Последнее пророчество Эллады (СИ)

25

Гермес

Мрачного, недовольного, немного помятого с лица Зевса под ручку со щебечущей что-то Герой подземные провожали торжественно. Торжественность, в основном, воплощала в себе Макария. Аид был молчалив и задумчив, а Персефона смотрела на Геру с легкой улыбкой на губах. Сначала. Потом даже и не столько на Геру, сколько на подлетевшего на крылатых сандалиях Гермеса.

И радости в этом взгляде не было никакой.

Психопомп торопился. Новости, которые он собирался сообщить, были не особо приятными. О, нет! Полчаса назад едва слышный шёпот теней-привратников доложил, что кто-то или что-то спускается в подземный мир, и Гермия тут же отправили проверять. Выспаться не дали! Собственно, он и спать-то лег от силы пару часов назад, они с Гекатой были немного заняты. Будить Трехтелую значит, подземным инстинкт самосохранения не позволяет, а он, Гермес, значит, бедный, беззащитный, и вообще с возвращением Аида вернулся к привычной должности вестника и душеводителя. Точнее, мальчика на побегушках. Не то чтобы это его не устраивало… но не так рано!

Зевая в кулак и поправляя взъерошенные волосы, Психопомп летел к «парадному входу» (тому, где Цербер) и думал о том, что приличные гости не ходят с такими ранними визитами. Они, как Зевс, добираются до подземного мира под вечер, и не заставляют никого страдать от недосыпа. А ранним утром шастают только воинствующие лесбиянки и прочие неуравновешенные личности, обожающие любоваться выезжающей на небо колесницей Гелиоса, росой, зорей и прочей романтической чепухой.

К сожалению, он оказался прав по обоим фронтам. Личность, спускающаяся в подземный мир с многочисленной свитой, была и воинствующей, и неуравновешенной одновременно.

— Ну что за неделя идиотских визитов? — прошипел Аид, убедившись, что Олимпийские Владыки покинули его мир (к счастью, через ближайший к Олимпу проход, а вовсе не через Цербера) и выслушав неутешительные новости. — Да чем им тут всем намазано?! Не мир, а проходной двор!

Персефона закатила глаза; Макария хихикнула; Гермес задумчиво покачал обутой в крылатую сандалию ногой и предложил баррикадироваться.

В Подземный мир спускалась Деметра!

— Хотя, в принципе, это было ожидаемо, — без особых восторгов констатировал Владыка. — Я все же злодейски похитил её возлюбленную дочь. Сорвал, так сказать, невинный цветок. Было бы странно, если бы она просто…

Персефона перевёла на него тяжелый, мрачный взгляд классического «невинного цветка»:

— Ты абсолютно не представляешь, о чем говоришь, — резко сказала она. — Когда меня похитил Арес, она столетие делала вид, что ничего не случилось. Он меня бьет, насилует, запирает в тёмных покоях, а она такая «ну, он же муж». А потом «А, нет, ещё не муж, что ли? Ладно, деточка, я поговорю с твоим отцом, чтобы он настоял на браке».

— Бедная мамуся, — распахнула глаза Макария. — Ну, как можно быть таким уродом?! И что, за тебя никто не вступился?

Гермес отвел глаза — царевна смотрела с искренним возмущением и недоумением. Кажется, она не совсем понимала, что значит быть Владыкой, царём, когда твоё слово — закон, когда никто не смеет и подумать о бунте… по крайней мере, не из-за женщины. Психопомп в то время не так уж и часто появлялся в Подземном мире — у него случилась очередная интрижка на Олимпе — но он знал, что везде, и на земле, и под землей, и над ней, как-то не принято упрекать мужчину в том, что он как-то не так обращается со своей женой. И если Подземный мир был способен бунтовать против Ареса, то точно не из-за Персефоны.

