Последнее искушение Христа

ГЛАВА 20

Пока они препирались, на порог вдруг упала синяя тень. Галилеяне отпрянули — в дверном проеме стоял Иисус. Ноги его были сбиты в кровь, одежда в грязи. Они с трудом узнали его: кто это — их робкий учитель или суровый Креститель? Волосы спутанными прядями падали на его плечи, кожа загрубела и почернела под солнцем, щеки ввалились, зато глаза стали такими большими, что, казалось, занимали все лицо. Все это так напоминало Крестителя. Раскрыв рты, ученики молча смотрели на него. Могут ли два человека соединиться и стать одним?

«Он убил Крестителя, он… он…» — мелькнуло в голове Иуды, отошедшего в сторону, чтобы дать пройти незнакомцу. Не отрывая глаз, он следил, как Иисус перешагнул порог, сурово оглядел всех и закусил губу… «Он все взял от него, он похитил его тело, — размышлял Иуда. А душу? Ну, ничего, сейчас он заговорит, и мы узнаем».

Некоторое время все молчали — даже воздух изменился в харчевне. Трактирщик тихо скрючился в углу и смотрел на Иисуса, который медленно входил в комнату, кусая губы, — жилы вздулись на висках сына Марии. И вдруг раздался хриплый голос. Ученики вздрогнули, ибо это был голос не учителя, но страшного пророка Иоанна Крестителя.

— Уходите?

Никто не проронил ни слова. Столпившись у порога, они прятались друг за друга.

— Уходите? — гневно повторил он. — Говори, Петр!

— Рабби, — неуверенно ответил Петр, — Иоанн услышал твою поступь в своем сердце, и мы вышли тебе навстречу.

Иисус нахмурился — горе и гнев охватили его.

— Идемте, — произнес он, поворачиваясь к двери. — Ты идешь, Иуда? спросил он, заметив, что тот стоит в стороне, не спуская с него своего тяжелого взгляда.

— Я с тобой до самой твоей смерти. Ты знаешь.

Этого недостаточно! Слышишь? Недостаточно! И после моей смерти!.. Пошли!

Трактирщик, наконец, выскочил из-за бочек, распрямив свои члены.

— Счастливо, ребята! — закричал он и добавил: — Скатертью дорога! Счастливого пути! И когда наступят счастливые времена и вы войдете в Царствие Небесное, не забудьте о вине, которым я вас поил… и о барашке!

— Я дал тебе слово! — очень серьезно ответил Петр.

Ему было стыдно, что он солгал учителю из страха. А суровый вид Иисуса ясно говорил, что тот понял это, и теперь, наверное, насмехался про себя: «Петр — трус, лжец предатель! Черт побери, когда ты станешь человеком? Когда ты победишь свой страх? Когда прекратишь менять свое мнение по десять раз на дню — флюгер!»

Петр остановился чуть сзади, чтобы посмотреть, куда хочет пойти учитель, но Иисус, застыв, вслушивался в печальную монотонную мелодию, которую выводили надтреснутыми голосами у ворот Давида. Это были прокаженные. Распростершись в пыли и протягивая к прохожим обрубки своих рук, они тихо воспевали величие Давида и милость Божью, который послал им проказу здесь, на земле, дабы они еще в этой жизни смогли искупить свои грехи, а в загробной их лица сияли бы, как солнце, во веки веков.

Поникнув головой, Иисус повернул в сторону города. Лавки, мастерские, харчевни — все было открыто, улицы были запружены людьми — они суетились и кричали, пот ручьями бежал по их телам. Ржание лошадей, людские крики сливались с завыванием труб и рожков, и святой город казался Иисусу страшным мычащим больным животным, чье тело пожирается проказой, безумием и смертью.

Шум на улицах все возрастал, люди сновали туда и сюда «Что за спешка? — спрашивал себя Иисус. — Почему они бегут? Куда они идут? — и вздыхал: — К дьяволу!»

