Шесть месяцев назад…
Уна
Я была почти на тридцать сантиметров выше ее, но моя сестра все равно пыталась заставить меня чувствовать себя маленькой. Она уставилась на меня холодными темными глазами, удерживая стол из красного дерева между нами преградой.
— Сочувствую твоей потере, — сказала Ханна.
Это был по меньшей мере четвертый раз, когда она говорила это меньше чем за час.
Моя потеря. Только моя. Наши родители были женаты двадцать лет, но Ханна никогда не могла с этим смириться. Даже сейчас, когда моя мать ушла из жизни навсегда. Я закрыла глаза, пытаясь позволить туману забытья снова окутать меня. Ничего так не хотелось, как оцепенеть. Моя сумочка лежала на полу рядом со мной. Я могла видеть белую круглую крышку флакона с таблетками, торчащую из бокового кармана. Мои пальцы дрожали, когда я сдерживала желание потянуться за ним.
Я откинулась на спинку кожаного кресла с высокой спинкой в кабинете нашего отца. Наш отец. Нужно напомнить Ханне об этом. Когда я это делала, она морщила лицо и поджимала губы, как будто это вызывало кислый привкус у нее во рту. Полагаю, так оно и было.
Кормаку, нашему брату, по крайней мере, хватило порядочности притвориться пристыженным. Хотя это было не так. Не больше, чем Ханне. Они двое были близнецами, но в это было трудно поверить. Кормак был блондином и высоким, как папа. У него были голубые глаза и глубокая ямочка на подбородке. Его готовили к тому, чтобы он занял место папы, руководил семейным бизнесом и делал политическую карьеру, которую нашему отцу пришлось оставить, и все из-за меня.
Видите ли, я выросла в замке, но никто никогда не принял бы меня за принцессу.
Замок Райан и винодельня уютно расположились на берегу озера Сенека в северной части штата Нью-Йорк. Это место принадлежало нашей семье более ста лет. Наш предок купил его и начал бизнес. Замок располагался на двадцати четырех нетронутых акрах земли с видом на озеро. Отсюда я могла видеть идеально ухоженную изумрудно-зеленую лужайку, простиравшуюся до самых виноградников за ней.
— Уна, — тон Ханны стал резким. — Я сказала, что сожалею о твоей утрате.
Моя утрата. Моя утрата. Ее слова гремели у меня в ушах в такт моему пульсу. Я снова выглянула в окно и вытянула шею. Все гости разошлись, оставив позади ряды позолоченных складных стульев. Организаторы похорон начали собирать эти стулья и убирать цветы с подиума и платформы. Сразу за холмом, на тропинке, ведущей вниз к семейному кладбищу, мы похоронили мою мать. Ханна и этого не хотела, но завещание моего отца было конкретным. Если бы я поддалась ярости, которую чувствовала под воздействием медикаментозного тумана, я бы указала Ханне, что именно наш отец подал на развод с матерью Ханны и Кормака. Он выбрал мою мать.
— Спасибо, — я повернулась обратно к Ханне, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
Я не хотела отдавать ей даже маленькую частичку себя. Она этого ожидала. Они все. Ханна, Кормак, муж Ханны Стюарт и Брэдли Лауэр, семейный адвокат. Каждый из них уставился на меня с другого конца комнаты, наблюдая. Ожидая. Начнет ли мое лицо краснеть? Будут ли мои пальцы дрожать? Станет ли мое дыхание прерывистым? Что было бы первым верным признаком того, что Уна вот-вот взорвется? Все гости разошлись, за исключением одной, доктора Моры Нили. Я почти ощущала ее присутствие за дверью. Ханна пригласила ее сюда сегодня. Почти можно было слышать разговор, который у них, должно быть, был.
Быть здесь ради Уны. Кто знает, что она может натворить?
Так что доктор Нили оставалась рядом, готовая справиться со мной, если бы я проявила какие-либо признаки тревожного поведения.