Женщина, женщина, женщина… что значит её слово, её жалоба против мужчины? Так рассуждали олимпийские боги (кроме вечных девственниц Афины и Артемиды, но их совсем по-другому клинило). Да Гермес и сам пересмотрел эту концепцию только из-за Гекаты — уж очень та не вписывалась в типичный олимпийский контингент. Трёхтелая точно не ожидала защиты или поддержки — она была той женщиной, от которой следовало бежать без оглядки. Самой прекрасной, мудрой и достойной — и одновременно опасной, как медленный яд в дорогом флаконе.

К тому же в последние пол столетия она практически в одиночку воспитывала Макарию — и теперь та пристально смотрела на мать.

Взгляд Персефоны чуть-чуть смягчился, она улыбнулась:

— Ну, первый раз за меня вступился твой любимый дядя Аид, он стукнул Ареса амфорой.

Владыка кивнул — он смотрел слишком строго и серьезно, что не предвещало ничего хорошего — и Макария требовательно подергала его за рукав надетой под плащ варварской куртки.

— Мне кажется, ты обошелся с этим уродом излишне мягко, — прошипела она.

Царевна открыла ротик для каких-то явно кровожадных предложений (ни Персефона, ни сам Аид не стали её одергивать, а Гермес уж тем более не рискнул), но тут до них донесся вой Цербера, и оригинальные идеи Макарии так и остались невысказанными.

— Если мы пойдем все вместе, — задумчиво начала Персефона, — мама сразу увидит Аида и её тут же переклинит.

— Однозначно, — согласился Владыка. — Она меня ненавидит.

— Поэтому маму встретим мы с Макарией. Попробуем убедить её в том, что у меня все в порядке. Может, получится её немного смягчить.

Психопомп скептически фыркнул — он тоже имел представление о том, что такое Деметра; Аид проворчал, что разделяться это не самая хорошая идея, да и вообще, его не очень прельщает идея отсиживаться за спинами женщин, но в целом тоже был «за».

— А ты лети за Гекатой, — сказала Гермесу царица. — Подозреваю, что скоро мне понадобится самогон.

***

Деметра

Подземный мир наводил на Деметру тоску.

Ей никогда не нравились эти мрачные подземные пейзажи, бесконечные асфоделевые поля, тополя и плакучие ивы на берегах Коцита. И гранаты. Гранат, как символ Владыки Аида, раздражал её особенно сильно, и в виде плода, и в виде дерева. Пускай и когда-то она сама вырастила этот плод, но сейчас — раздражал. Раздражал с тех самых пор, как Аид упомянул, что зерна граната похожи на слезы. Смешно, да и только. Неужели Аид Безжалостный, это подземное чудовище, добровольно избравшее мир вечной смерти, мог иметь какое-то представление о слезах?

Сейчас, конечно, Подземный мир тонул в зелени. Захлебывался в цветах, растениях и животных, живых и мёртвых, задыхался прекрасным ароматом, совершенно несвойственным для этого места. Деметра могла бы помочь ему, если бы захотела, только проблема в том, что у неё совершенно не было для этого времени. Перво-наперво следовало вырвать из мерзких лап подземного паука её несчастную дочь! Для этого Деметра и спустилась в этот мрачный мир, для этого взяла в свою свиту двух героев — Тесея и Пейрифоя. Да что тут говорить! Она отказалась от участия в великой Концепции, которую до того активно поддерживала, и собиралась поставить под угрозу всю её дальнейшую реализацию — лишь бы её доченька была счастлива!

Когда она миновала кошмарного Цербера (при виде богини со свитой тот забился в какую-то щель и завыл на весь Подземный мир), её уже встретили дочь и внучка. Тогда, глядя на бледное, но решительное лицо Персефоны, Деметра с ужасом подумала, что могла опоздать. Напрасно она потратила драгоценное время, пытаясь заполучить поддержку сторонниц Концепции. Могла ведь догадаться, что эти самовлюбленные дуры не рискнут выступить против Аида в открытую. А мерзкий подземный паук не терял время даром — кажется, он окончательно сломил и подчинил себе её нежную девочку. Поработил её настолько, что она уже и подумать не могла о сопротивлении, и говорила лишь о том, что он, Аид, вовсе не такой плохой. О том, что ей хорошо с ним. Только с ним.