Он был в растерянности, не зная, как поступить. Может, он должен остаться в этом людоедском городе, влезть на крышу Храма и возопить: «Кайтесь! Кайтесь!..» Эти несчастные люди, бегающие по улицам, больше нуждаются в покаянии и утешении, чем спокойные рыбаки и земледельцы Галилеи. «Я останусь здесь, — решил Иисус. — Здесь я впервые объявлю о гибели мира и Царстве Божием».

— Рабби, — подошел к Иисусу Андрей, который не мог справиться со своим горем. — Рабби, они схватили Крестителя и убили его!

— Слава Богу! Все в руках Его, — спокойно ответил Иисус. — У Крестителя было достаточно времени, чтобы выполнить свое предназначение. Будем надеяться, Андрей, что и мы выполним свое! — Он увидел, как глаза бывшего ученика Предтечи наполняются слезами. — Не печалься, Андрей, — похлопал он его по плечу. — Он не умер. Умирают лишь те, кто не успел обрести бессмертия. Он успел. Господь дал ему на это время.

И произнеся это, он вдруг все понял. Действительно, все в этом мире зависит от времени. Во времени все созревает. Если тебе дано время, то ты можешь успеть переработать свою человеческую плоть и обратить ее в дух. И тогда тебе незачем бояться смерти. Если у тебя нет времени, ты погибаешь… «Милостивый Господь, — взмолился Иисус про себя, — дай мне время — это единственное, о чем я прошу тебя. Дай мне время…» Он чувствовал, что в нем все еще много плотского, много человеческого. Он все еще был подвержен гневу, страху, ревности; у него мутилось в глазах, когда он вспоминал Магдалину; а прошлой ночью он украдкой поглядывал на сестру Лазаря Марию…

Он вспыхнул от стыда и тут же решился: он уйдет из этого города. Час его смерти еще не настал, он еще не готов… «Господи, — снова взмолился Иисус, — дай мне время, время и больше ничего…»

— Идемте, друзья мои, мы возвращаемся в Галилею, — кивнул он спутникам. — Во имя Господа!

Они стремились к Генисаретскому озеру, как усталые голодные лошади в любимое стойло. Иуда снова шел впереди, насвистывая. Давно ему уже не было так спокойно. Ему очень нравились лицо и голос учителя после возвращения его из пустыни. «Он убил Крестителя, — повторял Иуда снова и снова про себя. — Он взял его с собой, лев и агнец соединились. Может ли Мессия быть львом и агнцем одновременно, как древние чудовища?» — спрашивал он себя и шел дальше, насвистывая и ожидая, что будет. «Это молчание долго не может продолжаться. В один из вечеров до того, как мы достигнем озера, он раскроет свои уста и заговорит. Он откроет нам тайну: что он делал в пустыне, видел ли там Бога Израиля и о чем они с ним говорили. А уж я сделаю выводы».

Первая ночь прошла в молчании. Иисус смотрел на звезды, утомленные спутники спали вокруг него. Лишь голубой глаз Иуды поблескивал в темноте. Всю ночь они с Иисусом просидели друг против друга, не проронив ни слова.

На рассвете они снова тронулись в путь. Они уже оставили позади каменистую почву Иудеи и вступили на белые земли Самарии. У колодца Иакова никого не было — ни одна женщина не появилась, чтобы достать им воды и дать напиться. Они быстро миновали проклятую землю, и вот уже вдали замаячили родные горы — остроконечный Гермон, изящный Фавор, святой Кармил.

Начинало смеркаться, и они устроились под раскидистым кедром полюбоваться закатом. Иоанн произносил вечернюю молитву:

— Господи, открой нам свои врата. День кончается, солнце садится, солнце исчезает. Мы приходим к Тебе, Господи. Открой нам. Вечный, мы молим Тебя, прости нас. Вечный, мы молим Тебя, смилуйся над нами. Вечный, спаси нас!

Сгущалась синева. Солнце покинуло небосклон, и звезды еще не вышли. Пустое небо нависло над землей. Тонкие руки Иисуса белели в сумерках. Душа его все еще была полна вечерней молитвой — она омывала все его члены, совершая внутри него свою работу. До его слуха доносились отчаянные крики людей, стучащихся во врата Господа, но Господь не открывал им. Люди стучали и кричали. Что они кричали?