Они боялись меня. Я испытала крошечную долю удовлетворения от этого, хотя и знала, что это было именно то, из-за чего мой мир снова рухнет.
Брэдли Лауэр прочистил горло. Он, по крайней мере, выглядел неуютно из-за того, что должно было произойти. Его пальцы дрожали, когда он сжимал лежащий перед ним документ. Ханна стояла у его левого плеча. Стюарт стоял немного позади нее, отряхивая ворсинки со своего темно-синего костюма. Неужели он не мог потрудиться надеть черное сегодня? Кормак стоял за правым плечом Брэдли, уставившись на бумаги.
— С кончиной твоей матери, — сказал Брэдли, — Ханна и Кормак становятся попечителями-правопреемниками. Судя по тому, как это устроил Кормак-старший, он наделил их очень широкими полномочиями. Как и твою мать. Но она была очень консервативна в том, как вела дела. Ты понимаешь?
Я прочистила горло и кивнула. Не поняла. Не совсем. Под моей грудью образовалась пустота, и мое зрение затуманилось. Затуманилось, а не потемнело. Остальные из них думали, что первым признаком перемен будет какое-то движение или оживление с моей стороны. Этого не случилось. Никогда. Им не о чем было беспокоиться. Я ничего не почувствовала. Только оцепенение. Если бы я закрыла глаза, могла бы увидеть, как они опускают гроб моей матери в холодную землю.
Должно быть, прошло время. Не знаю, сколько. Но Ханна уже обошла стол. Она опустилась передо мной на колени.
— Уна, — сказала она, — мы были великодушны. Слишком великодушны.
— Ханна, — Кормак оттащил ее, — дай ей немного пространства.
Ханна бросила на своего брата-близнеца каменный взгляд.
— Кормак. Все, что мы когда-либо делали, это давали ей пространство. С ней нянчились всю ее жизнь, Кори. Каждую секунду этого. Ну, не более того. Я больше не позволю ей разрушать эту семью. Ты слышишь меня, Уна? Все кончено.
Я покачала головой. Почувствовала, как мой пульс участился, но оставалась сосредоточенной. Я прикусила нижнюю губу, борясь с желанием наброситься на Ханну. Мне следовало удвоить дозу этим утром. Боже, большая часть утра казалась нереальной. Как долго Ханна репетировала эту маленькую речь? Я могла чувствовать, как ее собственный пульс учащается с другого конца комнаты.
— Я в этой семье, нравится тебе это или нет, — ответила я тоном, который, как мне показалось, был довольно спокойным в данных обстоятельствах.
Губы Ханны скривились в усмешке. Пот выступил у нее на лбу, и она отступила назад. На ней было темно-фиолетовое облегающее платье с глубоким вырезом. Как я не замечала этого раньше? Между декольте Ханны свисал бирюзовый кулон, усыпанный маленькими бриллиантами.
— Он тебе не принадлежит.
Я не помню, как встала со своего стула. Но теперь я возвышалась над Ханной и сжимала кулон в кулаке. Один рывок моей руки, и я могла сорвать его с ее шеи. Глаза Ханны путешествовали все выше и выше, охватывая все мои метр восемьдесят пять.
— Он принадлежал моей матери. Папа подарил его ей.
Ханна попыталась отступить. У нее перехватило дыхание, когда я отпустила ожерелье.
— Папа? Он не был твоим папой, — сказала Ханна, ее голос сочился ядом. — И она не была твоей матерью. Проснись, Уна. Посмотри в зеркало. Ради бога, твоя мать была ростом метр пятьдесят на каблуках.
Внутри меня поднимался жар, начинаясь низко в груди и распространяясь наружу. Я закрыла глаза, боясь открыть их и увидеть тьму, которая, как я знала, назревала под ними.
— Ханна!