— Не понимаю, почему ты считаешь Аида монстром, — сказала она, когда Деметра попросила Макарию удалиться поболтать с нимфами, а Персефону — прогуляться где-нибудь поближе к поверхности. — Он не такой.

Она ещё много говорила про него. Рассказывала, что он единственный, кто не побояться схватиться из-за неё с Аресом. Что он сделал для нее, Персефоны, больше, чем кто-либо. И что она откровенно не понимает, почему должна так бояться, ненавидеть и презирать того, кто не побоялся оказаться в ненасытном чреве Ареса, чтобы спасти её дочь.

— Он — сама смерть, — веско сказала Деметра.

Сказала только потому, что в этот момент ей требовалось что-то сказать. Требовалось потянуть время, пока они с Персефоной отдалялись от свиты, внучки и грызущего исполинскую кость Цербера. Пока они поднимались в преддверья Подземного мира потому, что «от этого мерзкого подземелья у меня болит голова, давай немного подышим свежим воздухом, а там, так уж и быть, я попробую выслушать сомнительную логику того мерзкого урода, который похитил тебя».

— А почему ты считаешь, что Аид — это смерть? Смерть же Танат? — спросила Персефона, и Деметра ненадолго задумалась, озадаченная постановкой вопроса.

— Когда я говорила, что он смерть, я имела в виду не смерть в прямом смысле, а то, что он ужасающе жесток, неприступен и мрачен. И ещё он не несёт в себе ни жизни, ни любви, — рассеянно сказала Деметра, осматриваясь по сторонам, чтобы не пропустить нужный поворот, отделяющий собственно Подземный мир от его преддверий (которые, несмотря на близость к этому царству ужаса, всё-таки относились к верхнему миру). — Он лишен возможности произвести на свет потомство. Дитя, я знаю, о чем говорю, не забывай, я все же Деметра Плодоносная.

— Неужели то, что у Аида не может быть детей, делает его монстром? — никак не прониклась Персефона. — Ну и что тут ужасного?

Деметра нахмурила чело, вспоминая, что раньше, когда Персефона была маленькой, они уже вели подобные беседы. Тогда её нежный, хрупкий цветочек ещё не обзавелся шипами, что так пугают теперь всяческих слабонервных. Правда, тогда её дочери было достаточно заверений матери о том, что Аид это зло, абсолютное зло, и сама его тёмная природа противна и жизни, и свету. Теперь же она требовала каких-то логических доказательств.

— Пожалуй, это не так уж и страшно, — медленно начала Деметра, присматриваясь к стенам прохода в Подземный мир, ища едва заметную, но все же ощутимую границу. — В крайнем случае, он мог бы кого-то усыновить. Не могу не посочувствовать несчастному существу, которому достанется эта участь… но ладно. Если бы ты видела, как воевал этот мерзкий подземный паук, какие горы трупов оставлял после себя, ты бы не задавала вопросов, дитя. Он абсолютно не знает жалости, он не щадит никого. Когда-то он сжигал целые города. Там были женщины, дети, животные… а после Аида не оставалось вообще ничего. Пепелище на месте города, вырубленные сады, выжженные леса, испорченные солью поля… Сады-то что ему, варвару, сделали?.. Вот Зевс, он тоже тогда воевал, никогда так не поступал. И Посейдон.

Деметра остановилась у едва заметной черты. Это черный гранит пещеры-преддверий сменялся темно-коричневым. Пещера на этом не заканчивалась, просто то, что было дальше, уже принадлежало верхнему миру. И там, как ни странно, какие-то время было темнее — своды Подземного мира мягко светились, а обычная пещера такими свойствами не обладала.