Он прикрыл глаза, чтобы расслышать. Дневные птицы уже вернулись в свои гнезда, ночные еще не вылетели. Не слышно ни людского говора, ни лая собак — они остановились вдали от каких-либо поселений. Его спутники бормотали вечерние молитвы, но они слишком устали, и священные слова тонули в их сонном сознании, не вызывая никакого отклика в душах. Иисус же слышал этот неустанный стук во врата Господа — стук в его собственном сердце. Они стучались в его собственное теплое сердце, крича: «Открой! Открой! Спаси нас!»

Иисус прижал руки к сердцу, словно сам стучался в него вместе со всеми и умолял открыть. Ему казалось, что он остался один-одинешенек в этой борьбе, но тут же почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся. Иуда не спускал с него глаз, пылающих, как холодное пламя. Иисус вздрогнул. Этот рыжебородый был гордым и неукротимым зверем. Из всех его спутников он казался ему самым близким и в то же время самым чужим, словно лишь Иуде он обязан давать отчет в своих действиях и объяснять свои поступки.

— Иуда, брат мой, — протянул Иисус к нему правую руку, — взгляни, что я держу?

Иуда, напрягшись, вытянул шею, чтобы рассмотреть в полумраке.

— Ничего. Я ничего не вижу.

— Скоро увидишь, — улыбнулся Иисус.

— Царствие Небесное, — сказал Андрей.

— Семя, — сказал Иоанн. — Рабби, ты помнишь, что ты говорил нам у озера в первый раз, когда ты разомкнул свои уста и обратился к людям? «Сеятель пришел, чтобы бросить в землю свое семя…»

— А ты что думаешь, Петр? — спросил Иисус.

— Учитель, что я могу сказать? Если я спрошу свои глаза, то ничего. Если я спрошу сердце — все. И мысль моя раскачивается в нерешительности, как язык колокола.

— А ты, Иаков?

— Ничего. Прости меня, рабби, но ты ничего не держишь.

— Глядите! — воскликнул Иисус, резко поднимая руку и с силой опуская ее вниз. Иуда от счастья раскраснелся, все его лицо расцвело, как роза, и, схватив Иисуса за руку, он поцеловал ее.

— Рабби! — воскликнул он. — Я видел! Я видел! Ты держишь секиру Крестителя. — Но тут же он устыдился и рассердился на себя, что так несдержанно высказал свою радость. Снова отодвинувшись, он прислонился к кедровому стволу.

— Он принес ее мне, опустив к корню сгнившего дерева, — спокойно и сурово промолвил Иисус. — Для того он и был рожден — чтобы передать ее мне. Большего он и не мог сделать. Я пришел и, нагнувшись, поднял секиру — для этого был рожден я. Настало время исполнить мне свой долг — срубить прогнившее дерево. Мне казалось, я жених, и в руках моих цветущая миндальная ветвь, но она обернулась секирой. Помните ли вы, как мы плясали и гуляли в Галилее, прославляя красоту мира, союз небес и земли, как врата рая распахивались перед нами? Друзья, все это был сон. Но теперь настало пробуждение.

— Значит, нет Царствия Небесного? — в ужасе воскликнул Петр.

— Есть, Петр, есть, но Царство Божие внутри нас. Царствие Небесное в наших душах, царство дьявола — вовне. И два этих царства бьются между собой. Битва! Война! И наш первый долг — поразить сатану этой секирой.

— Какого сатану?

— Мир, окружающий нас. Мужайтесь, друзья, я собрал вас на битву, а не на свадьбу. Простите, ибо я и сам того не знал. Но если кто из вас мечтает о жене, детях, доме и счастье, — пусть уйдет! В этом нет ничего постыдного. Пусть встанет, тихо попрощается с нами и уйдет с нашими благословениями. Время еще есть, — он умолк, переводя взгляд с одного на другого. Вечерняя звезда, как огромная капля, замерцала между мощных ветвей кедра. Ночные птицы встряхивали свои крылья и просыпались. Прохладный ветер подул с гор. И внезапно вечернюю покойную тишину прорезал крик — это вскочил Петр.