Даже не знаю, кто окликнул ее. Все мужчины в комнате казались кроткими и запуганными. Что бы ни должно было произойти, это было между мной и моей сестрой.
Я открыла глаза, наполовину ожидая обнаружить свои руки на горле Ханны. Однако это было не так. Я держала их по бокам, сжав кулаки.
— Тебя удочерили, Уна, — выплюнула Ханна слова.
Удочеренная.
Полагаю, имеет смысл. Это должно было поставить меня на колени или привести в ярость. Вот моя сестра, стоящая передо мной в тот день, когда я похоронила свою мать, и говорящая мне, что на самом деле она не моя мать. Я действительно почувствовала что-то вроде ярости. Но это было далеко, на острове где-то в моем сознании. Я улыбнулась. Глаза Ханны расширились.
— Верно, — продолжила она, становясь храбрее, когда выпрямила спину и сделала шаг ко мне.
Она сделала движение, чтобы сделать еще шаг, но остановилась. В конце концов, она знала, кто я такая.
— Почему ты так сильно меня ненавидишь? — спросила я, мой голос звучал отстраненно и устрашающе спокойно.
Подбородок Ханны дернулся.
— Ненавижу тебя? Ненавижу тебя? Уна, у тебя что, с головой не в порядке? Диана всегда хвасталась, что ты гений.
— Ханна, этого вполне достаточно, — Брэдли хлопнул ладонью по столу, — давай просто разберемся с этим до конца.
Ханна скрестила руки перед собой.
— Да. Давай.
Брэдли посмотрел на меня. Краска отхлынула от его лица. Кормак и Стюарт отступили почти в тень. Трусы, они оба. Брэдли открыл рот, чтобы заговорить, но Ханна была далека от завершения.
— Теперь мы с Кори контролируем все, — сказала она. — Все так, как и должно быть. Конечно, даже ты можешь понять, Уна. Мы терпели, когда дело касалось тебя, из уважения к Диане. Но теперь, когда она ушла…
— Уважения? — выстрелила я в ответ. — Уважения? Черт возьми, Ханна. Как ты думаешь, с кем ты разговариваешь? Я не раз слышала, как ты в лицо называла мою мать шлюхой. Это верно, я сказала, что она моя мать. Ты думаешь, меня волнует, родила ли она меня? Если ты спросишь, то воспитание делает меня большей папиной дочерью, чем даже тебя. Он выбрал меня. Ты и Кормак были всего лишь ловушкой, которую использовала твоя мать, чтобы заставить его жениться на ней. Ты думаешь, я не знала об этом?
Я ненавидела звук своего собственного голоса и то, что опустилась до уровня Ханны. Но я ничего не могла с этим поделать. Она это заслужила. Мои слова задели за живое, и Ханна отшатнулась, фактически отшатнувшись в сторону, как будто я ее ударила.
— Хватит! — сказал Брэдли, вставая. — Дамы, это никому не идет на пользу. Как я и говорил. Кормак и Ханна теперь контролируют бизнес…
Брэдли говорил и другие вещи, но его слова начали сливаться воедино. Я все равно знала, что за этим последует. Ханна ждала этого дня с тех пор, как мы похоронили моего отца три года назад после внезапного инсульта. Она винила меня и в этом тоже. Только тогда моя мать была рядом, чтобы противостоять ей. Теперь я осталась одна.
Все было кончено. Ханна и Кормак наконец-то получили все, что, по их мнению, им причиталось. Они были золотыми детьми Кормака Райана Четвертого. Я была всего лишь плохим семенем его жены-охотницы-за-богатством Дианы Шеффилд Райан, бывшей звезды мыльных опер семидесятых и телефильмов. Мое сердце сжалось, когда я увидела красивое, загорелое лицо моей матери, улыбающееся мне в ответ, когда закрыла глаза.
— Ты можешь взять несколько личных вещей из своей комнаты, — закончила Ханна за Брэдли. — Но под нашим наблюдением. Большая часть вещей Дианы принадлежала трасту. Слава богу, папа так все устроил. У тебя будет щедрая единовременная выплата, но на этом все.