Персефона тоже подошла к черте и с интересом провела по ней пальцем. Воспользовавшись тем, что дочь заинтересовалась редким природным явлением, Деметра прошла вперёд и вытащила из-за приметного валуна припрятанный там букет душистых нежно-фиолетовых цветов.

Богиня держала его в опущенной руке и вообще старалась не дышать в его сторону — мало ли что. Средство, которое она собиралась применить, чтобы спасти Персефону из Подземного плена, было крайне сильнодействующим. Пускай Деметра повелевала цветами и травами, пускай они сами тянулись к ней, отдавая всю пользу и старательно оберегая от собственных опасных свойств, ей следовало быть настороже.

— А насчёт того, что Аид не может любить, я лучше объясню на примере, — сказала она Персефоне. — Видишь этот букет? — Деметра протянула цветы Персефоне, и та взяла букет обеими руками. — Так вот, представь, что это невинная нежная нимфа.

— Вроде Минты? — фыркнула дочь, утыкаясь носом в цветы.

— Пусть будет Минта. Хотя, наверно, пример неудачный. Тебе нравится этот дивный аромат? — Деметра растянула губы в сладкой улыбке; Персефона подняла голову и чуть пошатнулась, словно от легкого головокружения.

— Не уверена, — призналась она. — Мне кажется, он слишком душный. Кажется, даже голова закружилась. Не тянет как-то на нежную нимфу.

Деметра подошла ближе и обняла дочь за плечи. Успокаивающе погладила по волосам:

— Бедное дитя! Этот подземный мир испортил твой нюх!

— Ничего подобного! — возмутилась Персефона, но вырываться не стала.

Под взглядом Деметры она снова зарылась носом в цветы… и вдруг содрогнулась всем телом.

— Что-то мне…. — пробормотала она, роняя букет, но Деметра перехватила её руки и прижала цветы к её нежному лицу.

Вот тут уже дочь начала вырываться, но толку было мало. её ноги подкашивались, а тело только слабо подергивалось, когда она пыталась оттолкнуть цветы и вдохнуть свежий воздух.

— Все хорошо, Кора, — прошептала Плодородная, одной рукой продолжая прижимать цветы, а второй зажимая распахнувшийся для крика рот. — Я хочу помочь тебе. Я спасу тебя.

Персефона дёрнулась последний раз; её колени подогнулись, а голова бессильно запрокинулась, откинувшись на плечо Деметры.

Богиня осторожно опустила обмякшее тело на камни и похлопала Персефону по щекам, держа наготове букет. Никакой реакции. Цветы сработали безупречно.

— Тесей! Пейрифой! — позвала она, и вскоре из-за поворота появились герои. Они нарядились в лучшие одежды, умаслили свои накаченные тела (Пейрифой, кажется, слегка перестарался), красиво уложили волосы. — Моя дочь будет спать ещё час — полтора. Трогать её нельзя, пусть спит. Когда она проснется, вы должны дать ей особый отвар. Вы же не потеряли его?

Тесей, поглядывающий на Персефону с некоторым смущением, продемонстрировал крошечный флакончик с отваром.

— Отвар смягчит её нрав и вселит в неё покорность и кротость к тому мужчине, который возьмёт ее. Дать сразу нельзя, там есть компоненты, которые несовместимы с травой, усыпляющей богов. А вообще, эффект отвара краткосрочен, поэтому вам, герои, лучше не медлить.

Тесей наклонил голову в знак согласия; Пейрифой же закивал так рьяно, что стало понятно — кто-кто, а он точно не собирается медлить.

— На случай, если на вас кто-нибудь нападет, или если Персефона проснется не в духе, рекомендую намазаться мазью, которая сделает вас неуязвимой для божественных атак. ещё она скроет от нюха подземных чудовищ и от глаз теней, но помните, действие тоже не вечно. Неделя, не больше.

— Мы поняли тебя, о Деметра, — почтительно сказал Тесей. — Раз так, то, пожалуй, в Подземном мире для нас будет безопаснее. Раз уж твоя чудесная мазь поможет нам справиться со всеми угрозами.