— Рабби, я с тобой в этой битве — плечом к плечу — до самой смерти!

— Это хвастливые слова, Петр, и мне они не по нраву. Мы идем трудным путем. Против нас встанут люди, Петр. Когда бывало такое, чтобы пророк поднимался на спасение людей, а те не забивали его камнями до смерти? Наш путь труден. Держись за свою душу, Петр, чтобы не распроститься с жизнью. Плоть слаба — не доверяйся ей… Слышишь? Я тебе говорю, Петр.

— Ты не веришь мне, рабби? — со слезами на глазах спросил Петр. — А я, на которого ты так смотришь и не доверяешь, в один прекрасный день отдам за тебя жизнь.

— Может быть… может быть… — пробормотал Иисус, поглаживая Петра по колену. — Прости меня, милый Петр. — Он обратился ко всем: — Иоанн Креститель крестил водой, и его казнили. Я буду крестить огнем. Я говорю вам это сегодня, чтобы вы знали и чтобы не жаловались потом, когда на нас обрушатся тяжелые испытания. Перед началом пути я хочу сказать вам, куда мы идем: к смерти, а после смерти — к бессмертию. Вот наш путь. Готовы ли вы к нему?

Спутники словно онемели. Голос учителя был жесток — он уже не шутил и не смеялся, он призывал их к оружию. Неужели для того, чтобы войти в Царствие Небесное, им надо пережить смерть? Неужели нет другого пути? Они были простыми людьми, бедными невежественными тружениками, а мир был так богат и могуществен — как они смогут бороться с ним? Вот если бы ангелы спустились с небес и помогли им. Но никто из учеников еще не видел, чтобы ангел разгуливал по земле, помогая бедным и обездоленным. Поэтому они молчали, взвешивая и отмеривая про себя груз опасностей. Иуда посматривал за ними краем глаза и раздувался от гордости: он один ничего не высчитывал. Презирая смерть, он был готов к войне и не заботился ни о своем теле, ни о своей душе. В нем жила лишь одна великая страсть, и погибнуть ради нее было высшим наслаждением.

Петр первым открыл рот.

— Рабби, а ангелы придут нам на помощь с небес?

— Мы — ангелы Господа на земле, Петр, — ответил Иисус. — Других ангелов нет.

— Неужели ты думаешь, что мы управимся сами, учитель? — спросил Иаков.

— Уходи! — закричал, вставая, Иисус. Ноздри его дрожали. — Покинь меня!

— Я не предам тебя, рабби! — воскликнул Иоанн. — Я с тобой до самой смерти!

— И я, рабби! — воскликнул Андрей, обнимая колени Иисуса.

Две большие слезы выкатились из глаз Петра, но он не промолвил ни слова, а высоченный Иаков лишь опустил от стыда голову.

— А ты, Иуда, брат мой? — спросил Иисус, видя, как рыжебородый свирепо смотрит на всех.

— Я не стану тратить время на слова, — взорвался Иуда, — и болтать, как Петр. Покуда ты держишь секиру, я с тобой. Оставишь ее, и я оставлю тебя. Я иду не за тобой, как ты знаешь. Я иду за секирой.

— Как ты смеешь так говорить?! — воскликнул Петр.

Но Иисус был рад этим словам.

— Иуда прав. Я и сам иду за секирой, друзья мои.

И прислонившись к кедру, они растянулись на земле. На небе появлялись все новые и новые звезды.

— Отныне мы поднимаем знамя Господа, — промолвил Иисус, — и начинаем битву. Звезда и крест вышиты на знамени Господа. Да пребудет он с нами!

Все молчали: приняв решение, они чувствовали, как отвага заливает их сердца.

— Я еще раз прибегну к иносказанию, — промолвил Иисус, когда темнота уже поглотила всех. — Последняя притча, перед битвой… Знайте, что земля покоится на семи столбах, а столбы на воде, а вода на облаках, облака — на ветрах, ветры — на буре, а буря — на молнии. А молния, как секира, лежит у ног Господа.

— Я не понимаю, — смутился Иоанн.