— Все?
Я подняла глаза.
— Тебе нужно будет покинуть дом к концу месяца, — сказала Ханна, и ее слова прозвучали так самодовольно.
— Ханна.
Стюарт обошел ее. Стюарт Шлагек, муж Ханны. Я всегда считала его достаточно приличным парнем, если не совсем бета-самцом. Она вышла за него замуж из-за его статуса, и никакое притворство со стороны Ханны не могло убедить меня в обратном. Стюарт был восходящей звездой в своей политической партии, а у Ханны были амбиции. Те же амбиции, которые когда-то были у моего отца.
— Как великодушно с твоей стороны, — сказала я, мои слова жгли горло, как кислота.
Я поднялась. И не могла больше ни секунды находиться в комнате с этими людьми.
Итак, я потеряла все. Мою мать. Мою личность. Мой дом. Я чувствовала себя странно спокойной и задавалась вопросом, не виноваты ли в этом мои лекарства. Что бы это ни было, я знала, что пребывание в этой комнате еще секунду никому из нас не принесет пользы.
Я разгладила юбку и протянула руку Брэдли Лауэру. Не знаю, почему я это сделала, но мне казалось, что это цивилизованный поступок, и я наслаждалась тем, что игнорировала дерьмовую торжествующую ухмылку Ханны.
— Тебе повезло, — сказала Ханна, не желая оставлять меня в покое даже сейчас. — Ты должна быть в тюрьме, а не получать кучу наличных.
Мой позвоночник был как ледяной. Пальцы задрожали, когда я отпустила руку Брэдли. Его глаза расширились от узнавания и, возможно, от здоровой доли страха. Но я сохранила хладнокровие и повернулась к Ханне спиной, собираясь уходить.
Закрыв за собой дверь, спустилась в холл. Доктор Нили ждала, скрестив руки на груди и расхаживая взад-вперед. Сегодня она собрала волосы в строгий пучок. Выбившиеся из-под них обесцвеченные светлые пряди обрамляли ее лицо. Она поспешила ко мне и протянула руки, чтобы обнять меня. Я не хотела, чтобы ко мне прикасались. Доктор Нили знала меня достаточно хорошо, чтобы прочитать выражение моего лица. Ей следовало бы. Я встречалась с ней два раза в неделю, сколько себя помнила.
— Как там все прошло? — спросила она.
Она курила. От нее исходил запах никотина, от которого у меня скрутило живот.
— Вы знали? — мне осталось только задать вопрос. — Ханна сказала, что меня удочерили.
Доктор Нили втянула воздух, и ее глаза блеснули. Она знала. Конечно, знала.
— Мне жаль, Уна. Со стороны твоих брата и сестры было неправильно обрушивать это на тебя именно сегодня. Почему бы тебе не вернуться со мной в мой офис? Мы обсудим все. Думаю, было бы неплохо на некоторое время отказаться от приема лекарств. Просто до тех пор, пока ты не преодолеешь утрату. Как ты себя сейчас чувствуешь? Ты все контролируешь?
Контроль. Я ничего не контролировала.
— Просто хочу пойти прилечь ненадолго. Я имею в виду, пока моя спальня все еще моя. Меня выселяют.
Доктор Нили сделала еще один глубокий вдох. Она всегда так делала, когда была расстроена.
— Я поговорю с твоей сестрой. Все эти беспорядки не идут тебе на пользу. Думаю, было бы лучше облегчить тебе переходный период. Может быть, я смогу заставить ее понять это. Ты не возражаешь, если я поговорю с ней?
Я сделала шаг назад. Мой пульс стучал у меня в ушах. Я больше ничего не могла слышать. И не хотела ни о чем думать.
— Делайте все, что, по вашему мнению, должны. Мне нужно подышать свежим воздухом. Увидимся позже на неделе.