— Ты очень умен, герой, — покровительственно улыбнулась богиня. — Я тоже об этом думала. Пожалуй, пока вам действительно лучше спуститься в Подземный мир. На случай, если мерзкий подземный паук сможет… почуять, что Кора покинула его царство.

Благородные лица героев явственно побледнели, когда они сообразили, что Деметра имеет в виду Владыку Аида.

— Не беспокойтесь, с моей мазью Аид, как и любой другой бог, вам не опасен, — успокоила их Плодоносная. — К тому же в самое ближайшее время он перестанет угрожать кому бы то ни было.

Деметра погладила спящую дочь по голове и попрощалась с героями, напутствовав им обращаться с Корой с надлежащим почтением. Герои заверили её в том, что не обманут оказанного доверия. Деметра подобрала букет и удалилась с легким сердцем, напоследок посоветовав героям ненадолго спрятаться за каким-нибудь из множества валяющихся в пещере валунов, потому, что через полчаса она планировала отправить на поверхность нимф из своей свиты, и не хотела, чтобы они заметили героев.

Тесей и Пейрифой сориентировались мгновенно — первый принялся аккуратно заворачивать Персефону в теплый плащ (не лежать же ей на холодных камнях), а второй отправился присматривать валун, ворча, что лично ему богиня в полураздетом виде нравится больше. Тесей, впрочем, не собирался прислушиваться к мнению друга. Вместо этого он посоветовал ему надеть что-нибудь поверх короткого хитона, дабы не смущать потенциальных нимф «излишней готовностью к подвигам».

***

Макария, весело болтавшая с нимфами и параллельно поглаживающая Цербера по холке, весьма озадачилась, увидев Деметру без Персефоны.

— Мы с твоей матерью несколько… разошлись во взглядах в отношении мерзкого подзе… дяди Аида, — пояснила Деметра. — Она сказала, что хочет побыть одна.

Подозрительности во взгляде Макарии меньше не стало.

— Бабушка… — начала она резко, видимо, собираясь доказывать Деметре, что в Аиде нет ничего плохого.

Еще бы! Для неё это чудовище было героем, вызволившим её из чрева родного отца. Неудивительно, что Макария не видела ничего ужасного в том, что Аид вновь уволок бедную, только-только вдохнувшую вольного воздуха Верхнего мира Персефону под землю и лишил её невинности. Пожалуй, она даже и не вникала в вопросы невинности своей бедной матери. А ведь Деметре стоило такого труда уговорить дочь окунуться в источник Канаф и стать девственной богиней!.. Наивно было бы полагать, что Кора согласится вернуть себе невинность в третий раз — к тому же Деметра совсем не желала для своей дочери сомнительной славы «многоразовой девственной богини». И если ей суждено быть с мужчиной, так пусть это будет прекрасный герой, а не коварная подземная тварь!

— Не надо, Макария! — мягко сказала Деметра. — Кажется, я и так наговорила ей лишнего.

— Боюсь даже представить… — пробормотала царевна. — Кстати, а что это за цветы? Никогда таких не видела.

Богиня Плодородия тут же протянула букет внучке:

— Я сотворила их для твоей матери. Может, ты сходишь и отдашь ей, пока они не завяли? Мне кажется, миазмы подземного мира плохо на них влияют.

— Не представляю, где ты нашла миазмы, — проворчала царевна, принимая букет.

— Ты не могла бы сказать Персефоне… ну, понимаешь…

— Я не собираюсь говорить ей гадости про Аида!

— Нет, нет, — возразила Деметра. — Скажи ей, что я немного погорячилась. И эти цветы пахнут моим сожалением.

— Хорошо, бабушка, — сказала Макария, направляясь в указанную сторону.

