4-го участка Мещанской части: «Двое, из задержанных во время облавы проведённой мной в Сокольнической роще после убийства извозчика, показали, что накануне на 1-м Лучевом просеке видели пролётку, в которой ехал мужчина лет сорока, широкоплечий с рыжей бородой лопатой, одетый в синюю поддёвку». Похоже не врёт Тимошка.

— Конечно не врёт, — вступился за своего любимца Николас. — Выпустить его?

— Выпусти, — распорядился Муравьёв. Но какие-то сомнения, видимо, всё-таки остались. — К краже на выставке его не привлекать. Пошли в Галафтеевский пассаж и в театр Бренко — там карманники совсем обнаглели…

Тем временем стала приносить результаты телеграмма, отправленная вчера во все участки. В гостиницах «Гранд Отель» на Сретенке и «Париж», что на углу Тверской и Охотного ряда, выявили постояльцев по возрасту и приметам схожих со «Щебневым». Полиция, под благовидными предлогами их задержала и доставила в сыскное. Разбирайтесь, мол, сами.

Муравьёв попросил Сергея заняться ими.

— Константин Гаврилович, я не собираюсь возвращаться на службу, — попробовал отказаться он.

— А я тебя и уговаривать не собираюсь. Но, согласись — для того розыска, который сейчас вы с приятелем ведёте это весьма удобно. Располагайся у Степанова.

Малинин побеседовал с доставленными. Один оказался капитаном парохода из Нижнего Новгорода — его непричастность сомнений не вызывала. Второй был личностью тёмной. Но железнодорожный билет, подтверждавший, что в Москву он приехал только в воскресенье утром, а главное отсутствие мизинца на правой руке убедили Сергея — и это не «Щебнев».

Потом с выставки вернулся Соколов. Вид он имел очень смущённый. Отводя взгляд в сторону, сказал Малинину.

— Зря я над вашим приятелем смеялся. В камине вор прятался.

— Это твои домыслы или есть конкретные доказательства? — недоверчиво спросил Степанов, который до сих пор считал — преступника следует искать среди служащих выставки имеющих доступ к ключам от павильонов.

— Есть и доказательства. Только добыл их не я, а Кейзер. Он ведь следствие ведёт.

Степанов чертыхнулся:

— Да, теперь намучаемся!

Судебного следователя Владимира Фёдоровича Кейзера сыскные недолюбливали за его формализм и буквоедство. Не дай бог представить ему доказательства изобличающие преступника добытые не совсем законным путём. Обязательно отвергнет, а то ещё и в прокурорский надзор сообщит. Даже на деликатного и никогда не занимающегося рукоприкладством Степанова он однажды написал жалобу «о получении признательных показаний подозреваемого с помощью запугивания физической расправой». Запугивание состояло в том, что Степанов пообещал купеческому «облому», насмерть сбившему своим экипажем семилетнюю девочку, на четверть часа оставить его наедине с родителями погибшей.

— А почему, именно, Кейзер? — спросил Малинин. Его тоже совсем не радовало, что кражу совершённую, несомненно, «валетами» будет расследовать человек подозреваемый в связях с ними.

— Так ведь выставка на его участке, вот ему и поручили… Как он о камине-то догадался, Саня?

— Кто его знает! Когда я приехал у стенда фабрики Сан-Галле было уже полно выставленной полиции. В камине нашли золотую брошку с клеймом «О.К.» — Отто Крумбюгель, значит. Ювелир её опознал — была такая в его витрине выставлена. А Кейзер следственный эксперимент проводил — нашли какого-то мальчишку-газетчика, велели ему в камин лезть.

— Залез? — поинтересовался Малинин.

Сашка кивнул:

— Спрятался, с наружи его и не видать. Я покрутился среди народа, с шестовскими служителями потолковал, с приказчиками. Выведал, крутился там накануне оголец один, — лет четырнадцать, не более, а рожа уже испитая, двух передних зубов не хватает. По описаниям очень с Шалунком схож. Ну, с тем, которого мы во время облавы с «тёмными глазами» задержали, а он потом сбежал. Хотел Кейзеру сообщить, но он меня и слушать не стал. Мне, ваша помощь, говорит, без надобности, а потребуется, так я и сам к полковнику Муравьёву обращусь…

— Потребуется, — сказал Степанов. — Не припомню я что-то, когда эти чистоплюи без нас обходились.

Он не ошибся. Вскоре в управлении появился высокий судейский в золотом пенсне — Кейзер. Он сразу же прошёл в кабинет Муравьёва.