— Обещаешь?
Доктор Нили посмотрела на меня, улыбаясь.
— Потому что ты можешь позвонить мне в любое время, когда захочешь. Всегда, когда я тебе понадоблюсь.
— Спасибо.
Я отступила от нее, моя голова кружилась. Но я не хотела ей этого говорить. И не могла вынести выражения беспокойства на ее лице. И так достаточно плохо, я чувствовала, что схожу с ума. И не хотела, чтобы доктор Нили это подтвердила.
Я добралась до заднего двора, прежде чем услышала голос Брэдли, зовущий меня по имени позади. Я стояла на краю семейного участка. Немного этого опасного жара поднялось внутри меня. Дрожь пробежала по мне, когда я повернулась к нему лицом.
— Ты что, шутишь? Она планирует помешать мне в последний раз попрощаться с моими родителями?
Я указала на надгробия. Лицо Брэдли вытянулось.
— Что? Боже. Нет. Уна, я сожалею об этом. Действительно. Но ты же знаешь, какая Ханна. Она унаследовала худшие качества обоих своих родителей.
— Хм. И, похоже, она унаследовала все деньги.
С моей стороны это прозвучало мелочно, и так оно и было. По правде говоря, мне было насрать на деньги. Я знала, что, когда они похоронили мою мать, я потеряла своего последнего союзника в этом мире. Мора не в счет. Ей платили. Что заставило меня задуматься, будет ли она все еще в моей жизни после следующего месяца.
— Как бы то ни было, думаю, что твоему отцу было бы стыдно за Ханну и Кормака прямо сейчас. Просто условия траста есть условия траста.
— Она доверяла тебе. Ты был адвокатом моей матери. Действительно думаешь, что это то, чего она хотела?
Брэдли засунул руки в карманы.
— Ну, на самом деле, я адвокат по недвижимости. Я не представлял твою маму.
Мне хотелось ударить его. Прямо в лицо. Он увидел, как изменилось выражение моего лица, и полез в свой нагрудный карман. Брэдли вытащил тонкий конверт и немного потрепал его.
— Смотри, — сказал он. — Как я уже сказал, сожалею о поведении Ханны. Действительно. Выплата. Пятьдесят тысяч долларов — большие деньги. Ты можешь начать новую жизнь. Заплатить за колледж. Все, что ты захочешь.
— Все, чего я хочу?
Брэдли неправильно истолковал мой тон. Я хотела изобразить сарказм, он принял это за удивление.
— Да, — ответил он, положив руку мне на плечо.
Не успел он прикоснуться ко мне, как отдернул руку. Я знала, что его потрясло. Моя кожа была бы горячее, чем следовало бы, почти обжигая его.
— Правда? — спросила я, хотя уже знала ответ. — Что Ханна сказала о том, что меня удочерили?
Лицо Брэдли вытянулось.
— Это то, о чем я сожалею больше всего. Тебе не следовало вот так все узнавать. Не сегодня. Как бы то ни было, думаю, Диана сама хотела все рассказать. У нее просто не хватило времени. Однако это не то, чего она стыдилась, или чего, по ее мнению, тебе следовало бы стыдиться. Во всяком случае, ты тоже так сказала Ханне в гневе. Ты была избрана ими, Уна. Это что-то да значит.
— Верно, — пробормотала я больше себе, чем Брэдли. — И большая часть остального из того, что она сказала, тоже правда. Я бы, наверное, сейчас сидела в тюрьме, если бы у меня не было за спиной семьи Райан.
Его молчание дало мне весь ответ, в котором я нуждалась. Я вздохнула и повернулась, чтобы уйти.
— Подожди, — сказал Брэдли. — Есть еще одна вещь. Я надеялся застать тебя до того, как Ханна назначит ту встречу.