— Иоанн, сын молнии, — ответил Иисус, гладя по голове любимого ученика. — Ты поймешь, когда станешь старше и будешь жить отшельником на острове, и небеса раскроются над тобой и воспламенят твою душу.

Он умолк. Впервые так ясно Иисус понял, что есть молния Господа — горящая секира у ног Его, и, как связка бус, с нее свисали — буря, ветер, облака, вода — вся земля. Сколько лет он прожил с людьми, сколько раз читал Святое Писание — и никто не раскрыл ему этой страшной тайны. Какой тайны? Что молния есть сын Господа, Мессия! Мессия, который должен очистить мир.

— Друзья, соратники, — промолвил он, и Петру почудилось, что два языка пламени охватили его чело. — Вы знаете, я ходил в пустыню встречаться с Господом. Я сгорал от жары, голодал и страдал от жажды. Я сидел на камне и призывал Господа, Бесы волна за волной обрушивались на меня, разбивались, откатывались и накатывались вновь. Вначале были дьяволы плоти, затем дьяволы ума и, наконец, самые могущественные — дьяволы сердца. Но я держал перед собой Господа, как бронзовый щит, и песок вокруг меня постепенно усеивался клыками, когтями и рогами. И наконец я услышал великий голос над своей головой: «Вставай, бери секиру, данную тебе Предтечей, борись!»

— Неужели никто не будет спасен? — воскликнул Петр, но Иисус не услышал его.

— И тут же рука моя стала тяжелой, словно кто-то вложил в нее секиру. Я начал подниматься, этот голос раздался снова: «Сын плотника, готовится новый потоп, на сей раз не вода, но огонь. Строй новый ковчег, выбери праведных и погрузи их на него!» Я уже начал выбирать, друзья! Ковчег готов, врата его открыты. Входите!

Все зашевелились и начали подползать к Иисусу, словно он и был ковчегом, а они собирались войти в него.

— И снова я услышал голос: «Сын Давида, как только утихнет пламя и ковчег бросит свой якорь в Новом Иерусалиме, взойди на свой наследственный престол и правь миром! Старая земля должна погибнуть, и старое небо исчезнет. Новые небеса раскинутся над головами праведников. Звезды и глаза людские будут сиять в семь раз ярче, чем ныне».

— Рабби, — снова воскликнул Петр, — никто из нас, кто будет сражаться с тобой, не должен умереть до того дня, пока мы не увидим этого и не встанем вкруг твоего престола!

Но Иисус снова не услышал его. Погрузившись в огненные видения пустыни, он продолжал:

— И в последний раз я услышал голос над своей головой: «Я благословляю тебя, Сын Божий!»

«Сын Божий! Сын Божий!» — повторял каждый про себя, но никто не осмеливался открыть рот.

Теперь уже все звезды высыпали на небосклон — в эту ночь они висели совсем низко, на полпути между небом и людьми.

— А теперь, рабби, — спросил Андрей, — где мы начнем нашу битву?

— Господь, — ответил Иисус, — взял землю Назарета и из нее вылепил мою плоть. Потому мой долг начать битву в Назарете. Там моя плоть должна начать свое превращение в дух.

— А потом мы пойдем в Капернаум, — предложил Иаков, — спасать моих родителей.

— А потом в Магдалу, — предложил Андрей, — возьмем бедную Магдалину тоже в свой ковчег.

— А потом по всей земле! — воскликнул Иоанн, простирая руки к востоку и западу.

— Я вот думаю о наших желудках, — рассмеялся Петр. — Что мы будем есть в этом ковчеге? Предлагаю взять с собой только съедобных животных. Боже милостивый, зачем нам львы и комары?! — Он явно проголодался.

Все рассмеялись.

— Ты можешь думать только об обеде, — усмехнулся Иаков. — А здесь сейчас говорят о спасении мира!

— Вы все думаете о том же, что и я, только не признаетесь, — возразил Петр. — Я открыто говорю все, что приходит мне в голову, хорошо это или дурно. Мысли мои крутятся то туда, то сюда, и я меняюсь вместе с ними. Потому меня и дразнят флюгером. Прав я, рабби, или не прав?