Деметра, не отрываясь, смотрела ей вслед: она, конечно, успела все рассчитать, но все же ей не хотелось, чтобы неугомонная внучка столкнулась с Тесеем и Пейрифоем, несущим спящую Персефону. Особого вреда, конечно, от этого не будет — благодаря особой мази герои скрутят ребёнка в два счета — но шуму может быть много.

Впрочем, пока все шло по плану. Передавая букет, Деметра слегка надрезала ногтем пару стеблей, и цветы запахли сильнее.

— Как интересно, однако, пахнет твоё сожаление, — отметила Макария, оборачиваясь в сторону Деметры и тут же спотыкаясь практически на ровном месте. Черты её личика слегка заострились, белки глаз чуть заметно помутнели.

— Я вдохновлялась вербеной, лавандой и розой, — сказала Деметра, несколько озадаченная тем, что внучка ещё не заснула. Определённо, на Персефону цветы почему-то подействовали быстрее. — Никак не могу понять, на что они больше похожи. Кажется, всё-таки роза. Или вербена.

— Вербена, наверно, — задумалась Макария, останавливаясь и снова поднося цветы к лицу. Пару секунд она стояла, вдыхая дурманящий аромат и тихонько покачиваясь, потом, видимо, вспомнила, что вообще-то куда-то шла, и неуверенно двинулась вперед.

Первый шаг она сделала нормально, на втором её качнуло в сторону, на третьем её колени подогнулись, она сначала села на землю с выражением глубочайшего удивления на лице, а потом, выронив цветы, завалилась набок.

Почтительно ожидавшие поодаль нимфы из свиты испуганно заохали, бросаясь вперед, но Деметра остановила их властным жестом:

— Все в порядке. Кажется, на мою внучку плохо подействовали миазмы Подземного мира. Ну ничего, я знаю, как ей помочь. Знаете, что, возвращайтесь-ка на поверхность, пока тоже не надышались.

Бестолковых нимф не пришлось долго упрашивать. Спустя миг они уже дружно мчались к поверхности.

Деметра недовольно покачала головой, удивляясь тому, как такие воздушные и легконогие создания как нимфы ухитряются издавать так много звуков, когда бегут от опасности. Впрочем, возможно, дело было в том, что тропинка была довольно-таки каменистой. Впрочем, это было неплохо — Тесей с Пейрифоем услышат бегущую свиту издалека.

Дождавшись, пока нимфы скроются из виду, Деметра наклонилась над лежащей ничком Макарией. её маленькая ножка чуть подергивалась, а ресницы подрагивали, как у человека, который вот-вот проснется. Плодородная покачала головой, перевернула царевну лицом вверх, подобрала цветы и прижала к маленькому носику, аккуратно придерживая внучку за голову. Макария дёрнула головой, на миг вскинула руки к лицу, словно сквозь сон пыталась оттолкнуть букет, но Деметра держала крепко. Пару секунд бессильных судорожных подергиваний, и Макария затихла.

Деметра отпустила её голову и похлопала по щекам. Царевна не просыпалась. Тогда богиня подняла её обмякшее тело, сунула в руки букет, отнесла в пещеру-преддверия и устроила в закутке возле входа, так, чтобы её не было видно из Подземного мира, но можно было легко заметить, если идти со стороны Верхнего мира. Чтобы царевна не лежала на холодных камнях, Деметра материализовала отрез плотной шерстяной ткани, а чтобы не проснулась раньше времени, положила ей под голову букет так, чтобы носик царевны касался цветов, и она могла дышать только их ароматом. Тесей и Пейрифой обещали приглядеть за Макарией, пока Деметра не решит проблему с Аидом, но, так или иначе, царевне лучше было поспать подольше.

Специально выращенные на добытом Афродитой настое Гипноса цветы прекрасно оправдали себя, но глупо было надеяться, что они помогут справиться с Аидом. Едва ли подземный паук настолько потеряет бдительность, что возьмёт букет из её рук. Да он в принципе недолюбливает цветы!

Определённо, её нежной прекрасной дочери не по пути с этим монстром.