Он протянул руку, сжимая в ней письмо. Мое сердцебиение ускорилось, когда я узнала аккуратный почерк моей матери на лицевой стороне.
— Она сказала мне передать это тебе, если у нее не будет возможности сказать тебе самой. Я не знаю, что там написано, но подозреваю, что это более добрая версия того, что хотела сказать Ханна. Что бы там ни было, я надеюсь, что это поможет. И я действительно желаю тебе всего наилучшего. Твоя мать была милой леди, и Кормак, твой отец, любил ее. Ты знаешь, он был моим другом. Задолго до того, как он женился на твоей маме.
Что-то промелькнуло в глазах Брэдли, когда он посмотрел в сторону кладбища. В этот момент другая истина врезалась в мой мозг. Брэдли Лауэр был влюблен в мою мать. Осознание этого меня тоже не шокировало. В этом была сила моей матери. Она заставляла мужчин влюбляться в нее. Секрет этого ускользал от меня, поскольку большинство мужчин, увидев мой рост и огонь в моих глазах, убегали в другую сторону. Думаю, в одну роковую ночь этот и другой секрет, который я хранила, спасли мне жизнь. Даже если это разрушило то, что имело значение для моего отца.
Я взяла письмо у Брэдли и поблагодарила его. Затем, оставила его одного у входа на кладбище и пошла обратно к дому. В глубине души я знала, что это будет один из последних раз, когда можно будет это сделать.
Я подождала, пока в доме не стало темно и тихо. Кормак, Ханна и Стюарт уехали куда-нибудь поужинать. Вероятно, чтобы отпраздновать. Я включила прикроватную лампу и подтянула колени к груди.
Медленно, внимательно читая письмо моей матери.
«Уна,
Если ты читаешь письмо. Это значит, что у меня не было возможности поговорить с тобой лично. Я так сожалею об этом. Сожалею о многих вещах. Милая, ты храбрая и сильная, и я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить. Надеюсь, что когда-нибудь у тебя будет своя семья и дети. Тогда ты поймешь, как любовь, которую ты будешь испытывать к своим детям, заставит тебя сделать все, чтобы защитить их. Я люблю тебя такой, какая ты есть, детка. Никогда не сомневайся в этом. Может, ты и не вышла из моей утробы, но ты родом из моего сердца.
У тебя будет так много вопросов, и я хотела бы, чтобы у меня были ответы и больше времени, чтобы дать их тебе. Это так тяжело для меня. Несправедливо, что у меня нет больше времени, чтобы провести его с тобой. Итак, я расскажу тебе, что могу.
Не знаю, кем был твой настоящий отец. Твоя мать была моей близкой подругой, и она пришла ко мне, в отчаянии, и с милым маленьким ребенком, о котором она не могла заботиться. Кормак и я так долго пытались завести своего. Я знаю, что это была судьба. Ты была создана для меня. Твой отец к тому времени уже умер. Она сказала, что он был убит, но я клянусь, что больше ничего не знаю. Я даже не знаю его имени. Она была милой, доброй, красивой. Ты унаследовала лучшие ее качества. Но сейчас ее тоже нет. Ее забрал жестокий несчастный случай.
Боюсь, я дала некоторые обещания, которые даже сейчас должна сдержать. Но знай это. Твоя другая мать заставила меня поклясться, что однажды я тебе кое-что расскажу. Она сказала, что я узнаю, когда ты будешь готова это услышать. Она сказала, когда придет время, поезжай в Уайлд-Ридж в северном Мичигане. Это время сейчас.
У меня нет ответов на все вопросы, которые, как я знаю, у тебя появились. И сожалею об этом. Я даже не знаю, что ты найдешь в Уайлд-Ридж, если решишь туда поехать. Но кое-кто, кому я доверяла, давным-давно пообещал мне, что это, по крайней мере, будет хорошим местом для начала.
Я люблю тебя, Уна. Никогда не сомневайся в этом.