Лицо Иисуса расцвело в улыбке. Старая история пришла ему на ум.

— Давным-давно жил-был один раввин, который хотел отыскать такого искусного музыканта, чтобы звуки рожка его доносились бы до всех праведников и те бы сходились в синагогу. И объявил он, что все музыканты собираются на состязание — раввин сам хотел выбрать наиискуснейшего. Пришло пять человек, самых умелых в этом городе. Каждый брал рожок и дул. Когда все закончили, раввин спросил их: «О чем вы думаете, дети мои, когда дуете в свой рожок?» Один сказал: «Я думаю о Господе». Другой: «Я думаю об освобождении Израиля». Третий: «Я думаю о голодающих бедняках». Четвертый: «Я думаю о сиротах и вдовах». И лишь самый нищий из всех стоял в углу и не отвечал. «А ты, дитя мое, — повторил раввин, — о чем ты думаешь, когда дуешь в свой рожок?» «Рабби, — залился краской тот, — я бедный невежда, и у меня четверо дочерей. Я не могу дать бедняжкам приданое, чтобы они могли выйти замуж, как все. Поэтому, когда я дую в свой рожок, я говорю себе: „Господи, ты видишь, как я тружусь и стараюсь ради Тебя. Пошли, пожалуйста, мужей моим дочерям!“» «Благословляю тебя, — ответил раввин. — Ты выбран мною». — Иисус повернулся к Петру и рассмеялся: — Благословляю тебя, Петр. Ты выбран мною. Когда пища у тебя на уме, ты говоришь о пище, когда Господь — ты говоришь о Господе. Поэтому люди и называют тебя флюгером! Я выбираю тебя. Ты — мельница, которая перемелет зерно в муку и накормит людей.

У них оставался последний кусок хлеба, и Иисус разделил его. Каждому досталось по крохе, но учитель благословил хлеб, и они насытились. После чего, прислонившись друг к другу, все погрузились в сон.

Ночью все спит и, расслабившись, растет во сне, даже камни и души. Когда спутники Иисуса проснулись утром, души их раскинулись ветвями, охватив всю плоть и наполнив ее уверенностью и радостью.

Они вышли еще до рассвета. Воздух был прохладен. На осеннем небе собирались тучи. Последние стаи журавлей тянулись с севера к югу. Ученики беззаботно шагали по дороге: небеса соединились с землей в их сердцах, и даже мельчайшая пылинка сияла для них, словно напоенная духом Господа.

Иисус шел впереди один. Мысль его скользила по воле Божьей. Он понимал, что мосты сожжены и ему не удастся повернуть назад. Судьба вела его вперед, и он слепо следовал за ней. Да исполнится воля Господа… Его судьба? И вдруг он снова услышал за спиной таинственные шаги, которые беспощадно преследовали его уже столько времени. Он напряг слух и прислушался. Поступь была тяжелой и решительной. Но вот шаги обогнали его и донеслись спереди, они вели его… «Так лучше, — подумал он, — лучше. Теперь я никогда уже не собьюсь с пути…» И возликовав, он пошел быстрее. Шаги перед ним ускорились, он поспешил за ними.

— Вперед! Вперед! — шептал он своему невидимому проводнику и бежал, перепрыгивая через ямы и камни. И вдруг у него вырвался крик. Страшная боль пронзила его руки и ноги, словно в них впились гвозди. Он рухнул на камень, холодный пот крупными каплями выступил на его челе. Голова кружилась. Земля уплывала, Иисус вдруг увидел перед собой темный бушующий океан. Он был пустынен, лишь крохотная красная лодочка отважно бороздила его поверхность, паруса ее раздувались и чуть не лопались от ветра… Иисус вглядывался в нее все внимательнее, и наконец улыбка раздвинула его губы.

— Это сердце мое… — прошептал он, — мое сердце…

Боль постепенно отступала, в голове прояснилось, и подошедшие ученики застали его уже спокойно сидящим на камне и улыбающимся.

— Вперед, друзья, быстрее! — промолвил он и поднялся.