С любовью,
Мама»
Сегодняшний день…
Моя кровь кипела, когда я вдохнула сладкий аромат клена и жимолости. За лесом пенилось Верхнее озеро, и до моего носа донесся запах морских водорослей. Я прижимала письмо матери к груди, как какой-то талисман, который должен был привязать меня к тому ощущению, кем я была и откуда пришла. Я читала его так много раз, что запомнила каждую строчку. Каждый раз, когда я это делала, переходила от гнева к печали, к любви. Она сказала так много, но совсем ничего.
Уайлд-Ридж.
Всю оставшуюся жизнь я бы задавалась вопросом, нашла ли бы я это место в любом случае, если бы моя мать не написала о нем в своем письме.
Я уехала из Сенека-Лейк через три дня после той ужасной встречи в старом кабинете моего отца. Мой разговор с Брэдли Лауэром у кладбища был самым близким к официальному прощанию. Несмотря на то, что письмо было написано размашистым почерком моей матери, слова, казалось, исходили от незнакомки. Я запечатлела их в памяти, но это не помогло. Наконец, после семестра учебы в колледже, — чтобы попытаться прочистить мозги, — я больше не могла игнорировать зов сердца. Она сказала, что я узнаю, когда придет время. Я понятия не имела, правда ли это.
Итак, я здесь, на мысе нижнего полуострова Мичигана, далеко от места, которое привыкла называть домом. Теперь, когда я была здесь, у меня не было никакого плана относительно того, что должно произойти дальше. Но моя мать была убеждена, что я найду здесь ответы на свои вопросы. Сейчас я просто чувствовала себя одинокой.
«Уна, ты окончательно сошла с ума», — сказала я себе, сходя с пешеходной тропы. Я миновала по меньшей мере четыре знака «Посторонним вход воспрещен», но проигнорировала их все. Я почувствовала тягу где-то внизу живота, почти как укол голода. Но вместо того, чтобы чувствовать пустоту, эта боль, казалось, усилилась.
«Север. Иди на север». Итак, я так и сделала.
Движение на запад заставило мои мышцы напрячься. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на своем дыхании. Давным-давно доктор Нили пыталась научить меня медитировать. Это сработало не очень хорошо, но я запомнила некоторые уроки.
«Сосчитай до десяти. Потом двадцати. Дыши глубоко».
Это знакомое урчание зародилось где-то внизу моего живота. «Странно». Обычно это случалось только тогда, когда кто-то злил меня или вспыхивала какая-то другая сильная эмоция. Теперь казалось, что это место почти вывело его наружу. Как будто нетронутый лес вокруг меня знал что-то обо мне, о чем другие только подозревали, и я пыталась спрятаться от самой себя.
В глазах у меня потемнело, а дыхание стало прерывистым. Я услышала голоса, низкий смех. Жар пронзил меня, едва не поставив на колени. Кончики моих пальцев начало покалывать, поэтому я сжала руки в кулаки, не желая их видеть.
— Ты не в своем уме, — достиг моих ушей глубокий голос, поразив меня, как дротик в грудь.
Я пригнулась, прячась в кустах.
Впереди я почувствовала запах прохладной, журчащей воды ручья. Вот откуда доносились голоса. Двое мужчин. Оба высокие. Огромные, на самом деле.
Я пригнулась еще ниже, почти распластавшись на земле, когда они подошли ближе. У первого мужчины была густая, коротко подстриженная темная борода. Его глаза сияли черным, как оникс, в угасающем солнечном свете. У меня перехватило дыхание, когда я оценила его размеры. Он должен был быть по меньшей мере под два метра ростом. Второй мужчина был таким же большим и широкоплечим. Боже, такие великаны живут в северном Мичигане.
— Тревор! — крикнул первый мужчина. — Ты это слышал?
Тревор бросился сквозь кусты, направляясь прямо ко мне. Я пыталась спрятаться, но было слишком поздно. Он увидел меня.